Дом, улица, гараж, кусочек неба в грязной луже

Поезд «Москва-Челябинск» отправлялся с Казанского вокзала днем, но Саня приехал еще до полудня и теперь не знал, чем себя занять. Он уже по пять раз поглазел на витрины вокзальных магазинов, поел чебуреков, купленных здесь же (те оказались вкусными и сочными, и несколько штук он взял с собой в сумку), сбегал покурить за ларьки, где, как он подглядел, смолили все по очереди. Время тянулось ужасно медленно, но хуже всего было отсутствие радостного ожидания: Саня вовсе не горел желанием ехать к бабке в Челябинск. Он вообще не собирался, это мать его запилила по телефону, что бабка там одна, ей тяжело, все дорого, а у нее там трубы текут и шкаф развалился, и помочь некому. Саня помнил тот шкаф: огромная уродливая дура, похожая на трехстворчатый парадный гроб для членов ЦК КПСС. Поверить, что он может сломаться, было непросто. В детстве Саня даже любил ездить туда. Дед встречал его с вокзала на стареньком, но идеально чистом зеленом «Москвиче» и вез домой, где пахло бабушкиными пирожками уже во дворе. Время тогда не имело значения, и лето проходило прекрасно. Лет до двенадцати, наверное. Потом Сане было уже не до детских забав: появились терки с пацанами на районе, первая подработка в гаражах, всякие серьезные темы. Так что в следующий раз он был в Челябинске только через семь лет, на похоронах деда. Квартирка показалась ему тесной, темной и убогой. Не то чтоб он сам шиковал в родительской хате, но тут было как-то совсем… Бабушка суетилась, пекла блины, заводила кутью и рассказывала что-то, смеялась, а потом вдруг начинала плакать без перехода. Стояла зима, окна заиндевели, и Саня вполуха слушал, наблюдая, как примерзает к стеклу лист чахлой герани. Могилу пришлось долбить в каменной земле, и для этого наняли троих бомжей за ящик дешевой водки. Копали они совсем синие и веселые, а Саня стоял в стороне, ежился и завидовал: его сегодня водка не брала. Не пьянел он, только в горле было как-то противно. Или в груди. С тех пор прошло уже три с лишним года. Саня закончил свою шарагу, которая теперь по-модному именовалась колледжем, сходил в армию и вернулся, устроился на работу в автомастерскую, снимал комнату у молодящейся пенсионерки Полины Семеновны в районе Водного Стадиона, чтоб от работы недалеко, и с семьей старался общаться поменьше. Как-то так сложилось, что все были сами по себе. А тут мать завелась с месяц назад: съезди к бабке да съезди. Весь мозг выклевала. В другой день Саня поспал бы подольше и приехал на вокзал к самому отправлению поезда, но сегодня Полина Семеновна затеяла ремонт на кухне. Под это дело она запрягла своего сына Мишеньку — громогласного огромного мужика с манерами ледокола, и соседа Геннадьпетровича, в прошлом электрика от Бога, а теперь спивающегося пенсионера, подбивающего к ней клинья. В общем, ровно в девять утра в квартире начался Адъ и Израиль с отборными матюками, а когда Саня выглянул за дверь, Полина Семеновна выпрыгнула навстречу, как тигр из засады, надеясь заполучить еще одного помощника за ужин и стакан беленькой. Саня отбрехался поездкой, помахав билетами перед ее лицом, быстро собрался и свалил из дому к чертям, потому как провести утро в компании дебильноватого Михаила с его тупыми шутками и воняющего перегаром Геннадьпетровича — так себе перспектива. Вот и торчал теперь на вокзале, с тоской глядя на часы, как назло, отсчитывающие единички очень медленно. Мимо прошла семья с маленьким ребенком; жена что-то ворчливо втирала мужику, тот вяло соглашался, поглядывая в сторону палаток с едой, а ребенок — мальчишка лет четырех — крошил булку воробьям и хихикал. — …поезд по направлению «Москва-Нерюнгри» отправляется с четвертого пути… — разобрал Саня в общем гуле голосов. Знать бы еще, что это за Нерюнги такие, где они, вообще, находятся? Саня лениво посмотрел на телефон, но искать загадочных Нерюнг не хотелось. Он закрыл глаза и прислонился головой к прохладной решетке. Становилось жарко, и он порадовался, что взял билет в вагон с кондером. Наверняка в пути будет пекло. Саня подремал, сидя на своей небольшой сумке и прислонясь головой к решетке, пока снова не проголодался, а когда он доел вокзальную шаурму с теплой колой (холодную раскупили), его поезд подали на посадку. В вагоне было душно. Саня протолкался по коридору через мощный десант из потных мужиков, теток с баулами и чьих-то детей, с трудом форсировал хоккейную сумку на колесиках, перегородившую проход, и уселся на сорок седьмое место. Его полка была верхняя, но лезть сейчас туда не хотелось. Из ближайших мест занятым оказалось нижнее тринадцатое: на нем расположилась губастая блондинка в переливающейся блестками майке, которая толком ничего не скрывала. Вся ее полка оказалась заставлена сумками и сумочками, и девица рылась в каждой. Может, что искала. В соседнюю купешку загрузилась семья с двумя детьми. Задолбанная тетка попросила Саню помочь мужику, и вдвоем они запихали тяжелые сумки под сиденья полок, а одну очень большую, но сравнительно легкую — в багажный ящик наверху. Когда Саня вернулся к себе, его сумка была выпихнута из-под столика в проход, а на сорок седьмой полке хозяйничала женщина с недовольным лицом. — Это мое место, согласно билету, молодой человек. Складывайте свои вещи у себя. Саня пожал плечами и закинул сумку на свою полку. Не ругаться же с бабой из-за ерунды. Он сел было на нижнюю полку напротив блестящей девицы, рядом с пацаном лет десяти, но женщина согнала его и оттуда. — Это место моего сына! Если хотите ехать на нижней полке, то и берите нижнюю полку, нечего занимать чужие места! Саня плюнул и пересел на сорок девятую боковушку: там было свободно. Минут за десять до отправления на шестнадцатое пришел пожилой мужик в костюме. — Иннокентий Михайлович Смелянский, — представился он. — Потомственный интеллигент. — Значит, точно напьется, — негромко резюмировала тетка с двумя детьми. Смелянский тоже попытался было присесть на полку пацана, но сварливая мамаша согнала и его. Тогда потомственный интеллигент забрался на свою верхнюю прямо на голый матрас и уселся, болтая ногами в неожиданно желтых носках. — Смотри, мам, смотри, мы поехали! — воскликнул пацан с нижней полки. Дети из соседней купешки тоже прильнули к окну и заговорили хором. — Не кричи, Гарик, я вижу, что поехали, — отозвалась вредная мамаша. — Скоро познакомишься с дядей Колей. Саня прислонился спиной к стенке и смотрел в окно, как медленно отползает прочь вокзал. На сорок девятое никто не пришел, и четырнадцатая полка над блондинкой была еще свободна. Саня постарался представить, как выглядит сейчас бабушка, и не смог. Помнил только, что черный платок на дедовых похоронах смотрелся на ней плохо. Не понравилось ему тогда это. — Давайте помогу, — раздался совсем рядом новый голос. — Смотрите, это просто: вот так р-раз, и все готово. Саня выглянул из-за перегородки и увидел высокого плечистого парня. Тот помогал блондинке убрать вещи в ее полку. Девица лыбилась во все зубы и смотрела на парня из-под длиннющих, наверное, нарощенных, ресниц. Походу, он ей понравился, или она на всех так смотрела. Хотя вот на Смелянского нет, но он же старый. Освободив место, парень без спросу плюхнулся на полку девицы и улыбнулся пацану напротив. — Здорово, сосед! Как звать, куда едешь? Я Тахир. — Гарик, — мальчишка важно пожал протянутую руку. — А это мама моя, Ольга Алексеевна. Мы едем в Златоуст, знакомиться с новым кандидатом в папы. — Гарик! Я же говорила тебе не общаться с посторонними! — Ольга Алексеевна густо покраснела. — Ну, я уже не посторонний, — широко улыбнулся Тахир. — Мы теперь до самой Уфы соседи, считай, близкие люди. А я к брату на свадьбу мчу. Гулять будем. Тахир пожал протянутую руку потомственному интеллигенту Смелянскому, потом поцеловал ручку блондинке, которая назвалась Ирочкой. Ольга Алексеевна делала вид, что никакого Тахира не существует в принципе. Саня не мог понять, чурка он или нет. Вроде имя нерусское, а внешность нормальная. Приятная даже: улыбчивый парень, глаза такие странные, не голубые и не зеленые, а что-то между, и волосы не прям черные, а такие... ну, коричневые. — А на верхней боковушке никого пока? В Рязани, наверное, сядет. Там много народу обычно подсаживается, — продолжал трепаться Тахир. Говорил он тоже нормально, не как чурка. — На верхней полке молодой человек, — сердито сказала Ольга Алексеевна и указала на Саню. — Вот он, опять чужое место занял. — О, значит, у нас тут уже полна коробочка и можно общаться, — Тахир привстал, чтобы дотянуться до Сани. — Я Тахир, в Уфу еду. — Саня. В Челябинск. — О, ты, значит, до конца самого. Долго ехать. — Нормально. Саня откинулся обратно к стенке, прерывая разговор. Не нравился ему этот Тахир. Мутный он был, слишком улыбчивый какой-то. Под стук колес Саня отвлеченно слушал разговоры в вагоне, глядя, как остается позади Москва. Промзоны и высотные дома в черте города кончились, начались частные коттеджи, избушки и пригородные платформы. Иногда здесь тоже встречались панельки и новостройки, но среди частного сектора смотрелись они как-то глупо. Проводница прошла по вагону, собирая корешки билетов у тех, кто был с бумажными, и рассказывая о биотуалете, в который нельзя бросать бумагу и прочий мусор. — Алиночка, а нельзя ли нам чайку? Это, конечно, Тахир, можно даже не глядеть. С таким треплом дорога будет долгая. Саня сел поглубже и удобно устроил голову у стенки, собираясь подремать. Потомственный интеллигент Смелянский выудил из сумки бутылочку коньяка и приложился к горлышку. Ольга Алексеевна зашуршала фольгой, и по проходу поплыл запах жареной курицы. В последней купешке у туалета краснолицый мужик ругался с проводницей из-за духоты. — Почему кондиционеры не работают? Я брал билет в поезд с кондиционером! — Он сломался, починить не смогли. — Но в соседнем вагоне все хорошо! У меня жена там едет, и у них все работает. — Там и не ломалось, — чуть не плача, объясняла Алина. — Посидите у жены пока. — А спать, спать мне тоже на одной полке с ней предложите? Тогда окна открывайте! — Не положено, из-за кондиционера, — бедная проводница уже переходила на визг. — Это не я придумала! — А кто? Кому тут надо по морде вкатить, чтобы нам окна открыли? Мы же задохнемся тут все, как в газенвагене! Спать под такое звуковое сопровождение было непросто. Саня положил локти на столик и снова стал смотреть в окно. От соседей все гуще пахло едой, а футболка на спине стала липкой от пота. Пива бы холодного сейчас… — Так, все нормально, дорогой сэр, — включился в обсуждение веселый голос Тахира. — Сейчас я схожу к начальнику поезда и все выясню. — Ты меня как назвал? Какой я те сер, — распалялся дядька. За окном проплыл мимо монастырь и открылся вид на реку. Оку, наверное, Саня не очень хорошо помнил. Тахир прошел мимо, и Сане не понравилось, как тот на него посмотрел. Очень странным таким взглядом. И тут же широко улыбнулся. — Пойдем вместе к начальнику поезда в третий? — Че я там забыл? — пробормотал Саня, отворачиваясь к окну. Тахир когда-то успел переодеться, и теперь шастал по вагону в черной борцовке, которая как влитая сидела на его мощных плечах, и в длинных широких шортах с кучей карманов. В одном явно угадывались очертания сигаретной пачки. Саня сглотнул горькую слюну и вскрыл полторашку минералки. Хотелось курить и раздеться до трусов от жары. Сердитая мамашка Ольга Алексеевна обмахивала себя и сына веером, разгоняя по вагону запах своей сраной курицы. Смелянский и мужик из соседней купешки сидели на своих верхних полках, свесив ноги в проход, и жарко обсуждали проблему века о принадлежности Крыма. Саня достал чебурек и распечатки по немецким машинам. В шараге практика была почему-то в основном по французским тачкам, но немцы дороже стоили в обслуживании. Саня надеялся переквалифицироваться на всякие там люксовые Ауди, БМВ и Мерседесы, чтобы зашибать больше и, может, комнату себе купить в коммуналке, машину нормальную. Пока откладывать получалось понемногу: сейчас он на комп копил. Саня увлекся чтением и разглядыванием схем, и не сразу заметил, что Тахир вернулся с мужичком в рабочей спецовке. Тот отвинчивал заглушки у форточек, и окна открывались одно за другим. — Воздух! Воздух! — возопил кто-то в начале вагона. — С чаем вкуснее. Рядом с Саней стукнул о столешницу металлический подстаканник, а напротив уселся с таким же Тахир. — Я вроде не просил. — Угощаю, — тот махнул рукой и снова сверкнул зубами. — Просто пей и все. В отпуск едешь? Или на каникулы? Тахир кивнул на распечатки, и на секунду на его лице нарисовалось серьезное выражение, словно он заинтересовался. Может, разбирался в этом. — Не. Бабку проведать. — Это дело хорошее, — Тахир улыбнулся, но как-то иначе, не такой своей обычной дежурной улыбкой, а его лицо стало будто мягче. — Семья — это важно! — Ага, — Саня колупнул ногтем край стола и зачем-то глотнул чай, хоть и не собирался. Чай был горячий и крепкий, хороший; не такой, как Полина Семеновна у себя заваривала, чтобы Саню угощать. — А я к брату на свадьбу еду. Там все родственники собираются. И знаешь, какой прикол? Брата моего зовут Марс, а невесту его — Венера! Прикинь, Сань, Марс и Венера! — А дети у них будут Купидоны, — поддакнул Саня. — Смекаешь, — просиял Тахир. — Ты татарин? Или кто там у нас, в Уфе... — Татарин. А вообще там башкиры, это же столица Башкирии. Но татар тоже много. А чего? — Да ничего, так спросил. Имя нерусское. Саня понятия не имел, чем башкиры отличаются от татар, но в бутылку лезть не собирался. Ему вообще ровно было до любых национальностей, пока те бычить не начинали. — Ну да, татарское. И фамилия татарская тоже, и отчество. А ты русский, и имя у тебя русское — Александр. Правильно все. Саня хотел возразить, что имя это на самом деле греческое, но почему-то сказал другое. — Владимир. — Чо? — Я говорю, Владимир меня зовут. — Ты же сказал, Саня, — растерялся Тахир. — Саня — это погоняло типа. Фамилия у меня Александров. — То есть, так-то ты Вовка? Никто из посторонних уже давно не называл так Саню. Слышать это имя от почти незнакомого парня было странно. — Лучше Саня. Привык. — Ладно. Тахир хотел сказать что-то еще, но его окликнула девица с тринадцатой полки: — Тахи-ир, помоги мне полку поднять, я переодеться хочу! — Сейчас спасу, прекрасная дева! — ответил тот и подмигнул Сане. — Извини, я отойду. — Ага. Саня снова попытался углубиться в распечатки, но вместо этого почему-то думал о башкирах, татарах и Марсе с Венерой. Жеманный смех Ирочки за спиной раздражал. Саня потер уши и глотнул остывшего чаю. Надо будет денег за него Тахиру отдать. — Покурить сходим? А то до Рязани еще полтора часа почти, я сдохну, — тот нарисовался, словно позвали его. Но курить Саня хотел, поэтому кивнул. — Сходим. А куда? Нельзя же вроде. — Мне — можно, — Тахир хмыкнул. Они вышли в тамбур между вагонами и запалили сигареты. Саня с наслаждением затянулся и подумал, что он все дальше от Полины Семеновны с ее ремонтом, матери, катающейся по мозгам, и Натахи, которая в последнее время начала странно посматривать на него. — В Рязани можно будет выйти подышать, — сказал Тахир. — Там обычно народу набивается под завязку, и ночью потом не продохнуть. — Часто ездишь тут, ага? — Пару раз в год туда и обратно. Родители там, да и остальные все. — А ты чего в Москву подался? Вроде, Уфа — большой город. — Да это, — Тахир неопределенно повел могучими плечами, — получилось так. Работа неплохая, да и возможности шире. И с родителями сложно. Сам знаешь, ага? Саня кивнул. Что там у Тахира за семья, он не знал, но со своими родителями ему было тяжело общаться. В Рязань прибыли после шести вечера. Многие пассажиры вышли из вагона, чтобы размяться, подышать, отравиться сигареткой-другой и не мешать новым несчастным занимать места в этом адовом пекле. Саня задумчиво смолил сигарету и наблюдал, как Тахир перемещается между группами людей. Кажется, он знал тут абсолютно всех, причем с половиной был в хороших приятельских отношениях, а четверть считала его лучшим другом. Саня отвлекся на группу спортивных ребят с увесистыми сумками, которые загружались в их и соседний вагоны. Борцы чтоль какие. Эти могут начать залупаться. — Псст, Саня! Саня! Иисьда! Из-за соседнего состава ему шипел Тахир, подмигивая всей своей смазливой физиономией. — Ну чо, — Саня подошел ближе. — Пива хочешь? Тогда давай, помоги мне, не то разолью нах. Все еще недоумевающий Саня послушно двинулся следом за Тахиром, в пакете у которого виднелись горлышки пластиковых двухлитровок. Они зашли в темный закуток с угла здания вокзала, скрытый от основного пассажиропотока какой-то пристройкой, и там Тахир поставил свою ношу на землю. — Алинка просила, чтоб только не палились, а то охрана по поезду бегает и гоняет всех, а проводникам потом достается, так что мы сейчас хитрый ход сделаем. Он достал две бутылки газировки «Буратино» и две — «Оболони», выставил перед собой на асфальт. Запалил сигарету и прижал в углу рта, потом свернул пробку у одного из «Буратин» и перевернул вверх дном, выливая на землю сладкую шипучку. Саня уже понял его идею, и открывал «Оболонь». Переливать приходилось очень аккуратно, чтобы пены было поменьше; холодная бутылка с пивом потела и скользила в руках, держать их оказалось сложно. В результате треть бутылки все равно оказалась забита пеной, и парни взялись за вторую пару. — Бля, — выругался Тахир, проливая немного пива на землю. — Горлышко, сука, узкое. — У тебя нож есть? Можно воронку скрутить, — предложил Саня. — В смысле, горлышко отрезать? Не влезет, они одинаковые диаметром. — Да не. Дай сюда. Саня отрезал горлышко и выбросил, а потом отмерил широкую полосу пластика до самого остатка пива и аккуратно провел ножом. Он свернул что-то вроде кулька для семечек и вставил острым концом в бутылку от «Буратино», придерживая, чтобы не выскакивал. — Во. Лей давай. — Да ты дохуя умный, — восхитился Тахир, широко улыбаясь. — Инженер! Стоило ему отвлечься, и пиво тут же вышло из берегов, заливая пеной ему ноги и шорты. Саня не сдержался и заржал. — Да бля! — со смехом воскликнул Тахир. — Не, ну ты глянь — я как обоссался! Да хуле ты ржешь, козлина? В свой вагон парни забирались в последнюю минуту; проводница Алина проводила взглядом их бутылки с «Буратино» и дернула бровями. Тахир подмигнул ей в ответ. — Все ништяк, красавица! Парни со спортивными сумками заняли почти все остававшиеся свободными места в вагоне. Походу, они оказались десантниками какими-то, что ли, и ехали по домам с учебы. Сорок девятая полка, на которой Саня до этого сидел, к его возвращению была оккупирована бабкой, выглядевшей лет на сто пятьдесят. Она уже опустила столик и теперь шустро расстилала постель. — Хорошо, что молодежь кругом, спать-то поди всю ночь не будут. А то я храплю, как пьяный боров. Зубов-то нет, рот распахивается, — неизвестно кому рассказывала она. — Сань, давай сюда падай, — Тахир уселся на Ирочкину полку и похлопал по матрасу рядом с собой. Хозяйки на месте не было, но ее смех раздавался из соседней купешки, где набились парни-десантники. Ольга Алексеевна неодобрительно посмотрела на Саню, но про чужие места больше не возникала. Тахир достал из своей сумки кальмаров, сушеную рыбку и сухарики. — Угощайся. — Спасибо. Чебурек хочешь? Ничего они, вроде, — предложил Саня. У него с собой ничего особо и не было, кроме пары бомж-пакетов и чебуреков этих, на вокзале купленных. — Давай чебурек. У меня дома мамка такие пироги делает — с пальцами сожрать можно. С начинками разными, балиш, по-нашему. — Балиш — это, типа, «беляш»? — Саня открыл бутылку и поискал стаканы взглядом. Почему-то сразу вспомнились бабушкины пирожки, особенно с картошкой. Саня их больше всего любил. — В поезде, между прочим, пиво пить запрещено! — возмутилась Ольга Алексеевна. — Да какое пиво, что вы, мэм, — Тахир показал ей бутылку этикеткой вперед. — Чистейший «Буратино», слеза вашего светлого советского детства! Стаканы, походу, куда-то унесли. Может, Алина собрала, пока пассажиры подсаживались, чтобы не побили. Саня собрался сходить и попросить, но Тахир его остановил. — Да пей из горла, неужто не осилишь «Буратинку» в одного? — Да не вопрос. С холодным пивком было легче ехать. За окнами вечерело, приближался закат. Потомственный интеллигент Смелянский и мужик из соседней купешки уже гудели за стенкой; к ним присоединилась его супруга. Дети вместе с Гариком гоняли по вагону и верещали, как индейское племя. В первой купешке мужики сражались в карты, то и дело хохоча и обзывая кого-то Петухом Гамбургским. — А ты учишься чтоль? В автомобильном? — спросил Тахир, потягивая свое пиво с легким запахом газировки. — Не, я ж дохуя умный, — усмехнулся Саня. — Выучился уже. Автослесарь я. — О, так мы, выходит, почти коллеги. Только ты чинишь, а я запчасти подгоняю. — В смысле, на закупках, чтоль? — На закупках, на продажах, на терках разных. Запчастями я торгую на Южнопортовом рынке, слыхал про такой? Саня слыхал, и даже бывал там неоднократно. Особенно по вопросам второй работы. В первую смену Саня ремонтировал тачки, а во вторую — разбирал, и это составляло его основной доход. Снятые детали обычно загоняли другие парни, но иногда приходилось самому гонять на точки сбыта. Всякое случалось. — Фуфло, небось, китайское впариваешь? — Бывает, — беззлобно хмыкнул Тахир. — Что просят — то и впариваю. Я, знаешь ли, друг Саня, что угодно достать могу, если оно в природе существует. — Ты точно татарин? Не еврей? — У нас так говорят: где хохол прошел, там еврею делать нечего. А когда татарин родился, они оба заплакали. На это Саня ничего не ответил, только пива еще глотнул. Зря он поначалу на Тахира плохо подумал, нормальный парень. — Сейчас Шилово будет, десять минут стоим. Курить пойдешь? — тот зашарил по карманам в поисках сигарет. — Потом Сасово через час, а дальше — только Саранск в час ночи. — Пойду, — согласился Саня. В голове приятно шумело, но пива было слишком мало, чтобы по-настоящему накидаться. В Шилово прибыли уже в сумерках. Становилось прохладнее, и на улице было очень приятно. Мокрые после жаркого вагона и пива парни отошли чуть в сторону по перрону и встали под фонарем. С одной стороны обзор закрывал товарный состав, с другой виднелись вдали какие-то небольшие дома. Саня тянул дым и заторможено наблюдал, как на блестящее плечо Тахира садится комар. — Падла, — жизнь насекомого прервалась в самом начале трапезы. — Ненавижу этих мудаков! — Технически это бабы, — возразил Саня. — Чо? — Я говорю, кусаются только комарихи. Ну, типа, для размножения. — Ты вообще откуда все знаешь-то? — усмехнулся Тахир, мощно затягиваясь. — Универ кончал? — Да не, так. Понемногу всякого читал. Я в детстве болел много, дома один сидел или с мелкой совсем сеструхой. Скучно было, я и читал все подряд. — А потом вырос и болеть перестал, да? — В качалку пошел. Потом в армию. Оно само как-то. — Понятно. А я в детстве толстым был, веришь? На маминых пирожках. В шестнадцать в зал пошел, армрестлингом занимался. Сам не заметил, как вытянулся, так что теперь на меня родня так и наседает, чтобы я знакомился с дочками их соседок и подружек. Саня постарался представить Тахира толстым, и не смог. В его голове даже мелкий Тахир был улыбчивым парнем со странными светлыми глазами, в которых отражался свет фонарей, когда он чуть поворачивал голову влево. Саня некстати вспомнил о Натахе: он ведь даже не написал ей, что уезжает. Хотя, это всего на несколько дней, ничего с ней не случится. Они и так не особенно часто встречаются. За оставшееся до Сасово время в пути парни уговорили остатки своего «Буратино+» и почти подчистую умяли закуски, включая Санины чебуреки. Снаружи совсем стемнело, и ничего вокруг разглядеть не удавалось, кроме освещенных путей и подсвеченного здания вокзала. Стоянка была всего десять минут, но Тахир успел куда-то сгонять и притащить пачку жвачки, большой пакет семок и жбан кваса. В вагоне становилось тише. Мелкие дети из соседней купешки уже спали на своих нижних полках, завешенных простынями. Их мамка тоже закемарила, а батя все еще бубнил со Смелянским: каждый на своей полке, через стенку, выставив головы в коридор. Когда кто-то шел мимо, им приходилось втягиваться. Ольга Алексеевна убеждала Гарика тоже лечь поспать, но тот сопротивлялся, предпочитая смотреть в окно. Десантники показывали Ирочке и еще нескольким сочувствующим учебный фильм про десантуру. Бабулька на сорок девятой полке тихо-тихо свистела носом, как закипающий чайник. На полпакете семок Сане понадобилось в сортир и подзарядить телефон. Розетка в тамбуре оказалась свободна, так что он прикрепился там, стоя у черного окна, за которым мчалась мимо летняя ночь. Делать было особенно нечего. В сообщениях ничего срочного не появилось, только вчерашнее Натахино «давай в пятницу в кино сходим?» так и висело неотвеченным. «Занят, — написал Саня. — Прости. Дел полно. Давай через недельку?» Вообще Натаха была девкой спокойной, не скандальной и понятливой. Сане грех было жаловаться на нее. Он все время чувствовал себя виноватым, что динамит ее, заставляет подолгу ждать ответа и редких встреч. Все чаще он сам себя спрашивал, что она вообще с ним забыла? Ясно же, что не мачо и не секс-гигант. — Чего скучаем? — в тамбур втиснулся Тахир, и тут сразу стало тесно. — Там эта мамашка спать устроилась, и вот уж кто храпит! Семки будешь? Я принес. — Давай. Тахир проторчал в сортире довольно долго, а вышел умытый и пахнущий зубной пастой. — Ты спать собрался? — Нет, просто привычка. Я до Саранска погуляю, потом уже и спать можно. Меня вечно ночью на пожрать пробивает, так я там, в Рузаевке, что-нибудь куплю. — Ночью-то? Ну-ну. — Да брось, это же бизнес. У них тут накрутки такие, что парни из Центробанка в страшных снах видят. Я и тебе притащу. — Лады. Тахир стоял совсем рядом и тоже пялился в окно. Тепло его тела ощущалось на левом плече и лопатке; когда за окном проносились деревни или далекие поля, Саня видел только очертания и мутные огни, а когда лес подступал совсем близко к путям, в темном стекле отражались их физиономии. Дверь тамбура скрипнула и к ним втиснулся вездесущий Гарик. — Здорово, мужики. — Здорово, — в том же серьезном тоне отозвался Тахир. — Туалет свободен. — Не, я не туда. Я к вам по делу. — Валяй. — А научите меня курить? Саня удивленно хлопнул глазами и отвернулся от окна. — А ты не маловат еще, щегол? — Нам твоя маманя знаешь какого леща пропишет за это, — усмехнулся Тахир. — Ну так я ж все равно научусь. Но сам, с ошибками и всем таким, — Гарик вообще не смущаясь пожал плечами, и Человек-паук на его футболке смешно заерзал. — А так я самый крутой перец в классе буду после каникул. — Вредно это. Зубы пожелтеют и это… — задумался Тахир. — Хвост облысеет, — серьезно продолжил Саня. — Говорят, от курева рост останавливается, Гарик. Коротышкой остаться хочешь? — Ну вы-то не коротышки, — резонно заметил тот. — Да ладно вам, мужики, ну чего вам стоит-то? У меня и сиги свои есть, глядите. Гарик достал из кармашка шортов бережно припрятанные в фольге сокровища: одна целая, но сломанная сигарета, и два окурка, скуренных примерно до середины. На ближайшем Саня заметил следы губной помады. — Так, значит, первым делом, никогда не подбирай то, что курили до тебя! Так и заразу подхватить можно. Мало ли что было во рту у этой тетки… хотя, тебе рано еще об этом, — Тахир широко улыбнулся и вытащил из своей пачки две сигареты. — Вот, держи. — Спасибо. Подбирать не буду. А дальше? Вот я ее запалил, дым вдыхаю, а потом выпускаю? А через нос как? А колечки? — Нет, дым нужно глотать, как будто пьешь его. Можно просто во рту держать, но это фигня какая-то. Смотри… Саня поглядывал в коридор вагона, чтобы никто не пошел и не увидел, чем они тут занимаются, но то ли все уже спали, то ли вид у него был грозный, и желающих посетить сортир не находилось. Два человека из начала вагона выходили, но воспользовались тем туалетом, что был впереди. — Значит, потом зажевать нужно, чтобы не воняло. Можно жвачкой, хлебом или… — Фигня, — перебил Саня. — Лучше всего от этого дела спасают петрушка или лук зеленый. Верняк. Мандаринка еще ничего. — Я гвоздику жевал, — вспомнил Тахир. — Знаешь, специя такая? — Знаю, ага. Но я отбрехаюсь, если что: скажу, в туалет пошел, а тут вы накурили, — все так же серьезно сообщил Гарик. Лицо Тахира вытянулось, и Саня невольно улыбнулся. — Не, ты слышал? Слышал, какая благодарность нам за науку? Далеко пойдет, шельмец. В вагоне уже все спали. Ирочка вернулась из гостей и развалилась на своей полке, и даже Гарика, похоже, наконец сморило. Тахир ловко запрыгнул на свою верхнюю полку, Саня тоже полез на боковушку, сопровождаемый громовым храпом Ольги Алексеевны. — Я люблю верхние места, — шепотом рассказывал Тахир, повернувшись головой к проходу. — Если соседи плохие, можно залезть и валяться там всю дорогу. Только боковушки не очень: узкие. — У меня выбора не было, — ответил Саня, вдевая подушку, больше похожую на синтепоновый ком, в наволочку. — Я билеты позавчера взял, вариантов уже никаких. — Ну тогда конечно. Это еще повезло, все-таки середина вагона. Вот верхняя боковушка у сортира — это хуже не придумаешь. Мне кажется, это вполне можно предложить как альтернативу отсидки в тюрьме: пять суток плацкарта на боковушке у сортира, семь. Особо отличившимся — билет туда и обратно от Санкт-Петербурга до Магадана. Тахир не закрывался и дальше, но Саня слышал его урывками: его клонило в сон. Он задремал под размеренный стук колес и богатырский храп, приправленный тонюсеньким свистом, прямо посреди рассказа о какой-то особенно хитровычпоканной поставке запчастей из Польши, в которой фигурировали сам Тахир, некий горячий эстонский парень Ласло и гендир-пидорас. — Санька, эй! Просыпайся, ну, соня! Поезд стоял, в вагоне все еще было темно. Возле полки маячил Тахир, держа в обеих руках конусы мороженого. Пахло почему-то свежими беляшами. — Мы где? — Саня сонно уставился на него. — Рузаевка. Ну, Саранск. Там мороженое такое вкусное, я себе взял, и тебе тоже, вот. Ты поешь, а то растает оно. — Спасибо. Саня не особенно любил сладкое и мороженое не хотел, но ведь иначе неугомонный Тахир разбудит Гарика, или сам все сожрет, а потом кашлять остаток пути будет. Он взял мороженое и спустил ноги вниз. — Покурить еще успеем? — Ага. Еще минут двадцать стоять. — Тогда пошли. Вопреки ожиданиям, народу гуляло не так уж мало. Многие ели мороженое, хотя на улице оказалось довольно прохладно. — Я еще беляшей набрал, — признался Тахир. — Меня вечно ночью на хавчик пробирает. На твою долю тоже. — Я с тобой не расплачусь, — зевнул Саня, откусывая мороженое. — И не надо. Я ж от чистого сердца, ну. По-дружески. Какие-то девчонки фотографировались у большого футбольного мяча, громко смеясь. Саня следил за ними отстраненным взглядом. — Это с Чемпионата осталось. Тут же матчи проходили, — пояснил Тахир. — Ты вообще футболом увлекаешься? — Не. — Я тоже не особо. Брат у меня любит. Слушай, а сфотай меня с мячом? На фото Тахир улыбался еще шире, чем обычно. Он предложил сняться вместе или щелкнуть одного Саню, но тот не захотел. Батя, конечно, матчи смотрел и матерился на три этажа вниз и вверх, но вряд ли ему нужна такая фотка. — Ладно. Потом тогда мне скинешь. В поезде они нажрались беляшей так, что едва могли двигаться. Те оказались обалденно вкусными; Саня проглотил штук пять или шесть и почувствовал себя недвижимостью. На соседней полке негромко стенал от тяжести съеденного Тахир. — Кажется, я никогда в жизни не захочу есть, — простонал он. Саня захихикал и тут же охнул: ржать было больно.