Дом, улица, гараж, кусочек неба в грязной луже

— Вовка, ты баню любишь? Тахир валялся на полу напротив открытой балконной двери и курил. Весеннее солнце неправильным четырехугольником пересекало его и лежало вокруг на выщербленных досках. Снаружи ошалело орали воробьи и синицы, ветер пах водой и нагретой прелью. — Ну так. Не особо. Саня менял дверные ручки на комнатной двери: старые совсем разболтались и бесили. Вообще многое в Тахировой хате бесило, и ручки тут были нихуя не на первом месте, но их Саня хотя бы мог сменить, в отличие от, например, тяжеленной треснутой раковины (по словам хозяйки, оставшейся от прабабки, еще со времени постройки дома), древнего скрипучего шкафа, поеденного жуком до состояния решета (настоящая карельская береза! Антиквариат!) и половых досок (сибирская лиственница, они же вечные!). Будь Санина воля — он бы вынес этот сраный антиквариат на помойку, покрасил потолки, стены, положил ламинат. Еще неплохо бы трубы сменить на пластик, поменять всю проводку, розетки, люстру эту ебаную, всю в пыльных пластиковых хрусталях, выкинуть. Купить самый простой шкаф, обычный диван, пару стульев в Икее. Или там, с рук взять в сети. Лидия Вениаминовна так и не сдавалась и ничего не разрешала менять, а что разрешала — то только за свой счет. Походу, правда была фанаткой всякого пыльного старья, иначе повелась бы на уговоры сделать ремонт за счет жильцов. Вот поэтому Саня и крутил дозволенные дверные ручки. За свой счет. — А чего? Здорово же, в баньке да с веничком, — Тахир аж зажмурился. — А потом — картохи вареной навернуть, с селедкой, с лучком, да стопку водочки. И в постельку, тискаться. Неужели не любишь? — Не. Одному в бане тупо. А в общие я не хожу. Саня подергал ручку с внутренней стороны, проверяя, как ходит замочек. — Напрасно, там не так плохо. Я раньше часто бывал в Воронцовских, и в Живице тоже. Хочешь, вместе сходим с тобой? — Ты дурак что ли? — Саня хмуро на него поглядел. — Я не пойду в баню, где толпа посторонних мужиков. С тобой тем более. — А-а-а, — Тахир понимающе заулыбался и перекатился на живот, — ты и так горячий, ага? — Да пошел ты. Саня стал с особенным рвением прилаживать ручку на обратную сторону двери. — Жаль. Я бы хотел сходить в баньку. С тобой, Вовка. Вдвоем. Что-то у Тахира с голосом делалось, когда он говорил что-то вот такое гейское. Ниже он, что ли, становился, и будто вибрировал. И Саня всегда отвечал ему не то, что собирался. — У нас есть баня. На даче. — В смысле, в Челябе? — Да почему в Челябе-то? Здесь. В Покровке. Там вообще бабка с дедом заправляют, но мы раньше каждые выходные там ишачили. Ну и баню делали тоже. Саня приладил декоративную заглушку на крепление и отодвинулся полюбоваться. — Так ты меня на дачу к себе приглашаешь? В баньку? — обрадовался Тахир. — Ну можно. Если тебе уже после больнички норм. Только там работать придется. — Мне все уже можно, не болит совсем! А работать не вопрос, — Тахир махнул рукой. — Запросто. В этом Саня здорово сомневался, но говорить ничего не стал. Когда мамка прознала, что они собрались на дачу в Покровку на машине, она тут же собрала им с собой целую гору очень важного барахла. — Мам, у Тахира не грузовик, — постарался тормознуть ее Саня. — Ничего страшного, все поместится. У вас заднее сиденье свободное. Увидев количество багажа, собранное предприимчивой Галиной Евгеньевной, Тахир присвистнул. — А нас сколько человек едет? — Ты и я. И вот это вот тоже, — Саня хмуро смотрел на баулы. — Понесли. Ближайшая сумка громыхнула стеклянным хором, в соседней угадывались прямоугольные столбики книг. — Осторожнее, Вова, там же банки! — мамка выскочила из кухни, на ходу вытирая руки о фартук. — Ой, здравствуйте. Я Галина Евгеньевна, мама Вовы. — Здравствуйте, Галина Евгеньевна, я догадался, вы похожи очень. А я Тахир, мы по работе пересекаемся. — Да уж поняла, эти ваши машинные дела. Ничего, что я так много вам собрала? Поместится? — Да конечно, ща все устроим. На голоса из комнаты высунулась Маринка, и Тахир заулыбался и ей. — Привет! Ты Марина? Вовка про тебя рассказывал. — Привет, — ответила та, краснея и кокетливо хлопая глазами. — Хорошее рассказывал? — Конечно. Он тебя знаешь как любит? А я Тахир, мы друзья. — Здоров, Маринка. Тахир, давай тягай, ну, — хмуро пнул его Саня. — А вы на дачу? — оживилась Маринка. — А с вами можно? — Да легко, — радостно отозвался Тахир. — Ты маленькая, влезешь. — Ага, парник мне поможешь крутить, — еще более мрачно заметил Саня. — Или бабушке с копанием грядок. — Ну-у, это посмотрим. Я вот по бабуле с дедулей соскучилась, — завела Маринка, накручивая розовую прядь волос на палец. — Прекрасно, — сказала Галина Евгеньевна тоном, по которому было ясно, что все нихуя не прекрасно. — А к контрольной по алгебре кто готовиться будет? Я или отец? — Ну ма-ам, я успею! Вот в машине книжку полистаю. — Марина Юрьевна, вы опять хотите остаться без карманных денег на месяц за двойку? Маринка тут же скисла и шмыгнула носом. — Вот блин. — В другой раз сгоняешь. Там сейчас все равно грязь, и водопровод еще не включили, — успокоил сеструху Саня. — Мам, а батя где? — В гараже. Опять у него там что-то не выходит. Ты бы хоть помог, что ли? — Ты же знаешь, он не хочет. У Сани с батей была типа холодная война на эту тему. Юрий Сергеевич считал, что лучше всех разбирается во всем, и никаких советов не слушал. Он сам учил мелкого Саню азам в обращении с машиной еще на старой семейной пятерке, очень гордился, что заинтересовал сына, но упустил момент, когда тот стал разбираться в устройстве тачек лучше родителя. Наибольшее недовольство бати вызвало решение Сани учиться на автослесаря, потому что, по его мнению, нормальные мужики и так должны уметь чинить машины, и учиться в шараге тут нечему, только штаны просиживать. К счастью, именно в это время Саня стал жить отдельно, так что ссор стало поменьше. Батя даже чуть было не перекупил у него старенький «Опель», который, несмотря на солидный возраст, находился в очень хорошем состоянии, но Саня вовремя соскочил еще до заключения сделки: наверняка все шишки были бы его, вне зависимости от того, что произошло с машиной. — Знаю, он всегда так говорит. Но помощь-то нужна, — мамка посмотрела на Саню, но тот как раз брался поудобнее за мешок с добром, не желая вступать в спор. — А я недавно Наташу видела. На Войковской. Вы с ней не общаетесь сейчас? — Не особо, — Саня шмыгнул носом и свирепо посмотрел на Тахира, который свои мешки поставил и радостно грел уши. — Жаль, такая хорошая девочка. Серьезная, умная. — Ага. Ну двигай уже, тяжело держать, — Саня пнул Тахира баулом с книгами. — Бегу-бегу! — спохватился тот. — До свиданья, Галин Евгеньна, пока, Маринка! Ленинградка стояла насмерть. Саня обычно срезал через Химки, но Тахир вообще храбро рулил по каким-то ебеням, чуть ли не лесом. Мамкины банки весело звенели на кочках, что-то металлическое гремело за сиденьем, пластиковые плафоны, которые батя натырил с работы, шевелились в своем трехсотлитровом пакете и загадочно меняли форму конструкции. Поверх всего этого великолепия возлежали два березовых веника, которые Тахир вез для бани. — Вовка, а если воды там нет, то как? — Из колодца принесем, — немного удивился Саня. — Как еще? — А чего вы свою скважину не сделаете? — Да старикам не надо. Они там только летом живут, когда общий водопровод работает. — А в Москве у них квартира? Далеко? — В Бескудниково. Недалеко от родителей, — Саня прикурил две сигареты и одну сунул Тахиру в рот. — Спасибо. И чего, одну хату тебе, другую сеструхе? — Не. У стариков хату батя наследует, а он на сеструху все напишет. Она на батю похожа, так бабка с дедом ее обожают. И дача тоже ей отойдет. — Не понял. А тебе что ли хер с маслом? — На меня одна комната в родительской двушке на Ангарской. И бабкино добро в Челябе. — Нифига не равноценно, ващет. — Да похуй. Че я, у Маринки чтоль отбирать буду? Пусть ей остается. Я ж это, — Саня затянулся покрепче, — жениться не буду, детей не заведу. — Ну так они-то не знают. Родители. Чего ты у них как двоюродный-то? — Да нормально все, не выпирай. С Маринкой у них проблем никаких: не дерется, на учете не состоит, ведет себя прилично, школу не прогуливает. Пусть ее любят, а ко мне не лезут. Тахир нахмурился и какое-то время ехал молча, сверля дорогу взглядом. — Все равно это нечестно, — сказал он наконец. — Надо все поровну. — И чего, у вас прям поровну все с братом? — Ну да. Квартира в Уфе в равных долях наша. Ее родители сами покупали. И еще дом бабушкин с участком, в деревне. Половина материна, половина — дяди Ильдуса. Вот нашу половину они тоже хотят на нас двоих делить, если что. — И вот тебе оно надо? В смысле, ясно, что деньги какие-то, но у тебя же брат там женился. У них скоро дети пойдут, нужно жилье, и дача не помешает, — рассуждал вслух Саня. — Нет конечно, я и не думал отбирать все это у них. Но и от денег не откажусь. Думал, может, комнату куплю, или подкоплю и однушку даже получится. Саня сплюнул в окно, хмурясь. Тахир был прав, конечно, но едва он представил, как заводит разговор на эту тему, тут же почувствовал себя врагом номер один для всего семейства. Батя считал, что настоящий мужик должен все заработать сам, иначе это не мужик, а тряпка. Он обожал Маринку и в любом споре был на ее стороне. Мамка скорее всего с батей спорить не станет, у нее вообще хрен поймешь, что она думает — на серьезные темы не говорит, переводит все на кухню, ремонт, дачу эту сраную. В общем, не хотел Саня в это влезать, противно ему было. И так отношения у них были натянутые. После Солнечногорска дорога расчистилась, и ехать осталось всего ничего. Саня облегченно вздохнул: пока толкались в пробках, Тахир то и дело будто случайно промахивался мимо рычага, закидывая руку ему на коленку. А ведь Саня тоже был не железный: от каждого такого захода хуй чувствительно дергался в штанах, иногда делая больно и здорово отвлекая. — На дорогу смотри, — ворчал Саня. — Проедем же. В общем, как в воду глядел: Тахир едва не пролетел съезд с шоссе, затормозил с визгом, и Саня всерьез побоялся за банки. — А ничего у вас тут места, красивые. Дорога к дачному товариществу вела через лес, еще почти прозрачный, только подернутый зеленой дымкой. В березняке среди стволов мелькали бадьи для сбора березового сока; полянки желтели от первоцветов. В отличие от Челябинска, эту дачу Саня с детства не любил, так что здесь была летняя вотчина Маринки. Даже комната своя, с куклами и прочей девчачьей дребеденью. Бабушка Зинаида Михайловна всю жизнь проработала воспитателем детского сада, и привыкла, чтобы ее беспрекословно слушались. Поэтому пока все местные дети гоняли на великах, жгли костры и купались в местных торфяных прудах, черные как черти от донного ила, Саня помогал деду, Сергею Ефимовичу, или выполнял бабкины поручения. А это так себе летние каникулы. — Вот сюда, к голубому дому. Ага, к воротам давай, — указал Саня. — Я ща открою. Они вышли из машины, и Тахир, глубоко вдохнув загородный воздух, принялся выгружать мешки. Саня просунул пальцы в щель калитки, откинул крючок и вошел внутрь. — Бабуль, дедуль, вы дома? С крылечка летней кухни ссыпалась болонка Люми и с лаем бросилась на гостей. — Да что же вы не позвонили, злодеи, — Зинаида Михайловна выглянула из-за шторки на двери с деревянной лопаточкой в руке. — У меня ничего не готово! — Мать, это Владимир? — раздался из сарая голос деда. — Да угомони ты свою Люмию! — Да, Вова приехал, с ним парень какой-то, — ответила бабушка, выходя на крылечко. — А Мариночка что же, не поехала? — Маринку мама не отпустила, — ответил Саня, подходя. — Контрольная у нее, готовится. Привет, бабуль. Куда сумки? Тут банки, тут книжки. — Вот же Галка вредная, не дает девочке отдохнуть! Банки сюда, книги неси на терраску. — Здравствуйте, — Тахир приплелся следом, волоча почти все сразу. — У меня тут продукты какие-то, плафоны вот, а там я не знаю, что. Это Юрьсергеич собирал. — От Юрика мешок тогда в сарай, там Сергей Ефимович покажет, куда, — бабушка заулыбалась. — Я Зинаида Михайловна, очень приятно. — А я Тахир, мы с Вовкой дружим по работе, — радостно отозвался тот. — Есть сдать в сарай, Сергею Ефимовичу. Саня сгрузил все, куда было велено, попутно то и дело отодвигая Люми ногой, чтобы не раздавить. После он открыл ворота и загнал Тахирову «Ниву» на участок, пока никому из соседей не приспичило никуда ехать. — Картошку еще не ставила, я вас позже ждала, — предупредила бабушка. — Вот, котлеты ешьте пока. Хлеб в полке, в пакет завернут. Соленые огурцы вот, берите. Свои, с того года. — Вкуснотища! Спасибо! — расцвел Тахир. — А где бы руки помыть? После еды Саня выволок свой ящик с инструментами из машины (у деда тут кое-что было, но в основном гнутое, ржавое и стертое; Сергей Ефимыч ненавидел выбрасывать «полезные вещи», поэтому отыскать у него что-то новое и хорошее было делом непростым) и потащил на подготовленное для парника место связки алюминиевых профилей и листы оргалита. Тахир вызвался носить воду, и Зинаида Михална показала ему, где стоят баки, и как найти колодец на соседней улице. Перегородок между участками отродясь не было, только общий забор со стороны улицы, так что все соседи были как на ладони. На клочке земли справа копошились две дамы пенсионного возраста, перекапывая прошлогодние грядки и выбирая корешки сорняков. Слева сурового вида дядька мастерил сушилку для белья; его жена руководила процессом, выглядывая в окна намываемой ею летней кухни. Откуда-то доносились звуки электропилы, молотка и насоса. Саня теоретически представлял, как устанавливать парник, хотя будь его воля, предоставил бы это дело профессионалам. Но дед хотел сэкономить, поэтому заказал только доставку и Саню. Хорошо что сам крутить не начал, а то еще за ним переделывать. Руководствуясь схемой на бумажке и несколькими видосами с телефона, Саня постепенно увлекся процессом. Пришел в себя, когда понял, что, во-первых, не дотягивается до верха с низенькой кривой стремянки, а во-вторых, слышит разглагольствования Тахира уже больше десяти минут без перерыва. — У меня папаня всю жизнь на Уфимском нефтеперерабатывающем проработал. Пришел простым рабочим, учился одновременно, сейчас уже в начальниках. А ведь сам из детдома, никакого кумовства. — Я про то и говорю: в советское время все по-честному было, — кивал Сергей Ефимович. — Бывали, конечно, взяточники и мошенники, но не так же в открытую. Не то что сейчас. По телевизору одни эти жирные рожи, смотреть противно. — Слыш, нефтяной магнат, ты мне помочь не хочешь? — рыкнул Саня, опасно поигрывая шуруповертом. — Трепло. — Ага, бегу, — Тахир тут же подскочил к нему, на ходу стягивая куртку. — Чего делать? — Либо держи, либо крути. Тахир распластался по парнику во весь свой рост, придерживая листы оргалита и пропихивая в дырки болты на резиновых шайбах. Саня снизу затягивал на них гайки, сразу покрывая антикоррозийкой. — Вовка, ты красивый такой. Серьезный, хмурый, ухи красные! Охуеть можно, — шептал Тахир в щель между листами, тараща глаза. — Я бы тебя прямо тут, на лужайке извалял! — Угомонись, бля. Прилично себя веди, пидор. — Сам пидор, — Тахир рассмеялся. — Давай последний и покурим. Наверняка у мастеров из фирмы вышло бы быстрее; Саня с Тахиром управились часа за четыре. Солнце уже снижалось, с кухни запахло жареной картошкой и мясом. Сергей Ефимыч колол дрова возле открытой для проветривания баньки. — Вовка, а сортир у вас тут где? — спросил Тахир, поворачивая веники в бочке со снеговой водой для полива. — Ну вообще в той сарайке. Только там биотуалет, ну, хуйня такая, типа бака с дыркой. Его выносить надо. Я туда не хожу. — А куда? — Да в лес, — Саня махнул рукой в сторону посадок. — Я выносить сортир ненавижу, сразу блевать тянет. — А пойдем тогда? — Ты че, один не справишься? — А если заблужусь? Или встречу кого и затреплю до смерти? Саня хмуро посмотрел на него, а тот лыбился, как дибил, и едва не облизывался в предвкушении. — Бумагу с собой бери. Лопухи не выросли еще. В лесу становилось прохладно. Вечернее солнце согревало уже только опушку, а в глубине было сыро, грязно и сумрачно. Кажется, мелкие листочки на ивах и березках подросли даже за один солнечный день. Саня неторопливо курил, стоя в прогалине между деревьев, где на него еще немного светило солнце. Тахир хрустел кустами неподалеку. — А чего это тут такое цветет, желтое? — заорал он из зарослей. — Одуванчики, — брякнул Саня, не глядя. — Не. Тут такие… на тонкой ножке зеленая юбочка, а потом еще ножка и желтый цветочек. С трудом вспомнив, какие цветы вечно таскала Маринка и как их называла, Саня забил название в телефон. — Ветреница, наверное. Раз в юбке. —Красивые! Их тут куча целая, Вовка! Давай наберем? — Нахуя? — Бабушке твоей принесем. Она в вазу поставит, красотень будет. Приятно. — Ты мне бумагу отдай и обсобирайся, ботаник домашний. — А чего, тебе тоже надо чтоль? — Тахир вылез из кустов с тощим пучком ветрениц в одной руке и пачкой влажной туалетной бумаги в другой. — А сам-то как думаешь? Мы потом в баню собираемся, все дела. Саня смутился; думать об этом было проще, чем говорить вслух. Он вообще недавно начал спокойно (ну, почти) относиться к возможности такого секса. Смотреть порнушку и дрочить — это одно, да даже минет делать не так уж и стремно, но вот так — это же другое совсем, не сравнить. — Все дела, — расплылся в улыбке Тахир. — Я гондоны взял. Специальные! — Молодец, бля. Пока Саня размышлял в малиннике, тот надрал изрядный куст ветрениц. — Они не охраняемые какие-нибудь? Вовка? — Да чего тебе? — Не арестуют нас, а? А то вдруг она какая краснокнижная. — Кто? Сосны или березы тебя арестуют? — Саня выбрался из кустов, застегиваясь на ходу. — Домой пошли, холодает. Банька была совсем маленькой — как раз на двоих. Металлическая печка грелась быстро, но и тепла почти не держала, приходилось подбрасывать дрова в процессе. Саня едва успел наспех ополоснуться из ведра, а Тахир уже прижимался к нему всем телом и лапал за хуй. — Ты щеколду закрыл? А окно занавесил? Саня не узнал собственный голос: хриплый какой-то, чужой. В горле, чтоль, пересохло? — Да все я закрыл, паникер, — Тахир поцеловал его в шею и задышал прерывисто. — Пива принес, гондоны взял, смазку тоже. — Шуметь тоже нельзя. Там за стеной соседский участок, — нахмурился Саня, сосредотачиваясь, чтобы отвлечься. — У них дети мелкие. Не помогло: хуй уже колом стоял, не спрашивая разрешения. Тахир кивал, но, кажется, не особенно слушал. — Ага, соседи. Ага, не шуметь. В парной Саня плеснул на камни и тут же забрался на верхнюю полку. Тахир вошел следом, помахивая веником. У него тоже все торчало. — Так, ты чего сел? Ложись, я тебя веничком того. Ну не смотри так подозрительно, не кинусь я сразу в бой. Веником Тахир орудовал круто, не придерешься. На камни подливал, когда надо, макал веник в прохладную воду, перемежал сильные и мягкие нахлесты. Саня едва не кончил прямо в полку. — Вовка, я ща прямо на тебя спущу, — проворчал Тахир, садясь рядом и целуя его в потное плечо. — Знаешь, какая у тебя жопа красивая? — Тебе бы все жопа, — вздохнул Саня, поднимаясь. — Меняемся? — А может… это? — Тахир неуверенно улыбнулся. — В доме-то нельзя, ага? Слышно? — Ага, — кивнул Саня. Трахаться хотелось так, что аж в позвоночнике делалось щекотно. — А кто кого? Ну, это? Давай скинемся? Саня закатил глаза. Он много что хотел бы сказать этому дураку: и про его шуточки дебильные, и про вот эти вот глупости, которые нахуй весь настрой убивали, и про все остальное. Но вместо этого впихнул ему в руку банку со смазкой. — Бегом давай. Неприятно было только поначалу. Потом Саня расслабился, и осторожные, ритмичные движения пальцев Тахира ему даже понравились. До этого он пробовал сам, конечно; иногда выходило неплохо. В комбинации с дрочкой было вообще круто, но сейчас Тахир не давал ему ничего делать самому. — Бля, какой ты охуенный! Вовка, я б тебя б еб и еб! Сука, у тебя даже яйца красивые! Саня не удержался и заржал в кулак, едва не сползая с полки. Он приподнимался навстречу движениям Тахира, кусая губы: местами было очень приятно, так что, наверное, все получится. — Вовка, а перевернись? Ляг на спину, ноги на меня закинь. Пишут, что так меньше болит для начала. Тахир натягивал гондон на свой хуй, и от этого у Сани в глазах потемнело. Теперь он мог видеть свой живот, торчащий и вздрагивающий хуй, подпускающий первые капельки, и пальцы — уже три штуки — мягко раздвигающие его. — Мне кажется, хватит, — прошептал Тахир, зачем-то целуя Санину ногу. — Давай? Он выдавил еще немного смазки на пальцы, обмазал себя поверх гондона, потерся головкой о дырку, освободившейся рукой обхватил Санин хуй и толкнулся внутрь. Саня выдохнул с голосом, откидываясь назад. В голове сами собой пронеслись картины, как он, мелкий, несется к обрыву, отталкивается и летит над золотым песком в солнечных лучах, а потом погружается в прохладную воду; как он мчится на велике и легко форсирует трамплин, который взрослые ребята построили для себя; как он бежит от ментов и прыгает со второго этажа заброшки, перекатывается, как спецназовец, и несется дальше через кусты, счастливый и свободный. — Ну бля, Вовка! Куда без меня! — взвыл Тахир, и тут же задрожал, кончая. — Сука ты, весь кайф обломал! На его руке, на животе Сани, смешиваясь с потом, на полке и везде вокруг лезли на глаза капли спермы. Тахир вынул из него хуй и содрал гондон, на дне которого собралось прилично так кончи. — Не в последний… раз, — с трудом выдохнул Саня. — Мыться давай. Спали в Маринкиной комнате, вдвоем кое-как умостившись на ее диванчике. Тахир, нажравшийся после баньки картохи и курицы, сразу заснул и похрапывал, горячо сопя Сане в плечо и прижимаясь всей горячей тушей. Через тонкую стенку у деда слышался телевизор: опять что-то про политику. Саня пялился в темный, обшитый вагонкой потолок, и думал ни о чем и обо все разом. Он не мог понять, изменилось ли в нем что-то, или это водка так легла на пиво? Почему ему хочется то придушить Тахира, то обнять и сопеть ему в ухо? Почему он, Саня, который никогда и никому не спускал глупых шуток и вообще всякого, сегодня просто взял и раздвинул ноги перед этим козлом? Или не козлом? Блять, хуле так сложно? Уехать хотели после завтрака, но Зинаида Михайловна не пустила. Она быстренько организовала Тахира подправить забор, а Саню — красить оконные рамы в летней кухне, так что закончили парни только ближе к обеду. И если Тахир чувствовал себя прекрасно, то у Сани были очень странные ощущения в районе задницы. После обеда Зинаида Михайловна и Сергей Ефимович вместе с Люмой как-то незаметно загрузились на заднее сиденье Тахировой «Нивы», и выяснилось, что парни везут стариков домой в Москву. Саня вообще не понял, как это вышло, но не сомневался, что это бабулина работа. — Уф, Вовка, много у тебя родни, — выдохнул Тахир, когда они высадили пассажиров в Бескудниковском проезде. — Как ты с ними всеми общаешься? — Я и не общаюсь почти. Сам знаешь. Давай в магаз заедем: дома жрать нечего. — Давай. Слуш, у меня тут это… в бардаке глянь. Саня открыл бардачок и увидел внутри приличный пучок ветрениц. Их стебли были обмотаны мокрой салфеткой и обернуты пакетом. — Эт че? — Ну типа тебе. Я набрал, когда до отъезда в сортир бегал. Красивые, да? — Ага. И куда я их дену? — Ну, хочешь — выброси, — сник Тахир. — Я ж от души, ну. — Да я не про то. Ставить их некуда дома. Ты ж ваз не держишь? — А. Ну это, в банку поставим, — Тахир снова заулыбался. — Главное не форма, а содержание. Ага, Вовка?