***
Низенький пожилой работник студии долго не мог понять, чего Хакс от него добивается, но когда наконец сообразил, проводил Хакса в мастерскую киномеханика — комнату просторную, но заставленную шкафами с мотками плёнки так, что ходить приходилось осторожно, дабы ненароком не задеть плечом острый железный угол. Он усадил Хакса на стул возле кинопроектора, потом скрылся в дебрях шкафов, чтобы вернуться с плоской коробкой из плотного серого картона. “Цирковая зарянка” — гласила полуоторванная наклейка. Хакс с неподдельным интересом следил, как из коробки появляется бабина с плёнкой, как привычно и умело работник студии обращается с монструозной конструкцией на устойчивом столе, закрепляя чёрную вьющуюся ленту и подкручивая время от времени рычажки. Наконец он закончил. — Я погашу свет, — предупредил он Хакса. — Как закончите, просто позовите меня, и я провожу вас, только не трогайте плёнку руками. Хакс уверил его, что ни к чему не прикоснётся, и мужчина скрылся в лабиринте шкафов. Где-то щёлкнул выключатель — комната погрузилась в беспробудный чернильный мрак. Но вот ожил проектор, и на стене ярко вспыхнул белый прямоугольник. Хакс крепче сжал шляпу, что держал в руках. Он чувствовал тайное волнение, хоть и не понимал, что было ему причиной, ведь ничего из ряда выходящего не происходило. Он не особенно вникал в сюжет — историю цирковой акробатки Магдалины, в которую без оглядки был влюблён грустный пьерообразный клоун. Вся эта обстановка и суета в закулисье цирка никогда не представляли для Хакса интереса, и смотрел он эту ленту только ради одного человека. Стройная, гибкая, с фигурой танцовщицы — Хакс сразу понял, что это и есть та самая Рей. Стоило ей только опустить ресницы на обвораживающие глаза, а потом с некой даже наивностью снова взглянуть на экран — и сердце зрителя таяло. Томность поворота шеи, идеальный баланс лености и изящества движений; Хакс не сомневался, что такой впечатлительный человек, как По, был напрочь сражён при первой же встрече. Он смотрел на движущиеся по стене фигуры, лицо его казалось белым из-за отблеска дрожащего света. Кто там ещё присутствовал в сюжете? Все они представлялись только декорациями для сольного выступления круглолицей девушки в чёрном трико. Когда она вдруг легко встала на руки и невозмутимо прошлась по круглой арене, Хакс невольно сглотнул — даже плохое качество плёнки передало отдалённо знакомое выражение лица. Она идеально дополняла По, в этом не было сомнений, и оставалось только догадываться, как По оправился от того, что с ней случилось. Воздушная, тонкая, она встала на плоские крылья биплана, и к ужасу Хакса он взмыл в небо. Ему пришлось напомнить себе, что это только умелый монтаж. Непринуждённость Рей и то, как легко она выполняла гимнастические трюки, как балансировала над манежем, как взлетала вверх на качелях — всё, абсолютно всё заставляло верить, что под облака она поднялась по настоящему. Люди на земле аплодировали, а Рей улыбалась. Клоун следил за тенью самолёта огромными печальными глазами. Пилот перебрался на сиденье пассажира, чтобы Рей со звериной ловкостью оказалась на его месте. Она перехватила штурвал. Её шарф дрожал и бился на ветру. Синий, туманно припомнил Хакс. По говорил, что у неё был синий шарф. Да, верно. Чем дольше он смотрел на Рей, тем отчётливее видел По. На миг Хаксу стало дурно — ему показалось, что всё это — неудачная, плохо сыгранная шутка, и дьявольская лента снята специально для него. Вся усталость и неудачи последних недель заново обрушились на плечи. Рей улыбалась ему со стены. Только ему. Он с трудом отвёл глаза от изображения, посмотрел в темноту, пытаясь прийти в себя. Провёл вспотевшей ладонью по холодному лбу. Ничего такого не было, конечно же. Это просто фильм. Он напрасно ищет тайные знаки там, где их нет, и если бы он не знал, кто такая Рей, искал бы он в ней черты По, как ищет сейчас? Хакс сразу же ответил себе — да. Да, да, тысячи раз да, он ищет По в каждом встречном человеке, волей или неволей, но не может прекратить думать о нём. Глазам стало больно от света, когда он смог снова заставить себя посмотреть на стену. Под шорох кинопроектора небольшая процессия людей несла простой гроб. За ними плёлся клоун, сгорбившийся и поникший. Он стоял в стороне, когда гроб опустили в свежевырытую могилу, когда его закопали и забросали снегом, когда все немногочисленные присутствующие разошлись, оставив его один на один с погребённой в земле акробаткой. Хакс поднялся и надел шляпу, когда клоун упал на колени и воздел руки к небу. Его исказившегося от воя лица в потоках размазанного грима Хакс уже не видел.***
В конце мая Хакс слёг с простудой. Он подозревал, что виной всему стали промокшие ноги и сквозняк, поэтому не стал уделять щекотке в горле должного внимания. В результате он провёл рабочий день с тяжёлой, отвратительно гудящей головой. — Доктор, вам нехорошо? — осведомилась старшая медсестра, с беспокойством глядя на то, как Хакс заполняет бумаги. Буквы расплывались перед глазами, и ручка слушалась с трудом. — Душновато сегодня, — признался Хакс. Он закончил с документом, встал из-за стола, чтобы передать его медсестре, оттянул немного воротник рубашки в попытке освежиться и кулем осел прямо на чёрно-белую плитку. Две недели он провалялся пластом в полубреду. Роуз пришлось понемногу кормить его куриным бульоном с ложки. Прибывший из соседнего округа врач осмотрел его уверенными профессиональными движениями. — Замечательно, — поглаживая руки как бы от удовольствия процедил он, — тут и лёгкие хрипят, и жар, и ещё нервы пошаливают. Да уж, замеча-а-а-тельно… постельный режим, никакой работы. Вы только посмотрите на температуру. Да уж, да уж… То трясясь от холода, то погибая от жары, Хакс мучился несколько долгих дней, пока болезнь немного не отступила, и он не обрёл способность мыслить ясно. Слабость пронизывала его изнемождённое тело, и он насилу заставлял себя глотать пищу, не испытывая никакого аппетита. Он делал это только для того, чтобы не расстраивать Роуз. Она самоотверженно ухаживала за ним, выполняла все предписания врача и поила нужными микстурами, даже читать газеты пыталась, медленно, но старательно водя пальцем по строчкам. Хакс очень ценил её усилия, но сейчас его не могли отвлечь ни политические новости, ни заметки о волне забастовок, что прокатилась по стране, ни трения фабрикантов с профсоюзами — он лежал совершенно безучастный ко всему, большую часть времени проводя в полудрёме. В уши время от времени врывалось тихое попискивание, то пропадающее, то вновь появляющееся, и Хакс никак не мог избавиться от него, как и определить его источник. В один из таких дней вместе с газетами Роуз принесла ему небольшой конверт. Отложив прочую почту на столик, она заботливо вложила его в слабые пальцы. — Это от сэра Кэса Дэмерона, — объяснила она. — Я решила, что раз вы немного окрепли, то будете рады сами его прочитать. У Хакса перехватило дыхание. Он ощупал плотную бумагу — внутри было нечто плоское, толще, чем обычное письмо. Он надорвал запечатанный край и вытряхнул на одеяло небольшой прямоугольник, обёрнутый тонкой папиросной бумагой, и одинокий листок бумаги. Роуз помогла Хаксу сесть чуть выше и поправила подушку, чтобы ему было удобнее. “...По настоял, чтобы вы тоже получили карточку. Ему уже лучше, и мы все надеемся, что он скоро вернётся домой…” Бумага тихо зашелестела, и руках Хакса оказалась фотография. Снимок, изображающий сидящего в кресле По. Он сидел вполоборота к камере с неожиданно серьёзным выражением лица, чуть приподняв одну бровь, и походил то ли на гангстера, то ли на итальянского киноактёра. Сначала что-то показалось неправильным, и Хакс не сразу понял, что к искалеченной ноге Дэмерона был пристёгнут протез. Непросвещенный человек и не сказал бы, что вторая нога искусственная — поза была совершенно естественной, одежда надёжно скрывала дефект. — Какой он всё-таки видный мужчина, — не скрывая восхищения. посмотрела на фотографию Роуз. — И пиджак ему очень к лицу, и галстук. Хакс не ответил. Он с нежностью рассматривал контур губ, вспоминал мягкость непокорных кудрей между пальцами. Глаза под отяжелевшими веками казались темнее самой беззвёздной ночи. Он перевернул снимок в надежде на подсказку, но на обороте ничего не было — ни надписи, ни хоть какого-то рисунка, ничего, что могло бы навести на след. Его снова отвлекло тоненькое звонкое попискивание. Но сейчас Хакс понял, что это такое. Ласточки вернулись и вывели новое потомство.***
Машина плавно ехала вперёд по пустой дороге сквозь гущу деревьев, послушно повинуясь движению руля. Лето было в разгаре. Обочину дороги усыпали мелкие жёлтые цветы, воздух прогрелся и пах тёплой древесиной. В салоне машины было душно, поэтому Хакс расстегнул пиджак и открыл окно. — Это оказывает влияние, конечно же, — продолжил Рен ленивый разговор. — Вообще сейчас ситуация на рынке не очень стабильная, действовать приходится осторожно. — А когда было иначе? — И правда. Но все эти забастовки и трения с профсоюзами очень мешают. Я ожидаю от правительства решительных действий в самое ближайшее время. — Думаю, рабочие на фабриках не остановятся, пока не добьются своего, — предположил Хакс. — Или по крайней мере пока полиция не вмешается. Они выехали на развилку, и Рен свернул налево. — Дело ведь не только в рабочих, доктор, сфера обслуживания тоже выражает недовольство. Это заметнее для городских жителей. Вот буквально на той неделе стачку устроили торговцы солью из-за нового налога, а в прошлом месяце на почтамте возмущения были, причём там пришлось вновь бодаться лоб в лоб с профсоюзом. Я глубоко убеждён, что… Его слова потонули в громком механическом рычании. Лобовое стекло на миг накрыла тень. От неожиданности Рен дёрнул руль, и машина опасно вильнула, чуть не завалившись в кювет. К счастью, реакция Рена спасла от падения — он успел ударить по тормозам, колодки взвизгнули, и автомобиль резко остановился. Хакс чудом не впечатался лбом в переднее сиденье. — Какого чёрта? — выплюнул Рен. Он выбрался наружу и в сердцах хлопнул дверью машины. — Что за идиот! Хакс со своего места видел, как он раздражённо упёр руки в бока, сделавшись каким-то образом ещё больше, чем обычно. Потирая ушибленный локоть, он открыл дверь и выглянул наружу. Всё было как будто бы в порядке, рычание поутихло, но не заглохло. — Зачем он так низко пролетел, хотел бы я знать! Сердце Хакса забилось быстрее — не может ведь?.. Он быстро вылез из салона, пачкая обшлаги брюк в жёлтой цветочной пыли. Колёса автомобиля увязли в зелёной высокой траве. В небе плавал небольшой почтовый самолёт. Это мотор, запоздало понял Хакс, они слышали звук мотора. Самолёт наверняка снизился так сильно, что едва не зацепил верхушки старых сосен, а потом снова взмыл вверх. — Что он делает? — Рен приложил ладонь к глазам, сощурился на солнце. — Он специально снизился, не иначе! Но для чего? — Он заметил нас, — пробормотал Хакс самому себе. — И захотел, чтобы мы заметили его. — Просто безумие! Самолёт тем временем описал плавную дугу в воздухе. Хакс не мог оторваться от его крестообразного силуэта в небе. Это же просто невероятно, убеждал он себя, такого попросту быть не может. Он не получал больше писем, а По непременно бы написал, да это и не может быть По, попросту невозможно. — Безумие, — повторил Хакс. Самолёт сделал ещё один вираж над лесом и полетел на запад, сверкая на солнце алюминиевым брюхом. — Что он делает? — донёсся до Хакса недоумевающий голос. — Зачем он полетел к холмам? Хакс всё ещё не верил в происходящее. — Он… хочет зайти на посадку. У подножья холмов есть поля, там можно посадить такой самолёт без потерь. Скорее! — он не медля распахнул дверцу машины, залез обратно в салон, едва не ударившись затылком о крышу. — Едем туда! Рен не мигая посмотрел на него, но всё же забрался на место шофёра. — Не думаете же вы, что это наш общий знакомый? — он включил зажигание, машина дёрнулась. Хакс не ответил. Он до жути боялся ошибиться, но кто ещё это мог быть? Рен выжал газ, автомобиль протестующе зафыркал, но всё же послушался и вернулся на дорогу. Деревья помчались назад куда быстрее, чем до этого. Хакс не мог спокойно сидеть на месте. Ему казалось, что они едут слишком медленно, хоть со своего места он и видел стрелку спидометра, замершую на конце шкалы. Рен, отдать ему должное, выжимал из машины всё возможное и не задавал больше вопросов. Колёса поднимали тучи пыли — дождя не выпадало больше недели, и дорога высохла. Гул мотора слышался откуда-то издалека. Деревья стали мельче, постепенно сменяясь кустарником — они выехали к краю леса. Через долгие минуты до Хакса дошло, что они свернули вправо и теперь удаляются от поля. Звук мотора уже невозможно было расслышать. — Мы едем не туда! — нетерпеливо воскликнул Хакс. Рен холодно посмотрел в зеркало на переднем стекле. — Мне не проехать через кусты, — заметил он резонно. — Дорога здесь сделает крюк, но мы в результате приедем на место. — Мы потратим лишнее время! Рен только повёл плечом. Хакс не мог ничего с собой поделать. От нетерпения он словно сидел на горящих углях. В его голове прокручивались самые страшные варианты — что, если посадка прошла неудачно? Если мастерства пилота не хватило для манёвра, и он зацепил деревья крылом или брюхом, накренился, потерял управление? Что если снова… — Остановите машину! Сейчас же! Что-то в его голосе подсказало Рену, что спорить не стоит. Он остановился так быстро, как только возможно было на такой скорости. — Я пойду напрямик, — распорядился Хакс, — а вы езжайте, как и хотели! Я прибуду на место раньше вас, тут бегом срежу через шиповник. Рен быстро повернулся к нему. — Доктор Хакс, возьмите себя в руки! Это же глупо! Зачем? Вы выиграете совсем немного времени — на такой скорости я дам вам фору минут в десять, максимум! — Вы не понимаете! — глаза Хакса сверкали отчаянием, вся хвалёная выдержка улетела в трубу. — Что, если он снова разбился? Если ему нужна моя помощь? — Доктор Хакс, вы же… Хакс не стал объяснять — Рен бы и не понял; вместо этого вывалился из машины и ринулся через одуряющие сладостью цветы, вспугнув роящихся насекомых. За его спиной хлопнула дверца, и тронулась с места машина. Он кинулся через колючий кустарник, прикрывая лицо руками — к счастью, под ногами вилась едва заметная тропка, и Хакс смог двигаться по ней. По его представлениям полоса леса здесь была едва ли больше километра, а вот Рену пришлось бы объезжать её по кругу, пересекать ручей и возвращаться обратно — непростительно долгие минуты будут потеряны. За это время может произойти самое страшное. Он не слышал удара о землю, но воображение залило стволы деревьев и траву ржавыми жирными пятнами крови, и от этого ноги Хакса заплетались, он спотыкался и постоянно сбивался с темпа. За полы пиджака цеплялись колючие шипы кустарника, шиповник царапал незащищённые руки. На поле Хакс практически выкатился, в очередной раз едва не потеряв равновесие из-за коварного корня дерева. Он тяжело дышал, озираясь по сторонам. Самолёт замер метрах в двадцати от него, гордо задрав тупой нос с остывающим пропеллером вверх. Пилот стоял у крыла, возле открытого грузового отсека. Он уже снял шлем и лётные очки, но остался в плотной длинной куртке — стандартной униформе гражданского лётчика. Ноги Хакса прекратили его слушаться, и он перешёл на шаг. Он преодолел уже половину расстояния, когда пилот повернулся, и кто-то огромный будто дал Хаксу кулаком под дых, от чего воздух в лёгких закочился, и он невольно остановился. Это был По, целый и невредимый. Точно такой же, как на фотографии, разве что черты его огрубели и волосы стали длиннее, чем Хакс помнил. В следующий миг он уже держал По за плечи, точно не верил, что он реален, что не расплывётся в дрожащем сухом воздухе видением, как уже было во время его болезни. — Хотел сделать сюрприз, — виновато сказал По, — но увидел машину Рена на дороге и не удержался, чтобы его не подразнить. Мягкая кожа на куртке пахла топливом. — Я видел тебя, — сбивчиво начал Хакс, то оглядывая смуглое лицо, то перебегая взглядом вниз, где было две (две!) ноги, — я ехал с ним, и я знал, знал, что это ты!.. Пальцы Дэмерона выцепили невесть откуда взявшийся лист из растрёпанных рыжих волос. — Ты что, бежал через лес? Ох, Армитаж, — выдохнул По его имя только так, как он один умел, — зачем… ты только посмотри на свои руки, весь поцарапался... Он замолк, когда коснулся гладкого тонкого ободка на безымянном пальце. Хакс замер, не зная, чего ожидать, но когда По вновь посмотрел на него, в карих глазах не было обиды. — Тебя можно поздравить? — лукаво блеснула знакомая улыбка. — Роуз, верно? Когда? — Пару недель назад, — осторожно ответил Хакс, — я заболел, и она… она была рядом, и я подумал…подумал… Боже, он просто отвратителен. Как он теперь объяснит всё По? Как он вообще собирается что-либо ему объяснять? — Я писал тебе, — снова начал он, стараясь подбирать слова, — я писал каждую неделю, и даже когда ты был далеко, я просто отправлял и надеялся, что ты получишь их и прочитаешь, и про это я тоже написал, но не получил ответа, и подумал, что ты может ещё не вернулся или… или не хочешь больше… и ты не отвечал, и я... По притянул его к себе, и Хакс уткнулся носом в его шею. От знакомого запаха на глаза навернулись слёзы, и Хакс зажмурился; тёплые ладони ласково погладили его спину. — Я знаю, знаю, — коснулся уха шёпот, — я видел их, я все их прочитал. Мне невозможно было отправлять письма из санатория, я даже подкупить там никого не мог, но я бы ответил тебе при первой же возможности. Армитаж, — он нежно взъерошил волосы на затылке, — я написал, как только вернулся домой, но письмо, видимо, затерялось из-за забастовок. Забастовки, как во сне подумал Хакс. Кто-то что-то сегодня говорил о забастовках. — Ты молодец, ты правильно поступил. Роуз хорошая девушка и очень тебя любит. Он продолжал ласкать рыжий затылок, чтобы немного успокоить Хакса, но чем мягче он его касался, тем больше Хакс себя ненавидел. — Я пытался найти тебя, — Хакс обнял его крепче, — я хотел выяснить, что с тобой, как ты… я хотел сказать, ещё тогда… — он отодвинулся, чтобы встретиться со знакомой поволокой во взгляде. В груди потеплело, — я даже написать об этом пытался, но никак не мог набраться смелости... Он уже не пытался составлять осмысленные предложения и как-то скрывать своё состояние. По был здесь — и этим было всё сказано. — Я знаю, — снова шепнул ему По, и Хакс понял, что он улыбается. — Я всегда знал. И только это держало меня на плаву. Я подумал, что ты был бы разочарован, увидев меня таким — жалким и беспомощным — и решил действовать. В том санатории в Альпах была скука смертная — и полно места, так что я учился, я ходил каждый день и думал о тебе, а когда руки опускались, а нога так болела, что хотелось кричать — я стискивал зубы, потому что нужно было выдержать ради тебя, только ради тебя одного. Я тоже люблю тебя. Он вобрал лицо Хакса в свои руки, и Хакс беспомощно схватился ладонями за его пальцы. Морщинки вокруг тёмных глаз стали глубже за время разлуки. — Я люблю тебя, — повторил он тихо. Он потянулся к его губам. — Самолёт, — в последний момент пролепетал Хакс, готовый свалиться на траву от тяжести распирающих его чувств. — Как ты вновь сел за штурвал? По усмехнулся и потёрся носом о его нос. — О, забавно вышло. — сказал он, — Компания обвинила меня в саботаже, а потом внезапно оказалось, что я тут и вовсе не причём. Сюрприз-сюрприз. Охлаждение накрылось, двигатель перегрелся и отказал. — Его глаза плутовски сощурились. — Я пригрозил, что засужу их, если мне не дадут шанс доказать, что я могу летать и с протезом. Хакс хотел спросить ещё что-то, но не успел: “Иди сюда, ну же,” — выдохнул ему в рот По и накрыл губы отчаянным поцелуем. Глаза закрылись сами собой. Хакс ответил со всей своей накопившейся тоской, не представляя, что сможет когда-либо выпустить По из дрожащих рук. Мир перестал существовать. Пока сзади не послышался деликатный кашель.