The reverse side of the medal

      Монотонная речь миссис Пакертон заполняла класс. Она писала что-то на доске, попутно объясняя новую тему, но мало кто вслушался в её скучный бубнёж. Задумавшись, кто-то рисовал непонятные каракули на полях тетради, а кто-то сидел в телефоне, прикрывая его ненавистным учебником алгебры. Правда был один человек, который в корне отличался от всех. Этим кем-то был Трэвис Фелпс, который черкал записку с признанием в любви. Он писал это торопясь, немного дрожащими руками и с диким волнением, то и дело, поглядывая на того, кому эта записка была адресована. Остановив взгляд на Ларри, Трэвис прикусил губу. Длинноволосый парень сидел и, подперев склоняющуюся от усталости голову рукой, записывал примеры. Трэвис был даже удивлён этому, в некой степени, ведь Ларри никогда не привлекала математика со всеми её отраслями, так как тот больше склонялся к гуманитарным наукам. Смотря на Джонсона, в груди у блондина, будто что-то сжималось и переворачивалось, он чувствовал такое впервые и был даже немного напуган. Парень боялся испытывать сильные эмоции, потому что боялся, что они всплывут наружу.       Заметив за собой то, что он смотрит на патлатого уже приличное время, Фелпс отвёл от него взгляд и продолжил писать записку, буквально захлёбываясь чувствами.       Прозвенел спасающий звонок, и добрая половина класса старалась как можно быстрее уйти из класса прочь, поэтому грохот собранных рюкзаков разнёсся. Трэвис не торопясь складывал всё в рюкзак, смотрев на Ларри через плечо. На этой перемене Фелпс и собирался передать свою записку длинноволосому, но его охватил небывалый страх и паника. Именно то, что кто-то может из посторонних может узнать, а тогда блондину очень не поздоровится. Руки парня начали трястись сильнее, но он пытался отогнать все эти мысли.       Выйдя из класса, Трэв направился в сторону шкафчиков. Пока парень шёл по длинному школьному коридору, который, как обычно, был наполнен людьми и диким шумом, ему казалось, что каждый осуждающе смотрел на прямо него. Казалось, что каждый смешок был адресован в его сторону. В голове пронеслась мысль, что кто-то увидел то, что Трэвис пишет записку, и новость уже разносится по всей школе. На самом деле было не так, как до Трэвиса не было никому делать, просто парень уже не замечал, как становился параноиком со своими тайнами. Он теребил рукава своей розовой кофты, невольно сжимая руки в кулаки. Дыхание парня участилось, а глаза забегали. Шум всё нарастал, поглощая Трэвиса, и, всё-таки, он, не выдерживая, развернулся и быстрым шагом направился в сторону туалета. Он на ходу закрыл рот одной рукой, чтобы не зарыдать посередине коридора перед кучей народа, а второй рукой сжимал записку, лежавшую у него в кармане. Осознание того, насколько жалко сейчас выглядит Трэвис, добивало его ещё больше и лишь приближало безостановочный поток слёз. Трэвис забежал в туалет очень надеясь, что никто его не заметил.       Тусклый солнечный свет пробивался в небольшие окна, но почти не освещал школьный туалет, ибо с этим прекрасно справлялись яркие лампы. Тут было настолько тихо, что слышалось почти беззвучное журчание воды, пробегающей по трубам, отапливая всё здание школы.       Трэвис не глядя бросил записку в мусорный бак и попытался умыться холодной водой, чтобы привести себя в чувства. Набрав леденящую воду в руки, блондин умыл лицо, но поток слёз не прекращался. Тогда, в страхе, что кто-то может зайти сюда, парень вошёл в последнюю кабинку и просто всё ещё пытался успокоиться. Руки дрожали, и парень не понимал, что заставило его из уверенного в себе человека за пару минут стать жалким плаксой. Возможно, он просто не хотел осознавать, что страх полностью затащил его в свои жуткие тёмные лапы.       Послышался скрип двери. Кто-то вошёл в туалет, закрыв дверь за собой. Всхлипы Трэвиса стали тише, но услышать их было совсем не сложно. Этот кто-то медленно, будто на носочках, подошёл к последней кабинке, в которой стоял блондин. Трэвис же прикрыл рот рукой и пытался успокоиться, дабы заглушить противные всхлипы.       — Фелпс? — послышался знакомый голос по ту сторону двери.       — Чего тебе надо? — немного подумав, резко ответил парень. От присутствия Ларри сердце начало стучать сильнее, а к горлу подступал новый ком, который накатил поток слёз ещё больше.       — Удивительно, даже когда я поймал тебя за тем, что ты плачешь, ты продолжаешь вести себя грубо, — Джонсон тихо усмехнулся и опёрся о стену, — У тебя всё нормально?       «Нет, не нормально!» — хотелось закричать Трэвису. Но он всё ещё старался сдерживать себя, поэтому лишь бросил:       — Ага, лучше некуда, теперь отстанешь?       Ларри тяжело выдохнул. Повисла напряжённая тишина, которую нарушали только частое дыхание и всхлипы Трэвиса. Джонсон и сам не до конца понимал, почему он сейчас стоит тут и пытается выяснить, что случилось с несчастным мальчиком, который так яростно сопротивляется и строит из себя сильного мальчишку, вместо того, чтобы идти в столовую. Но он хотел, всё-таки, узнать, что же произошло у Фелпса, или, хотя бы, успокоить того.       — Послушай, — спокойным голосом начал патлатый, — я понимаю, что, видимо, у тебя что-то случилось, и ты не хочешь меня в это посвящать. Я лезть не буду, всё-таки понимаю твоё отношение ко мне, между нами… немного напряжённая ситуация. Ну ладно, я не об этом. Короче, просто знай, если тебе будет одиноко или типа того, то можешь сказать, я попробую что-нибудь устроить. — Ларри тихо посмеялся, — просто переживать что-то в одиночку — всегда сложнее, и я это знаю. Только без шуток про пидоров, пожалуйста.       На глазах Трэвиса всё ещё блестели слёзы, но он стоял, широко улыбаясь, как дурак, радуясь, что Джонсон не видит этого. В его голове была доля недопонимания — почему Лар так по-дружески относится к нему, пытается успокоить и даже предлагает помощь. Такое доброе поведение Ларри немного напрягло Трэвиса, и на секунду в его голове промелькнула мысль: «А нет ли во всём этом подвоха? Я расскажу ему всё, а на следующий день об этом будет говорить вся школа и сам Джонсон с его компанией будут меня высмеивать?» Но, знаете, сейчас Трэвису не хотелось даже думать о таком, ведь на самом деле длинноволосый не мог оказаться такой мразью.       — Ладно, — уже более снисходительно ответил Фелпс без агрессии и тихо, неуверенно добавил, — Спасибо…       — Обращайся, чел, — сказал кареглазый и вышел из туалета.       Этот диалог оставил осадок на душе блондина, поэтому он ещё несколько минут стоял неподвижно, смотря в одну точку, и снова и снова прокручивал в голове слова Ларри. Слёзы на щеках Трэвиса уже высохли, да и он успокоился. Парень надеялся, что, всё-таки, он не такой ущербный, каким представлял себя буквально десять минут назад.       Но тут к горлу снова подошёл ком. Казалось, что Фелпса прямо сейчас стошнит. Он начал истошно кашлять, закрывая рот рукой. На глаза навернулись слёзы, но уже от пронзительной физической боли в области горла, казалось, будто что-то режет его глотку изнутри. Парень склонился над туалетом и, наконец-то, откашлялся. Он потёр глаза, которые застилала пелена из слёз, и видел, кровь на своих руках. Кровь и голубые лепестки цветов в туалете. Эти маленькие, с виду такие нежные лепесточки только что раздирали его горло. Парня охватил небывалый страх и негодование. Он не мог поверить, что это случилось с ним. Ханахаки… Трэвис быстро смыл лепестки и вышел из кабинки, не забывая смыть кровь с трясущихся рук. Немного приведя себя в порядок и придя в более-менее адекватное состояние, парень вышел из туалета и направился в кабинет, в котором него сейчас должен был проходить урок. Блондин был, в некой степени, рад, что этот урок у него не совместный с Джонсоном, так как Фелпсу было бы очень неловко смотреть в глаза патлатому после такого разговора. По крайней мере сейчас…