***
Её будит Ункар, который распахивает дверь спальни и встаёт над Рей, сердито сверкая глазами. — Ты вчера поздно возвратилась, — говорит он ей. Слышно, как он зол. — Вовсе нет, — лжёт Рей. — Когда стража закрывала ворота, тебя не было в доме. — Тогда как же я тут спала всё это время? — вопрошает она, надеясь, что он не додумался зайти к ней в спальню после того, как в десять заперли ворота. Он сощуривается. Рей вся подбирается, мысленно готовясь к крикам. Но их так и не следует. — Королева прислала дам, чтобы они тебя одели, — говорит он. — Горничные готовят тебе ванну. И, резко развернувшись, он уходит, а Рей вздыхает с облегчением. Он не станет переходить на крик, когда в доме люди королевы Леи, которые могут его услышать. Хоть что-то хорошее сулит ей этот день: ей не придётся больше отчитываться перед Ункаром Платтом. «Лишь бы Бен Соло не оказался хуже». Вчера не единожды ей приходило в голову спросить своего высокого незнакомца, каков из себя его принц. И слава богу, что она этого так и не сделала. Спроси она — и он, быть может, никогда не повёл бы её к тому озеру и она б не таяла под ласками его пальцев и языка. «Я должна выбросить эти мысли из головы», — приказывает она себе строго, когда служанки заносят в спальню большую ванну. Ведь, как ей известно, Бен Соло ожидает увидеть застенчивую невинную принцессу, и пускай незнакомец прошлой ночью и не лишил её чести окончательно, но она охотно — с удовольствием — взяла в рот его член. Когда служанки наконец наполняют ванну, Рей снимает ночную сорочку и окидывает взглядом отражение в зеркале. На грудях нет следов от его губ. Она боялась, что они проявятся, но она не из тех, на ком легко выскакивают синяки. Успокоившись, она медленно опускается в ванну, закрывает глаза и старается не вспоминать плеск озёрных вод, пока намыливается и моет голову. В дверь стучат. — Принцесса, — раздаётся незнакомый женский голос. — Войдите, — зовёт Рей, выбираясь из ванны и протягивая руку за полотенцем. Входят две незнакомки. С виду сёстры, они одеты в такие изысканные наряды, каких Рей ещё не видывала. Обе они низко приседают в реверансе, и Рей всё бы отдала, лишь бы не стоять перед ними голышом, прижимая к груди полотенце. — Принцесса, я Пейдж, — говорит та, что повыше. — А это моя сестра Роуз. Наша королева прислала нас помочь вам облачиться к свадьбе, поскольку у вас нет собственных фрейлин. Её высокий незнакомец этого не знал. Он тут же посчитал её одной из «фрейлин принцессы». У неё тогда будто камень с души упал: ведь раз так, то можно говорить свободно. — Благодарю вас, — говорит Рей. Ей высушили волосы полотенцами, наряд извлекли из гардероба — тонкий серебристый шёлк усыпан бледно-жёлтыми камнями и крохотными жемчужинами и расшит белыми солнце-звёздами. Это покуда самый изысканный наряд, что она надевала в жизни. Сев, чтобы сёстры могли заплести её волосы в затейливые косы, Рей никак не может перестать смотреться в зеркало. Она невольно вспоминает, как вчера незнакомец распустил ей пучки, как зарылся пальцами ей в волосы, пока она ласкала его губами, как он стонал, изливаясь ей в рот. — Каков ваш принц? Вы близко с ним знакомы? — спрашивает Рей с придыханием, решительно настроившись больше не думать сегодня о своём незнакомце. Их знакомство со временем наверняка изгладится из памяти — иначе и быть не может. Нельзя ей сравнивать с ним Бена. — Он замкнут, — говорит Пейдж, и Рей видит в зеркале, как та бросает взгляд на сестру. — Но он старается, — добавляет Роуз, с улыбкой подвязывая одну из кос. — Правда, нельзя сказать, что он со многими на короткой ноге. Мать, естественно, хорошо его знает, да ещё сэр По Дэмерон, его друг детства, но По — не из тех, кто злоупотребил бы его доверием. Рей кивает, а Пейдж с баночкой пудры в руках обходит её и становится спереди, оперевшись на зеркало. — Он вас не обидит, — мягко говорит Пейдж. — Человек он не злой. У него был… советник, который пытался ожесточить его сердце, но того уж нет в живых, а Бен… — Бен что? — нетерпеливо подгоняет она Пейдж, пока та наносит пудру ей на лицо. И снова Рей замечает, как переглядываются сёстры. — Не хотелось бы, чтобы у вас сложилось о нём неверное впечатление, — говорит Пейдж. — Он стремится совершать добрые поступки и почти всегда в этом преуспевает. Бен много размышляет о том, что есть добродетель, однако же он слишком в себе неуверен. В юности на него сильно повлиял советник, но Бен старается. Рей хмурится, но, несмотря на это, Роуз встаёт перед ней с краской для губ. — Думайте не о тьме его, — советует она с кроткой искренностью в голосе, — а о его стремлении к свету. Помните, что он хотел бы от дурного освободиться, а не погрязнуть в нём. Это, Рей думается, делает ему честь. Сёстры с нею откровенны, и она так рада, что они здесь, так благодарна им за ответы, за то, что не стали без конца расхваливать достоинства, которые её заботили меньше всего. Силён ли он, красив ли, обходителен — нет, ей всё это безразлично. Способен ли он познать тайны собственного сердца… Вот что говорит о его душе ясней всего на свете. «Я хотел бы не внушать ненависти», — сказал предыдущим вечером её незнакомец. Как сжалось её сердце от этих слов, слишком хорошо понимая их. «Я не возненавижу Бена Соло, — говорит она себе. — Ни за юношеские проступки, ни за то, что он — не мой незнакомец». Этим она успокаивается — впервые с тех пор, как вернулась с озера. Когда волосы уложены, а лицо должным образом накрашено, Роуз достаёт из корзинки кружевную, с жемчужинками вуаль. — Её надевала в день своей свадьбы королева, как и её мать до этого, — сообщает ей Роуз. — Ей бы хотелось, чтоб её надели и вы — если вам хочется. Рей в жизни не видала ничего красивее. Сёстры накидывают вуаль ей на волосы и лицо, а затем закрепляют на голове серебряной диадемой. Она смотрит в зеркало. Лицо её скрыто, и она, поднявшись на ноги, напоминает себе живое воплощение ночного светила. Напоследок она надевает новые туфли на невысоком каблуке, украшенные теми же жемчужинами и бледно-жёлтыми бусинами, что и на её наряде. Всё это слишком изысканно, слишком роскошно. Но это всё-таки день её свадьбы; она выйдет замуж за принца, благодаря чему будут открыты торговые пути, — и Ункар будет доволен, а ей… Что ж, уже очень скоро Рей узнает, что именно сулит это ей. Воздух наполняет перезвон колоколов со всех колоколен города. Рей покидает дом и взбирается на серебристую кобылку — ещё один дар королевы и её сына, — которая отвезёт её к алтарю. На небе ни облачка, а по обочинам дороги толпятся зеваки, многие из которых, кажется, разочарованы тем, что Рей в вуали. Она радушно помахивает им рукой — некоторые машут ей в ответ. Кто-то бросает в её сторону лепестки роз, а когда она подъезжает ближе к храму, люди тут и там выкрикивают приветствия. Процессия подъезжает к церкви, Роуз с Пейдж помогают Рей спуститься с лошади и поправляют юбки её платья. Роуз лучезарно улыбается и жмёт ей руку. — Знаю, мы только познакомились, — говорит Роуз, — но я рада, что вы скоро будете при дворе. Уверена, мы подружимся. Рей коротко обнимает Роуз. Она тоже это чувствует. Лицо девушки так и светится искренностью, а искренность Рей ценит, ведь королевские дворы обычно наводнены лжецами. Она обнимает и Пейдж, после чего сёстры приседают в реверансе и заходят в часовню. Она глубоко вздыхает и поворачивается к Ункару. Как бы он ни злился на неё утром, сейчас его лицо спокойно. Он предлагает ей руку, она берёт его под локоть, пытаясь совладать с отвращением. «Будь он мне отец, было ли бы всё по-другому?» — думается ей. Как же ей не терпится навсегда от него освободиться! Лишь за одно это, надеется она, можно благоволить Бену Соло. Пока Ункар ведёт её вверх по широким каменным ступеням храма, она не говорит ему ни слова, равно как и он ей. Скоро они станут никем друг для друга, и его облегчение чуть ли не осязаемо — так же, как и её. Двери распахиваются, её встречает цветная волна: придворные, знать и богатые купцы облачились в самые изысканные свои одежды, чтобы отпраздновать свадьбу принца. Рей не может удержаться, не может не искать. Она вглядывается в мужские лица в толпе, выискивая среди них лицо своего незнакомца. Лорд ли, рыцарь — она так этого и не поняла, — он наверняка тут, взирает с высоты своего роста поверх голов собравшихся гостей. Но, может, тут слишком много народа, или, может, он отсыпается после вчерашних возлияний. Чем дальше она ступает по проходу, тем яснее видит принца, чьё одеяние тоже серое — только темнее, чем её наряд. Он стоит у алтаря на коленях на красной бархатной подушке. Принц не оборачивается, а лишь неотрывно смотрит прямо перед собой. «Он замкнут», — сказала Пейдж. И набожен, возможно? Сердце бьётся всё быстрее. С каждым шагом она видит своего наречённого всё отчётливей: широкие плечи, мощный торс, мягкие волны густых тёмных волос. Даже стоя на коленях, он высок, но нет, нет, быть того не может. Рей даёт волю своим мечтам, даёт сердцу гнать по венам надежду, как это было вчерашним вечером в таверне, в ту минуту, когда он молвил, что хочет её поцеловать. Ункар отпускает её руку, напоказ целует её в щёки через вуаль, и Рей идёт к красной бархатной подушке, становится сбоку от Бена Соло и опускается на колени рядом с ним. Она решается бросить на него мимолётный взгляд сквозь вуаль, и глаза наполняются слезами, потому что это он, это в самом деле он, Рей не привиделось, а если она и сошла с ума, то это благословенное безумие, ибо мужчина рядом с нею — её незнакомец, чьи губы так сладки, чьи глаза заглянули в саму её душу. Похоже, он из последних сил гонит от себя грусть и страх; рука его покоится на лежащем перед ним Священном Писании. Покосившись на неё и увидав вуаль, он отводит взор, и она знает, знает почему. «Бен», — хочется ей сказать ему, прошептать; хочется, чтобы он знал, кто под вуалью, что вчерашний вечер не был сном, что она ещё никогда так не ликовала. Рей уже почти решается, но тут начинает речь священник. Бен открывает свою Библию, а Рей второпях нашаривает на скамье перед собой свою. Письмена в ней прекрасны, рисунки искусны, замечает она, следя глазами за молитвами, что произносит пастор. Она всё так же посматривает на Бена краем глаза, не в силах поверить, что он настоящий. Теперь на пальце левой руки у него печатка с рубином. Вчера он не надел её, так же, как и она не надела ничего, что могло бы выдать в ней принцессу. У него такие крупные кисти, и, краснея, она вспоминает, как он трогал вчера её груди, как гладил её набухший, жаждущий бутон. Всё внутри трепещет от мысли, что Рей сможет снова до него дотронуться, что он станет её, а она — его, когда свершится то, чего оба они так страшились вчера. Ей хочется смеяться, но навряд ли кто-то оценит затею хохотать перед священником, который нараспев читает молитвы, освящающие узы брака. Бен встаёт, и она вдруг понимает, что отвлеклась. Он смотрит на неё и протягивает руку. Рей её принимает, и тепло его ладони передаётся ей, пока он помогает ей подняться. Она поднимает на него глаза, гадая, узнает ли он её по рукам, но в его взгляде нет ни намёка на это, и, конечно, наивно было надеяться. В конце концов, все кисти выглядят примерно одинаково. Он смотрит на её руку, не на лицо, будто глядеть на неё ему невыносимо. «Не терзайся так из-за меня, — хочется ей сказать ему, — не бойся меня, Бен». Священник берёт кипенно-белую ленту и трижды оборачивает ею их руки. Он велит им обойти друг друга три раза, и, соединённые лентой, они кружат, и Рей смотрит, как он бросает взгляды в толпу. «Я здесь, а не там», — хочет она сказать ему, стараясь не досадовать. Ей же известно, зачем он глядит туда, и ревновать ей не к кому. Она ведь тоже его искала. Они заканчивают кружить, и, когда он вновь переводит на неё взгляд, в лице его читается настороженность. Во рту у Рей пересыхает, а святой отец тем временем произносит клятву, которую Бен должен дать, — что он отдаёт себя ей, что они будут одним целым, пока смерть не разлучит их. Голос Бена доносится до каждого уголка храма, когда он подтверждает клятву, и Рей, не в силах удержаться, сжимает его руку. Он удивлённо моргает, глядя на неё, и на его губах мелькает тень улыбки; в ответ он тоже пожимает ей руку. Пастор поворачивается к ней, и Рей едва может разобрать то, что он говорит. Хоть ей и известно, что негоже так относиться к брачным обетам, но она внимательно вглядывается в лицо Бена, и от нетерпения сердце её колотится всё быстрее, и быстрее, и быстрее. Ощущает ли он, как потеет её ладонь? Чувствует ли через сомкнутые руки, как трепещет её сердце? Священник заканчивает, Рей вдыхает побольше воздуха и говорит, так ясно и решительно, как не говорила никогда и ничего в своей жизни: — Клянусь. Бен меняется в лице и резко вздыхает, ноздри его трепещут, глаза впиваются взглядом в вуаль — словно он пытается всмотреться сквозь неё в лицо Рей, впервые с минуты, как она опустилась рядом с ним на колени. Она улыбается, и глаза её покалывает от слёз радости, пока священник объявляет, что отныне они — одна плоть, одна кровь, одна душа. Свободной рукой Бен неуклюже поднимает вуаль и отбрасывает с её лица. Его дыхание учащается, губы приоткрываются, взгляд светлеет, когда Бен смотрит на неё, улыбающуюся, со слезами, что угрожают сорваться и испортить наведённую Пейдж с Роуз красоту. Он берёт её лицо в ладонь, наклоняется, и когда целует её, то вкус его так знаком, что сердце в груди принимается биться ещё неистовей. Поцелуй этот — не дань порядку или долгу, и в нём нет тревоги. Это поцелуй, который мог бы длиться вечно, — и он и впрямь всё не кончается и не кончается, и тогда она кладёт свободную руку ему на грудь. Прервавшись, Бен на кратчайший миг прикасается своим лбом к её, а затем обращает лицо к собравшейся толпе. Рей тоже разворачивается и понимает, что сейчас её улыбка ослепительна, и что он тоже улыбается, и что их радость не наиграна. Священник снимает ленту и вручает им Писания, которые они читали, а Рей отпускает руку Бена, чтобы взять его под локоть. Они проходят через церковь, и, когда выходят из неё, их приветствуют криками и забрасывают цветами. Бен подсаживает Рей на её серебристую лошадь, а сам садится в седло своего рослого вороного коня, и оба они едут, бок о бок, по городу до замка. — Ты знала? — тихо спрашивает он в пути, и взгляд его всё так же светел, а лицо полнится удивлением. — Нет, — отвечает она. — Нет, не знала. Пока не увидела тебя. Он протягивает руку, берёт её ладонь и подносит к губам. По улице прокатывается радостное эхо голосов, но громче их всех звучит её собственное сердце.***
Они сидят за столом, что предназначен лишь для них одних, чертог наполнен музыкой. Так сделано для того, чтобы молодожёны могли в первый раз поговорить друг с другом, поэтому уединённость, в некотором роде, уместна. Каждое блюдо им подают раньше, чем остальным присутствующим, и это для них поют певцы. Они беседуют, то и дело прерываясь на тосты за здоровье молодых. — Что ты любишь на сладкое? — спрашивает он после того, как им подали пирог с голубями и Рей его отведала. — Марципан, — говорит она. — А ты? — Апельсины, — отвечает он. — Апельсины? Он пожимает плечами. — Сам не знаю почему, но я их люблю. — В детстве он кидался перезрелыми апельсинами из окна, — говорит королева, подойдя к сыну и встав у него за спиной. Она кладёт руки ему на плечи. Он вспыхивает, а она с улыбкой глядит на Рей. — Бен говорил, что ему нравится, как они шмякаются о землю. Хотя скоро ты убедишься, что больше он не бросается едой. Мы его всё же отучили. Рей смеётся, а Бен краснеет ещё пуще. Мать целует его в макушку. — Когда-нибудь ты поймёшь, почему иначе было нельзя, — говорит она ему строго. — Когда у тебя тоже будет сын. Рей видит, как он замирает и смотрит на неё украдкой. Он ничего не говорит, и в повисшей тишине следующие слова Лея обращает Рей. — Замок большой, тут много людей. Роуз и Пейдж вызвались составить тебе компанию. — Мне бы очень этого хотелось. — Рей широко улыбается Лее, затем поворачивается и всматривается вглубь чертога. Она видит за столом Роуз, которая оживлённо разговаривает с несколькими людьми, а её сестра смеётся и отпивает из кубка вино. — Славно, — говорит Лея. — Мне бы не хотелось, чтобы ты скучала: знаю, что ты не взяла с собой никого из своих фрейлин. — Да, не взяла, — отвечает она, глядя на Бена и легонько толкая его ногу под столом. Губы его дёргаются, а глаза, обращённые к ней, сияют. Лея наблюдает за ней проницательным взглядом, и Рей явственно чувствует, что от зоркого ока Леи Органы не укрылось ничего из произошедшего за последние несколько часов: ни то, как унылое равнодушие её сына внезапно сменилось полнейшим восторгом, ни то, какие интимные улыбки он дарит Рей, несмотря на то, что они повстречались впервые и, пока она не прервала их, успели лишь выяснить друг у друга предпочтения в сладком. Когда она уходит, Рей шепчет Бену: — Думаешь, она знает? — Моя мать имеет досадную привычку знать всё, — отвечает он. — Если и не знает, то подозревает что-то, я уверен. Но, поскольку это не идёт вразрез с её желаниями, она ничего не скажет. По крайней мере, не тотчас же. Утром она раза три мне говорила, что нужно постараться произвести наилучшее впечатление и что бедняжка не виновата, что я уныло смотрю на всю эту затею. — Знала бы она, — смеётся Рей. — О, уверен, она знала — ей бы потребовалось лишь сложить одно с другим. Она достаточно умна, чтобы затыкать за пояс лордов, которые думают, что женщине не место на троне, и… Он умолкает, отводит взгляд и плотней сжимает челюсть. Она заметила ту же повадку и вчера — словно, когда ему было тревожно, он пережёвывал причину тревоги, прежде чем её озвучить. Она берёт его ладонь в свою и пожимает. — Я тебя не возненавижу, — шепчет она ему. — Обещаю. — Может, и возненавидишь, — произносит он, не глядя на неё. — Не смогу. Она знает, что так и есть. Знает, что любовь приходит со временем, и то, что происходит с нею, больше похоже на увлечение, чем на что-то ещё, но внутри, в глубине души своей она знает: не может Бен Соло вызвать в ней ненависть, что бы ни совершил. «Тот советник, о котором упоминала Пейдж…» — Именно мать узрела пагубное влияние, которому я подвергся, и больше никто, — говорит он. — Это долгая история, и я бы предпочёл не затрагивать её сегодня. Но я… не всегда был таким, какой я сейчас. Рей стискивает его руку. — И я не всегда была такой, какая я сейчас, — говорит она ему, воспоминая о долгих годах жалких упований. — Когда не будем в чертоге, полном людей, которые на нас смотрят, когда останемся одни, мы сможем узнать друг друга получше. Мне не страшно, Бен. Не бойся и ты. Он глядит на неё в восхищении, словно она — луна и все звёзды в небесах. Для неё это почти невыносимо: никто и никогда не смотрел на неё с такой… страсть — неподходящее слово, ибо это не она. Он, может, и хочет её — она, конечно, знает, что это так, — но это не то. Это — желание, которое она видела в его глазах вчера вечером. Та тяга обнять, оставить её рядом навечно, никогда не покидать. — Неужели всё наяву? — спрашивает он. — Неужто ты настоящая, и ты моя? — Я тоже удивляюсь, — говорит Рей. — Сказать по правде, у меня сердце замирает, когда бы ты ни посмотрел на меня так. — Как «так»? — Так. Продолжая смотреть на неё так, он быстро к ней наклоняется, и его лицо оказывается так близко, что она ощущает на своей коже его дыхание. Его глаза пылают, и, быть может, если бы она его ещё не целовала, если бы ещё не была влюблена в него, Рей бы испугалась. Но ей не страшно. Нет, огонь в его глазах передаётся и ей, охватывает всё внутри, распространяется меж бёдер. — Потанцуем? — спрашивает он, и у неё перехватывает дыхание. — Или предпочитаешь пропустить часть с танцами? Рей окидывает чертог взглядом и, прежде чем согласиться на последнее из двух, вспоминает, как Ункар Платт предупреждал её насчёт церемонии, подтверждающей брак. — Будет ли кто-то ещё? — спрашивает она. — Потом. Когда мы… — Она сглатывает. — Ты хочешь, чтобы кто-то был? — спрашивает он. — Нет. Хочу, чтобы был только ты. Он дарит ей улыбку. — Тогда больше никого не будет. Обещаю. — Он встаёт и протягивает ей руку. — Давай потанцуем.***
Танцуют они недолго. Всё новые и новые участники вступают в танец, и по его закону всё больше партнёров сменяется перед Рей. И чем их больше, тем сильнее ей не терпится остаться вдвоём с Беном. Ей хочется тишины и уединения. Ей хочется за город, на то озеро. После четвёртого танца она замечает, что Бена нет среди танцующих, и, пробираясь мимо мужчин и женщин, она видит, что он стоит у двери и молча за нею наблюдает. Когда их взгляды пересекаются, он на миг приподнимает брови, и она понимает. «Проще улизнуть, когда все думают, что мы танцуем». Она выбирается из толпы, встречается с ним у двери в пиршественный зал и принимает его руку. Он ведёт её в галерею, вверх по веренице ступенек, выводящих на третий этаж главной башни, затем поворачивает в другую галерею — и так они добираются до самых покоев. В комнате горят свечи, и взору предстаёт ряд стульев, при виде которых у Рей сводит живот. Позади неё Бен запирает за ними дверь на засов. — Можем их передвинуть, — говорит он, и они переставляют их в угол у окна. Из окна внизу виднеются сады, и Рей любуется весенним цветом. — Из этого окна ты швырял апельсины? — поддразнивает она его. — Чаще всего я делал это из окна матушкиной светлицы, — фыркает он, подходя и становясь позади неё. — Оно выходило во двор — там было проще разбить их в лепёшку… или попасть в кого-нибудь. Самое веселье было как раз когда удавалось в кого-нибудь попасть. Она поднимает на него взгляд. В его глазах пляшут озорные чёртики, и она с лёгкостью представляет себе его маленьким, покатывающимся со смеху — ибо что мог поделать бедный прохожий, забрызганный соками перезрелого апельсина, если им в него швырнул сам принц? Он обнимает её за талию, вжимается губами ей в шею, притягивает спиной к своей груди. Рей подносит его ладонь к губам и целует, а затем разворачивается и обнимает его за шею. Губы их встречаются, языки совиваются, и она целует его, пока в лёгких хватает воздуха. — Вот это — мешает, — ворчит он ей в губы, проводя ладонями по её бокам. — Ну, тогда тебе придётся мне помочь: сама я не дотянусь до лент сзади. — С радостью. Он покусывает её губы, и она трепещет от того, как это приятно. Сегодня вечером он держится уверенней, чем вчера, — хотя её это не удивляет. Она тоже чувствует себя увереннее. Она знает, что это он, знает, что они уже изведали наслаждение от прикосновений друг друга, и оттого всё иначе, чем могло бы быть. Интересно, думает она, как всё было бы, не случись прошлой ночи? Она бы тревожно наблюдала за каждым его движением, пока Роуз с Пейдж помогали бы ей раздеться, и тут же в ряд сидели бы люди, готовые лицезреть, как они с Беном окончательно скрепляют свой брак. Но это только Бен — раздевает её, покрывает поцелуями спину, развязывая ленты, и расшитый бусинами шёлк падает на пол. Но это только она — расстёгивает ему камзол и бросает его на стул, а сам Бен скидывает сапоги, стягивает рубашку, а затем и штаны. Рей тем временем наклоняется, подбирает свой прекрасный свадебный наряд и бережно складывает его, прежде чем подойти к ложу. Уверенней, чем должна бы, она размещается на нём посередине и разводит ноги. Бен подходит к ней. Он залезает на ложе, вытягивается над нею и крепко целует, опираясь на локоть. Другой рукой он берёт в ладонь её лицо, обхватывает грудь, скользит между бёдер, находя её влажной и изнемогающей. Она чуть шире раздвигает ноги и ощущает, как он улыбается ей в губы. — Готова? — спрашивает он. Она кивает, и, легонько задев её нос своим, он устремляет взгляд вниз и направляет в неё член. Рей тщетно пытается не охнуть от боли — она знала, что это может быть больно, — но всё её тело напрягается, и он тут же вскидывает голову и смотрит на неё, ищет её глаза своими. — Рей, — зовёт он. Она тяжело дышит. — Продолжай, — говорит она сквозь стиснутые зубы. Она на него не смотрит. Он втискивается чуть глубже, и она снова вскрикивает, ибо там жжёт. — Мне остановиться? И вот она уже кивает, даже толком не подумав, и он выходит из неё, но жжение остаётся. Лицо Рей искажается, а Бен слезает с неё, ложится набок и притягивает её к груди. — Извини, — говорит он, прежде чем она успевает произнести то же самое. — Не хочу делать тебе больно. Никогда. От этого ей плакать хочется. Ну конечно, этот чудесный, благословенный день, в котором её муж необъяснимым образом оказался тем самым высоким незнакомцем, закончится вот так — болью, извинениями, и Рей умудрится оставить его неудовлетворённым. Она не может заставить себя взглянуть на него, а он притягивает Рей теснее к себе, вжимается губами ей в волосы, водит ладонью по её спине, чтобы успокоить. В том месте, где был твёрдым, он теперь смягчается, и её переполняет стыд. — Мне так неловко, — наконец шепчет Рей. — Напрасно, — говорит он, и вот она поднимает на него глаза. Отчего-то Бен не выглядит разочарованным. Он смотрит на неё всё тем же взглядом, и теперь, когда она больше не вжимается лицом ему в грудь, он приникает к её губам и целует, и язык его мягко скользит по её рту. — Я серьёзно. Я никогда не сделаю тебе больно. Рей глубоко вздыхает и улыбается ему. Она знает, что он серьёзно; она даже верит, что ему не досадно оттого, как всё складывается, — судя по тому, как он на неё смотрит. — Я рада, что мы тут вдвоём, — шепчет она, думая о стульях, которые они сдвинули в угол. — Что мы можем остановиться. — Я бы всё равно остановился, — молвит он решительно. — В самом деле? — Я не желаю причинять тебе боль, — повторяет он в третий раз, теперь нетерпеливо. — Если нужно подождать — значит, подожду. — Ункар не захотел бы, чтобы ты останавливался, — бормочет Рей, которая слишком хорошо знает своего крёстного. — Что ж, тогда, полагаю, мне пришлось бы объяснить ему, не стесняясь в выражениях, что с тобой не следует так обращаться, — сурово говорит Бен. Его глаза опять пылают, и Рей целует его неистово, прижимаясь к нему так сильно, как только возможно, запутываясь пальцами в его мягких тёмных волосах. В храме нельзя было целоваться бесконечно, как бы Рей того ни хотелось. Но лёжа в его постели — в их постели, — ей не нужно беспокоиться о том, что кто-то смотрит, что кто-то знает, как много они значат уже друг для друга. Рей вцеловывает в его губы каждую свою мысль о нём, появившуюся с тех пор, как она впервые увидела его вчера, каждый восторженный миг и каждое мгновение печали. Вот чего она желала: его губ, его сердца, его крепких объятий, вновь ощутить, как внизу живота разливается жар. Она закидывает ногу ему на бёдра. Прикосновения пальцев и языка к её лону были так приятны, а давление в него — таким болезненным, что она охотно прислоняется нежной кожей внизу к его бедру. Но тут он переворачивает её на спину, и теперь его ноги чуть сбоку от её; бедро его остаётся на её щели, а его мужское начало, вновь наливаясь, пристраивается между её бедром и животом. Она обхватывает его ногу своей и притягивает Бена ближе, и они перекатываются. Рей гладит его плечи и счастливо стонет ему в губы. — Легче? — спрашивает он. — Гораздо, — отвечает она с придыханием. Затем, потому что надо, она интересуется: — Тебе хорошо? Он возводит очи горе и целует её лоб, нос, подбородок, а затем зарывается лицом ей в шею. Это дивно — как его вес придавливает её, не давая вздохнуть. Вес и жар его обрушиваются на неё, когда она притягивает его к себе так тесно, что может показаться, будто он и впрямь внутри неё. Она тянется рукой туда, где его бёдра подаются в её, обводит кончик члена, и Бен дёргается ей в ладонь, выстанывая ей в шею её имя. Она улыбается. Она улыбается, когда его рука скользит вниз по её боку, по заду, по ноге, перекинутой через его бедро. Она улыбается, когда он чуть сползает и просовывает меж их телами руку — Рей чувствует, как он вновь находит наверху складочек ту горошинку, к которой был так внимателен ночью ранее. Она улыбается, когда носочки зарываются в одеяло под ногами, когда пальцы вжимаются в его кожу, а он поднимает голову и смотрит на неё. — Вот чего я хочу, — шепчет он, и у неё спирает дыхание от того, сколь глубоко и страстно это звучит. Он снова перекатывает меж пальцев этот комочек плоти, и она похныкивает. — Вот, вот так. Она и не представляла, как легко ей станет, когда он поднимется с неё, пока он этого не сделал. Воздух врывается в её грудь, и она будто вот-вот воспарит. Он спускается поцелуями всё ниже, втягивает в рот сосок и всасывается — сильно — и одновременно скользит по ней внизу большим пальцем. Рей извивается под ним, соки хлещут из неё на одеяло, её собственная влага затекает ей под зад, а Бен продолжает спускаться поцелуями по животу, пока снова не оказывается у неё между ног. Мгновение он водит пальцами по её щели и поднимает на неё глаза, а она судорожно вздыхает, и сердце щемит, когда он вновь смотрит на неё так. Не отводя взгляд от её лица, он скользит по ней языком, и Рей испускает стон — ибо есть что-то греховное в том, что он наблюдает за тем, как она откликается на прикосновения его рта. Но она не в силах сдержаться, ведь эти ласки разжигают огонь во всём теле, обостряет ощущения под его губами, заставляют выстанывать его имя и стискивать руками одеяло под нею. Он лижет её, снова и снова, втягивает плоть меж губ, между зубов, так легонько. Она издаёт нечеловеческий какой-то звук и чувствует, как Бен неслышно смеётся ей в лоно. — Что смешного? — вопрошает она, приподнимаясь на локтях и взирая на него. — Ничего, — быстро говорит он, ухмыляясь. Губы его поблёскивают, и прежде чем она успевает придумать, что ему сказать, он вновь её облизывает и на этот раз распластывает язык, и её накрывает жаркой волной; Рей падает назад, наслаждение вытесняет из разума всё остальное, а влагалище сжимается вокруг пустоты. Он оставляет поцелуй на её животе, прямо у начала холмика, покрытого порослью тёмных волос. — Обожаю, когда твоя кожа так румянится, — замечает он. Она смотрит на него широко открытыми глазами. Лоно её ещё не отпульсировало, и внутри так явственно пусто. «Может, теперь будет полегче?» Она хочет верить в это куда сильнее, чем верит на самом деле. Рей ласкала ртом его член и знает, насколько тот большой. Но теперь она мокрее, чем когда они попробовали в первый раз, и она так его хочет. Боже, как же она его хочет. Сейчас он ласкает её груди, трётся о них лицом, и она, тяжело дыша, запускает руки ему в волосы. Она перекатывает его на спину, садится верхом, наклоняется, чтобы поцеловать Бена в лоб, и её груди утыкаются ему в лицо, а его ладони ложатся ей на бёдра. Ей нравится на вкус его пот, солёные нотки в нём не дают забыть, где она сейчас, так же, как это было вчера, на озере. Она чуть пригибается, ловя его губы своими. Член затвердел и ездит вверх-вниз в ложбинке между её ягодиц. Рей опускает руку туда, где соприкасаются их тела, размещает его стержень между ними и трётся о него своими складочками. Бен тяжело вздыхает и прикусывает её губу, а Рей шепчет ему: — Попробуем ещё раз. Его глаза распахиваются, и в них она видит смешанное с доверием беспокойство. Он совершает то движение нижней челюстью — словно не решается спросить: «Ты уверена?» Она наклоняется и целует его, чуть меняя наклон бёдер и пристраивая головку ко входу. Бен испускает короткий стон, а она делает глубокий вдох и толкается бёдрами навстречу ему. Теперь там как будто всё тянется — ощущение престранное, думается ей. Но теперь нет жжения. Нет боли. Она вздыхает с облегчением и продолжает медленно на него насаживаться. Зайдя так далеко, как только может, она открывает глаза. Он глядит на неё, затем протягивает руку, берёт в ладонь её лицо, поглаживает большим пальцем по щеке. — Не больно? — спрашивает он. — Необычно, — говорит она. — Но не плохо. — И она ухмыляется. — Думаю, я привыкну. На миг у него перехватывает дыхание, и она льнёт к нему, пригибает голову и целует его грудь, всасывая кожу между зубов. Его бёдра слегка подаются вверх, затем она откидывается назад и наслаждается тем, как взор его проходится по её телу и останавливается там, где они соединены. Одна плоть, одна душа… Она принимается двигать бёдрами — сперва медленно, оценивая то, как необычно ощущать то наполненность, то пустоту. Затем она ускоряется, и он снова стонет — веки сомкнуты, губы приоткрыты, голова откинута на подушки, руки лежат у неё на бёдрах — и направляет её вверх и вниз по члену, побуждая ускориться. Да, теперь это определённо приятно, заключает она, двигаясь на нём быстрее и быстрее. Он так чудесно её растягивает, и хоть она и сомневается, что кончит сегодня ещё раз, но знает: когда-нибудь — и, по-видимому, скоро — у неё это получится и с ним внутри; как приятно будет сжимать его в себе, пока он так её тянет. Мысли об этом побуждают Рей подскакивать на нём ещё неистовей, пока она не начинает задыхаться. Она видит, как изгибаются мышцы на его груди и животе, когда он встречает её толчками, и замечает с собственническим удовольствием, что там, где она целовала его грудь, кожа всё ещё розовеет. Рей двигается всё быстрее, и вот он захлёбывается её именем и её наполняет поток горячей влаги, а Бен под ней умолкает и расслабляется. Она льнёт к нему и зарывается лицом ему в шею, а он обнимает её, тесно прижимает к себе. Они лежат так довольно долго, и она ощущает, как он сморщивается у неё внутри, чувствует, как немного влаги — его или её? — вытекает наружу теперь, когда он не заполняет её до предела. Она уже почти засыпает в его объятиях, но тут слышится стук в дверь. — Ты там, Бен? — звучит голос королевы. — Вы не успели, матушка, — отвечает он, и Рей хихикает ему в шею. — А ещё я запер дверь и не особо склонен в эту минуту двигаться. Она слышит, как ворчит Ункар — несомненно, неодобрительно, — но что именно он говорит, не разобрать из-за громких слов королевы Леи: — И славно. Не скажу, что мне особо хотелось при этом присутствовать. — Значит, все довольны. Бен, проводит большим пальцем ей по спине, склоняет голову набок, и, о боже, сколько нежности в его глазах. Полные нежности и любви, теперь они — её. Так, целуя его, она и засыпает.