Мышонок

5 апреля, Япония, Хоккайдо, Саппоро. 16.04. — И ты думаешь, университет решит твои проблемы? Надеешься начать всё сначала? Забудь, Таканори, ты слишком похож на своего отца. А знаешь, кем он был? Знаешь? — женщина на другом конце провода угрожающе понизила голос. — Неудачником! Им он и остаётся, — она пьяно рассмеялась. — Ты и года не продержишься, потому что всё вечно валится у тебя из рук! Миниатюрный черноволосый юноша сидел за столом в пустой комнате, устремив невидящий, немигающий взор в стену. Лицо его было спокойным, ни единый мускул не дрогнул на нём. В его глазах царила пустота, переливаясь и поблёскивая острой обсидиановой пылью. Озорные солнечные лучи пробивались сквозь толщу оконного стеклопакета и ныряли в густые волосы, теряясь в них, словно играя друг с другом в прятки. Спина юноши была неестественно прямой, всё тело напряглось, как перед рывком. Таканори сидел точно напротив окна, апрельское солнце палило воистину нещадно, но он не замечал этого, погружённый глубоко в себя. То, что говорила ему по телефону женщина, он уже слышал. И не раз. А много, чертовски много раз. Каждый раз она говорила ему одно и то же. Он даже успел выучить все её пламенные речи, и казалось иногда, что можно было бы к этому привыкнуть за столько-то лет… и, быть может, Таканори действительно привык. Но лишь поверхностно, на подконтрольном ему уровне, который можно было подчинить усилием воли. А стоит копнуть несколько глубже, и картина будет иной. Каждое слово, сорвавшееся с губ матери, оставляло след в его покрытой рубцами душе. Каждое слово — новый шрам. Глубокий, извилистый, саднящий. Сколько же их всего там, внутри? А сколько их ещё будет… — До свидания, мама, — ровным, бесстрастным голосом произносит он. — Я тоже люблю тебя, — и нажимает на сброс звонка. Ничего нового мать ему не скажет. Телефон с глухим стуком ложится на столешницу, и Таканори с минуту просто смотрит в окно, щуря на слепящем свету миндальные глаза. А затем… склоняет голову ниже, запуская обе ладони в нагретые солнцем волосы и путаясь в них пальцами. Он медленно смыкает веки, плотно сжимает губы, но не плачет, хотя вся его поза кричит о том, что он на грани. Да только он не собирается позволять себе такую роскошь. Всё пройдёт. Однажды. Может быть… — Така? — тихий голос за спиной, и Таканори снова выпрямляется, оборачиваясь к пожаловавшему. Остановившийся на пороге молодой человек обеспокоенно оглядел его, задержавшись на глазах — сухих, не покрасневших, — облегчённо выдохнул. — Можно? — он вопросительно посмотрел на Таку. — Это же твой дом, Юта. Тебе не нужно спрашивать разрешения. — Зато это теперь твоя комната, — Ютака прошёл в спальню и остановился у стола. Таканори близоруко прищурился и положил ладонь на столешницу, нащупав лежащие на ней очки. Он расправил дужки и водрузил очки на нос — картинка вновь обрела чёткость. — Она опять? — как можно осторожнее спрашивает Юта, не договаривая. Ни к чему это. Таканори еле заметно кивнул в ответ, и Ютака нахмурился, не сдержав тяжкого и долгого вздоха. Он взял второй стул и сел напротив двоюродного брата. — Така, — Юта сжал его запястья, — это её выбор. Если тётя не хочет сама себе помочь, то ты тем более бессилен. Прости, что говорю тебе это, но… — Нет, я всё понимаю. Если бы я остался, это… ничем хорошим не закончилось бы, наверно… — Ты сделал всё, что мог. И я верю, что ты понимаешь куда больше, чем говоришь. Мне жаль, что мы с мамой больше ничего не можем сделать для тебя. — Шутишь? — Таканори слабо улыбнулся. — Я в долгу перед вами. — Мы же семья, верно? — Ютака тоже улыбается и встаёт со стула — Така поднимается следом за ним. — Забудь о долге, обживайся, осваивайся. — Я не сильно тебя напрягаю? — Таканори отвёл взгляд и потёр предплечье холодной ладонью. — Не хочу быть обузой для тебя. — Боги, обузой… О чём ты? Ты вообще меня не напрягаешь. Скажу тебе сверх того — мне стало куда спокойнее, когда мама сказала, что ты будешь жить здесь. — Ладно… — Така посмотрел на брата чуть смелее. — Спасибо, Юта. — Ну вот, так-то лучше, — Ютака указал на стоящие у незастеленной кровати сумки. — Тебе помочь с распаковкой? — Нет-нет, что ты, я сам, — суетливо помотал головой Таканори. — Скажешь потом, где я могу найти пару тряпок? Я хотел бы протереть окно. — О, прошу прощения за этот моветон, — стушевался Юта. — Эта спальня долго была без хозяина. — Не страшно, я с удовольствием её обихожу. — Договорились. Я принесу тебе чистое постельное бельё, а ты располагайся. — Спасибо. Ютака спустился на первый этаж, а Таканори, в который раз осмотрев свою новую спальню, подошёл к трём пузатым сумкам. Он наклонился было к одной из них, но внимание его остановилось на собственном отражении в высоком зеркале, прикреплённом к дверце шкафа. Не отрывая взгляда, Така выпрямился и поправил очки, рассматривая себя с какой-то недоверчивой иронией. — Меня зовут Таканори Матсумото, мне восемнадцать лет, и я маленький и невзрачный, — невесело усмехнулся он. Из зеркала на него смотрел невысокий, худенький юноша с молочно-белой кожей и смольно-чёрными волосами, едва касающимися плеч. Его глаза казались огромными за прямоугольными стёклами очков, он не мог обходиться без них. Он подходит к зеркалу ближе, и тонкие пальцы сами собой тянутся к вороту обычной чёрной футболки, свободно сидящей на хрупком теле. Матсумото берёт горловину двумя пальцами и слегка отводит её в сторону, обнажая протянувшийся под левой ключицей шрам. Как же он не любил вспоминать тот день, когда у него появился этот след… потому что он был нечто большим, чем просто уродливо зажившей раной. И как быть, если это напоминание, этот шрам всегда и неизменно маячил перед глазами, будто издеваясь? Он давно перестал болеть, однако каждый раз, когда взгляд Таканори против его воли застывал на шраме, юноша снова чувствовал, как крупный стеклянный осколок пропарывает кожу и врезается в мышцы, которые моментально начинают кровоточить. Така судорожно отдёрнул от ворота руку и опустил её вдоль тела. Довольно. У него много дел. Нужно разобрать сумки, аккуратно сложить вещи в шкаф, вымыть окно, обустроить всё так, как ему хотелось, раз уж Юта дал добро на полную свободу действий. Что бы ни говорил брат, Таканори понимал, что он ещё долго будет чувствовать себя неловко. И не важно, что Юта и тётя сами пригласили Таку жить у них. Тётя Нацуми, мать Ютаки и родная сестра матери Матсумото, была обеими руками «за». Уке-сан очень любила племянника и понимала, что будет, если он останется в родительском доме. Месяц назад Таканори приняли в один из крупнейших университетов страны — университет Хоккайдо*. Ютака и тётя Нацуми прекрасно знали, каких трудов стоило Таке сдать выпускные экзамены в школе, а затем — вступительные в университет. Така слыл весьма способным парнем, и учёба могла бы даваться ему не в пример проще, если бы не мать. Если бы не сотни бессонных ночей, что он провёл, молча переживая и терпя её срывы, от которых невыносимо веяло горьким алкоголем. Когда становилось совсем туго, тётя приезжала за ним и увозила к себе, на другой конец Саппоро, чтобы бедный мальчик смог отдохнуть и прийти в себя. И теперь, видя, что этому не будет конца, женщина приняла окончательное решение. Когда Таканори позвонил Ютаке с новостью о своём зачислении и о том, что отныне будет учиться вместе с ним, Уке-сан предложила племяннику перебраться к ним. Предложение тёти было настоящим спасением, но лишь с одной стороны. С другой же оно положило начало новым метаниям — как быть с матерью? Наоко Матсумото изводила сына, вытрясала и выворачивала наизнанку его и без того истерзанную душу, но он терпел. И никому, никогда не жаловался. В короткие и редкие периоды затишья, пока Матсумото-сан была трезва, она рыдала и просила у Таки прощения, и он прощал. Каждый раз. Что бы они ни творила, какие ужасные вещи ни говорила бы, она всё равно оставалась для него матерью, и он любил её. Таканори верил, что и мать любила его, но беда, настигшая её после развода с отцом сына, не оставляла ей шансов. И она возвращалась к бутылке снова и снова… а Така её прощал. Снова и снова. И так шесть долгих лет. В тот вечер, когда Таканори сообщил матери о своём желании перебраться к тёте, она напилась сильнее прежнего. Сердце юноши обливалось кровью и разрывалось на тысячу кусочков, пока он сидел в своей комнате, слушая, как за стеной мать заходится в рыданиях, крича, что все её ненавидят, что её все бросили… она не слушала сына, когда тот пытался объяснить ей, что ни за что не бросит её, что обязательно будет приезжать по выходным. Но Матсумото-сан отмахивалась от него, вновь наливая в высокий треснутый стакан дешёвый виски. …И вот он стоит здесь, в доме своей тёти, опекаемый двоюродным братом. Но мысли о матери продолжали преследовать его, и Така знал, что он не сможет не думать о ней. Боги всемогущие, завтра начинается его первый учебный день в качестве студента университета, в который он мечтал попасть со средней школы… но он не чувствует приятно-волнительного предвкушения от того, что начинает новую страницу своей жизни. Таканори как на автопилоте выкладывал на полки шкафа свои вещи. Постепенно сердце его успокаивалось, но свинцовые обручи продолжали сжимать грудь и мешали дышать. Впрочем, он привык. Это состояние успело стать для него перманентным. — Така, — в комнату заглянул Юта, — будет желание — приходи на кухню. Вдвоём мы управимся намного быстрее с нашим будущим ужином в твою честь. — Конечно! — согласился Матсумото и, закончив протирать окно, спустился на пол со стула. — Тётя Нацуми приедет ближе к вечеру, да? — Ага. Часов в шесть, как раз к ужину, — Уке оценивающе посмотрел по сторонам. — А ты молодец, уютно получилось. — Я старался, — скромно ответил Така. — У меня всё, в общем-то… идём на кухню? *** В это же время, общежитие университета Хоккайдо. — Ну, здравствуй, старая добрая психушка, я скучал, — высокий молодой человек с обесцвеченными волосами небрежно скинул кеды со стоп и прошёл в комнату, опустив спортивную сумку на кровать. — Так уж прям скучал? — за ним в комнату прошествовал брюнет и разместился на кровати напротив. — За кого ты меня принимаешь, Юу? — почти презрительно скривился собеседник. — Одно обнадёживает — мы учимся последний год. — О, да, — Юу рухнул на кровать, подложив ладони под голову. — И этот год пролетит незаметно. К тому же, со студентов-выпускников спрос небольшой. — Зато в конце нас ждёт капитальная головомойка в виде государственной аттестации, — блондин закатил глаза. — Хотя-я-я… к подготовке можно будет приступить за пару недель. — Ага, начинаешь постигать прелести последнего года обучения, Сузуки? — То есть прелесть заключается в том, чтобы восемь месяцев пинать балду, а потом выступить перед кучкой расфуфыренных петухов, чтобы это заняло всего пятнадцать минут… — юноша вынул из нагрудного кармана пластиковую карточку-пропуск в студенческое общежитие, на коей было напечатано «Сузуки Акира». — Пожалуй, годно. — Койю не вернулся? — Юу положил одну ногу на колено другой и лениво болтал ей в воздухе. — Этот длинномер уже бы заявился, сам знаешь, — хохотнул Сузуки и положил пропуск на прикроватную тумбу. Каникулы подошли к концу, и студенческий поток хлынул обратно к общежитиям своей альма-матер. Весна пышно и буйно цвела во всём своём великолепии — благоухающие розово-белые облака яблоневых деревьев, высаженных в изобилии на территории кампуса, солнце, щедро льющее золотые лучи на головы и плечи, приятный, мягкий, южный ветер, что овевал кожу ласковыми прикосновениями… и вместо того, чтобы беззаботно предаваться всем радостям жизни и юношества, парочка закадычных друзей, Сузуки Акира и Широяма Юу, вернулись в тесную комнату в мужском крыле общежития университета Хоккайдо. Комната не прельщала габаритами и комфортом городского жилья, но всё же была достаточно уютной. А главное — без лишних лиц, и не нужно было ни к кому привыкать и подстраиваться, ибо молодые люди были знакомы со школьной скамьи. Факультет журналистики не являлся пределом мечтаний ни для Акиры, ни для Юу. Первый пришёл сюда из-за дурацких, но необходимых корочек, а второй не нашёл для себя варианта приемлемее и выбрал меньшее из всех зол. По части самой учёбы друзья не хватали звёзд с неба, но и в конце балльно-рейтингового списка не числились. Ко всеобщему удивлению, они сумели обеспечить себе стабильное положение в первой половине, причём, как им это удавалось — загадка, потому как совмещать бурную ночную жизнь с изматывающими журналистскими семинарами и лекциями… для этого, определённо, нужен недюжинный талант. Акира вытряхнул содержимое сумки на кровать, распахнул дверцы шкафа и, не глядя, шустро скидал все вещи в деревянное нутро. — Бо-о-оже… — Широяма перевернулся на бок и подпёр щеку кулаком, наблюдая за другом. — Старые привычки, как и старая любовь, не ржавеют. А потом он опять будет истерить утром, что все футболки, как из задницы. — Я в восторге от твоих сравнительных оборотов. Не зря ты учишься на журналюгу. — Ты же знаешь, чем я руководствовался, когда выбирал факультет. Что я умею? А ничего я не умею, — брюнет вытянул руку и мечтательно воззрился в потолок, — стану-ка я борзописцем. — Потрясающе, — Аки рассмеялся. — Нет, я на полном серьёзе уверен, что из тебя выйдет толковый графоман. — Ты так и не думал, чем займёшься после выпуска? — А зачем? — Сузуки взъерошил пронизанные чёрными прядями волосы. — У меня будет диплом одного из престижных вузов страны. В черепушке, вроде, тоже что-то плавает, — он постучал пальцем по лбу. — Будем решать проблемы по мере их поступления. — Ну-ну. — Что? — нахмурил брови Акира, прекратив складывать в тумбу ванные принадлежности. — Да ничего, — хмыкнул Широяма и повернулся обратно на спину, — поражаюсь уровню твоей везучести. — Но не завидуешь, надеюсь? Этого-то мне не хватало. — Говорю же, не завидую, а поражаюсь, — Юу поднял с пола откатившийся к кровати шлёпанец Акиры и запустил им в блондина, попав точно по пятой точке. — Нихрена-то ты не понимаешь. — Не знал, что ты такое хамло, — жеманно выдал Сузуки и пинком отправил шлёпанец ко второму под свою кровать. — Я не хотел хвастаться. — Скромность тебе не к лицу, — блондин закрыл шкаф и развернулся к другу. — Что ж, у нас остался последний свободный день перед каторгой. Как проведём его? — Вариантов куча. Наведаться к дамам в соседнее крыло, в наш обожаемый до потери пульса «Шемрок»… — К дамам? — недоумённо переспросил Акира, перебивая его. — Тебя потянуло на дам? — А то тебя на них не тянет, — фыркнул Широяма и спешно отвернулся, пряча глаза. — Что такого? — Меня-то, конечно, тянет. А как же твой ненаглядный Уке? — Ничего он не мой. Уке — пройденный этап, и мне пора отвлечься на что-то более стоящее и менее гордое. — Эх, Юу, — Сузуки встал и пересел на его кровать, снисходительно покачав головой. — От жизни надо брать всё, что она даёт, иначе потом не о чем будет вспомнить. А такой любви, как в сопливых бабских книжонках, в реальности не бывает, — он потрепал Юу по плечу, заставив посмотреть на себя. — Так что расслабься и наслаждайся. Хочешь к цыпочкам — пойдём к ним, я познакомлю тебя с самыми лучшими. И умелыми, — подмигнул он. — Хочешь в «Шемрок» — пойдём туда. Можно совместить приятное с полезным и убить двух зайцев одним выстрелом. — Надо дождаться Такашиму, а потом зайцев стрелять, — улыбка Широямы получилась совсем неубедительной. — Значит, ты согласен? — Куда ты без меня, блондинчик? Должен же кто-то страховать твою аппетитную задницу. — Ну вот, другое дело! — Акира хлопнул себя по коленям и вскочил на ноги. — Напишу Койю, чтобы ничего не планировал и сразу топал к нам, как приедет. — Ладно. Раскидаю шмотьё по полкам и буду готовиться к ночному походу. Аки кивнул и выудил из кармана джинсов телефон, намереваясь написать сокурснику. Чиркнув пару строк и отправив сообщение Такашиме, он уставился на, как и обычно, чуть ссутуленную спину Юу. Естественно, он всё понял. Понял, что Юу так и не смог забыть этого своего лингвиста, который Уке. И всё это было достаточно печально — кому доставит удовольствие видеть лучшего друга как в воду опущенным? Для Акиры было как минимум неожиданно узнать о том, что Широяма, который никогда не был особо разборчив в отношениях, начал встречаться с самым обычным парнем с факультета лингвистики. В Ютаке Уке не было ничего примечательного или выдающегося — спрашивается, чем такой, как он, мог привлечь Юу? А сам Юу и не думал задаваться подобными вопросами, и Акире быстро стало ясно, что у этих двоих всё серьёзно. Хоть Сузуки и был удивлён сверх всякой меры, но всё-таки он никогда не осуждал выбор Широямы, блондин действительно желал ему счастья, иначе что он за друг такой? Правда, счастье было недолгим. Всего полгода. В самом конце прошлого учебного года Юу и Ютака расстались. Аки знал причину, но по взаимной договорённости и личной просьбе Широямы не обсуждал её с ним. Но да чёрт бы с этим… проблема была в другом. Вот и закончились каникулы, они вернутся в университет, и случится это завтра. Уке снова будет маячить перед глазами Юу, покой последнему будет только сниться. Оставался открытым вопрос — как с этим справится брюнет? Справится, как же иначе… рано или поздно. И раз он решил вернуться к былому и развеяться, Акира будет ему помогать по мере своих сил. Жить в своё удовольствие и ни к кому не привязываться — таковой была философия Сузуки. Она, как тщательно проверенная схема, безотказно работала не первый год, делая жизнь существенно легче. И насыщеннее. Жаль, что Юу поддался непрошеному увлечению и сбился с пути истинного, но теперь, похоже, всё вернётся на круги своя. — Койю ответил, — подпрыгнул Аки, открывая входящее сообщение. — Будет в общежитии через полчаса. Ну, — телефон отправился на тумбу, а юноша — в ванную комнату. — Пойду, подправлю мордашку. Пусть он и был настроен на подвиги, но вездесущий, противный внутренний голос всё упорно твердил ему, что этот год простым не будет. *** 19.12. — Спасибо, что приютили меня, тётя Нацуми, — Таканори благодарно склонил голову перед Уке-сан. — Така-чан, приютили — слишком сильно сказано, — улыбнулась мать Юты. — Тебе не нужно стесняться, ты дома. — У меня есть кое-какие сбережения, — робко начал Матсумото, накладывая в свою тарелку овощное рагу. — Я мог бы вносить часть за оплату света, воды, покупать продукты… Ютака остолбенело переглянулся с матерью, но смолчал, предоставляя ей возможность ответить. — Така, все деньги, которые ты заработал — они твои, никто на них не посягнёт, — женщина была удивлена не меньше сына. — Живи у нас, пока твёрдо не встанешь на ноги. — Но это же явно не год и не два… — И не три, будь уверен, — резонно заметила тётя. — Не думай ни о чём. Учись прилежно, получай знания, чтобы после университета найти работу по душе — и всё будет хорошо. — Кстати, да, — Ютака поднял изящный бокал с рубиново-красным вином. — Я предлагаю за это выпить! С поступлением, братец, ты молодец. — Верно, — спохватилась Уке-сан и также взяла свой бокал. — Поздравляю с началом взрослой жизни, милый. — Спасибо, — Таканори смущённо приподнял в полуулыбке уголок аккуратных губ и отпил вина. Втроём они сидели за столом на просторной кухне, за ужином, приготовленным Ютой и Такой. Нельзя было не признать кулинарный талант Юты — готовил он бесподобно, банальную яичницу он был способен превратить в настоящее произведение искусства. Уке-сан приехала ненадолго, на пару часов, чтобы поздравить племянника с поступлением, она не могла обойти вниманием столь значимое для него событие. Также женщина хотела удостовериться, что у Таки всё в порядке — по крайней мере, в той степени, в которой всё может быть в порядке у человека в его положении. Мать Ютаки была художницей и последние несколько недель занималась подготовкой к открытию собственной картинной галереи, посему Юта видел её в лучшем случае раз в неделю. И что-то ему подсказывало, что вскоре он будет видеть её и того реже, ибо творчеством Уке-сан активно заинтересовались и в других крупных городах. Женщине пришлось арендовать дом в Хакодате**, чтобы не перебиваться по гостиницам и не отрываться от бумаг и встреч с потенциальными партнёрами. Дом же, доставшийся ей в собственность после смерти мужа, находился в полном распоряжении единственного сына. — В одиночестве тут адски невыносимо, — заметил Ютака, жуя запечённую рыбу. — Я рад, что ты составишь мне компанию. — Как тебе новая спальня, Така? — поинтересовалась тётя. — Замечательно! Я распаковал вещи и приготовился к завтрашнему дню, осталось добавить пару штрихов — и всё будет готово. — Чудно. Если что-то понадобится — скажи. — Тётя, вы с Ютой уже сделали очень много для меня, я и на это не смел рассчитывать, — каждое слово женщины сильнее вгоняло Таканори в краску. — Я тебе даже завидую, — мечтательно вздохнула она, — иногда я безумно скучаю по стряпне Юты, а тебя он будет баловать деликатесами каждый день. Рыба получилась восхитительной, — Уке-сан погладила Ютаку по предплечью, встретив ответную улыбку. Матсумото тоже улыбался, глядя на них, но там, внутри, за рёбрами, что-то болезненно покалывало, напоминая юноше о том, что он так давно не видел, как улыбается мать. И увидит ли когда-нибудь? Эти мысли навевали другие — мысли о собственной беспомощности. Ютака был прав, сказав о том, что это выбор Матсумото-сан. Что может сделать Така, если мать не желает ни отказываться от своей зависимости, ни признавать её? Все его попытки поговорить с ней с треском проваливались и заканчивались истерикой и криками. Не его. Он не срывался, не отчаивался, не плакал. Никогда. Потому что знал — он не имеет на это права. Позволь он себе слабину один-единственный раз, и это будет означать одно. Конец. Он не выдержит и сломается, похоронит себя под обломками несбывшихся надежд и мечтаний о светлом будущем, избавленного от надрывного биения измученного сердца и горького привкуса поражения на губах. — Знаешь, — Юта тронул брата за плечо, — завтра мы можем прийти в университет минут на пятнадцать-двадцать пораньше. Я покажу тебе, где находится отделение твоего факультета, деканат, спортивный зал и студенческая столовая, чтобы ты свободно ориентировался внутри. — Это было бы здорово, — оживился Таканори — это и впрямь будет весьма кстати. — Учёба на факультете журналистики предполагает объёмную практическую работу, — тётя Нацуми потянулась к стоящему в центре стола пирогу. — Но какая конкретно сфера интересна для тебя? — Мне было бы интересно работать спортивным обозревателем. Или выезжать на съёмки репортажей, освещающих важные события страны. Или мира. Но кто знает, куда меня занесёт? — Така пожал плечами. — Вдруг через несколько лет я буду брать у тебя интервью, как у самой успешной и знаменитой художницы Японии, тётя? — А вот это было бы неплохо, — засмеялась женщина. — Почту за честь. — Тогда сделаю всё от меня зависящее, чтобы так и было, — сегодня Таканори улыбался больше, чем за весь последний месяц. — Юта, наши факультеты находятся далеко друг от друга? — Да, — буркнул Ютака с набитым ртом, — факультет журналистики на три этажа выше моего. «К счастью», — добавил он про себя, не смея произнести это вслух. Потому что у него не было никакого желания встречаться с одним определённым человеком, учащимся на этом факультете. И Така был не при чём. — Жаль, видеться будем редко, — немного расстроенно произнёс Матсумото. — В университете — да, зато дома — сколько угодно, — усмехнулся молодой человек. — Кроме того, у студентов выпускных курсов расписание довольно свободное, чтобы мы могли подготовиться к экзаменам и успеть сделать выпускной квалификационный проект. — Точно… — Поверь, первые два-три месяца учёбы тебе будет не до меня — ты будешь стабильно обалдевать от количества лекций и домашнего задания, нагрузка в нашем университете достойная. Как раз для тебя. — А что будет потом? — А потом освоишься и привыкнешь. Студенческая жизнь — она насыщенная. — Така-чан, позвони мне завтра вечером и расскажи, как прошёл твой первый день, хорошо? — обратилась к племяннику Уке-сан. — Обязательно, тётя. Как же Така хотел бы позвонить и матери, поделиться радостью с ней. Но она, наверно, будет настолько пьяна, что не сможет ответить на звонок. *** Уке-сан застегнула пуговицы на лёгком весеннем пальто и заглянула в сумочку, проверяя, всё ли необходимое на месте. — Юта, я забыла зонтик в гостиной. Принеси его, пожалуйста, — попросила женщина сына. Ютака отправился на поиски зонтика, и Уке-сан внимательно посмотрела на вышедшего проводить её племянника. — Я должна была сделать это раньше, — с сожалением проговорила она. — Раньше забрать тебя к нам. — Не расстраивайся так, — Таканори обнял её. — Видимо, всему своё время. — Разве можно ссылаться на время, когда дело касается благополучия наших детей? — Уке-сан взяла его лицо в ладони. — И помни — ты ни в чём не виноват. — Я буду долго свыкаться с этой мыслью. — Ох, мой дорогой мальчик… — вздохнула женщина, вновь обнимая юношу. — Ты очень добр. И мне жаль, что на твою долю выпало так много испытаний, так быть не должно… — Да, не должно, — Матсумото сжал её ладони в своих, — но главное, чтобы и ты себя ни в чём не винила. Юта будет присматривать за мной, а я — за ним. Ты не представляешь, как я вам благодарен. И я справлюсь. — Конечно, справишься, — Уке-сан наспех вытерла слёзы и выглянула из-за спины племянника. — А вот и моя пропажа. В прихожую вернулся Ютака и протянул матери зонт. — В Хакодате сейчас жуткие ливни, я без зонта, как без рук, — она обняла сына на прощание. — Ну, такси ждёт, мне пора. Така-чан, удачи тебе завтра. — Спасибо, тётя Нацуми. Счастливого пути. Юта закрыл за ней дверь, такси увезло Уке-сан обратно в Хакодате. Молодые люди вернулись на кухню, и Таканори принялся собирать тарелки со стола. — Я тебе помогу с уборкой, — он собрал в стопку часть тарелок, положил на верхнюю столовые приборы и подошёл с грузом к Ютаке. — Волнуешься перед первым днём? — Уке остановился у раковины и включил воду. — Не-а, — помотал головой Така. — Мне почему-то кажется, что учиться в университете мне понравится намного больше, чем в школе. — Может, доля правды в этом есть… — задумчиво протянул Ютака и налил на губку гель для мытья посуды. — Кардинальная смена обстановки, новые знакомства… — Сведённая к минимуму вероятность встретить на своём факультете одноклассников, — добавил Таканори, возвращаясь к столу с оставшимися тарелками. — Что не так с одноклассниками? — нахмурился Юта. — Тебя не обижали, надеюсь? — Нет. Но и желанием общаться тоже не горели. И это было взаимно, — хмыкнул Матсумото, но Ютака знал, как на самом деле брат переживал из-за этого. Как Таке удавалось сохранять в тайне неприятную правду о своей расколовшейся семье и начавшей из-за этого пить матери — до сих пор оставалось загадкой для Юты. По природе своей добрый, общительный и совершенно незлобивый, Таканори после развода родителей будто ушёл в себя, став почти недосягаемым для одноклассников и друзей. Он хотел бы вести себя, как и прежде, свободно и непринуждённо, но внутреннее напряжение, постоянно и цепко державшее его за шею, не оставляло юноше иного выбора. И постепенно сверстники так же отдалились от него, оставив один на один с мучительными терзаниями и непроходящей тревогой за мать. Но хотя бы не гнобили, не обижали… за это Така и был им благодарен — за их безразличие. Неизвестно, как бы он пережил всё это, если бы не тётя, дядя и двоюродный брат. Им он мог позвонить, приехать в любое время дня и ночи — в этом доме его ждали и всегда были готовы протянуть руку помощи. — В университете всё будет по-другому, не волнуйся. Студенческий досуг более разнообразен, чем школьный, а у журналистов дел хватает, — Ютака методично намыливал тарелку, пока Таканори таскал ему бокалы и чашки. — Вы будете выезжать на значимые городские события, писать обзоры и репортажи, брать интервью у гостей, делать съёмки. — Перед практикой, наверно, будет нужно выслушать кучу лекций — кто же неучей пустит писать репортажи и брать интервью… — Это везде так, сначала теория — потом практика. Ты раскачаешься, набьёшь руку, будешь знакомиться с новыми людьми. У тебя непременно появятся друзья и не исключено, что и кто-нибудь особенный, — улыбнулся Уке и отложил в сторону первую чистую тарелку. — Особенный, — недоверчиво усмехнулся Матсумото. — У меня-то? — А что с тобой не так? Чем ты хуже других? — удивился такому скептицизму Юта. — Ты лучше, и я это знаю. — Ты помнишь, как меня называли в школе? — О, Ками, Така… — Так помнишь или нет? Ютака бросил на двоюродного брата короткий взгляд — тот был спокоен, точно море в штиль. — Мышка, — произнёс Уке на выдохе, как если бы его заставили это сделать с ножом у горла. — Ну и что с того? — Не Мышка, а Мышонок, — поправил его Таканори. — Нетрудно догадаться, почему, верно? Маленький, неприметный, серый. Никакой. — Не вздумай на этом зацикливаться, — строго отрезал Юта. — И идиотов в школе тоже нельзя было слушать, они не знали тебя, не знали, какой ты. И ты встретишь человека, который будет тебя ценить, что бы ты ни говорил о себе. Таканори промолчал. В отношении себя он иллюзий не питал и понимал, что кличка Мышонок закрепилась за ним заслуженно. Ну как ещё можно было прозвать тихого, невысокого паренька, носящего исключительно чёрное или серое, в очках в нелепой оправе и с волосами, вечно собранными в низкий хвост? Кто вообще обратит внимание на такого? А в целом, это не так уж расстраивало Таку. Не это было первоочередной проблемой. — Юта, — он взял с раковины тряпку, чтобы стереть со стола, но притормозил, — а вы… так и не помирились? Уке застыл на секунду, но затем вновь принялся оттирать очередную тарелку. Таканори не назвал имени, но этого и не требовалось. — Нет. И не помиримся. Таканори не был знаком лично с парнем, о котором шла речь. Но знал, какими сильными были чувства Ютаки к нему — между братьями не было секретов. До последнего Така надеялся услышать положительный ответ, но этой надежде было суждено развеяться пеплом на ветру. — Извини, я лезу не в своё дело. — Да ничего, — Юта повёл плечом. — Это мне следовало быть внимательнее и не закрывать глаза на то, с какой компанией он гуляет. А если такой компанией верховодит Сузуки, то из этого априори ничего хорошего не выйдет. Это так, мудрость на будущее. — Ладно. Я не расстроил тебя? — тихо спросил Така, механически протирая тарелки сухим полотенцем. — Ни капли. Жизнь продолжается, — Уке легко поддел его локтем в бок. — И мне завтра вести тебя за ручку на твою первую лекцию, чувствую себя гордым старшим братом. — Да уж… не верится, что я смог поступить. — Придётся поверить. Отныне ты — студент университета Хоккайдо, всего через несколько часов состоится твоё боевое крещение. — Жду его с нетерпением, — улыбнулся ему Матсумото. Вечер близился к концу, а вместе с ним — томительное ожидание. Скорее бы наступило утро, когда Таканори наконец-то войдёт в парадные двери университета, чтобы перелистнуть страницу и продолжить творить свою историю. Всё обязательно получится. *Университет Хоккайдо — именно Хоккайдо, а не Саппоро, хотя события разворачиваются в этом городе. Реально существующий университет, построенный в центре Саппоро, один из семи национальных университетов Японии. Основан в 1918 году. ** Хакодате — город, расположенный на самом берегу Хоккайдо, основан в 1454 году. Расстояние от Саппоро до Хакодате — приблизительно 160 километров.