Когда Мир идет к уничтожению, то чаще всего люди этого не замечают. Как не замечают само разрушение - пока оно не коснётся их, так и не замечают того, что сами стали причиной такого "явления". Но, что для одних - разрушение, то для других - созидание.
Минхёк стоит на крыше самого высокого жилого комплекса в Сеуле, обдуваемый вечерним ноябрьским ветром. Он почти единственный в городе, кто видит последние лучи заходящего солнца, что окрашивает его волосы и ресницы в каштановый цвет. Но уж точно не глаза. Его глаза остаются неизменно чёрными, непроглядными и проницательными. Ледяными водами в беспокойном океане, который не пропускает свет. Пронзительный взгляд устремлён вниз. Но не на прекрасное природное явление, а на серость и черноту города. И этот город не спасут никакие огни и ночные вывески. Он уже мёртв. И лишь тени разгуливают по его проспектам и улицам, словно заблудшие души в чистилище. Но не в поисках хотя бы малейшего просвета и надежды, а в жажде наживы и крови. — Ты готов? — спросил лис, щурясь от ветра. Его тёмная шерсть переливается пламенным огнём, словно вобрала в себя весь свет закатного солнца, отражаясь в отблеске янтарных глаз. Минхёк не торопится с ответом. К чему он готов? К уничтожению собственного города? Или залить всю Империю в алом цвете крови? А всё из-за чего? Из-за одного единственного хвостатого? Стоит ли оно того? Нет, не так.. Был бы тот рад и счастлив, если бы узнал о такой цене? Хотя, какая разница? Лучше стоять вместе по колено в крови, чем по одному на цветочной поляне. Лучше вместе задыхаться и перерождаться вновь и вновь, чем дышать полной грудью и медленно погибать по одиночке. — Ты опять исчез. — одними губами произносит Минхёк, в надежде, что даже с такого большого расстояния - старший почувствует его негодование, обиду и злость. С каждым разом тот исчезает всё дальше и дальше. А может.. Ки обманул, преследуя какие-то свои цели? От этой появившейся мысли Минхёк резко поворачивается к хищнику, но тот продолжает спокойно стоять на самом краю, напевая под нос какую-то ни то песню, ни то мелодию. Нет, глупая мысль.. он друг. Пусть хитрец, но точно не обманщик. Взгляд чёрных глаз снова устремился вниз. В каком моменте это всё началось? Почему всё перевернулось настолько резко и быстро, неожиданно? Что он упустил? Что сделал не так? От множества вопросов Минхёк прикрывает глаза, вслушиваясь к звукам снизу. Там собралась небольшая Сеульская армия, скандируя имя своего наследника и готовность выйти в бой. Они тоже уже давно мертвы. Расстались со своей жизнью ещё тогда, как только записались на службу и дали клятву. Но.. ради чего они пошли на такой шаг? Ради своего наследника и Империи? Честь? Её здесь тоже нет. К такому пагубному решению их побудили деньги и ненависть к хвостатому народу. Можно ли это считать эгоизмом? Или это забота о себе и своих близких, своей семье? Что плохого в том, чтобы желать этого? Получается, что Минхёку тоже не зазорно иметь такое желание? Готов ли он воочию убедиться в том, что все люди снизу - не более, чем пустые оболочки, потерявшие свои души? Отдать их в жертву, чтобы не потерять и вернуть свой личный свет? Конечно готов. Но... Минхёк судорожно вздохнул и отвел взгляд на юг, по направлению в Пусан. Где-то там, за сотни километров дорог - стоит главный дворец Империи - Лингун. — Я наследник рода Ли.. И могу приносить только войну. Как и мой отец... Услышав это, лис грациозно спрыгнул с края и подошел к Минхёку, встав у него за спиной: — Нет, друг мой. Присмотрись внимательнее: ты начинаешь строить. — прошептал он на ухо и медленно растянул улыбку, обнажая ряд острых зубов. — А чтобы построить что-то новое - нужно разрушить старое. Но, что он начинает строить? Что хочет построить? Минхёк не знает. С самого детства не знает чего хочет, зачем родился и какой смысл всему этому несет. Словно некий звереныш на дрессировки - он просто жил, обучаемый множествами преподавателями и учителями, пока однажды не встретил - Вонхо. Он стал ему смыслом жизни и, с тех самых пор - Минхёк хочет лишь только его. Без него он ничего не чувствует, не видит себя. Словно пустая оболочка, лишенная всего самого важного. — Я не могу покинуть город. Сеул - это наказание от Императора, его брошенная подачка. Так он обозначил границы, за которые я не могу выходить. Так сказать - клетка, размером с этот небольшой город. — Так разрушь эту клетку. — ласково выдохнул лис, медленно обходя вокруг Минхёка. — Долго ты собираешься быть в изгнании ни за что? В детстве ты был намного решительнее, друг мой. Может, ты маленький щенок, который ест только подачки после сильных сего? Или всё-таки наследник, который будет брать и забирать то, что принадлежит ему по праву? Разозленный этим Минхёк лизнул обветренную нижнюю губу, колеблясь лишь жалкое мгновение, а после - твёрдо и уверенно поднял руку, нажимая на курок. Вылетела красная искра сигнального огня, освещая крыши небоскрёбов, а снизу взбесились его личные демоны, в людских обличиях. Первый шаг сделан. Минхёк отшвыривает ракетницу и отворачивается от края крыши. Теперь он по новому ощутил груз ответственности над своим городом и жителями, которых только что подтолкнул к уничтожению. В мысли то и дело лезут вопросы: что бы сказал Вонхо? Посмеет ли разочароваться в своём хозяине, узнав, что тот объявил открытую войну его сородичам, его родине? Или.. что сделает лис, узнав, что его обманули? Кинув мимолетный взгляд на хищника, Минхёк стремительно уходит с продуваемой крыши. Лис провожает его худую фигуру прищуренным взглядом и снова растягивает улыбку-оскал. Он видит в нём сомнения, но сам их начисто лишен. — Ты объявишь им войну, Ваше Высочество. Не сомневайся.***
Нэко не признают технологий и Вонхо отвык от этого. Он никогда не любил кареты, а столь долгая дорога в таком транспорте лишь укрепила эту неприязнь. В груди щемит неприятное чувство и зудят царапины от внутренних когтей, а в мыслях лишь чёрный океан в глазах Минхёка. Было безумно трудно стоять рядом с ним и не позволять себе коснуться, а встречаться взглядом - тем более. Достав блистер, Вонхо закидывает в рот таблетки и сразу же глотает их, не обращая внимания на взгляды своих сородичей, что с отвращением наблюдают за этим. Здесь не принято подавлять свои инстинкты, отказываться от своей природной сути. И здесь не носят людские вещи, а тем более - подаренные ими ошейники. Карета начала сбавлять скорость, пока совсем не остановилась. Вонхо поправил свои тёмные очки и сел ровнее, устало повернувшись к открывшейся дверце. — Мы на границе. — сообщил сородич и вышел из кареты. — Тебе лучше снять это и переодеться. Хоть и перспектива избавиться от натирающей чувствительное и разгоряченное тело одежды привлекла, Вонхо предпочёл остаться в чём есть и почти сразу же вышел следом. Его встретили ещё двое нэко. Один подошел почти в плотную и принюхался: — У тебя начинается гон? Вонхо еле сдержался, чтобы не скривиться. Когда он был на родине в последний раз, такие темы были ещё далеки из-за возраста, поэтому он совсем не привык так в открытую обсуждать подобное с незнакомцами, пусть и сородичами. Но, здесь такое в порядке вещей. — Нет, Миркус, он у него в самом разгаре. — подал голос тот, что ехал в одной карете с Вонхо. — Странно, запах очень слабый. — размышляет вслух Миркус и принимается осматривать карету. — Отведите его к течным, нужно будет перенести судебное решение на время его гона. — В этом нет необходимости. — начинает Вонхо и Миркус невозмутимо, но хмуро подходит к нему, закончив осмотр кареты. — Советую тебе запомнить природные правила. Во время гормонального всплеска не ведутся и не принимаются никакие решения. Вонхо всё это кажется диким, но при этом каким-то правильным. Он опускает взгляд вниз и криво усмехается, пошкрябав ногтём бровь. Почему-то вдруг вспомнилось, как однажды, Минхёк увидел его в обществе девушки и, не так поняв, приказал ему её убить. А что будет теперь, если такое произойдет? Прикажет испачкать руки в крови своих сородичей? Нет, в этот раз, Вонхо не допустит подобных недопониманий. Вот, только бы младший не наделал глупостей.. Остаётся надеется, что тот сейчас делает уроки. Ну не глупо ли?***
Худые тонкие пальцы проходятся по пистолету, едва касаясь этого оружия, а обсидиановые глаза осматривают остальной арсенал. На стенах висят арбалеты, сувенирные рога и головы животных, а так же, собственноручно обрезанные ушки нэко руками Минхёка. Отец постарался, чтобы они были здесь на самом видном месте, словно медали. В помещении стоит абсолютная тишина, лишь лампа пищит, словно предупреждает, что она вот-вот перегорит и потухнет. Удивленные подчинённые стоят смирно, не двигаются. Наследник впервые зашел сюда, а ни прошел мимо, как это всегда бывало, когда он приезжал в псарню. Работники со страхом и осторожностью наблюдают за младшим господином, который с отвращением берёт пистолет в руки, заставив внутренности всех присутствующих похолодеть. — Они выдаются для охоты, с разрешения императорского двора. — словно сам себе говорит Минхёк. Он помнит - как из такого пистолета Вонхо получил пулю в лоб, потому с отвращением разглядывает его. — Всё верно, мой Господин. — с уважительным поклоном отвечает старший оружейник, разрезая тишину своим басистым голосом. — Желаете потренироваться в стрельбе? Только прикажите, я мигом соберу для Вас живые мишени. Остальные работники побледнели ещё сильнее. В особенности те, кто стал неугоден старшему служителю, так как быстро могут стать "избранными". Здесь все поголовно помнят - что такое быть живой мишенью, когда наследнику либо скучно, либо нужно выпустить пар. Но, убегать от собак - это одно, а от пули... А Минхёк будто и не слышит мужчину. Опускает оружие обратно и борется с резко подкатившей тошнотой, от слишком ярко нахлынувших воспоминаний. Он был тогда таким беззащитным и слабым, ещё ничего не понимал. Желудок скручивает спазмом от сдерживаемой рвоты, а голову пронзает новая волна отвращения и злости. Отец с самого начала покушался на него через чужие руки, с самого начала пытался уничтожить. Не смог. И всё благодаря Вонхо, личному, тёплому свету чёрно-кровавого наследника. Тому, кто врагом для него должен быть по определению, по правилам многих колен. Минхёк упрямо выпрямляется и поджимает губы в тонкую полоску, прикрыв глаза. Всё тело сводит от желания прикоснуться к старшему здесь и сейчас. Почувствовать вкус его горячих губ на своих холодных, обветрившихся, и прижаться покрепче. Так, чтоб под кожу, до самых демонов внутри. До нехватки кислорода. Рот переполняется слюной, а горло пересыхает как от жажды, заставляя лицо гореть. — Господин. — робко окликает слуга, с поклоном протягивая младшему Ли больничную рубаху Вонхо. Наконец-то! Минхёк грубо выхватывает вещь и прижимает её к лицу, шумно вдыхая. Ему плевать как он сейчас выглядит. Он чувствует себя ненормальным, безумным, и ему это нравится. Такую же животную бурю он видел в глазах Вонхо, начиная заживо гореть в его огне и жадной хватки. Ткань больничной рубахи пахнет медикаментами, которые напоминают про травму старшего и её причину, вызывая больше злости. А так же его крепким, но чувственным телом, запах которого превращает внутренних демонов в кротких существ. — Разведочную гвардию развернули обратно, Ваше Высочество. Минхёк открывает глаза, сразу повернувшись в сторону Сеульского гвардейца. Этот мужчина один из немногих, кто официально служит наследнику. Все остальные - уличные отбросы, жаждущие мнимой власти и переворота своей жизни в лучшую сторону. И таких куда больше. В голове сразу всплыли слова лиса о том, что Императорские олухи ни на что не годны. Минхёк как-то слишком беззаботно усмехается и опускает больничную рубашку. — Вы почти целые сутки покидали Сеул? Черепах в повозку запрягли? — спросил Минхёк, отводя взгляд от гвардейца. — Лошадей, мой Господин. — ответил мужчина, сверля глазами начищенные туфли своего наследника. — Кайл не выделил твоим людям машины? — Нет, мой Господин. У нас всё было согласно уставу. — То есть - кареты? — стал разглядывать больничную рубашку Минхёк. — Так точно. — четко ответил гвардеец, не смея менять положение своего взгляда. — Которые медленные, неудобные и что более важно: бросающиеся в глаза. — обманчиво-лениво закончил Минхёк и резко подошел к мужчине вплотную, недовольно буравя его опущенный взгляд. Он продолжил говорить тихо, на одном дыхании: — Это дело стервятника, я точно знаю. Плевать. Но ты - на службе у меня. Не забывай об этом. — Никогда, мой Господин. — смиренно приклонил колено гвардеец. Минхёк слегка наклонился к нему: — Кто я, генерал? — Наш Повелитель, Ваше Высочество. — ответ был сразу, без колебаний. — Тогда кто Император? Мужчина замялся, не понимая как ответить на такой вопрос. Минхёку было достаточно этой секундной заминки. Он ровно выпрямил спину и повернулся к охране, крепко сжимая больничную рубашку Вонхо: — Наш генерал забыл кое что. — охранники сразу же поклонились и подошли к мужчине, взяв его под мышки и, поднимая на ноги, стали уводить за двери. — В Сеуле лишь один правитель - я. Моё слово здесь - ваш закон. Будущее империи - я. Мои желания - ваш неприкосновенный закон. — Куда его, Господин? — спросил главный оружейник, даже не взглянув на генерала. — Отправьте на экзамены. И подготовьте его мотоцикл. Никому не нужно было уточнения в том, кого отправить на "экзамены" и чей именно мотоцикл подготовить. Хоть старший и категорически отказывался учить ездить на байке, Минхёк всё равно любит рассматривать этого железного коня. А теперь ещё на зло попробовать прокатиться на нём, но сейчас не до этого. Если Вонхо пересечёт Мурлианскую границу, то обратный путь в Империю ему будет закрыт. Поэтому, нужно поторопиться. Минхёк перекидывает через плечо больничную рубашку и выходит из оружейной, дав приказ о том, чтобы через два дня снабдили весь Сеульский отряд огнестрельными. Ему плевать на слишком маленькие сроки, продуху он никому не даст. Император пусть даёт своим слугам недели или даже месяца, но не младший Ли.***
Лис идёт по узкой неровной улочке и спокойно посвистывает, без интереса рассматривая под лапами мусор. Первый снег едва ли попадает сюда, но зато быстро тает, добавляя ещё больше грязи. Сюда не проникает свет от уличных фонарей, которые остались далеко позади. Но этот свет здесь никому не нужен. От сюда не видно даже пасмурного неба, но и оно здесь было бы лишнее. Этот грязный и смердящий гнилой вонью проулок - должен оставаться во тьме, скрывая своё убожество. Учуяв хищника, крысы кидают свои дела и разбегаются по щелям, тонко пища. Лис усмехается их ничтожности и звонко клацает острыми зубами, шугнув особо смелых особей. Здесь прекрасное место для убийств: никто не увидит, никто не услышит и не найдёт, а лис прогуливается словно по парку. Что ему переживать и бояться? Мало вероятности, что здесь и сейчас встретятся двое преступников. Это мысль вызвала сиплый смешок, заставив глаза сверкнуть янтарём. Лапа тянется в карман за курительной трубкой, но острый слух и отличная реакция заставляют тело пригнуться. Над головой просвистывает и врезается в кирпичную стену сюрикэн, лезвия которого так похожи на лисьи хвосты. — Чангюн-и, — растягивает улыбку лис и выпрямляется. — Ты чуть не убил меня, будь осторожнее. В шерстяную грудь резко и сильно бьют ногой, толкнув к стене. Чангюн ловко спрыгивает с низкой крыши и тут же вцепляется рукой в горло хищника, не давая тому шелохнуться. Но даже это не стирает с него острой ухмылки. — Надеюсь, такую нежность от тебя получаю только я, — хмыкнул лис и его горло сдавили ещё сильнее, выпуская когти. Следующие слова дались уже с большим трудом, вынуждая сипеть: — А то если это не так.. мои чувства.. будут глубоко задеты... — Ты угрожаешь мне? — прорычал Чангюн, зло заглядывая в янтарные глаза. Челка и низкий капюшон как всегда скрывают половину его лица, оставляя возможность смотреть лишь на скривлённые в отвращении губы. — Что-то ты.. под странным углом смотришь.. на.. данную ситуацию.. — Что ты наговорил младшему Ли? Чего добиваешься? — сквозь зубы рычит Чангюн, злобно сопя через нос. — "Железо мягче бархата"? Таков твой план? На трон он не сядет, даже не думай! Лис растянул улыбку ещё шире, начиная хрипло смеяться, и из-за этого стал задыхаться лишь быстрее. Чангюн резко оторвал руку от его горла и швырнул ещё один сюрикэн, пригвождая им хищника к стене за ткань накидки. Тот спокойно может выдернуть оружие и освободится, но не делает ни того и ни другого. Зачем, если так веселее? — Не думал, что пацан и впрямь станет посыльным. — в своей манере растягивать гласные хрипло ответил лис, потирая лапой саднящее горло. — От бархата тебе лучше держаться подальше, а в идеале - уничтожить, не то он уничтожит нас всех. — Твой черноглазый дружок всех уничтожит, если и дальше продолжит в том же духе! — сильнее нахмурился Чангюн, но, увидев в ответ довольную улыбку, перестал махать хвостом и прищурился: — А ты - псих, будешь только доволен этому, не так ли? Лис с хрустом рвущейся ткани оттолкнулся от стены и вплотную приблизился к Чангюну: — Я буду доволен, когда все мои обещания, данные этому проклятому небу осуществляться. Но уже сейчас могу пожинать скромные плоды. Смотри: мы разговариваем впервые за пятнадцать лет. — Я убью тебя, знай это. — ядовито выплёвывает эти слова Чангюн, и теперь уже лис хватает его за горло, притягивая к своей острой морде: — Ты такой сексуальный, когда угрожаешь.. Не бросайся пустыми словами, мой котик. Не то мне придётся ответить, так как ты, кажется, кто что забыл.. Чангюн чувствует на коже своей шеи, как начинает преобразовываться звериная лапа в человеческую руку и, задерживает дыхание, с неверием смотря в светящиеся глаза напротив: — Ты не посмеешь.. — Я всегда сдерживаю данные мною обещания, Гюн-и. А за мои планы не переживай. Просто продолжай делать то, что должен: обучать младшего Ли. Лис с небольшим нажимом отпустил горячую шею, снова возвращая лапу, и, грациозно развернулся, уходя прочь. Чангюн только сейчас вдохнул кислорода, до сих пор ощущая фантомом обжигающее прикосновение руки. На несколько мгновений, которые показались длиною в вечность, он снова почувствовал эмоции. Они стали непривычными и чужими за пятнадцать лет, но приоткрывшаяся к ним дверь напомнила о старом воспоминании...Пятнадцать лет назад.
— Кихён-а.. — неуверенно зовёт Чангюн, наблюдая как тот тренируется перевоплощаться лишь частично. И получается это из рук вон плохо, из-за чего Кихён лишь сильнее сопит от усердия, уже покраснев. Ему удалось вызвать когти, а вот уши никак не хотят слушаться. Перевоплотилось в лисье только левое ухо, когда как правое осталось человеческим, из-за чего мальчишка выглядит теперь смешно и нелепо. — Гюн-и, — предупредительно начал Кихён. — Мы уже обсуждали это - ты мой кот. Я нутром это чую, понимаешь? Смерись уже.. Ну вот почему ты это не чувствуешь? Может потому, что я оборотень? Твоему коту лис не нравится? Или это потому... — Они узнали где я и кто ты такой. — выпаливает Чангюн, прерывая рассуждения и попытки перевоплотить второе ухо. Дверь резко распахивается, с хрустом сорвавшись с верхней петли. Мальчишки подпрыгивают с места, резко обернувшись. В их небольшой и обветшалый домик ворвались четверо мужчин, держа наготове дротики. — Гюн-и беги! — приказывает Кихён, смотря на него расширенными от страха глазами, которые в миг стали янтарными, с вертикальным зрачком. Не успел. Они оба не успели. Дротик вонзается в шею, впуская в кровь жгучую смесь и Чангюн тут же оседает на пол, не в силах больше управлять собственным телом. Он мутнеющим взглядом смотрит как Кихён рычит и брыкается, стараясь выцарапать всем глаза, а в следующее мгновение падает без сознания словно мешок. Глаза закрываются и Чангюн чувствует, как собственная щека ударяется о деревянный пол. — Ты ничего не исправишь, заменив одного урода на другого. — сжимает челюсть Чангюн, отмахнув воспоминания. Он знает во что, а точнее в кого собственноручно превращает Минхёка. Сам потому что превратился в это. Вынудили, заставили. А потому нельзя допустить, чтобы на троне продолжал сидеть род Ли, который переломал столько жизней и судеб, что ни счесть и за всю жизнь. Он уже давно смирился с тем, что повлиять на железно установленные порядки - невозможно. Этой ночью Чангюну снились сны. Точнее кошмары. Они из раза в раз окунали сознание в прошлое, которое он так старался стереть из памяти. Отвратительное прошлое, где его заставляли выслеживать и охотится на неугодных трону, вытягивать с них нужную информацию или заставлять делать ужасные вещи. Лишившись чувств и эмоций - делать всё это стало легче... Этой ночью лис не спал, продолжая бродить по зловонным улочкам, шугая мокрых и жирных крыс. Здесь его стихия, его место: среди мусора и вечной грязи. Раньше он мечтал о чистом доме и ярком солнце, но это было слишком давно. Лис окунулся в мир трущоб добровольно, деля пищу с отбросами, давно позабыв об уюте и спокойствии. Но, не на секунду не забывая о своём обещании...Тринадцать лет назад.
— Ты так до сих пор и не почувствовал меня. — шепотом говорит Кихён, заставив вздрогнуть Чангюна. — Как ты.. Давно ты здесь? Чангюн спешно вытирает слёзы, отвернувшись, и пытается придать своему выражению лица спокойный вид. Кихён возвращает себе человеческий облик и протягивает через прутья клетки руку, крепко сжимая пальцами импровизированную отмычку. — Пошли, у нас мало времени. Скоро они заметят, что моя камера пуста. — Два года прошло, Ки. — бесцветно шепчет Чангюн, отказываясь смотреть на Кихёна. — Два года мои руки пачкаются в крови людей и сородичей, а в ушах беспрерывно стоят их крики. — Я вытащу нас от сюда, только возьми эту чёртову отмычку! — шипит Кихён, тщетно пытаясь дотянуться до худой руки Чангюна. Кандалы стёрли его кожу в кровь, а их вес неподъёмной тяжестью утягивает вниз, на холодный бетонный пол. — Я всегда тебя чувствовал вообще-то, — не обращая внимания на шипение, тихо продолжил Чангюн, продолжая смотреть в одну точку. — Потому и злился. Донимал тебя и задирал. Только так мне становилось легче, ведь ты пацан. И это отвратительно.. Если бы я так не делал.. иначе - меня очень сильно тянуло к тебе. — Заткнись. — рычит Кихён, вцепляясь в прутья клетки до побелевших пальцев. — Уходи, Ки. — неожиданно твёрдо отвечает Чангюн, впервые посмотрев на него. — Верни облик лиса и больше никогда не перевоплощайся обратно. Мне так намного легче.. так я не чувствую ни тебя, ни что-либо ещё. Под конец его голос дрогнул, снова выдавая усталость и смирение с безысходностью. В глазах Кихёна вспыхнул янтарный огонёк упрямого несогласия и бесполезной борьбы. В них читается непокорность и вера, от которых уже тошнит. Чангюн в себе это уже отпустил, так почему Кихён продолжает за них цепляться? Лишь усложняет всё этим. В глубинах запутанных коридоров послышались приглушенные крики охранников. Кажется, они обнаружили пропажу. — Ты помнишь нашу поляну? — затараторил Кихён, бегая глазами по серому лицу Чангюна. — Мы вернёмся туда, там наше убежище. Больше никто нас не пой... — Она уже давно засохла и трава там превратилась в колючее сено. Нет никакого убежища, Ки. И ничего "нашего". Уходи, они уже близко. Или мне придётся убить тебя. — Упрямый ишак! — Брось уже свои попытки. Я подписал контракт. Стража! У Кихёна земля из под ног исчезла, а из лёгких словно выбили весь кислород. Он большими глазами смотрит на Чангюна и даже не сразу соображает, что тот позвал стражников. Эхо разносится по всем бетонным коридорам, оглушая. Кихён опомнился только тогда, когда услышал топот множества ног, что бегут за его душой. Он срывается с места и убегает, пытаясь удержать в горле смешанный с рычанием злой крик. Чангюн кое-как отрывает руки от своих кандалов, не замечая, как двое ногтей на пальцах оторвались. Стражники открывают его решётку и дают приказ: — Поймать и убить беглеца! Как только кандалы падают на пол, Чангюн срывается с места и бежит следом за Кихёном, но когда оказывается на улице, за пределами стен, ментальная ниточка связи обрывается. Ки перевоплотился в лиса. Чангюн рычит и тянет носом воздух, как цепной пёс пытаясь найти след своей добычи. И находит. Кихён быстро бежит к колючей ограде, но лапу вдруг пронзает резкая боль и он падает навзничь, тут же выдёргивая из себя окровавленный сюрикэн. Не успевает опомниться, как на него налетает тяжело дышащий Чангюн и поднимает руку с зажатым лезвием над горлом. Поймал. — Что же ты медлишь? — издевательски тянет лис и на его морде впервые расползается жуткая улыбка. — Видишь, Гюн-и: полевой траве неподвластно время. Идём со мной. — Мне нет обратной дороги. Ки зло отталкивает задними лапами Чангюна, задевая его сломанное ребро, и встаёт, прихрамывая. Тот ничего не говорит в ответ, лишь ломано поднимается на ноги и, придерживая бок, молча уходит. Лис не выдерживает: — Почему ты это сделал? Что заставило тебя подписать контракт? Твой шанс на побег из камеры. Лис смотрит как Чангюн просто молча уходит обратно, ссутулившись. Толи от боли потревоженной травмы, толи желая скрыться от всего этого. Приказ не выполнен, его ждёт суровое наказание. Ки в последний раз оглядывает старое неприметное здание, где их держали как собак, и скрывается во тьме. Он променяет одну грязную работу на другую. Не будет смотреть в зеркала, чтобы не видеть собственного затравленного взгляда, и заткнёт голос совести, обменяв собственную душу на деньги и власть среди низших. Станет худшим среди худших, даже если придётся опуститься на самое дно и делить гнилые корки хлеба с отбросами. Под полом, во тьме, крыс и тараканов всегда больше, чем наверху, среди яркого света. Он отомстит всем, кто сломал его жизнь и жизнь Чангюна, окунув в грязь и кровь. Сам станет тем, кто ломает и уничтожает. Янтарные глаза отрываются от молчаливого ночного неба, которое стало свидетелем его обещания и положенного жизненного пути. Ради шелковой травы на островке спокойствия. Ради лучшей жизни. Ради уничтоженной души и мести.