Секрет

Придет смерть, и у нее будут твои глаза. (Чезаре Павезе)

      Солу двенадцать. Он щерится бьющему в лицо ветру, берет разгон и прыгает. Ладо кричит. Ему кажется, он сорвал голос — горло жжется, хочется откашляться, перевести дыхание, но Ладо не останавливается — бежит. Пик Самоубийцы врезается в залив отвесным склоном. Ладо подбегает к его краю — земля под босыми ногами мокрая от моросящего целый день дождя. Ладо рассматривает ее, не находя сил сделать еще шаг и заглянуть в синеву вод, увидеть прыгнувшего вниз Сола.       Ладо тринадцать. Вчера умер Майк — ему было пятнадцать. Ладо считает до двадцати, не отрывая взгляда от черных комьев под ногами. Ему кажется, он слышит их, слышит, с каким глухим звуком они падают на крышку гроба. Ладо говорит про себя «двадцать», зажмуривается и делает шаг. Открывает глаза и видит, как беснуется залив — волны исходят пеной, лижут бока огромных валунов. Скалятся. Ладо не видит Сола — только синь воды и черноту камня, — но тот ведь обещал…       Они сидят под старым навесом: Сол, Ладо, Патриша и Джаз. Без Майка — впервые за семь лет без него. Патриша скручивает в жгут черный платок, распускает и скручивает снова. Смотрит отрешенно куда-то за плечо Сола. Джаз раскуривает папиросу — уже третью — как благовония. Поджигает фитилек и ждет, пока та истлеет. От папирос тяжелый едкий дым, совсем не похожий на аромат сандала на церемонии прощания. Сол и Ладо держатся за руки и глубоко вдыхают горечь трав. Они здесь самые младшие. Патриша, Джаз и Майк — одногодки. Осенью, когда им будет по шестнадцать, состоится Посвящение. Но Майк на него не придет, потому что он…       Сол резко встает, отдергивает руку, смотрит, нахмурившись, куда-то вниз и говорит:       — Я не умру, — совсем тихо.       Ладо с трудом различает слова и хочет переспросить, но Сол вскидывает голову, ловит рассеянный взгляд Патриши и кричит, заглушая воющий в перекладинах навеса ветер:       — Я не умру! — и срывается с места.       Ладо продолжает сидеть. В голове темнота. И вдруг в нее яркой вспышкой врезается лицо Сола — покрасневшие от прилива крови щеки, злой оскал, злая решительность в глазах. Сердце будто прокалывает острым крюком, разрывая его на части. Ладо вскакивает и бежит вслед за Солом. Размытая дорога мерзко чавкает под ногами, он скользит по влажной траве, поскальзывается, а крюк, раскурочив сердце, пробивает печень, селезенку и, кажется, вот-вот прорвет бок и вылезет наружу.       Ладо кричит имя Сола и чувствует, что срывает голос. А потом, у края утеса, отупело смотрит на пляшущие джигу волны. Знает, что нужно позвать на помощь, но вместо этого бежит вниз — к пляжу. Хочет зайти в воду и найти Сола. Убедиться, что тот жив. Ладо это откуда-то знает — знает сейчас, когда, снова оскальзываясь, бежит к пляжу. Это странное чувство, будь он постарше, спутал бы с напрасной надеждой. Но ему тринадцать, и он знает наверняка — ему нужно увидеть Сола, схватить его руку и не…       На берегу Ладо ловят старшие. Он вырывается, кричит, чтобы пустили к Солу, но держат его крепко. Сола находят. Тот жив — его несут на руках, а он смеется, аж захлебывается. Ладо видит кровь — много крови, — неестественно выгнутую ногу, а потом замечает торчащую кость. Его мутит. Желудок скручивает и, кажется, вот-вот вытошнит, но Ладо ловит взгляд Сола — его смеющийся взгляд, — и тошнота резко отпускает. А вместе с ней — что-то, тугим узлом стягивающее душу. Руки старших больше не удерживают Ладо, и он идет вслед за Солом, не замечая боли в ушибленной стопе.