Идеальный шторм

Придумывать не пришлось. Внезапно – для Бобби, разумеется, - выяснилось, что семьсот километров – это почти как разные континенты и определённо разные часовые пояса. Они перестали совпадать во времени в тот же вечер, когда Бобби вернулся в Форт Мак-Мюррей, а Ханбин остался там, в большом и шумном Калгари, где на каждом шагу можно было купить кофе из Старбакса. Когда Бобби попытался позвонить на следующий день, Ханбин был уже на работе. Потом с учеником – он решил сразу же заняться репетиторством, чтобы было на что жить. Потом он, конечно, перезвонил, но Бобби уже ушёл на смену и до рассвета у него не было времени даже метнуться в туалет, не то что проверить входящие вызовы. Они не совпадали даже в выходные. Бесконечные ученики Ханбина, дополнительные смены Бобби, Раон и прочие семейные дела отнимали всё их время, все силы, которые прежде уходили друг на друга. Нет, конечно, они пытались. Бобби звонил каждый день, Ханбин чуть реже, но тоже звонил, извинялся, что отрывает, и просил поговорить с ним хоть немного. Они говорили урывками, какими-то фрагментами без конца и начала, переспрашивали и путались в неважных новостях, но всё равно продолжали пытаться. Бобби даже планировал, когда можно было бы вырваться в Калгари, но Форт Мак-Мюррей словно ожил, вцепился в него зубами и не отпускал. Мир сошёл с ума. На смену холодной снежной зиме и привычно-прохладной весне пришло такое небывало жаркое и сухое лето, что леса вокруг города вспыхнули, как бумага. Бобби и его приятели сбивались с ног, в воздухе ощутимо пахло дымом и гарью, а там, где раньше по ночам виднелась тёмная зубчатая линия леса, теперь краснело зарево. Было страшно, нервно и трудно, но Бобби стискивал зубы и продолжал. Потому что должен был во что бы то ни стало помочь своему городу выстоять, должен был защитить от голодного слепого пламени свою семью и свой дом. Он ведь даже пожить в нём толком не успел. Разве несколько месяцев – это жизнь? Городу нужны были дожди, а их не было. Бобби, который валился с ног от усталости и постоянной тревоги, чертовски нужен был рядом Ханбин, но его не было тоже. И никак нельзя было позвонить и просто сказать: «Бросай всё к чёртовой матери и приезжай». Нельзя было, потому что права такого у Бобби не было ломать Ханбину жизнь. Как не было и права ставить его перед выбором. Они давно были взрослыми и ответственными. Он говорили и договорились. Ханбин захотел уехать, а Бобби пообещал отпустить. И ведь отпустил. Поэтому сейчас он не мог дёргать Ханбина и требовать его вернуться. Потому что тогда и отпускать не надо было, играть в душевное благородство и понимание. Бобби как будто только сейчас поверил, что всё это происходило с ним по-настоящему. Что Ханбин по-настоящему и навсегда уехал, а они с Раоном остались вдвоём в огромном – и зачем он такой построил вообще? – доме. В нём почему-то даже летом было холодно, хоть Бобби и зажигал камин каждый вечер, когда не нужно было на смену. Раон не подходил к фортепиано и тоже маялся по углам, тоскливо вздыхал и всё чаще сбегал к бабушке, чтобы той «не было одиноко». Бобби теперь знал, что Раон уходил к его матери, чтобы та его пожалела, как раньше жалел Ханбин. Чтобы дала высказаться, пожаловаться на жизнь и, может быть, немного поплакать. С Бобби плакать ему было неловко, как и жаловаться на своё одиночество. Умненький и чуткий мальчик Раон прекрасно понимал, насколько Бобби сейчас было хуже. Бобби это тоже понимал и не обижался. Он вообще мало о чём мог думать, кроме как о Ханбине в этом проклятом Калгари и затяжном лесном пожаре, который с каждым днём подступал всё ближе к городу. И думал он именно в таком порядке. Как огонь выжигал лес, так тоска и отчаяние выжигали Бобби сердце. Форту Мак-Мюррей нужны были дожди и холод. Тот самый холод, который так напугал Ханбина и выжил его в итоге из города. А Бобби нужен был сам Ханбин, его руки и губы, его голос, его тепло по утрам и смущённая улыбка, когда он понимал, что они снова попались. Когда огонь добрался до жилых кварталов, началась эвакуация и массовая истерия в СМИ. Бобби тогда дневал и ночевал на станции, метался на все возможные вызовы и даже не мог позвонить Ханбину и сказать, что он всё ещё жив, а Раон с его матерью давно уехали к её подруге в Ричмонд. Когда всё закончилось, несколько кварталов города превратились в пепелище, город, провинция и вся страна понесли колоссальные убытки, а Ханбин обиделся. Он так и сказал Бобби по телефону, когда в последний раз ответил на его звонок. - Я не мог позвонить! – раз за разом повторял Бобби, но Ханбин словно не слышал его. Он как будто перестал понимать чужую речь и слышал только себя. - Я чуть не умер! Я думал, тебя уже в живых нет! Несколько дней! Это уму непостижимо! – Ханбин практически кричал, и Бобби приходилось отодвигать трубку от уха. - Я жив, со мной всё в порядке, - он вздохнул и посмотрел на перебинтованную ладонь. – Я позвонил тебе, как только смог. - А если бы не смог? – неожиданно тихо спросил Ханбин. – Что тогда? - Почему не смог? – удивился Бобби. – Мы же справились… Никто не пострадал… Почти. - Почти? – Ханбин усмехнулся. – Я так не могу, Бобби. Я чуть с ума не сошёл, я собирался ехать… Я бы пешком пошёл, но никого не пускали… - Зачем идти? - Бобби, ты не понимаешь? Ты правда не понимаешь ничего? - Чего я не понимаю? - Я пытаюсь тебе втолковать, что не могу так жить. Не могу любить по телефону раз в неделю или как там у тебя получается. Дрожать и бояться, жив ты или нет, не могу, - нервно пробормотал Ханбин. - И что мне делать? - Я не знаю. Ты просто не звони мне больше, - едва слышно выдохнул Ханбин, а у Бобби на несколько томительно долгих секунд остановилось сердце. Просто замерло, как будто не поверило, не расслышало, засомневалось. Бобби засомневался, что помнил, как дышать, как говорить слова. - Ханбин… - наконец вспомнил, вытолкнул из внезапно пересохшего рта, но в ответ услышал только пронзительные короткие гудки. Больше Ханбин не отвечал. Аппарат абонента оказался выключен, потом заблокирован, а потом номер и вовсе перестал существовать. Бобби вместе с ним перестал существовать тоже. Не вообще, разумеется. Глубоко внутри, там, где было самое слабое, чувствительное место, он закончился, выгорел, как выгорел лес вокруг Форта Мак-Мюррей. Бобби не мог поверить, что Ханбин вот так просто его бросил. Он думал, думал, думал, он только и делал, что думал. Перебирал каждое своё слово, каждый свой поступок и не мог понять, что он сделал не так. Как он умудрился так обидеть, ранить, сделать больно так, что его любящий, нежный и мягкий Ханбин смог так с ним обойтись. Наверное, Бобби всё же совершил какую-то чудовищную ошибку, но в силу своей бесчувственности он не мог её понять. И совета спросить не мог, потому что в его пересказе всё звучало сухо и как-то глупо что ли. Раон всё переспрашивал: - Просто так? Просто так позвонил и бросил? Бобби никак не мог объяснить, что не просто так. Что Ханбин не мог бы бросить его просто так. Что-то случилось, что-то ужасное произошло между ними, а он не заметил, не понял, упустил, и теперь должен был за это расплачиваться. И он расплачивался бессонными ночами, тяжёлой работой, дурацкими травмами и тупой, ноющей болью в груди. Он вставал утром, отвозил Раона в школу, забирал обратно, помогал матери – всё по инерции. Она же помогала ему выдавливать улыбку, когда подходили приятели, ходить на тренировки по баскетболу и отвечать, что всё нормально, что он почти привык и скоро всё будет так, как раньше. Наверное, к концу осени. Самое позднее, к Рождеству. Непременно. К Рождеству Бобби начал думать, что незаметно сошёл с ума. Каждый свой день он начинал с незатейливого ритуала: он звонил на номер Ханбина, который помнил наизусть, и слушал, что этот самый номер больше не существует. Слушал, запоминал, раскладывал в голове и снова звонил вечером. Каждый. Чёртов. День. Двадцать четвёртого вечером он звонил тоже. Вообще он давно уже должен был быть у матери с отцом. Брат тоже обещал быть и даже собирался знакомить семью со своей новой женщиной. Он забрал Раона час назад и взял с Бобби слово, что тот тоже явится и не останется один в пустом доме. Бобби честно собирался. Он вообще всеми силами старался делать вид, что справился. И даже ёлку в гостиной поставил, такую же, как в прошлом году. Ханбину бы понравилось. Набранный им номер не существовал, ничего не изменилось за этот день тоже, и нужно было собраться с силами, одеться и ехать уже. Выгнать из гаража свою машину и привычно отвести глаза от той красной, что когда-то принадлежала Ханбину. От камина Бобби тоже отводил глаза, потому что сразу вспоминал, как Ханбин сидел на ковре и смотрел на огонь. И как они лежали там потом, ночью, не имея сил встать и перебраться хотя бы на диван, не то что в постель в своей спальне. Телефонный звонок вывел Бобби из оцепенения и заставил вздрогнуть. Он быстро взглянул на экран, уверенный, что это звонил Чжиун. Или Раон. Или мать на крайний случай. Кто-то из тех, кто ждали его сегодня в гости, чтобы вместе отпраздновать Рождество. Номер был незнакомым, чужим, посторонним. И сердце Бобби прихватило ледяной рукой, сжало ненадолго и снова отпустило. Кому он мог понадобиться? - Я слушаю, - он с осторожностью принял вызов и тут же вздрогнул снова, едва не выронил трубку из мигом повлажневших пальцев. - Бобби! – голос в трубке чуть не плакал. Ханбин чуть не плакал, и у Бобби спина взмокла от страха. - Что случилось? - Бобби, - Ханбин глубоко вздохнул, сделал над собой усилие и сказал уже чуть спокойнее. – Бобби, я… Я должен сказать… - Что случилось? Где ты? – Бобби слышал какой-то шум, гул, словно Ханбин звонил ему с улицы или крупного торгового центра. - Бобби! - Ханбин, что случилось? - Я застрял… - Где ты застрял? – Бобби окончательно перестал что-либо понимать. Неужели никого не было помочь ближе, чем за семьсот километров. – Ты в Калгари? - Нет! – Ханбин снова занервничал. – Форт Чипевьян… Я в аэропорту. - Как ты туда попал? – Бобби вскочил, потому что больше не мог сидеть на одном месте. – Что случилось? - Метель! Самолёт не пустили и развернули до ближайшего аэропорта… - Ни хрена себе, - Бобби всё ещё ничего не понимал. – Там двести километров… - Двести тридцать пять, - привычно уточнил Ханбин, который всегда всё знал. – Форт Мак-Мюррей не дал разрешение на посадку, пришлось тянуть до ближайшего… - Я понял, - Бобби наконец сообразил, что ему делать. – Оставайся в аэропорту, попей кофе, не знаю… Я сейчас приеду! - Сейчас? – Ханбин удивился. Искренне удивился, словно Бобби сказал, что голым танцевал на площади. - А что? – Бобби притормозил, замер с ключами в руках. – Не надо? - Я просто… Сегодня же Рождество. - И? - Я хотел тебе сказать… - Давай я приеду, и ты мне всё скажешь, - Бобби бросил взгляд на куртку, но потом махнул рукой. В машине и так будет тепло. – Я быстро! - Нет! Там же метель! - Ну и что? – Бобби пожал плечами. – У меня хорошая машина. Я приеду, заберу тебя – и ты всё мне расскажешь. Хорошо? - Хорошо, - Ханбин как-то притих, словно не мог решиться и спросить что-то ещё, что-то чертовски важное. – А ты… - Молчи, потом скажешь, - Бобби сам первым сбросил вызов, лихо вылетел сначала из гаража, а потом и из двора, включил фары и уверенно вдавил в пол педаль газа. Что ему была какая-то канадская метель, когда в двухстах километрах, в чужом неприветливом аэропорту его ждал Ханбин. Наверное, Бобби стоило бы вспомнить, что они так и не помирились. Что сегодня Рождество, что его ждала к ужину семья. Что ему не помешало бы иметь чувство собственного достоинства и не бросаться Ханбину на выручку по первому зову. И тем более, вовсе без него. Ханбин же ничего у него не просил. Бобби даже не спросил, зачем он звонил. Он просто узнал то, что для него было главным, и рванул с места в карьер, оставив за собой на заснеженной дороге быстро таявшую колею. Он гнал вперёд, словно кто-то невидимый вёл его через метель и снежную бурю. Бобби даже радио не включал, чтобы ничего не отвлекало, до рези в глазах вглядывался в белизну перед собой и гнал, гнал, гнал вперёд, как будто от этого зависела чья-то жизнь. Он снова думал об идеальном шторме. О том, как в его жизни всё сходилось один к одному так, чтобы последствия оказывались самыми разрушительными. Семья, любовь, расставание и его чёртова смертельно опасная работа. Идеальный шторм в чистом виде. Шторм, после которого от Бобби осталась только пустая оболочка, тень, кучка осколков прежнего, яркого и цельного человека. И сейчас эта тень на всех парах неслась в самую гущу непогоды, чтобы наверняка разбиться ещё быстрее и больнее. Чтобы теперь уж точно ничего не уцелело. Когда он нашёл аэропорт в незнакомом городе, было уже чертовски темно, поздно и холодно. Без куртки он моментально продрог, но тут же выбросил это из головы. Толкнул тяжёлую стеклянную дверь и вошёл туда, где обычно ожидали своих рейсов немногочисленные пассажиры. Он увидел Ханбина сразу, будто тот был один не только в его сердце, но и на всей планете. Тот сидел в углу, держал в руках стаканчик с наверняка остывшим кофе и слепо смотрел в окно, за которым крупными хлопьями падал снег. - Ханбин! – Бобби даже шагу прибавил, а потом и вовсе сорвался на бег. – Ханбин! - О боже мой, - Ханбин выронил стаканчик и кофе коричневой лужицей растёкся по полу, предварительно окатив светлые джинсы Ханбина. – О боже мой, - зачем-то повторил Ханбин, даже не заметив этой небольшой аварии. – Ты приехал? - Конечно, - Бобби очень хотел его обнять, но не решался. Ведь Ханбин сам ему сказал больше не звонить. Ханбин его бросил, разве нет? – Как ты сюда попал? - Я должен был прилететь в Форт Мак-Мюррей, - Ханбин смутился и отвёл взгляд. - Зачем? - В смысле? - Зачем тебе в Форт Мак-Мюррей? Мы же… - Мы же с тобой дураки, - вдруг тихо сказал Ханбин. – Вернее, я самый главный дурак. Я думал, что дело в месте, в городе. Что я смогу жить без тебя. - И что? - Да ни хрена я не смог, как ты не видишь? – Ханбин шагнул вперёд и обнял Бобби за шею, буквально повис на нём, уткнувшись носом ему в шею. – Я чуть не сдох, веришь? Я разбил телефон… И номер пропал… Я хотел сразу вернуться, но контракт этот чёртов опять… И я смог только сейчас. Я подумал, что нам нужно время подумать… - Много надумал? – Бобби погладил его по спине. Сейчас ему казалось, что он мог стоять так целую вечность. - Много, - глухо пробормотал Ханбин. – Главным образом, я надумал, что я кретин. Что я ноги тебе целовать должен был, а не вот это вот всё. - Чушь какая, - Бобби фыркнул. Внутри него невидимая сила собирала осколочек к осколочку, пылинку к пылинке, снова превращая Бобби в того, кем он был. - Что чушь? - Что ты мне что-то должен, - он встряхнул Ханбина за плечи. – Ты мне скажи лучше, ты надолго приехал… Ханбин криво улыбнулся, а потом кивнул в сторону трёх чемоданов и двух больших коробок: - Я навсегда. КОНЕЦ