Чимин-хён

Иногда Чонгук всё ещё по привычке думает, что их отношения застряли где-то в 2015-2016 годах, когда он краснел и смущался на довольно откровенные провокации Чимина. Тогда Паку просто нравилось наблюдать за тем, как младшенький делал вид, что ему всё равно, неубедительно отталкивал его от себя, очаровательно улыбаясь в пол, на деле наслаждаясь тем, что хён уделяет такое внимание именно ему. Тогда это было началом их игры — Чимин напирал, ластился, трогал и был ведущим, тогда как Чонгук воротил нос, не отвечал на его заигрывания и закатывал глаза каждый раз, потому что «хён противный». На камеру всё так и выглядело, за камерой же старший отлипал от Чона, однако тот упорно ходил за ним хвостиком и невербально просил такого же внимания, потому что, на самом деле, приятно. Сейчас уже далеко не 2016, они оба выросли и прошли долгий путь от тех несмышлёнышей, становясь чуть более осторожными в проявлении своих чувств. У Пака с контролем всё на высшем уровне: он показывает только то, что сам хочет, не давая никому прочесть себя, создаёт идеальный имидж так, что не придерёшься. С макнэ всё сложнее, ведь тот так и не научился такому трудному искусству: любая его эмоция тут же проскальзывает на лице и языке тела; он открытая книга для любого — пожалуйста, листай хоть каждый день. А с тех недавних пор, как они с Чимином, наконец, решили быть вместе, контролировать себя Чонгуку становится всё труднее и труднее с каждым разом. Вроде бы всё должно быть наоборот — Пак добровольно выбрал его, проигнорировал множество потенциальных ухажёров, не раз доказывал, что Чон для него важнее всех, однако этот грёбанный червячок сомнений всё ещё живёт в младшем, который время от времени твердит ему, что Чимин в любой момент может уйти и бросить его. Ну, а почему бы и нет? Пак богичен: талантливый, добрый и заботливый ко всем вокруг, стафф его обожает, фанаты боготворят. И он даже не говорит о его харизме, которая льётся через край и захватывает любого на своём пути — от простых прохожих на улице до звёзд мирового масштаба, когда они посещают различные премии. Его хён красив, сексуален и уверен в себе, и на него облизывается пол-индустрии. — Потише, — шепчет ему на ухо Намджун сбоку и толкает в сторону, потому что не всем хватает места уместиться на сцене для группового фото. Чонгук моргает пару раз и с привычной обречённостью осознаёт, что снова прожигает дыру в Паке, который сейчас мило общается с Вонхо из Monsta X. И нет, в этом нет ничего такого, потому что общение между айдолами — нормальное явление, тем более что давно известно: Чимин — социальная бабочка, и в дружеских отношениях почти с каждым из музыкальной индустрии. Только вот его напрягает Вонхо — тот стоит слишком близко, смеётся слишком громко, а его рука в опасной близости от талии Чимина. А ещё тот накаченный, сильный и привлекательный — не зря каждое выступление группы заканчивается его голым торсом. А хёну будто всё равно, он продолжает рассказывать, по-видимому, что-то смешное тому на ухо, показывая миру свои глаза-щёлочки и время от времени откидывая голову назад в своей излюбленной манере смеха. Чон титаническим усилием воли буквально отдирает свой взгляд от парочки и играет желваками, жмясь к Хосоку и чувствуя стальную хватку Намджуна на плече. Тот больше ничего не говорит, но этот жест означает то же, что и всегда: расслабься и не пались. У Чонгука проблемы, и он мужественно это признал ещё в самом начале. Он жуткий собственник, и готов рвать, метать и махаться кулаками, если кто-то косо смотрит в сторону его парня дольше приличного времени. И может, дело всё в том, что это его первые настоящие и серьёзные отношения, или может, у него просто комплекс неполноценности, где он в каждом видит потенциальную угрозу и считает себя недостаточным, но факт есть — у него проблемы. Раньше было хуже — тогда, когда они возвращались с мероприятий, Чонгук устраивал истерики, едва они захлопывали двери машины, пытаясь диктовать старшему условия и ставя ультиматумы. Нередко это почти заканчивалось насилием — от упёртости и непрошибаемости Чимина хотелось лезть на стену и выть на луну, и импульсивный Чонгук грубо брал того за плечи и встряхивал хорошенько, чтобы смысл его слов, наконец, до того доходил. Хорошим это не заканчивалось никогда. Злой Пак — явление страшное. А такие выкидоны Чонгука его не просто злили, он будто с цепи срывался. Больно хватал за подбородок и цедил ядовитые слова прямо в губы, сжимал запястья почти до синяков и потом мог не общаться и игнорировать неделями. И для Чона, который зависим от присутствия и внимания хёна, такой вид наказания был самым страшным. Им понадобилось довольно много времени, чтобы свыкнуться с непростыми характерами друг друга. Чонгук пытался обуздать свою ревность, которая мешала ему в полной мере наслаждаться отношениями с таким давно желаемым парнем, пытался душить собственнические порывы и не притягивать Чимина к себе каждый раз, жестко впиваясь в губы, чтобы показать всем, что эта секс-бомба — его и только его. Пак тоже боролся со своими демонами: пытался не срываться на младшем за свои косяки и неудачи, старался посвящать того в свои тёмные мысли, когда на него вдруг снова находил приступ замкнутости в себе. Эти отношения в какой-то мере помогают обоим открыть что-то новое в себе, помогают разложить по полочкам собственные страхи и надежды, и теперь они знают наверняка, что, несмотря ни на что, в их жизнях есть, по крайней мере, один человек, который поможет не захлебнуться в вязком болоте чёрных мыслей. Чон мысленно считает — восемь минут тридцать пять секунд с тех пор, как он не смотрит в сторону Чимина — надо же, персональный рекорд. Обычно дольше пяти минут ему зайти не удаётся. Когда он всё же не выдерживает и вновь оборачивается на Пака, то буквально чувствует, как крошатся собственные зубы друг о друга, потому что рука Вонхо обхватывает миниатюрного Чимина за плечи и прижимает к себе. Чонгук научился неплохо читать хёна. Неплохо, но иногда всё же недостаточно. Однако его скудных познаний хватает, чтобы уловить в позе его тела некое недовольство. Для тех, кто не знает Пака хорошо, может показаться, что того всё устраивает, но младший видит, как он улыбается — и искренности там мало, а тело бунтует против такого тесного физического контакта. Чимин далеко не розовая феечка, которую надо всегда спасать и защищать, он сам в нужный момент доходчиво даст любому понять, что его не устраивает. И он не раз объяснял Чону, что не нуждается в его рыцарских замашках, и что это его наоборот злит и раздражает. И брюнет пытался и пытается до сих пор подавить в себе порыв броситься махать кулаками в сторону любого, кто приносит хоть какой-то дискомфорт его парню. Вот и сейчас — Чонгук знает, что, если Вонхо перейдёт невидимую черту Пака, тот сразу наглядно покажет, что его это напрягает, однако не может наблюдать за этой сценой. Он вырывается из захвата Намджуна и уверенно направляется в сторону парочки, игнорируя шиканье лидера позади. Макнэ вспыльчивый парень, окей? Тем более, когда дело касается Чимина. Чон ещё не до конца потерял контроль, поэтому предварительно всё же кланяется Вонхо ради приличия, и, когда тот отвечает ему кивком головы, даже не думая отпускать блондина, что-то внутри младшего рвётся. — Намджун-хён нас зовёт, — цедит он сквозь сжатые зубы, умоляя себя не сорваться прямо тут и не вмазать этому здоровяку. Затем крепко берёт Пака чуть выше запястья и тянет на себя. — Пошли. Чимин стреляет в него глазами и сразу чует настроение парня. Он чуть сводит брови и инстинктивно складывает руки на груди в защитном жесте, заставляя Чона безвольно опустить собственную руку. Он переводит взгляд на камеру перед ними и безмятежно улыбается, не глядя на парней с двух сторон от него — один из которых готов взорваться от любого неаккуратного движения, а второй — находящийся в блаженном неведении. — Нас будут снимать ещё минут десять, — говорит он в итоге, не глядя на младшего и придвигаясь ближе к Вонхо. — Я тут побуду, пообщаюсь, — наконец, он тяжело смотрит на Чонгука, передавая одним взглядом то, как недоволен поведением своего парня прямо сейчас. Чимин терпеть не может, когда к нему относятся, как к вещи. Когда думают, что могут иметь его, будто он безвольная кукла. И тут парадокс — он любит Чонгука, правда, он первый предложил им вывести их отношения на новый уровень, однако Чон — именно тот, кто заставляет блондина чувствовать себя чьей-то собственностью острее всего. Именно с ним он испытывает такое моральное удушье, что иногда требуется пара дней без Чона, чтобы прийти в себя и вновь нормально общаться с ним. — Будет странно выглядеть, что на групповом фото ты будешь стоять с другой группой, — Чонгук буквально через силу заставляет себя не закинуть хёна на плечо и не унести отсюда. — Не поймите неправильно, — он пытается улыбнуться Вонхо, но выходит оскал, на что тот непонимающе переводит взгляд с одного парня на другого, — но, Чимин, пошли со мной. — Чимин-хён, — ледяным тоном произносит блондин и дарит милую улыбку парню с другой группы, после поворачиваясь к младшему. В глазах Пака отражается тот самый тихий гнев, от которого у Чона каждый раз мурашки по коже. Вроде бы они вместе уже не один год, а он всё равно побаивается собственного парня время от времени, тем более, когда тот бросается такими взглядами. Он знает, что вся эта ситуация ему ещё аукнется, и чувствует озноб вперемешку с предвкушением. Обычный микс эмоций рядом с Чимином. — Иди, тебе Сокджин-хён машет, — равнодушно кивает в сторону Пак и возвращается к разговору с Вонхо, будто ничего и не было. Лицо Чонгука позорно краснеет, и он неловко плетётся на своё место, ловя взгляды парней: от осуждающих до жалостливых, и его тошнит от каждого из них. После премии они, как всегда, едут в одной машине вместе с Хосок-хёном, и в салоне царит такая звенящая тишина, что последний неловко ёрзает на сидении и переводит взгляд с Чонгука на Чимина и обратно, однако молчит, вновь утыкаясь в собственный телефон и решая послушать музыку в наушниках. Лезть в дела этих двоих — себе же дороже. Чон сидит около окна и копается в собственной камере, время от времени бросая взгляд в противоположную сторону, где старший задумчиво смотрит в окно на пролетающие мимо пейзажи. Нарушать тишину он не собирается, как и извиняться, потому что в этот раз он не был виноват. Вот в предыдущие тридцать три — возможно, но сегодня он не сделал ничего дурного. Он просто хотел ощущать своего парня рядом с собой, что — это неправильно? Поэтому пускай Пак довольствуется звуком приглушённых разговоров водителя и менеджера с передних мест. Когда они, наконец, добираются до общежития, Чонгук первый выходит из машины и даже не ждёт Чимина, тут же прошмыгивая внутрь. Если тот собирается так по-детски дуться — флаг ему в руки. Чон устал от этого дерьма. Забудьте, он соврал — он не устал от этого дерьма. После премии Чимин всерьёз устроил ему бойкот, игнорируя уже пятый день подряд и лишь здороваясь и перебрасываясь фразами по необходимости. И выглядит при этом совершенно обычно — ни зол, ни раздражён, ни обижен — всё как всегда. Поэтому у Чонгука в связи с этим наступает та самая фаза, когда он становится буквально неуправляемым от отсутствия внимания со стороны Пака. Он огрызается почти на каждое слово хёнов и хореографов, игнорирует просьбы парней пойти в душ первыми, за ужином не принимает участия в общем разговоре и бычится, картинно отворачиваясь в другую сторону и жуя свой салат, когда к нему кто-то обращается. Одним словом — снова истерит в своём стиле. Ну, хоть спасибо, что не кричит на всё общежитие и не пинает вещи, как это было чуть раньше, когда контролировать себя он не мог от слова «совсем», и сходил с ума от того, что Чимин не давал ему того, что он хотел. Когда в очередной раз после тяжкой тренировки Чонгука отчитывают за невнимательность и медлительность движений, тот замыкает, резко поднимается с пола и выходит из зала, громко хлопая дверью, вызывая вздохи парней. Намджун подходит к тяжело дышащему Паку, который даже не взглянул на закидоны макнэ, и садится рядом с ним, кладя руку на коленку. — Чимин-а, успокой его, а? Сколько это уже может продолжаться? Он срывает все наши тренировки, — парень понимает, что между этими двумя опять какие-то недомолвки, однако это уже сказывается на всей группе, а не только на них, значит, нужно что-то делать. — Он уже большой мальчик, побесится и успокоится, я ему не мамочка, — спокойно отзывается блондин и снимает кепку, проводя пятернёй по мокрым волосам и вновь её надевая. — А кто — папочка? — к ним подходит Тэхён и, несмотря на уставший вид, тот явно в настроении пошутить, играя бровями в сторону Чимина. — Ты знаешь, я обычно к вам не лезу, но Намджун-хён прав — это всех нас уже касается, — он садится на корточки рядом с блондином и ластится к нему, на что Пак слабо улыбается и запускает руку в его волосы, медленно их поглаживая. — Нужно напомнить ему про воспитание, ты его совсем разбаловал. У Чимина в голове весь оставшийся день крутятся последние слова Тэхёна. Неужели, он и правда настолько разбаловал Чонгука, что тот уже ни во что других не ставит, заботясь только о своих нуждах и чувствах? Неужели Пак был неправ, когда на протяжении стольких лет доказывал и показывал младшему, что тот — его мир и центр Вселенной? Видимо, нужно макнэ и правда напомнить про манеры, и выбить из него всю дурь — как в прямом, так и в переносном смысле, чтобы даже и думать больше не смел про то, чтобы показывать хёнам свой характер и срывать общие тренировки из-за собственной прихоти. А у Чонгука уже ломка. Хочется обнять хёна, зарыться ему в волосы и вдохнуть родной аромат, который наполняет жизнь смыслом и заставляет цветы внутри распускаться. Хочется поцеловать эти губы, испить его всего и пройтись языком по шее и вниз — к бусинам сосков и рёбрам, направляясь к центру наслаждения. Хочется его до позорного скулежа, но Чонгук держится, потому что всё ещё верит, что наказывают его ни за что. И потому что гордый до жути, и со своими железными принципами. Он не сдастся. Пускай Пак делает первый шаг, а Чон потерпит. Его выдержки хватает ещё на два дня. После тренировки он ловит Чимина почти около душевых и впечатывает в стену, тут же накрывая своим телом и просовывая бедро меж ног. Пак мокрый весь, потный и от него откровенно несёт, однако Чонгук дуреет от его запаха, как и всегда. С наклонностями наркомана он подаётся ниже и вдыхает местечко между шеей и плечом, после широко слизывая пот с его виска и чуть ли не мыча от наслаждения. Вкусно. Чимин позволяет младшему играться — чем бы дитя ни тешилось. Тот ведёт языком по виску с другой стороны и всё-таки стонет тихо на ухо, подаваясь бёдрами вперёд. Блондин уже чувствует его возбуждение — не слишком большое, но заметное, однако ничего не делает, так и стоя на месте истуканом и безэмоционально глядя на то, как макнэ мучается от желания и даже не замечает, что его хён вообще никак не реагирует. Чон быстро заводится. Да что вы вообще хотите — у него молодой, растущий, здоровый организм, а присутствие рядом любимого парня заставляет его тело вспыхивать быстрее обычного. Чимин привлекателен для него в любом виде — с макияжем и без, при параде и в обычной домашней одежде, только после душа и вот такой, как сейчас — потный и уставший. Его хочется до звёзд перед глазами, до сжимающихся пальцев на ногах в любых обстоятельствах. — Хён, — шепчет ему на ухо Чонгук, вновь толкаясь и желая получить необходимое трение. — Хён, хватит издеваться надо мной, — он ведёт руками по бесформенной худи и забирается под ткань, оглаживая бока своего парня трепетно, будто боясь, что тот растает, если неправильно к нему прикоснуться. — Я хочу тебя, я так хочу тебя, пожалуйста, — бессвязно говорит он, короткими ногтями царапая нежную, разгорячённую после энергичных танцев кожу, от которой чуть ли не пар идёт. Чимин всё-таки не монстр, он любит своего парня, однако тот не слушается его и всё равно ведёт себя, как хочет, хоть Пак и объяснял ему сто раз, что ему не нравится, когда тот при всех включает свои собственнические инстинкты. Тот должен понимать свои ошибки и извлекать из них уроки. Как и сейчас. А ещё и такое ужасное поведение в последние дни, отчего блондину становится стыдно перед хёнами и стаффом, будто он ответственен за младшего. В какой-то мере так и есть. — Ты бы давно уже мог иметь меня, не будь ты таким непослушным, — отвечает блондин и впутывает свои пальцы в растрёпанные локоны младшего. — Мог бы наслаждаться моими поцелуями и прикосновениями, и получать оргазмы, как и всегда, — он массирует кожу его головы и слегка улыбается, когда Чон льнёт к прикосновению, как бездомный щеночек. — Но вместо этого ты снова повёл себя некрасиво и выставил меня дураком перед Вонхо-хёном. — Дураком? — не понимает Чонгук. — Тот после твоей выходки стал задавать мне не самые приятные вопросы. Чонгук, — он резко хватает его за волосы и тянет к себе, чтобы их глаза оказались на одном уровне, — я тебя предупреждал, что такие выкидоны поощряться не будут. Не думаю, что ты достоин сейчас хоть чего-то с моей стороны, — он больно оттягивает его волосы, но Чон терпит и молчит, вглядываясь в строгий взгляд старшего. — Что ты позволяешь себе в эти дни, а? Какого чёрта так себя ведёшь и срываешь репетиции? Если у тебя со мной какие-то проблемы, не вываливай их на остальных, а разбирайся самостоятельно. А пока походи ещё без меня пару деньков или недель, а я… — Нет! — в панике выкрикивает Чон и прижимает обе руки хёна поверх его головы, когда тот собирается уже уйти. — Нет, хён, умоляю, мне… — он прерывается, и Пак заинтересованно дёргает бровями, побуждая того продолжать. Он всегда умеет добиваться своего. — Жаль, — в итоге выдыхает младший. Хоть ему и не жаль на деле ни черта, но если извинение заставит Чимина передумать, и он перестанет его игнорировать, то он скажет что угодно. Макнэ уже давно понял, что Пак вертит им как хочет, но ради него он готов подчиняться, потому что Чимин того стоит. Он стоит всего. — Прости меня, — склоняет голову набок Чон, строя милую моську, зная, как это влияет на хёна, и затем на пробу начинает тянуться вперёд и медленно, нежно накрывает губы парня своими, надеясь, что его простят, когда сказал лишь эти пару слов. И удовлетворённо выдыхает прямо тому в рот, когда Чимин расслабляется в его хватке и позволяет себя целовать — сначала целомудренно и медленно, после раскрывая рот и встречаясь с горячим, мокрым языком. Напор младшего настолько силён, что поначалу Пак даже не поспевает за ним — тот вылизывает его рот так отчаянно, с таким пылом и страстью, не давая тому ни времени, ни возможности подстроиться под ритм. Чонгук всё ещё крепко держит его руки наверху и подаётся пахом вперёд, не отрываясь от его губ ни на секунду и продолжая мычать от наслаждения. Чимин улыбается в поцелуй, потому что его малыш так долго терпел. У него совершенно нет никакой выдержки, и как бы Пак ни старался научить его этому, натренировать — всё без толку. Тот хочет всего и сразу, и от этого много упускает, ведь иногда ожидание стоит свеч. В большинстве случаев результаты просто поразительные. Чонгук отпускает руки блондина и тут же обхватывает его за шею, ведя языком по нижней губе и прикусывая её, оттягивая вниз и наслаждаясь, как она аппетитно набухает и краснеет. Из Пака вырывается смешок, когда он наблюдает, как тот завороженно следит за его губами, и дразняще облизывается, притягивая младшего за футболку к себе и вновь сталкиваясь зубами. Пак так охуенно целуется. Серьёзно, он становится лучше с каждым разом. Именно он научил Чонгука этому приятному искусству, раньше практикуясь при любом удобном случае и оттачивая мастерство младшего, подделывая его под свои собственные вкусы и предпочтения. В чём прелесть чистоты и девственности макнэ, так это в том, что Пак мог творить на нём, как на белоснежном холсте. Он учил Чонгука целоваться и доставлять ему наслаждение так, как ему того хотелось, не пытаясь переделать, как это было бы с уже искусными любовниками. А учитывая тот факт, что Чон любил угождать людям, а в особенности своему любимому хёну, то учился быстро и показывал потрясающие результаты. Именно поэтому Пак сейчас тает в объятьях брюнета, задыхаясь от пылкости и наслаждения, пока младший гладит его по волосам и доверчиво льнёт ближе, доставляя удовольствие обоим. В конечном итоге они отлипают друг от друга с пошлым чпоком так, что ниточка слюны тянется меж их губами. Чонгук сразу же слизывает её, в последний раз проходясь по опухшим губам хёна и довольно жмурясь. Оба дышат тяжело и размеренно, пытаясь восстановить дыхание и бешено стучащие сердца. Пак одёргивает толстовку и пятернёй зачёсывает волосы назад, вздыхая и косясь в сторону улыбающегося макнэ. В который раз он проигрывает ему. В который раз поддаётся невозможному очарованию и преданному взгляду, наступая на свои же принципы. Но как же приятно отдаться, как же приятно осчастливить парня простым согласием, поэтому всё равно уже, кто был прав, кто виноват. — Я сейчас в душ, — говорит Чимин и отступает на шаг, когда Чон по инерции подходит ближе, будто магнитом тянет. — Я с тобой, — тут же откликается младший и уже порывается снять мокрую футболку, когда старший закатывает глаза и возвращает ткань на место. — Нет, — твёрдо говорит он. — Мы так в жизни не помоемся нормально, — оба тут же вспоминают их прошлый совместный поход, и щёки Чона окрашиваются в красный от пошлых картинок того, как Чимин вдавливал его грудью в потное стекло и размашисто имел без остановки, пока тот задыхался от контраста ледяной плитки и горящих прикосновений. — После меня ты идёшь, и когда посушишь волосы, спускайся вниз, прокатимся до отеля. — Ты, — Чонгук глухо сглатывает, потому что знает, что это означает, — снял номер? — Нам нужно выпустить пар, — буднично подтверждает блондин, разворачиваясь и не видя реакции младшего. «А лично тебе преподать урок воспитания», — мысленно добавляет Чимин. Макнэ всё же снимает футболку, потому что всё тело охватывает огнём от предвкушения. Если Пак снимает номер — значит, его ждёт фантастическая ночь, полная наслаждения и громких криков.

***

Чон знает этот отель. Чёрт возьми, они тут уже не в первый, и даже не во второй раз. Суммы, что отдаёт Чимин за номера, немаленькие, однако он платит не за саму комнату, а, скорее, за конфиденциальность. А ради этого и возможности наслаждаться друг другом так, как хочется, можно и раскошелиться. Пока Пак закрывает двери на замок и кладёт ключ-карту и небольшую сумку на тумбочку, Чонгук уже запрыгивает на королевских размеров кровать и с удовлетворённым вздохом распластывается на ней в форме звезды, прикрывая глаза и улыбаясь. — Ка-а-айф, — протягивает он, и Чимин не может не умилиться этой картине, снимая кепку и ложась рядом с младшим, упираясь взглядом в потолок. — Почему у нас в общежитии нет таких кроватей? — Потому что она просто не влезет в комнату? — предполагает блондин, тоже закрывая глаза и утопая в мягкости матраца. Вскоре он не чувствует тепла рядом, а потом его придавливают и устраиваются сверху. Чонгук кладёт подбородок на грудь хёна и смотрит влюблённо, снизу вверх, будто Пак — предел всех его мечтаний. Хотя, скорее всего, так и есть. Сколько времени прошло, а сама мысль о том, что Чимин — его парень, всё ещё не укладывается в голове. За что ему такое счастье? Что такого он сделал в прошлой жизни, что в этой хён ответил на его чувства взаимностью и выбрал его, несмотря на все «но»? А этих самых «но» было очень много. Чего стоит хотя бы самое начало их отношений, когда Чонгук, хоть и признался в чувствах первым, боялся любой реакции окружающих на его неверный взгляд в сторону Пака. Сколько истерик, драм и расставаний старший терпел от него, раз за разом уговаривая Чона успокоиться и глубоко дышать. Сколько безосновательных обвинений выслушал, сколько упрёков и «тебе всё равно на меня, да? Почему тебя вообще ничего не волнует, почему ты никак не реагируешь?». Просто реакция у них выражается по-разному: Чонгук на деле куда эмоциональнее хёна, он кричит и топает ногами от несправедливости, в то время как Чимин молча впитывает всё в себя и кричит скорее изнутри, чтобы никого не обременять. Но одно оставалось неизменным: несмотря на все казусы и обстоятельства, несмотря на все трудности и преграды Пак всегда был рядом, и его присутствие младший чувствует, даже когда тот от него далеко. Чон приподнимается и целует блондина в нос, а затем и в губы, пока тот всё ещё улыбается с закрытыми глазами. Что за ангел. — Я люблю тебя, — говорит Чонгук, и сердце щемит от переполняющих его каждый день чувств. Как можно столько лет жить с человеком бок о бок, видеть его каждый день, знать каждую его привычку и всё равно не уставать? Всё равно хотеть ещё и больше? Всё равно раскрывать всё новые и новые поразительные вещи о нём? — Больше всего на свете люблю, Чимин. Его нечасто прорывает на такие откровения, потому что всё ещё стыдно немного говорить о своих чувствах напрямую, ещё и хёну, которого он смущается до сих пор. Но иногда молчать становится невыносимо, и ему кажется, что он лопнет, если не признается в который раз. Поэтому он так боится потерять Чимина: потому что тот — лучшее, что случалось в его жизни. Он делает его таким счастливым, заставляет чувствовать так много всего, заставляет его жить, в конце концов. Поэтому он так капризно себя ведёт — потому что хочет постоянного, неограниченного внимания хёна, который бы смотрел только на него. Потому что даже такими способами, он всё равно привлекает внимание Пака, и тот думает о нём. Чимин, наконец, открывает глаза и тепло смотрит на мальчишку на нём. Тот такой открытый перед ним, такой родной и такой его, что блондин захлёбывается в нежности. Чон такой многогранный, такой разный, и Чимин принимает его любого, хоть и ругается нередко. — Малыш, — шепчет Пак и целует его сладко-сладко, так, что можно почувствовать эту сладость на языке, если постараться. — Мой маленький мальчик. Чонгук хнычет, потому что никогда не признается вслух, но в глубине души он обожает, когда старший называет его так. Но только он и никто другой. Потому что у Пака это выходит с такой любовью и обожанием, что Чон даже не задумывается, что это звучит глупо или не по-мужски. Что вообще за дурацкие стереотипы? — На эти пять дней у нас не запланировано никаких мероприятий и съёмок, да? — с трудом отлипая от вкуснейших губ младшего, спрашивает Пак, и брюнет на нём призадумывается. — Вроде бы нет, — он укладывает голову на грудь старшего и счастливо вздыхает, чувствуя поглаживание по пояснице. — А почему ты… — догадка озаряет его, подобно молнии, и он замирает, широко распахивая глаза. Сердце на мгновение останавливается, после чего начинает стучать с тройной силой. Пак чувствует это и улыбается, пробираясь прохладными пальцами под льняную футболку и мягко ведя подушечками по тёплой, приятной коже. Лестно чувствовать от своего парня такой отклик на ещё даже не озвученные слова. — Хочешь? — вместо этого интересуется блондин, задирая ткань всё выше, и Чон начинает дрожать. — Хочу. Это у них вместо зелёного света. Одним слитым движением Чимин переворачивает их местами и оказывается сверху, любуясь прекрасным видом распластанного мальчика на белоснежном покрывале, всего красного и растрёпанного, такого готового для любой его затеи. Старший наклоняется и вновь дарит целомудренный поцелуй, одновременно избавляясь от его футболки и открывая вид на подтянутую грудь, крепкий живот с едва виднеющимися очертаниями кубиков пресса и тонкую, прекрасную талию. — Вах, Чонгук, — восхищённо шепчет Чимин, каждый раз поражаясь тому, как этот парень может быть реальным. Он смотрит вниз и любовно оглаживает каждый открывшийся участок кожи, направляясь всё ниже и уже прихватывая кромку спортивных штанов. Чон приподнимается немного, и старший стягивает с него ткань вместе с боксерами, кидая всё это куда-то на пол и облизываясь, наслаждаясь потрясающим видом его нагого парня, дурея от мысли, что вот это совершенство — его. Аккуратный розовый член Чонгука уже слегка возбуждён, и на его теле нет ни волосинки, спасибо чуть ли не каждодневным процедурам, потому что к-поп индустрия отчего-то помешана на безволосых айдолах. Макнэ гладкий везде: что живот, что пах, даже подмышки — так их тщательно всех вылизывают. Младший вспыхивает от такого откровенного положения и пылающего взгляда блондина, и смущённо сводит ноги, закрывая лицо руками. Сколько раз они уже видели друг друга голыми, сколько раз занимались любовью, сколько раз открывались друг перед другом в самых разных позах, и всё равно он каждый раз краснеет. — Так нечестно, — глухо говорит он в ладошки, чувствуя прикосновения к своим бёдрам и коленкам, противясь, когда их пытаются развести в стороны. — Ты всё ещё полностью одет, мне неудобно. Пак быстро снимает с себя футболку и тут же разводит ослабевшие колени, располагаясь между ними и ложась на парня сверху. Контакт кожи о кожу заставляет Чона замычать от удовольствия, и он по-собственнически оглаживает спину, руки и плечи Чимина, спускаясь вниз и залезая под джинсы, сжимая упругие половинки и толкаясь наверх, тут же ловя губы блондина своими. Чимин через распластанного Чонгука тянется к тумбочке, открывая дверцу и удовлетворённо мыча, видя заботливо подготовленную бутылочку смазки. — Догадливые, — пыхтит снизу брюнет и усмехается. — Я и правда надеюсь, что стены тут такие толстые, как ты думаешь. — Даже если и нет, те деньги, что я плачу, завяжут им языки. Никому из нас проблемы не нужны, — старший вытаскивает баночку и рулон презервативов, в этот раз уже откровенно забавляясь. — Я боюсь спросить, за кого они нас принимают, — он берет их в руки и садится на бедра Чона, с улыбкой заставляя рулон раскрыться, предъявляя штук пятнадцать. — Как жаль, что они нам даже не понадобятся, — без какого-либо сожаления говорит макнэ, чуть ёрзая под весом хёна и красноречиво смотря на него из-под ресниц. Чимин проходится своим пахом по возбуждённой плоти парня, и контраст грубой ткани и чувствительной кожи заставляет того резко втянуть воздух и покрыться мурашками. Они не настолько глупы и безответственны, чтобы заниматься сексом без резинки, однако учитывая их положение и то, что за их здоровьем пристально следят каждый день, медицинские осмотры проводятся каждые две недели. Оба парня никогда не подвергнут друг друга такому риску, поэтому позволяют себе полностью отдаться только когда на все сто уверены, что они чисты. Как сегодня. Их осматривали два дня назад, и сейчас Чонгук открыто намекает, что в этот раз хочет почувствовать своего парня без каких-либо преград, и одна только мысль об узком, обжигающем нутре брюнета заставляет старшего терять голову. Когда они только начинали свой сексуальный путь и раскрывались друг перед другом, обнажая свои желания и предпочтения, было много экспериментов. Учитывая габариты парней, логичным было решение о том, чтобы именно младший побыл активом. Их первый раз был очень неловким и смущающим, потому что опыта практически не было, а опозориться друг перед другом не хотелось. Благо, терпение и любовь побуждали их не сдаваться и пробовать дальше, находя общий ритм и приспосабливаясь. Почти сразу оба парня поняли, что актив из Чона никакой. Мало того, что тот хорошо, если продержится минут семь, всё время боялся раздавить хёна или сделать ему больно или неприятно. К тому же у него отсутствовала какая-либо фантазия, когда он был в этой позиции. Именно поэтому чуть позже они решили поменяться ролями, и тут оба оказались приятно удивлены: выдержка у Чимина, оказывается, просто потрясающая, он ведёт искусно, и половой акт с ним похож на безумный танец, предугадать развитие событий которого практически невозможно. И ещё ему определённо шло иметь в своих руках полный контроль над телом, чувствами и мыслями Чонгука, и он вертел им, как хотел. Чонгук же был удивлён не меньше, и узнал о себе много нового благодаря этой смене: оказывается, он куда больше любил принимать, чем отдавать. Чимин изобретателен, он каждый раз пробует что-то новое, и именно благодаря этому оба могли наслаждаться процессом с куда большим удовольствием. — Ну-ка, переворачивайся, — говорит Пак, и как только Чонгук поспешно выполняет поручение, блондин не удерживается и шлёпает его по правой ягодице, вырывая удивлённый выкрик младшего. — Такая пружинистая, — он проделывает то же самое с его левым полушарием и любуется неярким красным отпечатком собственной ладони. — Была бы моя воля, всего бы тебя отшлёпал и искусал. Макнэ стонет и разводит ноги, потому что сам хочет этого до судороги в животе. Чимин в совершенстве владеет искусством приносить приятную боль, не переходя черту, однако понимает, что им нельзя. Потому что их тела каждый день видят стилисты и гримёры, и любой след или царапинка поддаётся пытливому расспросу: откуда это взялось, почему такие неосторожные, как теперь это замазывать, за что вы делаете нашу работу ещё сложнее. Чон даже не может оставить банальный засос на шее своего парня, напоминание о том, что Чимин — его, и пускай тот будет его ругать потом за это. — Ой, а что это там такое? — вдруг отвлекается блондин и вновь тянется к тумбочке, вытаскивая из глубины металлические наручники с ключом и удивлённо присвистывая. — Серьёзно?! Чонгук тоже поворачивается, однако на этот предмет атрибутики реагирует с меньшим энтузиазмом. Чимин тем временем закусывает губу и вертит наручники в руках, проверяя: фиксирует их и открывает ключом, чтобы всё работало, испытывает, как они ощущаются на коже, не слишком ли натирают кольца, насколько они прочные. — Руки вверх, — приказывает он Чону и когда видит, что тот не спешит выполнять указание, приподнимает брови и укладывается младшему на спину, опаляя ухо горячим дыханием: — Решил снова зубки показать? Я-то сейчас без проблем смогу остановиться и вместо приятного времяпровождения улечься посмотреть какой-нибудь фильм, но вот ты-то не вытерпишь. — Я не смогу к тебе прикасаться, — медленно в итоге говорит Чонгук и жуёт нижнюю губу. — А ты знаешь, что я всегда хочу тебя чувствовать и трогать. Снова эгоистичные желания. — Как хочешь, — Пак встаёт с его спины и разворачивается, чтобы найти брошенную куда-то футболку, однако брюнет тут же послушно вытягивает руки вперёд и поворачивает голову, смотря на него с явной мольбой во взгляде. — Хорошо-хорошо, я сделаю это, вот, — он выгибается дугой, демонстрируя красивые линии мышц. — Я весь в твоём распоряжении, пожалуйста, делай со мной, что хочешь, я хочу тебя, не могу больше, — он отворачивается и прячет красное лицо в покрывале, потому что звучит так отчаянно. Пак улыбается и возвращается на место, удовлетворённо проводя ногтями по спине парня. Как итог: Чонгук лежит на животе, пока его руки вытянуты вперёд и намертво скреплены наручниками к изголовью кровати. Неудобно немного, и руки уже начинают неметь, хотя он в такой позе находится от силы минут пять. В это время старший полностью избавляется от всей своей одежды и сидит в ногах младшего, наслаждаясь потрясающей эстетикой перед ним. Мышцы Чонгука красиво напряжены, он весь вытянут, как струна, и покорный перед ним, не имея возможности даже повернуться или пошевелиться по собственному желанию. Делай, что хочешь. А Чимин хочет многого, хочет всего и сразу, хочет сделать младшему так приятно, как никогда, чтобы он забыл о неудобном положении, о том, что фактически обездвижен. Чёрт, он хочет, чтобы тот о собственном имени забыл — потерялся, забылся, чтобы хотел ещё, ещё, ещё. И чтобы только Пак мог дать ему это. Блондин облизывается и целует напряжённого парня в щеку, проводя ладошками по плечам и умело их массируя так, что тот понемногу начинает расслабляться. Пак ведёт цепочкой поцелуев по его шее и вниз, вдоль позвоночника, по лопаткам, облизывая ямочки прямо над ягодицами и шумно дыша на самое ценное и вкусное. Чон чувствует его дыхание и ёрзает, уже ненавидя своё положение и то, что не может зарыться пальцами в волосы хёна и направить его вниз, ближе. Он судорожно вздыхает и предчувствует прикосновение пальцев к заветному местечку, однако вместо этого удивлённо стонет, когда Пак бережно разводит его ягодицы и целует прямо в розовое колечко ануса. — Х-хён? Ты чт-то… — ему так и не удаётся задать вопрос, потому что он выгибается дугой, дёргая наручниками и измученно всхлипывая, когда чувствует мокрый и горячий язык на своём входе. Чимину приходится по душе такая реакция, и он предвкушающе улыбается, устраиваясь поудобнее перед задом младшего и придерживая его за бедра, чтобы открыть себе лучший доступ. Он широким мазком языка проходится по расщелине и еле сдерживается, чтобы не взяться за собственное возбуждение, потому что звуки, что издаёт брюнет, посылают импульсы прямиком в его пах. Чимин кружит вокруг колечка мышц, а затем плавно толкается внутрь, практически носом зарываясь в его ягодицы и начиная вылизывать его вход. Младший дёргается и подаётся бёдрами навстречу, и Пак поддаётся, трахая его своим языком усердно, не жалея сил. Он дышит через нос и старается не отстраняться ни на секунду, ритмично вылизывая его изнутри, используя жалобные стоны парня как подпитку. — Ч-чёрт, Чим-мин, ах! М-м-м, пож-жалуйста, — Чон разводит колени ещё шире, подаваясь назад и одновременно стараясь потереться о покрывало под ним, чтобы получить хоть что-то, хоть какое-то трение, ведь член уже прилип к животу и сочится смазкой, требуя немедленного к себе внимания. У Пака язык уже онемел, слюна стекает по подбородку прямо на одеяло, и всё это так грязно и порочно, но он не может остановиться, поэтому лишь сжимает ягодицы младшего, разводит их по максимуму и с новой силой вгрызается в его зад, поедая, как изголодавшийся по добыче зверь. Они нечасто так забавляются, и на то есть свои причины: либо банальное отсутствие времени, либо протесты Чонгука (так как тот жутко смущается), либо отсутствие нужного запала. Но сейчас у Чона нет права выбора, и ему остаётся только растекаться по постели, дёргаться на месте, желая вырвать руки из стального захвата, да умирать медленно от того, как же, на самом деле, охуенно Пак его трахает языком. — Я н-не могу б-больше, — выдавливает из себя младший, когда становится уже больно от того, насколько его член напряжён. Ему требуется разрядка, иначе он просто взорвётся. Чимин, дьявол эдакий, отрывается, наконец, от восхитительной задницы своего парня и напоследок прикусывает всё же его половинку, коротко рыкая. Чонгук поворачивает голову назад и расфокусированным влажным взглядом смотрит на Пака, который вытирает губы ладонью и переводит дыхание. Вид у того абсолютно греховный: губы настолько распухшие и красные, что прямо сейчас можно сниматься в фильмах взрослого содержания, взгляд горит маньячным блеском. — Мы только начали, — он подходит к изголовью и берёт ключи с тумбочки. — Сейчас я тебя освобожу, и ты перевернёшься на спину, после чего снова окажешься в наручниках. Мне понравилось с тобой играть, — Пак выполняет обещанное и ведёт руками по всему телу младшего, потому что ему нравится его трогать и ласкать. — Какой ты у меня красивый, Чонгук-и, невероятно. — Хён! — ноет он и подаётся вперёд, дергаясь и проклиная то, как его руки вновь зафиксированы у него над головой так, что он не может прикоснуться к своему парню и хотя бы притянуть того для поцелуя. Однако тот всё понимает и наклоняется сам, тут же оказываясь в плену нетерпеливого рта брюнета, который жадно раскрывает его своим языком и толкается, превращая поцелуй в мокрое чавканье и причмокивание, будто пытаясь перебрать собственный вкус из уст старшего. Он тянется вперёд, в то время как блондин подаётся назад, и в итоге обессилено падает на подушку, дуясь и выпячивая нижнюю губу, когда Пак начинает смеяться. — Не думал, что буду так наслаждаться таким твоим положением, — говорит Чимин, царапая бока парня и ведя руками вниз, по животу и лобку, намеренно игнорируя налившийся член, и проходясь по бёдрам и икрам. — Так возбуждает. — А вот мне что-то не очень, — бурчит Чонгук, вновь ёрзая и дёргая за наручники, будто у него получится снести вместе с ними изголовье. — Хочу содрать их ко всем чертям и трогать тебя. — Ты и так всё время меня трогаешь, — улыбается блондин, укладываясь на крепкое тело сверху и ведя тазом, вырывая всхлип из-под него, и тут же перехватывает головку члена, не давая Чону потереться об него сильнее. — Не так быстро. — Хён, пр-рошу, дай мне кончить, — канючит брюнет из-за того, что его оргазм так жестоко оттягивают. — Хочешь кончить, даже не дав мне побыть в тебе? — в шутку дуется Чимин. — Поверь, я кончу и во второй, и в третий раз, у меня на тебя всегда встаёт, — Чон пытается дышать глубоко и ровно, чтобы хоть немного остыть, потому что его орган пульсирует в руке старшего. — И то верно, — говорит Пак и спускается ниже так, что оказывается лицом на уровне паха брюнета. — Но я всё ещё не забыл твоё поведение на премии, — он выпускает член из руки и дует на головку, отчего Чонгук шипит и поджимает пальцы на ногах, потому что сейчас он — один сплошной оголённый нерв. — Ты мне, — младший стонет, когда головки касается горячий язык его парня, — это до конца жизни будешь нап-помин… ах! — он мычит и откидывает голову назад, крепко зажмуриваясь, когда Чимин натренированным движением берёт на всю длину так, что головка достаёт ему до горла. За что ему всё это? Почему Пак такой невозможный, такой невероятный? Чонгук с ним теряет все крохи самоконтроля, охотно поддаётся, охотно проигрывает в любой затеянной старшим игре, потому что никогда ещё проигрыш не бывает таким сладким. — И твои истерики эти последние дни я тоже прекрасно помню, не волнуйся. Вот, сейчас как раз ты и поймёшь, почему вести себя так больше не стоит, если не хочешь больше так мучиться. Комнату заполняют чавкающие звуки и скулёж Чонгука, который физически не может молчать от того удовольствия, что Чимин дарит ему своим ртом, языком и зубами. Тот знает его слишком хорошо; знает, как он любит, что нужно сделать, чтобы свести его с ума за пару минут — ведь они узнавали это вместе. Блондин в последний раз широко проводит языком по всей внушительной длине и вновь крепко сжимает основание, заставляя Чонгука полноценно выкрикнуть от разочарования и неудовлетворённости. Он весь дрожит, потому что оргазм так чертовски близко — но в то же время так далеко, ведь блондин полностью его контролирует. — Я сейчас умру, — жалуется измотанный, мокрый брюнет под ним, который смаргивает влагу с глаз и беспрестанно дёргает наручниками в попытке вырваться. — Ес-сли ты н-не… — он не может произнести предложение до конца и подаётся пахом наверх, трахая воздух, потому что невозможно. Пак всё ещё пытается тренировать его выдержку, всё ещё наказывает его своими изощрёнными, жестокими способами, ведь знает же, какой Чонгук нетерпеливый, как не может ждать, как хочет всё сразу. — Ты молодец, Чонгук-а, — успокаивающе говорит ему блондин, свободной рукой зачёсывая мокрую чёлку назад и мягко оглаживая щёки и шею. — Всё ещё держишься, хотя я столько всего с тобой уже сделал, — Чон пытается толкаться в кулак, но Пак непреклонен, удерживая его на месте. — Пару месяцев назад ты бы уже кончил лишь от того, как я трахал тебя языком, а сейчас только посмотри на себя. Я горжусь тобой, малыш. Ещё немного, ага? Брюнет не слышит слов старшего, потому что единственная мысль, стучащая в его голове это: «господи, дай мне кончить, я сейчас сдохну от перевозбуждения, я сейчас точно грохнусь в обморок». Он находится где-то на границе между мирами, поэтому даже не ощущает, как в него толкаются пальцами на пробу пару раз и пристраиваются ко входу. Такое невменяемое полуобморочное состояние могло бы не на шутку встревожить его, если бы это было впервые. Но такое далеко не впервые — Чимину в кайф доводить его. А Чонгук просто тестирует лимиты собственного тела, поражаясь, на что ещё человеческий организм может быть способен. Он приходит в себя только когда член Чимина проходится по простате и начинает тягуче медленно, но в то же время отточенными движениями попадать точно по этой точке, находя идеальный угол проникновения. Чонгука аж подбрасывает на кровати, и только крепкая хватка наручников не даёт ему свалиться. От такого положения он сходит с ума, потому что до чесотки хочется ухватиться за старшего и принимать всё, что ему дают. А сейчас он только надрывает горло, бессвязно крича что-то нечленораздельное, потому что так плохохорошо ему бывает только с Паком. Чимин не отрывает взгляда от младшего, трахая его чувственно и чертовски медленно, будто испытывая терпение обоих. Толчки его нереально глубокие, и Чон отворачивает голову в сторону и всё же позволяет себе всхлипнуть и проронить пару слезинок, потому что не может, не бывает так. Его тело напряжено до предела, он чувствует сокращения собственных мышц, и член парня внутри проезжается по простате раз за разом, вырывая судорожные всхлипы и стоны. — П-пожал-лу… — он еле ворочает языком и смаргивает слёзы, потому что хватает от силы жалких пяти толчков, чтобы тело задрожало в предоргазме. Если старший сейчас опять не даст ему кончить, он точно отключится, он уверен. Но тот, видимо, решил, что с Чона достаточно, поэтому с тихим «давай» толкается в него особенно хорошо и едва дотрагивается до ствола, когда тот с измученным, пронзительным всхлипом кончает. Слёзы потоком катятся из глаз, и он не понимает, почему так. Горло охрипло от громких стонов, и только сейчас он понимает, что его руки невероятно затекли, понемногу отмирая и принося не самые приятные ощущения. Чимин делает последние толчки и со стоном выплескивается ему на живот и бёдра, дыша так, будто пробежал десять километров под палящим солнцем. Пару минут они просто приходят в себя и вновь начинают ощущать окружающий мир. Потихоньку возвращается зрение, а потом и слух. Ощущение собственных конечностей тоже приходит с опозданием, и Чонгук тихонечко стонет, на что Чимин тут же реагирует, беря ключ с тумбочки и расстёгивая наручники, бережно освобождая парня из захвата и целуя покрасневшие запястья и ладони, на которых остались следы от впившихся ногтей. — Ты потрясающий, — говорит блондин ему в руку, любовно оглаживая каждый след. — Такой молодец, всё выдержал, — брюнет пытается что-то сказать, но язык не слушается, а глаза нещадно слипаются, ведь такой подвиг потребовал всей его выдержки и сил, поэтому последнее, что он помнит, это прикосновение влажных салфеток к коже, а потом — темнота. Он просыпается, когда на тумбочке красным горят числа 04:18. Ему невероятно душно, отчего он сдёргивает с себя одеяло, о чем тут же жалеет: всё тело начинает бунтовать против такого простого действия. Руки и ноги ноют, поясница болит, и всё тело будто отяжелело раза в три. Удивительно, что, несмотря на каждодневные тренировки и сложнейшую хореографию, секс с Чимином разрушает его тело по-новому каждый раз. И как бы херово не было на следующий день, брюнет не может злиться, вместо этого по-глупому улыбаясь в темноту. Ведь такое с его телом творит его парень Чимин. — Чего улыбаешься? — раздаётся рядом, и Чон вздрагивает, даже не замечая, что с ним кто-то находится. Пак хмыкает на это и заботливо помогает младшему полностью избавиться от одеяла, чтобы остудить горящую кожу. — Я не чувствую своего тела, — делится ощущениями макнэ и пытается выглядеть недовольным и раздражённым, но чувствует взгляд блондина, отчего губы расползаются в предательской довольной улыбке. — Ты всю душу из меня высосал. И вытрахал напоследок. Только вот то, что кончить не давал — это, я скажу тебе, не круто. — Заслужил, — бросает Пак. — Ещё одна такая выходка или закидоны перед хёнами — я буду тебя трахать и душить, крепко держа член и не давая кончить, пока ты не вырубишься прямо во время процесса. И клянусь, это не будет так приятно, — но Чон отчего-то сомневается в этом, потому что неприятно с Чимином просто не бывает. Самое смешное, что Пак сам подкидывает брюнету всё новые и новые идеи, и тот, несмотря на то, что блондин всегда выполняет все свои обещания, делает так, как ему запрещают, и втайне ожидает своего следующего урока воспитания.