Чимин-хён

Милый. Это слово крутится и крутится в голове Чонгука, пока он смотрит на Чимина на огромном экране позади сцены, потому что хочет увидеть это лицо, каждое изменение в мимике и взмах ресницами в деталях. Сам же он стоит буквально в метрах пяти, но всё равно предпочитает смотреть на экран и улыбаться, как последний идиот. Он краем зрения улавливает хмыканье Сокджина, и как тот закатывает глаза на это дурацкое выражение лица макнэ, к которому все уже привыкли. После этого Чон пытается подавить улыбку, что упорно лезет на лицо, но в итоге сдаётся, умиляясь вместе с фанатами, когда Чимин решает сделать эгьё. Милый. В самом начале, ещё даже до дебюта, каждому из них дали определённый образ, которого они должны были придерживаться. И если года два после дебюта они ещё как-то пытались это делать, играя на публику свои заранее подготовленные роли, то потом поняли, что такое — не для них. Чимин изначально должен был быть эдаким «секси боем» из-за его отличного тела и коронного движения с поднятием майки. В общем-то, всем этот образ зашёл — фанаты были в восторге, да и сам Пак не жаловался. Но потом все ребята решили отойти от этих «образов» и начать вести себя так, как считали нужным. Чимин отчего-то сразу заделался милашкой. Ему действительно нравилось строить умилённые рожицы, выпячивать и без того пухлые губы, смотреть жалобно, с капелькой притворства и флирта, на одногруппников и фанатов, и вообще знать, что каждое его действие имеет эффект. И ещё какой. И хотя эффект должен был быть в основном на фанатов, вышло как-то так, что под него попадал Чонгук, раз за разом и без шанса на спасение. — Хосоки-хён обижает меня в эти дни, — дуется Чимин на камеру и обвинительно тычет пухленьким пальцем в сторону старшего, вырывая наигранно-возмущённые крики фанатов и смех самого Хосока. — Йа! — сквозь смех выдавливает Хоби. — Кто это тебя ещё обижает? А кто вчера единственный подождал тебя ночью, когда ты пошёл на нижние этажи, и вырубили свет? А? Хорошие дела сразу забываем, а как что-то плохое, то «Хосоки-хён плохой», — передразнивает он, и Пак смеётся звонко, откидываясь всем корпусом назад в излюбленной манере и отводя микрофон ото рта. На экране показывают Хоби, поэтому Чонгук теперь смотрит на реального Чимина в пару метрах от него, как тот продолжает смеяться и прикрывать лицо рукой, но глаза-щёлочки всё равно видны. Пак продолжает в шутку жаловаться фанатам на различных мемберов, а Чонгук глаз оторвать от него не может, улыбаясь от того, насколько же его хён очарователен от природы, даже не стараясь. Милый. На Чимине полосатая рубашка с длинными рукавами и белая футболка поверх, а на ногах свободные джинсы. На голове красуется тёмно-синяя кепка Polo Sport с американским флагом, и весь этот образ отчего-то делает хёна похожим на маленького мальчишку-проказника, который бегает ото всех по сцене и дурачится на потеху фанатам. Рукава рубашки слишком длинные и доходят почти до середины пальцев, и это кажется Чону безумно трогательным. Чимина хочется схватить в охапку и затискать до смерти, пока тот не начнёт задыхаться от щекотки и молить о пощаде, как он это всегда делает. Щекотка — одна из многих его слабостей, и Чонгук не хочет быть засранцем, но пользуется этим знанием каждый раз, когда хочет чего-то от Пака. Беспроигрышный вариант получить своё. Вдруг раздаётся оглушительный рёв, и макнэ даже не понимает ничего, инстинктивно разворачиваясь к огромному экрану, чтобы понять, что там такое показали, что вызвало столь бурную реакцию. Так как картинка отстаёт на пару секунд, Чонгук успевает увидеть самого себя, который влюблённым взглядом совершенно бесстыдно пялится на Чимина и по-глупому улыбается. В глазах у него разве что не сердечки взрываются, и это настолько очевидно, настолько не поддаётся сомнению, что ему остаётся только начать вытворять всякую чушь, чтобы отвести внимание от того, что было секундами ранее. Фанаты, может, и ведутся, но красноречивый взгляд Намджун-хёна так и кричит, что «поговорим за кулисами». Опять же, как всегда. На этом концерте Чимин в ударе, а ещё точно впал в детство, потому что носится по сцене, как угорелый, подшучивает над хёнами и макнэ и, в общем и целом, находится в очень игривом расположении духа, что не может не радовать. Весь предыдущий месяц из-за плотного расписания и мирового тура, а также концертов практически каждый день, все безумно устали и явно растратили даже остатки какого бы там ни было энтузиазма. Они любят выступать, правда, это не просто их работа и хлеб, но также и личная отдушина, энергетическая подпитка. Но когда отдаёшь всего себя тысячам каждый день, это тяжело. Это выматывает, и как бы ты ни старался, нужна хоть какая-то передышка и перезарядка. Моральная и физическая усталость не обошла стороной и Пака, который в последнее время ходил подавленный и притихший, и даже объятья и подбадривающие слова Чонгука не сильно помогали, хотя он и улыбался и благодарил того каждый раз за старания, целуя в щеку и засыпая практически мгновенно, стоило только коснуться головой подушки. Макнэ уставал не меньше, а может, даже и больше, но видеть Чимина таким — непривычно и неправильно. Тот должен смеяться своим звонким смехом, улыбаться и ластиться ко всем, а не ходить тенью, сразу же скрываясь у себя после обязательных дел. Чонгук уважает личное пространство хёна, понимая, что, несмотря на статус их отношений, каждому из них в любом случае нужно какое-то время «для себя». Чон тоже любит побыть в тишине и одиночестве, играя со своей камерой, в приставку, или просто залипая на различные видео в ютубе. Но совместное времяпровождение с Чимином нравится ему куда больше: как бы часто на интервью он ни заявлял, что любит одиночество, Пак всегда был исключением из его правил. Ради него он готов был изменить привычному порядку дел и делать то, что тот предложит. И если раньше Чимин в основном брал его с собой в походы и экскурсии, то после того, как они стали встречаться, это стало разбавляться крышесносными поцелуями, жаркими объятьями и чувственным сексом: будь он нежным, таким, что буквально растекаешься по постели, подставляясь под мягкие губы, или страстным, когда до срыва голоса, до побелевших костяшек и мольбы о большем. — Перед концертом наш Куки чуть не расплакался, когда узнал, что сегодня у нас солд-аут, — говорит Чимин в микрофон после очередного номера, и камера тут же находит Чонгука, который качает головой на эти слова, но всё же улыбается смущённо. Да, было такое дело, но не обязательно же теперь говорить это тысячам фанатов! — Давайте покажем ему, как сильно мы его любим, да? — предлагает он, и стадион сотрясают крики и аплодисменты. Многие считают, что Чонгук крепкий парень, который особо не показывает свои эмоции и предпочитает держать всё в себе. В какой-то степени это и так, но в последнее время он стал совсем уж эмоциональным — поэтому сейчас ему хватает одного лишь вида того, как восемьдесят тысяч Арми единодушно хлопают им, чтобы прослезиться и упасть перед ними на колени, беззвучно шевеля губами слова благодарности. Он никогда не привыкнет, к такому невозможно привыкнуть, и он и не хочет. Он не хочет принимать всё как должное, потому что это не так. Всё, что они сейчас имеют — настолько хрупкое, что одно неверное действие, и оно может исчезнуть, отчего такие моменты становятся еще более значимыми для него. Он хочет стараться ради любви фанатов, хочет выкладываться по полной, чтобы знать наверняка, что их успех — результат упорных трудов, а не фортуна или удача. Знаете, как это бывает — когда ты плачешь, а тебя пытаются успокоить, гладя по голове, обнимая или говоря нечто успокаивающее, и от этого ты начинаешь биться в истерике ещё больше. Сейчас с Чоном происходит то же самое — мемберы похлопывают его по плечу, по-доброму усмехаясь эмоциональности младшенького, Тэхён вообще старается поднять его с колен, а Юнги хрипит, что всё, мол, поплакал и хватит, им ещё концерт заканчивать. А когда он чувствует знакомое тело, прижимающееся сзади, и горячие руки, что обхватывают его со спины, то его просто кроет, и он зажмуривается до звездочек перед глазами и впервые всхлипывает. Чимин щекой прижимается к спине, а потом невесомо мажет губами по задней части шеи, заставляя подняться вслед за ним. И Чонгук повинуется, позволяя себя поднять и прижать к боку. Когда он, наконец, открывает глаза, шмыгая носом и глубоко вдыхая, чтобы успокоиться, Пак смотрит на него с тёплой и самой прекрасной улыбкой на лице и вытирает слёзы со щёк большим пальцем руки. Он ничего не говорит, но макнэ и не надо слов, потому что всё понятно по одному взгляду: поддержка, любовь, гордость за него, немое обещание всегда быть рядом. Сердце Чона, в котором и так слишком много любви к Чимину, расширяется до невероятных размеров, запоминая это мгновение и посылая его в сокровенное местечко в голове, которое заполнено моментами с хёном. После концерта Чонгук чувствует, будто из него высосали все силы. Ему определённо противопоказано плакать: после у него такое моральное истощение, что хочется просто сжаться в комочек и проспать сто лет. Будто его выжали досуха, не оставляя ни единой эмоции, которые слезами и потом остались там, на сцене. На контрасте, Чимин пышет энергией, впервые после длительного отрезка времени становясь похожим на себя прежнего: беззаботно шутит с парнями и стаффом, участвует в общих разговорах, строит планы на очередной город, куда они поедут. В отеле Чонгук практически закидывает в себя еду, и за рекордные десять минут управляется со всем, извиняясь и убегая к себе, мечтая быстрее принять душ и расслабиться. Сил нет даже фильм посмотреть — хочется просто полежать на мягкой кровати и отключить все мысли. Он как раз собирается выключить свет в номере, когда к нему стучатся, и, быстро взглянув на время, Чонгук открывает двери и видит в проеме Чимина, который смотрит слегка обеспокоенно, сразу же оглядывая всего макнэ с головы до пят. — Пустишь? — спрашивает, склонив голову в бок. Младший отходит в сторону, чтобы дать хёну зайти, и сам заходит следом, закрывая двери на замок. Пак оглядывается, потому что, хоть они остановились тут два дня назад, у него ещё не было возможности оценить номер Чонгука. Он видит расстеленную кровать и разворачивается: — Уже спать собрался? Чонгук от этих слов зевает и проходит мимо, взъерошивая волосы и плюхаясь на кровать с тяжелым вздохом, однако взгляд возвращается к парню. На Чимине короткие бежевые шорты и растянутая домашняя футболка, которая висит на нём, как на вешалке. На лице ни грамма макияжа, но даже так лицо его светится, хоть и под глазами залегли круги из-за усталости или недосыпа. А, может, и из-за того, и из-за другого. Русые волосы растрёпаны из-за частых поправлений, но Чон знает, что они всё такие же мягкие на ощупь. — Хотел, но теперь пришёл ты, — он хочет улыбнуться дерзко, но выходит только устало, и он снова зевает широко и звучно, потягиваясь. Чимин улыбается и садится на край кровати, тут же запуская руку во всё ещё влажные отросшие волосы макнэ, привычным жестом перебирая их и зачесывая вбок. Чонгук тут же прикрывает глаза и тихо, благодарно стонет, потому что старший всегда знает, что ему надо. — Ты вообще как? — и, хоть и лицо у него расслабленное, в голосе слышится волнение. — Ты так быстро ушёл, всё нормально? — он рукой спускает к лицу, обводя щеки и скулы. Макнэ льнёт к прикосновению, всё тело просит ещё, и он отодвигается немного, чтобы освободить место. Чимин, недолго думая, ложится рядом, тут же поворачиваясь боком к парню. — Просто устал, — отвечает Чонгук, так же разворачиваясь к Паку, заглядывая в его глаза и понимая, как же он скучал по нему. За эти недели, что Чимин был сам не свой, он успел соскучиться по желанной и привычной близости, но сейчас, как назло, устал он сам, и как бы сильно он не хотел позаниматься чем-то более интересным, чем сон, он еле держит глаза открытыми. — Я рад, что тебе уже лучше. Побудь со мной сегодня, — он перехватывает его руку и тянет на себя так, что Чимин придвигается к нему вплотную, и они почти соприкасаются носами. У Чонгука глаза закрыты, но он лениво улыбается и втягивает носом аромат старшего, который так любит. — Поцелуй меня. — Ты уже почти спишь, какие поцелуи, — тихо смеётся старший, однако послушно прикасается мягкими, тёплыми губами к носу брюнета, оставляя сухой чмок на кончике. — Не сюда, — умилительно дуется Чонгук и чувствует губы на щеке. — И не туда, — на уголке губ. — Почти… — остаток фразы теряется в тягучем поцелуе, и он блаженно выдыхает старшему в рот, чувствуя, будто теперь всё так, как надо. Чимин целует медленно и аккуратно, слегка покусывая то нижнюю, то верхнюю губу макнэ, не желая заходить дальше, потому что тот выглядит так, будто заснёт прямо на середине поцелуя. Но соблазн слишком велик, и Пак возьмёт всё, что успеет, прежде чем брюнет отправится в царство Морфея. Он отстраняется, когда чувствует, что Чонгук даже губами не двигает, и укрывает того одеялом, потому что брюнет заснул, мило выпятив свои губы. — Малыш, — любовно вздыхает Чимин, проводит по волнистым волосам в последний раз и как можно аккуратнее выбирается из постели, решая посидеть ещё немножко в телефоне, потому что время не слишком позднее.

***

Чонгук просыпается посреди ночи. Хотя, не то, чтобы так поздно — часы показывают чуть больше часа. Он проспал около трёх часов, однако чувствует себя так бодро, как иногда не чувствует после шестичасового сна. Какое-то время брюнет лежит на кровати с закрытыми глазами, однако потом вспоминает, что к нему заходил Чимин, и вроде как должен был остаться, но рядом никого нет, отчего Чонгук обиженно поджимает губы. Вот ведь…! Но потом он улавливает звуки из ванной, и нахмуренный лоб тут же разглаживается. Остался, всё-таки. Чон проходит в ванную и почти на пороге сталкивается с полуголым Паком, на котором из одежды лишь шорты. От него пахнет шампунем Чонгука и его же мылом, а от кожи несет чистотой и жаром. Боги, как он хорош! Чонгук чувствует, как от одного лишь аромата внизу живота наливается теплом, а глаза темнеют от возбуждения. — Ой, а ты чего проснулся, Чонгук-и? — округляет глаза Чимин, и чёрт, почему он просто иногда такой м и л ы й. — Пойдём обратно, завтра рано вставать, — он берет его за локоть и тянет за собой, но у Чона другие планы. Он прижимает хёна к косяку двери и тут же целует под скулой, отчего тот слегка выгибается и заученным движением откидывает голову, давая больше пространства. Чонгук продолжает подушечками пальцев проходиться по бокам старшего, выше, по рёбрам, задевая соски и вновь спускаясь вниз, крепко держа за талию. Языком он прочерчивает дорожку под ухом, после чего захватывает зубами мочку и слышит судорожный, удивлённый выдох. — Я так скучал по тебе, хён, — выдыхает шёпотом, горячим дыханием обжигая так, что Чимин льнёт неосознанно ближе, облизывая ставшие сухими губы. — Так скучал эти недели, ты даже не знаешь, — чуть отстраняется, чтобы заглянуть в помутневшие глаза, и ему нравится картина перед собой — Пак уже дышит учащеннее, язык тела говорит о том, что он совсем не против продолжения, и закинутые на плечи руки лишь подтверждают догадки. — Позаботишься обо мне? — чуть склоняет голову, смотрит из-под ресниц, прекрасно понимая, что таких хитрых манипуляций даже не требуется, ведь Чимин и так даст ему всё, что тот захочет. — Иди ко мне, малыш, — выдыхает Чимин, чуть приподнимается на носочках и, наконец, целует. Грудные клетки сталкиваются, Чимин за плечи прижимает к себе запредельно близко, целует податливые губы, раскрывает их языком и стонет, когда Чонгук захватывает его губами и начинает посасывать. Макнэ нетерпелив, он слишком долго ждал, он безумно изголодался по Чимину, по его рукам, губам, по его объятьям и поцелуям, по его телу и члену, который, кстати, упирается ему в бедро. — Донеси меня до кровати, — говорит горячо Пак ему в губы и тут же охает, когда тот послушно нагибается и подхватывает под ягодицы, заставляя обвить торс ногами. — Такой сильный Чонгук-и, — дразнит Пак, обводя языком нижнюю губу, всячески отвлекая, пока макнэ с лёгкостью несёт его в комнату так, будто он ничего не весит. У Чимина особый фетиш на силу Чонгука. На самом-то деле, по силе они равны, возможно, Пак даже сильнее младшего, выносливее уж точно, но он не любит этим хвастаться и демонстрировать на каждом шагу. Куда больше он любит подбадривать своего парня, красуясь и упоминая его мускулы и физическую силу везде, где можно. На различных шоу он всегда представляет Чонгука как самого сильного в группе. Всегда восхищённо охает и ахает, когда тому удаётся успешно справиться с каким-нибудь заданием, в общем, кайфует от его силы только так. И иногда у Пака появляется такое настроение, когда эта сила его безумно заводит даже в постели. Как, например, сейчас. Он седлает Чонгука на кровати, садясь ему на бедра, трётся о пах, не переставая глубоко целовать и касаться пальцами лица. Ему нравится ощущение больших ладоней на спине и боках, нравится, как тот короткими ногтями царапает его голую кожу; каким компактным и иногда даже миниатюрным он кажется рядом с макнэ, в действительности понимая, что такой большой во всех смыслах мальчик, как Чонгук, на самом деле любит быть под его контролем, чутко следовать каждому его движению, просить заполнить его и рассыпаться потом миллиардами частиц под гибким телом своего хёна. Чимин избавляет их от одежды, после чего толкает Чонгука дальше по кровати и залезает следом, не в силах перестать трогать юное подтянутое тело, проходясь горячими ладонями по грудной клетке, тонкой талии и плоскому животу. Он облизывается, смотря горящим, голодным взглядом на парня под ним. Не понимая, как им вообще можно насытиться. Чимину и жизни на это не хватит. Он наклоняется и мокрыми поцелуями поднимается вверх, целуя живот, грудь, ключицы, останавливается на шее, чтобы уделить ей должное внимание. У брюнета чувствительная шея, иногда достаточно лишь провести по ней указательным пальцем, чтобы тот передёрнулся и задрожал. А сейчас рядом — никого, делай, что хочешь. Поэтому Чимин с любовью выцеловывает её, улыбаясь от того, как податливо Чон открывает лучший к ней доступ, оглаживая бока старшего, таким образом показывая, что ему всё нравится. Ещё бы. Пак широким мазком проходится вверх по яремной впадине, прихватывая зубами кожу, но тут же выпуская её — всё ещё нельзя оставлять метки. Он нависает над Чонгуком, подаётся вперед, но не до конца — до желанных губ остаётся буквально пару миллиметров расстояния, но Пак дразнится, горячо и шумно дыша в рот и хитро прищуриваясь. Брюнет открывает глаза и дуется, сам кладет руку тому на затылок и грубо притягивает к себе, показывает, что может и так, если надо. А Чимин этого и ждал, довольно улыбаясь в поцелуй, практически полностью устраиваясь на Чоне, послушно двигая губами и языком, пока тот не даёт отстраниться. — Уже поздно, — чуть заплетающимся языком говорит старший, посмеиваясь, пока Чонгук пытается вновь поймать его красные и опухшие губы. — Тебе спать надо, а не совращать меня, — он мычит, когда член Чонгука проезжается по его собственному, и тот начинает толкаться вверх, требуя большего. — Подъём уже через четыре часа. — Тебя хочу, — заявляет младший, которому, наконец, удаётся утянуть Пака в мокрый поцелуй, и он закидывает руки ему на плечи. — Хочу сделать тебе хорошо. — М? — заинтересованно мычит тот в губы, хватает за бока и резко переворачивает их на постели, расставляя широко ноги и позволяя тому полностью улечься на себе, наслаждаясь тяжестью и жаром родного тела. — Дай мне посмотреть, как ты смотришься верхом на мне, — и слегка отталкивает от себя, глубоко вдыхая от нехватки кислорода и тут же беззвучно ахая от картины перед ним. Чонгук откатывается вниз, принимая сидячее положение и устраиваясь прямиком на бедрах старшего, чуть ниже его возбужденного члена. Он дышит глубоко и загнанно, одной рукой откидывая назад влажные волосы, открывая вид на мощную, красивую шею. Другой рукой он ведет по телу Чимина, в итоге обхватывая его член и начиная неспешно, лениво даже, дрочить ему в каком-то своем ритме, елозя на бедрах и не сводя взгляда темных, больших глаз с хёна. Он выглядит так нереально, так возбуждающе и в то же время трогательно, что Пак не может поверить в то, как ему вообще досталось такое чудо, и отчего Чонгук всё ещё смотрит на него так, будто он — самое прекрасное, что он когда-либо видел в своей жизни. — Что ты хочешь, чтобы я сделал? — спрашивает Чон, смотря преданно, готовый сделать всё, о чём его попросят. Он никогда не замечал за собой желания так сильно кому-то нравиться и угодить, но с Чимином в нём будто просыпается вторая его сущность, которая хочет ублажать, которой нравится доставлять удовольствие. — Я всё сделаю… — к концу фраза выходит чуть дрожащей, потому что взгляд у Пака трансформируется, становясь настоящим, отражая истинную сущность хёна. Милый? Ха! Как бы не так. Чимин любит играть на публику и выставлять себя милым, но в реальности он далёк от этого прилагательного. В реальности у него характер сильный и стальной, а во взгляде прячется такая мощная аура, которая лично Чонгука всегда подгибает под себя. Порой хёну даже ничего говорить не надо, он может глянуть разок — и человек сразу поймёт, что тот имеет в виду. Макнэ так вообще иногда не выдерживает силы взгляда и сразу отводит глаза, смотря куда угодно, но не на него. Чимин искусный актёр, получше некоторых из тех, которых показывают по телевизору и во всех этих дорамах. Но забываться никогда не стоит. Особенно сейчас, когда во взгляде появляются эти тёмные тона, и на дне разливаются горящие угольки. Чонгук продолжает дрочить ему, облизывая губы и предвкушая. — У нас немного времени, — говорит Чимин и опускает одну руку на бедро младшего, поглаживая, и от этих прикосновений брюнет горит изнутри. Чонгуку не нужны дальнейшие наставления. Он откатывается ещё ниже, устраиваясь прямо перед членом Пака, и тут же без предупреждения обхватывает головку губами, слыша шипение сверху, а сам же не может удержаться от довольного стона, потому что вкус у Чимина такой, что хоть с ума сходи прямо сейчас. Чонгук отсасывает с таким старанием, как порой не выкладывается даже на репетициях — раскрывает рот широко, до хруста, берёт глубоко, упорно работает языком, не забывая про руки. Он чувствует крепкую, но бережную хватку на волосах, которая направляет его, и стоны чистейшего удовольствия от Чимина придают ему энтузиазма. Он так кайфует от тех всхлипов и звуков, что издаёт старший, потому что понимает, что всё это из-за него. Это он делает хёну так хорошо, что тот даже не контролирует свою речь, несёт полнейшую чепуху, подмахивает бедрами, толкаясь ещё глубже. Пак уже двумя руками берется за волосы брюнета и насаживает его на себя так, что его нос чуть ли не прижимается к лобку. И Чонгуку бы чувствовать дискомфорт, отстраниться бы и перевести дух, но вкус Чимина во рту, его задушенные стоны — всё это делает его опьяненным, и он сам непроизвольно скулит, пахом вжимаясь в наволочки, даже не прикасается к себе и лишь скребется ногтями о нежную кожу бедер старшего. Ему хватает пары рваных движений, чтобы кончить, даже не прикасаясь к себе, и он продолжает сосать сквозь оргазм, мыча и зажмуриваясь от того, как чувствует слишком много всего за раз. С хёном по-другому и не бывает. В ушах звенит, и он даже не понимает, почему Чимин вдруг тянет его назад, заставляя выпустить член изо рта. — Закрой глаза, — приказывают ему, — и высуни язык. Он делает так, как ему говорят, и уже через секунду чувствует, как на лицо попадают густые теплые капли. Немного оказывается и на его языке, и он тут же смакует вкус, сглатывая и облизываясь, чувствуя, как сперма попала на веки и ресницы. Он даже и не делал ничего такого, однако тело всё равно гудит, а мышцы ноют, но это приятная боль — такая, которую он с радостью испытает ещё не раз. Его лицо аккуратно обхватывают, а потом Чонгук охает от неожиданности, когда горячий шершавый язык слизывает капли с глаз, затем проходится широким мазком по щеке и подбородку. А затем его аккуратно клюют в губы, после чего он открывает глаза и промаргивается, натыкаясь на довольное выражение лица старшего. — У тебя тут даже салфеток нет, а в ванную идти слишком далеко, — пытается звучать недовольно, но поднятые уголки губ и глаза-щелочки выдают его с потрохами. — Выглядишь потрясно, Чонгук-и, — говорит, и Чон тянется к нему за поцелуем, ощущая вкус Чимина, сплетаясь языками и чувствуя, как его снова тянет в сон, теперь уже — продолжительный, после таких-то действий. Лениво возмущаясь и ноя, но он всё же позволяет утянуть себя в душ перед тем, как лечь спать, предварительно поменяв постельное белье. Чимин по привычке жмётся ближе, скукоживаясь в комочек так, что кажется совсем уж крохотным рядом с Чонгуком. Он мило утыкается носом ему в шею, перекидывая ногу через бедро брюнета, и совершенно счастливо вздыхает, кратко целуя яремную впадину и закрывая глаза. Обхватывая его торс рукой. Так он чувствует себя абсолютно защищенным — в крепких объятьях его Чонгук-и, который никому в обиду не даст своего хёна. И плевать, что хён его сам кому хочет зад надерет. «И всё равно Чимин милый» — проносится последняя мысль у Чонгука в голове перед тем, как он засыпает, убаюканный теплом и присутствием рядом Пака.