* * *
После своего возвращения в лагерь штандартенфюрер сразу же отправился в канцелярию докладывать Швартцу о своём плодотворном вылете. Едва дождавшись, когда за обергруппенфюрером закрылась дверь, Ягер сорвался на Тилике. Прекрасно понимая, что адъютант ни в чём не виноват и выполнял свой долг без нареканий, но небрежно брошенная Швартцем фраза о том, что он потерял свой боевой запал, окончательно расшатала и без того натянутые нервы. Оставшись наедине с собой за закрытыми дверями в просторном кабинете канцелярии и прислушиваясь к тому, как уязвлённый Тилике теперь отрывался на младшем составе в соседнем кабинете, Ягер бездумно созерцал карту, разложенную на столе. Наконец-то сосредоточившись на красной пунктирной линии, обозначающей линию фронта, Ягер задумался о своей дальнейшей судьбе. Репутация доблестного воина уже запятнана сегодняшним происшествием. Нужно было всеми силами сохранить честь офицера и постараться достойно выйти из данной ситуации. Он уже был морально готов к тому, что в этот раз его точно демобилизуют. Болью в сердце отдавалась мысль о том, что его могут лишить воинских почестей. Такого позора он не переживёт. После третьей рюмки коньяка, которые он опрокинул в себя, даже не заметив этого, его мысли вернулись к ещё одной болезненной теме — Кримхильда. Его мучительное наваждение, из-за которого весь его тщательно выстроенный годами мир перевернулся с ног на голову. Его личный ящик Пандоры, задев который, он теперь не мог, а точнее не хотел жить по старым правилам. Ягер ухмыльнулся сам себе. После душевной боли, которую ему принесла Эльза, он был уверен, что его сердце навсегда заперто для подобных чувств. Его уже ждали, нужно было выдвигаться в дорогу. Лучшие ученики во главе танковых экипажей выдвинулись в сторону небольшого городка, что был совсем рядом. Клаус принял решение уехать, не прощаясь с Кримхильдой. Решив, что так будет лучше для всех, и ему не нужно будет подыскивать слова, коверкать своё нутро, произнося уже заранее продуманные фразы, которые доставили бы меньше боли им двоим. Клаус уже собирался покинуть кабинет, но его взгляд зацепился за конверт, торчащий из корзины. Рука сама потянулась к бумаге. В голове всплыло мертвенно-бледное лицо Кримхильды, когда она передала конверт обергруппенфюреру Брауну. Тогда он решил, что на неё так действует присутствие Морица, но сейчас, увидев подпись на конверте и гербовую печать, он осел обратно в кресло. В его голове всё окончательно запуталось в тугой клубок. Письмо должно было прибыть из совсем другой канцелярии. Конверт, который сейчас был у него в руках, был из совершенно другого ведомства. Как же так могло получиться? Она перепутала и передала не тот конверт? Тогда информация в донесении была ложной и должна была насторожить обергруппенфюрера, но Браун даже ничего не заметил. Если она вскрыла конверт, то самый первый вопрос — зачем? И как она могла так наивно сунуть письмо в первый попавшийся конверт, не задумываясь о последствиях? Сердце бешено заколотилось, от подсознания упрямо ускользал ответ, но ухватиться за него никак не удавалось. Опрокинув ещё одну рюмку коньяка, Ягер погрузился в раздумья. Сердце уже сбавило ритм, и теперь он старался размышлять, не поддаваясь эмоциям, вынимая из хаоса мыслей свои воспоминания, раскладывая их в хронологическом порядке. В голове как на слайдере стали всплывать одна за другой картинки, на первый взгляд ни чем не занимательные детали, сейчас раскрывались в другом цвете. Кримхильда, только переступив порог лагеря, всегда умудрялась оказываться в центре каких-то событий. Она так вовремя появилась в ангаре и не сводила глаз с танка и Николая. Также вовремя она появилась на полигоне во время ходовых испытаний танка. А за вечер до этого события она заявилась в его кабинет с бутылкой настойки. Мол, дружба у нас не заладилась, давайте дружить и вместе нести флаг Рейха до самой «Красной площади». Даже когда он на следующий день, не сдержав обещание, он не пригласил её на «смотрины», она сама нагло явилась туда, прикрывшись срочным письмом из Берлина. Хотя ничего там срочного не было, и вообще по делам «принеси-подай-иди и не мешай» у них вроде как Вагнер был. Невинно хлопая ресничками, она напросилась в «тридцать четвёрку» вроде как из праздного любопытства, утащив с собой в танк Николая. Когда она вылезла из танка раскрасневшаяся, то у него возникло неприятное чувство, какие-то скомканные подозрения, ничего точного, но Кримхильда ловко отвлекла его внимание, запудрив голову своим «у вас такие сильные руки», и он повёлся как неопытный в делах сердечных юнец. Она даже не удосужилась стереть с руки мазутные следы своих обжиманий с Ивушкиным. Клаус горько ухмыльнулся. Он тогда приказал выпороть Ивушкина из мести за своё униженное эго, для самого себя прикрываясь проверкой на её реакцию. «Боже, как же я был слеп!» — Ягер сделал большой глоток коньяка, слегка поморщившись то ли от алкоголя, то ли от весьма болезненных выводов. Полбутылки коньяка окончательно убедили Клауса в том, что ничего случайного не бывает. Сегодня после побега экипажа он обнаружил, что из его кабинета пропала карта полигона. В том, кто передал её Ивушкину, даже не было сомнений. Этот белокурый демон, одев маску невинности, одурил его. От этого вывода внутри что-то оборвалось. Ягер ненадолго прикрыл глаза, сбивая очередной рюмкой коньяка боль, застрявшую где-то в горле. Неделю назад он бы уже приказал немедленно взять фрау под арест, поручил бы Тилике провести допрос. Пусть даже с пристрастием. Его бы тогда так не волновало её душевное и физическое благополучие, но сейчас всё изменилось. Изменился и он сам. Было больно признавать, но сейчас он не мог арестовать её по первому же своему подозрению. В голове никак не хотела укладываться мысль о предательстве. Люди не раз шептались, что среди немецких военнообязанных стали появляться предатели. Кто-то не мог смотреть на массовые расстрелы, кто-то на опыты в секретных лабораториях. Освободив людей, эти трусы пускали себе пулю в лоб. Клаус никогда не считал нужным даже думать о таких людях и о том, что ими руководило. Сейчас же он задумался, что могло толкать этих людей на такие поступки? Что толкнуло её на такой поступок? Прикрыв глаза, Ягер надеялся, что его догадки — это плод психически утомлённого войной воображения.* * *
Потеряв счёт времени, штурмбаннфюрер так и сидела в кресле, выжидая пожилого еврея Арона. Теперь этот мужчина — в прошлом уважаемый хирург — будет прислуживать ей. С Швартцем она уже решила этот вопрос и теперь ждала, когда мужчина приведёт себя в порядок и, сменив робу на костюм, заберёт её чемодан. Резкий стук в дверь сразу же развеял морок, в котором она уже час блуждала по своим воспоминаниям. В несколько шагов преодолев расстояние до двери, Кримхильда замерла перед массивной деревянной поверхностью. Она догадывалась, кто мог стоять по ту сторону двери, и от этого сердце болезненно сжалось. Неужели он пришёл ей лично принести новости об его успехе и провале Николая? Тревожное предчувствие сковало всё тело, не давая пошевелиться. Растормошила её только требовательная дробь по двери. Поздний гость уже не просил, а требовал открыть эту чёртову дверь. Глубоко вдохнув и придав себе более спокойный вид, на выдохе девушка резко распахнула дверь. На пороге стоял Ягер. По его хмурому взгляду легко можно было сделать вывод, что предстоящий разговор не сулил ничего приятного. Окинув штандартенфюрера нарочито холодным взглядом, Кримхильда отошла в сторону, пропуская Ягера в комнату. Клаус ещё на пороге снял фуражку и теперь нервно теребил её в руках, замерев посреди комнаты и оглядывая обстановку вокруг, словно он был здесь первый раз. Софа и кресло по-прежнему так и стояли у камина, напоминая ему тот самый вечер, когда он проникся к этой белокурой барышне, ещё не осознавая этого. Выбивающимся пятном в этом интерьере был только чемодан из коричневой кожи, стоящий недалеко от двери. — Надеюсь, у вас хорошие новости? — из раздумий его вырвал нарочито спокойный голос Кримхильды. Наблюдая, как девушка прошла к столу и, подхватив бутылку коньяка, небрежно плюхнула янтарную жидкость в рюмку, не заботясь о пролившемся на поверхность стола алкоголе, Ягер лишь убедился, что она нервничала не меньше него в данный момент. Кримхильда замерла, словно выжидая приговора, боясь повернуться и прочесть в глазах Ягера то, чего она так боялась. Вслушиваясь в душащую тишину и пытаясь совладать со своими эмоциями, она готовилась к самому худшему. Клаус ухмыльнулся, видя её переживания. — А хорошие новости состоят в том, что Ивушкин пойман? Или то, что он скоро достигнет территории русских? — подхватив холодный тон разговора, он начал свою игру разоблачения. Медленно обойдя комнату по кругу и остановившись возле письменного стола, Клаус подхватил рюмку так и не выпитого коньяка и опрокинул алкоголь залпом. Его взгляд ни на секунду не терял из поля зрения фрау, которая, слегка растерявшись и покраснев, тут же нахмурилась и вопросительно уставилась на него. — Простите, что? — Кримхильда даже слегка ухмыльнулась, не веря в услышанное. — А я думаю, что ты прекрасно понимаешь, о чём я, — Клаус изучающе вглядывался в лицо девушки, пытаясь понять, кто же всё-таки перед ним стоял. — Мне не интересны плоды вашей бурной фантазии, герр Ягер, — штурмбанфюрер вновь надела маску безразличия и направилась к двери, чтобы выставить того, кто смеет ей так хамить. — Не играй со мной! — Клаус поймал девушку за запястье. — Это ты! Ты помогла ему бежать! — вести светскую беседу уже не хватало терпения. Клауса сейчас не заботило, какую физическую боль он мог причинить ей, на допросах в Гестапо с ней никто не будет сюсюкать. Хотелось поскорей добраться до правды, в глубине души молясь о том, чтобы его догадки были паранойей на фоне нервного напряжения. — Отпусти… — сквозь зубы процедила немка со злостью. — Что ты себе позволяешь?! Обвинять меня, офицера вермахта, в какой-то там помощи русским?! — её голос почти срывался. Девушка с силой вырвала свою руку из руки офицера и потёрла запястье, на котором уже спустя час расцветёт синяк. Клаус вытащил конверт, который он недавно нашёл в урне, повертев им перед глазами фрау, он небрежно бросил его на стол. Девушка лишь еле заметно, болезненно сглотнула, при этом слегка побледнев. — И что это? — её лицо вновь стало совершенно беспристрастным. — Это конверт, в котором ты принесла донесение для обергруппенфюрера, — Клаус вопросительно приподнял брови, ожидая разъяснений. — Первый раз вижу эту бумажку, — на лице девушки появилась еле заметная издевательская ухмылка. Кримхильда прекрасно понимала, что у штандартенфюрера нет никаких прямых доказательств. Сейчас её пульс участился, только выброс адреналина помог устоять на подкосившихся ногах. Кримхильда натянула улыбку, пока её мозг лихорадочно продумывал все варианты исхода этой ситуации. В голове был кавардак, всё смешалось из-за одной пронзительной мысли о том, что он больше ей не доверяет и теперь легко может превратиться во врага. Нужно было срочно выставить Ягера за дверь. — Это серьёзное обвинение, штандартенфюрер! И необоснованное. Если вы не уверены и у вас нет доказательств, лучше не привлекать к своей уже запятнанной репутации лишнее внимание, — девушка видела, как от лица Ягера отхлынула вся кровь. Она знала, что для него репутация превыше всего, и, уколов его в больное место, она поставила точку в разговоре. Штурмбаннфюрер распахнула дверь, всем видом показывая, что разговор окончен. Ягер за это время так и не пошевелился. — Что же, если решите написать на меня кляузу, то потрудитесь кроме слов приложить к делу ещё какие-либо доказательства. А сейчас я попрошу вас покинуть эту комнату. Клаус болезненно сглотнул, сдерживая подступившие эмоции. Он привык видеть эту девушку совершенно с другой стороны. Хрупкую и беззащитную… А теперь, когда на её лице появилась кривая ухмылка, а в глазах какое-то безумие, он слегка оторопел, не в силах что-либо ответить. — Понятно… Знаете, я была о вас лучшего мнения, — горько ухмыльнувшись, Кримхильда решила сама покинуть комнату, но её с силой затянули обратно. — Какого мнения?! — Ягер захлопнул дверь и резко, с силой прижал девушку к деревянной поверхности, со злобой смотря в её глаза. — Что за манера хватать за руки?! — девушка попыталась выдернуть свою руку, но ей это не удалось. — Пусти! Ты делаешь мне больно! — Скажи! Какого мнения ты была? Ты ко мне хоть что-то чувствовала? — Клаус еле сдерживал свои эмоции, сильней вдавливая девушку в поверхность двери. — Или я был марионеткой, которой ты умело верховодила? Скажи мне только одно, что у тебя было с этим русским? Я знаю, ты к нему бегала, это ты передала ему карту, — немка слегка удивилась, но быстро взяв себя в руки, вновь попыталась извернуться из цепкой мужской хватки. — И не отрицай этого! Что у тебя с ним было?! Не сумев удержать свою злость и обиду, Клаус с силой ударил кулаком в паре сантиметров от лица девушки. Вздрогнув, Кримхильда замерла, понимая, что она слишком заигралась и разбудила зверя, до этого мирно спящего в штандартенфюрере. Руку Клауса ужасно саднило, но он этого не замечал. Физическую боль заглушала изрядная порция алкоголя и жгущая изнутри обида. Его немигающий взгляд пристально вглядывался в её глаза, пытаясь уловить в них хоть какой-то ответ. — То же самое, я могу спросить у тебя про Аню! Видимо, эти слова ввели Клауса в лёгкое недоумение, и Кримхильде удалось выскользнуть из его цепких рук. Она сразу же метнулась в сторону окна с явным намерением вызвать охрану, дежурившую во дворе. Ягер бросился следом и, больно схватив за предплечье, с силой рванул девушку на себя. Он так и не получил ответов на поставленные вопросы, что уже выводило его из психического равновесия. Еле устояв на ногах от такого рывка и круто повернувшись, Кримхильда отвесила Клаусу звонкую пощечину. Хотела залепить ещё одну, но Ягер перехватил её руку. Пощёчина пришлась на изувеченную сторону лица. Испытав волну нестерпимой боли и сморщившись от неприятного ощущения, Клаус инстинктивно схватился свободной рукой за горящую кожу и пылающие, как казалось в огне, шрамы. Кримхильда, осознав и прочувствовав всю ту боль, что была на лице штандартенфюрера, уже сожалела о своём неподконтрольном выпаде. Девушка постаралась освободить руку, но штандартенфюрер вцепился в неё мёртвой хваткой, с каждой попыткой лишь сильнее стискивая запястье. Кримхильда никогда не видела, что бы небесную лазурь глаз, застелило пеленой такой боли, переходящей в ярость. Она даже не подозревала и ни как не могла знать, что эти чувства он испытывал скорее по отношению к себе, чем к ней. Клаус ненавидел себя за то, что размяк, позволил женщине застелить всё вокруг плотной завесой, через которую он уже ничего не смог разглядеть. Она пожалела танкиста, но не пожалела его, растоптав то чувство, что зародилось в нём. Клаус растянулся в кривой ухмылке, наблюдая за тем, как задрожали её губы, как она вся сжалась. Теперь в её глазах можно было прочесть страх. Она боялась его, и от этого стало ещё противней. Неужели он превращается в монстра? Неужели его внутренний мир перерождается во что-то ужасное, соответствующее тому аду, что творится вокруг? Кримхильда неловко попятилась, зацепив вазу, стоящую на небольшой резной подставке. Раздался грохот, от которого её плечи нервно дрогнули, а по коже побежали мурашки. — Неужели, ты так и не поняла?! Не поняла, что ты растоптала меня? Так скажи мне, я был послушной марионеткой в твоей новой постановке? — девушка продолжала молчать, поджав губы, что злило Клауса ещё больше. — Говори! — голос перешёл на крик. — Говори, чёрт бы тебя побрал! — он с силой притянул девушку почти вплотную к себе, опаляя её своим горячим дыханием. Кримхильда упрямо молчала. Клаус пробежался взглядом по её испуганному лицу, резко остановившись на губах. Взгляд быстро изменился, вся злость куда-то исчезла, уступив место затуманенному желанию. Кримхильда не успела даже ничего понять, как в следующую секунду Клаус, схватив её за подбородок, больно притянул к себе. Потеряв голову, он уже не отдавал отчёта своим действиям, жадно впиваясь в её губы, пытаясь заглушить безумие, что сейчас рвалось наружу. Забываясь от ощущений, чувствуя её бархатистую кожу под своей огрубевшей ладонью, сминая её нежные губы, чувствуя горький вкус алкоголя и сигарет, Клаус всё крепче сжимал её в стальные тиски своих объятий, не замечая, как в грудь упираются её руки. Ему хотелось бы запомнить каждую деталь этого момента, помнить, даже когда с ним будет другая, нелюбимая им женщина. Кримхильда несколько раз ударила Ягера в грудь кулаком, пытаясь извернуться. Безответный поцелуй прервала резкая боль. От неожиданности Ягер отпрянул. Не веря своим ощущениям, он дотронулся до губы и увидел на пальцах алую кровь. Оглянувшись, он увидел, как девушка попятилась назад, вновь испугано сутулясь. До этого момента Кримхильде казалось, что любой страх можно победить, лишь дав себе нужную установку и мотивацию. Ей не было страшно, когда смерть стояла совсем рядом, жадно наблюдая, как она раненая из последних сил ползла по изрытому снарядами полю, отплевываясь от крови и грязи, потому что она действовала на инстинктах выживания. Она ползла навстречу жизни. Зловонное холодное дыхание, запах горелой плоти вперемешку с запахом крови и многовековой затхлости наполняли её ноздри, но ей тогда не было так страшно, как сейчас. Сейчас чувствовать аромат дорого парфюма, смешанного с запахом солярки и алкоголя, было намного страшнее. — Прости! — накал эмоций спал, показывая неутешительную реальность. — Люди правы. Я урод, как снаружи так и внутри, — дыхание никак не хотело выравниваться, и он почти задыхался, осознавая то, что только что произошло. Ему казалось, что он сумел сохранить мораль, что в нём ещё что-то осталось от тех чувств и благородных порывов, когда он вышел из дома в начале их военной компании. Теперь он был уверен, что в нём уже не осталось ничего светлого. Война сломала его, превратив в кого-то другого. С низкими моральными качествами, не думающего о последствиях, ради своего эгоистичного желания. — Со мной такое впервые… — он сказал это, глядя куда-то в зияющую перед ним своей чернотой бездну, в которую он всё глубже погружался. Эти тихие слова охватывали не только события, чувства и эмоции этого дня или часа. Они охватывали всю его жизнь. Он впервые был настолько безумен, влюблён, уязвлён. Впервые за последние минуты, Кримхильда взглянула в сторону штандартенфюрера, сбросив оковы страха. Не смотря на всё произошедшее в этой комнате, перед девушкой стоял прежний Клаус, которого она узнала не так давно. Не тот решительный, бравый офицер, а не всегда решительный человек со своими страхами. Не нужно было быть наблюдательным человеком или психологом, чтобы понять, что сейчас он искренне каялся в произошедшем. Кримхильда хотела что-то сказать, но резко распахнувшаяся наотмашь дверь, заставила её вновь вздрогнуть и плотно сжать губы. На пороге пошатываясь, стоял оберфюрер Хайндрих, с бутылкой виски в здоровой руке. На шее болтался бинт, который был видимо предназначен для второй руки, на которой из-под рукава виднелась повязка. Из госпиталя его уже выписали, поскольку его жизни не угрожало столь незначительное ранение. Беглый взгляд оберфюрера, пробежавшись по комнате, замер на Ягере. — Герр Ягер! Как неожиданно встретить вас здесь! — он многозначительно посмотрел в сторону Кримхильды. — Особенно после того, как фрау Фон Коуфман, мне божилась, что больше не намерена с вами встречаться, — он зубами выдернул пробку из уже початой бутылки и, выплюнув её на пол, сделал пару добрых глотков какого-то пойла без этикетки. — Не так ли милая? — он утёр рукавом губы и, ухмыльнувшись, прошёл в глубь комнаты. — А эта помада тебе идёт Клаус! — надменность в его голосе пропала, осталась лишь раздражительность. Клаус провёл тыльной стороной руки по своим губам. Размазанная помада и кровь в тусклом освещении перемешалось во что-то зловещее. Клаус лишь мельком взглянул в сторону Кримхильды, тщательно утирающую платком размазанную помаду со своих губ. Небрежно стерев рукавом мундира следы своего позора и ругая себя отборными матами, Клаус молча направился к двери. Ему не хотелось присутствовать при ссоре любовников. — Ты же мне обещала! — эти слова дались оберфюреру с усилием. Он уже еле сдерживался, говоря сквозь зубы, цедя каждое слово с остановкой. Кримхильда не знала, что сказать. Что-то объяснять ей сейчас не хотелось, а требовательный взгляд Морица жаждал ответа. Девушка только сейчас почувствовала, насколько она уже устала бегать от правды, выдумывать себе оправдания, играть в тщательно продуманном сценарии. Она сейчас завидовала актёрам. Те, отыграв спектакль, могли позволить себе расслабиться, жить своей жизнью, а она не могла позволить себе такую роскошь, превращаясь в параноика, спящего с пистолетом под подушкой, вздрагивающего при каждом шорохе и стуке в дверь, думая, что за ней пришли. Отвернувшись, Кримхильда подошла к столу и налила себе коньяка, но выпить она так и не успела. Мориц, у которого по видимому уже сдали нервы, а может алкоголь подсказал ему, что можно распускать руки, резко развернулся, к проходящему мимо Клаусу. Его правая рука, которая уже побелела от того, с каким напряжением он сжимал кулаки, сдерживая себя, вписалась в подбородок поравнявшегося с ним Ягера. Мориц рассчитывал ударить штандартенфюрера прямо в глаз, но Клаус, заметив резкий выпад, увернулся от кулака, и тот всего лишь вскользь прошёлся по подбородку. Ягер сразу же принял оборонительную позу. — Она моя! Ты слышишь? Моя! — порыв неконтролируемой злости захлестнул Морица с головой. Кримхильда, бросив стопку на пол, кинулась к выходу, но стоило ей приблизиться к двери, как её больно дёрнули назад и впечатали в стену, напрочь выбив весь дух. Кримхильда осела на пол, не сумев дышать от такой резкой боли, и беспомощно открыла рот, пытаясь совладать с болью пронзившей тело. — Ты трахаешься с ним?! — разъярённое лицо Морица нависло так близко над девушкой, что его горячее дыхание, она чувствовала кожей. Вибрация от его громового голоса волной прошлась по её телу. Разлепив глаза, скованные болью, она посмотрела в горящие глаза своего демона наяву. Рука Морица ухватилась за её горло. От нехватки кислорода и боли сознание начало плыть, но уже в следующую секунду Морица рывком оттянули назад, наконец-то дав вдохнуть свежего воздуха без примеси алкоголя и сигарет. Согнувшись пополам, Кримхильда закашлялась, пытаясь совладать со сбившимся дыханием. — Не смей трогать её! — на защиту Кримхильды встал Клаус. — Даже пальцем не смей её касаться! — Да что ты знаешь о ней?! Об этой шлюхе, готовой раздвинуть ноги ради повышения?! Что ты можешь ей дать? — Мориц злобно улыбнулся, видя, как вскипает Ягер. — Мне Эльза говорила, что ты даже целоваться толком не умеешь, так что ты не сможешь даже хорошенько её… Клаус не дал договорить Хайдриху, ударив прямым ударом в нос и заставив того рефлекторно вздёрнуть руки к ушибленному месту. Воспользовавшись моментом, Ягер, не думая, нанёс ещё несколько ударов по корпусу, заставив Морица согнуться пополам. Из носа Хайндриха хлестала кровь, которая уже заляпала его мундир. Припав к письменному столу, чтобы отдышаться, Мориц сплюнул кровь на светлый ковёр и теперь лыбился во всю ширь, показывая свои окровавленные зубы. От привкуса железа во рту и выпитого до этого алкоголя Клауса уже подташнивало, но вскочивший, как пружина, Хайндрих не дал даже отдышаться. Ягер едва успел увернуться от удара, не успев среагировать на неизвестно откуда взявшийся складной нож в руках Морица. Лезвие вскользь прошлось по его плечу, и теперь место пореза адски горело, заставив Клауса сморщиться от боли. Рассматривать рану было некогда, поскольку Мориц поспешил нанести следующий удар, и теперь острие ножа прошлось в паре сантиметров от горла штандартенфюрера. Ягер, изловчившись и сумев поймать Морица за руки, сдерживал очередное нападение. — Мориц прекрати! — Кримхильда подбежала к борющимся мужчинам и попыталась выхватить злополучный нож. — Ты его защищаешь?! — Хайндрих сумел извернуться и ударить Ягера локтем в солнечное сплетение. От удара у Клауса перехватило дыхание, а резкая боль затуманила взор, заставив мир вокруг сначала вспыхнуть ярким светом, а потом погрузиться в пульсирующую темноту. Руку, которой он отворачивал лезвие, Ягер ослабил и тут же почувствовал, как остриё скользнуло по его ключице, причиняя волну новой порции боли. Из груди вырвался непроизвольный стон, в глазах всё плыло. Клаус лишь урывками выхватывал из этого круговорота лицо Морица, голос Кримхильды. Не раздумывая, девушка предприняла отчаянную попытку выхватить нож. — Почему ты заступаешься за него?! — Мориц уже орал. — Ты его любишь?! Голова Ягера продолжала кружиться. Тряхнув головой, он постарался сделать рывок и вырвать нож, который был уже направлен на девушку. Началась борьба. Кримхильда, оказавшись между мужчинами, всё-таки смогла вырваться из этого адского круга. Бывшие друзья, завалившись на пол, катались по окровавленному ковру в отчаянных попытках овладеть ситуацией. После нескольких неудачных попыток Ягеру всё же удалось выбить нож из рук оберфюрера. Взобравшись на Морица, он прижал его к полу и нанёс несколько сокрушительных ударов по носу и в висок, но Хайндрих, словно франкинштейновский монстр, никак не хотел вырубаться. Сумев выбраться из-под выбившегося из сил друга, он взял Клауса на удушающий приём, пытаясь того задушить. Неожиданно руки Морица ослабли, и он как тряпичная кукла завалился на Ягера. Вывернувшись из-под почти восьмидесяти килограммового груза и откашливаясь, Клаус хватал воздух ртом. С каждым глотком кислорода сознание возвращалась к нему, черты вокруг становились более ясными. Сумев сфокусировать взгляд, Ягер рассмотрел покачивающуюся фигуру Кримхильды. Она с каким-то удивлением смотрела на фарфоровую вазу в своих руках, которая удивительным образом даже не разбилась о голову Морица. Положив вазу в кресло, девушка ещё раз покачнувшись, рухнула на колени. Только сейчас Ягер заметил, как в области груди проступает кровь сквозь её прижатые пальцы. Клаус, едва успел подоспеть, чтобы подхватить девушку, когда она начала падать. Бережно уложив девушку на пол, Ягер дрожащими руками расстегнул её мундир. По белой рубахе растекалось красное, уродливое пятно. Только сейчас он смог расслышать её прерывистое дыхание. Кримхильда сделала попытку вдохнуть побольше воздуха, но в груди всё заклокотало, а губы смазались кровью. Из приоткрытого рта, прокладывая путь по белоснежной бархатной коже, потянулась кровавая змейка. Жгучая боль, пульсируя, заполняла собой всю грудную клетку, мешая дышать. Комната, как на качелях, стала раскачиваться из стороны в сторону, и от этого Кримхильде стало тошно. Мысли как под дурманом постоянно разбегались и плыли, ускальзывая, не давая сообразить, уловить тот самый момент, когда всё произошло. Со стоном, которого она сама не слышала, повернув голову, Кримхильда встретилась с глазами небесной синевы. Его глаза полные отчаянья, голос, доносящийся откуда-то издалека… Всё смешалось в один водоворот, в котором было слышно лишь бешеный стук собственного сердца, эхом отдававшийся в ушах. «Неужели всё так плохо?» — вопрос вихрем кружился в слабеющем сознании. Ответом была боль, горящая адским пламенем в груди, а отчаянный взгляд голубых глаз только подтверждал её догадки. Она попыталась сделать усилие, чтобы приподнять голову, но Клаус её остановил. Девушка прикусила губу, понимая, почему он не даёт ей посмотреть на её рану. Слёзы сами навернулись на глаза, против её воли. Она мечтала дожить до дня победы и пройти по площади Москвы, а теперь умрёт на полу какого-то имения, переделанного под штаб. Леденящий душу ужас овладел Ягером, когда он увидел потухающий взгляд зелёных глаз. Окровавленными, трясущимися руками Клаус предпринял отчаянную попытку поднять её на руки, чтобы отнести в госпиталь, но стон переполненный муками, остановил его. Вновь уложив её на пол, Ягер стянул с себя мундир и прижал его к ране. Прижимая ткань как можно сильнее, он пытался унять хлеставшую кровь. Его мундир слишком быстро чернел, промокая насквозь. — Фрау фон Коуфман, ваш чемодан… — в комнату вошёл уже знакомый еврей, только теперь он был не в привычной полосатой робе, сменив её на вполне приличный костюм. Арон замер в дверях, прибывая в шоке. Скользнув взглядом по не двигающемуся телу, в котором он узнал оберфюрера Хайндриха, он с ужасом уставился на безуспешные попытки Ягера остановить кровь. За последние года он много раз видел, как люди умирали, убивали друг друга, но ни разу не видел, как один немец убил бы другого. — Помогите! — Клаус в отчаянии уставился на узника. — Умоляю! Чувствуя присутствие костлявой рядом, он понимал насколько ничтожно беспомощен. Ягер готов был просить помощи у кого угодно, хоть у самого чёрта. Наконец-то сумев совладать с собой, Арон бросился к лежащей на полу девушке. — Принесите из ванной аптечку, — но Ягер даже не пошевелился, прибывая в шоке, и не мог оторвать взгляда от её лица, как заколдованный. — Быстро! — узнику пришлось повысить голос, чтобы растормошить офицера СС. Сейчас бывшему хирургу некогда было следить за тональностью своего голоса. Проследив, как Ягер, поскользнувшись на паркете, убежал в ванную, он перевёл взгляд на девушку. Ещё в молодости Арон давал торжественную клятву, спасать жизнь человеку. Кримхильда, по его мнению, была тем редким немцем, который ещё не утратил человечности. Он видел и чувствовал, что она в отличии от других офицеров ещё не очернила свою душу. Она ещё умела сопереживать, хоть и старалась этого не показывать. Думая, что она совершенно одна в тишине архива, немка утирала проступившие слёзы над цифрами, за которыми стояли жизни, а потом, хмурясь, она долго о чём-то думала, не замечая, как сигарета в её руках уже давно потухла. Не подозревая, как резко постаревший за эти годы взгляд внимательно наблюдал за ней, улыбаясь её не утраченным чувствам. Злясь на показ и недовольно бурча пожилому еврею, она пыталась заглушить отчаянье, которое пожилой узник уже давно прочитал в её глазах. Во время дежурства в госпитале, наблюдая в окно за метаниями её души, когда она, сжимая портфель, кралась к избитому танкисту, вздрагивая от каждого звука, Арон облегчённо вздыхал: «Не всё в её душе угасло насовсем». Пока человек чувствует боль — он жив. Пока человек чувствует чужую боль — он человек. По мнению Арона, это и делало её человеком, которого он клялся излечить. Из ванной доносился грохот. В поисках аптечки на пол летело содержимое всех полок в шкафчиках. Арон отвлекся на пару секунд, ожидая появления штандартенфюрера в проёме, когда в его предплечье с силой вцепилась её рука. Арон вздрогнул от неожиданности, удивляясь, насколько крепка рука этой хрупкой девушки, которая одной ногой стояла в могиле. Она притягивала его ниже, ближе к себе, видимо хотела сказать что-то важное, но клокотания в груди и нехватка кислорода не давали расслышать её слов. Узник склонился ниже, пытаясь расслышать едва различимые слова. Время сейчас было для Ягера дороже всего на свете. Не осознавая его ценности в юности, коротая время в ожидании, когда появится Эльза, он мечтал, чтобы оно текло быстрей. Сейчас же он мечтал остановить его. Наконец-то с самой верхней полки упал заветный кожаный футляр с выбитым крестом. Клаус в несколько секунд оказался рядом с пожилым узником. Выхватив аптечку из рук штандартенфюрера, Арон выбросил всё содержимое на пол и из кучи упаковок выдернул завёрнутый шприц. Бывший хирург знал, у них был шанс, но время было не на их стороне. Мерно набирая прозрачную жидкость, Арон боковым зрением наблюдал за штандартенфюрером, который не находил себе места. Еврей ещё никогда не видел этого всегда спокойного и сдержанного офицера в таком состоянии. Вводя иглу в мягкую нежную кожу, что была бледнее обычного, доктор всё думал о том, какой же сейчас ужас метался в голове Ягера. Раньше он не понимал, почему врачам не положено оперировать своих близких, но теперь всё стало на свои места. Эмоции и личные переживания могут поспособствовать роковой ошибке, когда ничего уже нельзя будет изменить. Клаус сжал в своих ладонях руку Кримхильды, почувствовав холод, от которого мурашки побежали по телу. Болезненно сглотнув подкатившие эмоции, он крепче сжал, как ему казалось, мертвенно-холодную хрупкую руку, стараясь согреть её своим теплом, передать ей огонёк своей жизни, но жизнь ускользала из этого тела, и от этого накатывал дикий ужас. Понимание того, что уже ничего не изменить, убивало, разливаясь болью, от которой не убежать. Стало страшно, не справиться со своими эмоциями. Клаус поборол желание посмотреть в её глаза, боясь увидеть в них угасающие огоньки жизни. Он уже не раз видел такие огоньки, медленно тлеющие, но неотвратимо угасающие, в глазах как офицеров, так и простых бойцов. Увидеть такой же угасающий огонь в её глазах, было страшнее всего на свете. Ягер уткнулся носом в её ладонь, вдыхая лёгкий аромат жасмина, который ещё хранила рука, сглатывая ком подкативший к горлу. Дыхание Кримхильды сбилось, и она пару раз, хрипя как рыба, попыталась схватить побольше воздуха ртом. Блуждающий, испуганный взгляд изумрудных глаз замер на лице Ягера, и на губах появилась то ли улыбка, то ли усмешка, а может, это было и то и другое. Теперь же её глаза стали умиротворёнными, взгляд успокоился. Окровавленная рука потянулась к щеке Клауса, который склонился ещё ниже. Она коснулась дрожащей рукой его испещренной шрамами щеки и что-то хотела сказать, но видимо сил на это уже не хватало. Соскользнув, её рука упала на пол, а глаза закрылись. Её грудь перестала лихорадочно вздыматься, пытаясь захватить больше воздуха. Её безвольно опущенная голова запрокинулась на бок. Клаусу стало дурно. Блуждающим взглядом он стал осматривать комнату, словно не понимая, где он сейчас находился. Тело пробило диким холодом, а на лбу выступили капли пота. В комнате повисла гробовая тишина. Клаус перестал дышать, ему казалось, что даже его сердце перестало биться. Звенящую тишину нарушил нарастающий рокот, и теперь в голове стоял гул, как после контузии. Клаус даже не заметил, когда он начал дрожать. Из оцепенения его вывел резкий толчок доктора. Арон пытался растормошить побледневшего, едва живого офицера. Боль, злость, растерянность всё смешалось в один комок, подкатив к горлу. Не выдержав той боли, что схватила его в свои тиски, Клаус заорал, как раненый на охоте зверь, чувствующий свою скорую погибель. Пустота медленно поглощала его душу, оставляя зияющую дыру в груди. Мертвея от ужаса, Ягер понял, что самое страшное в его жизни уже произошло.