Драконоборец

      Стоит сказать, что дракон-Малфой нравился Гарри куда больше самого светловолосого юноши. Вся презрительность, надменность и въевшаяся аристократичность к окружающему миру куда-то вмиг исчезала с появлением громадных крыльев за спиной блондина. Шершавая кожа вовсе не покрывала сущность, а срывала напыщенную маску за пару минут, оставляя незащищенное первозданное добро в чистом виде. Дружелюбность магического существа иногда превосходила все границы и явно не заканчивалась на предложениях забраться на собственную спину: дракон мог небрежно пройтись языком по каштановым прядям, что пребывали в вечном непослушании, и твердо стоять на своём, не обращая и капли внимания по отношению к протестующему драконоборцу. Гарри жутко не нравились такие методы укладки собственной торчащей шевелюры, что ему оставалось лишь смеяться и беспомощно махать руками в попытках отодвинуть каменную громадину, которая упорно стояла на своём. Но всё это можно было перетерпеть, ведь реакция Драко на рассказы о собственных выходках в обличие ящера каждый раз стоила всех мучений — парень, чуть поскуливая, зарывал длинные пальцы в копну платиновых волос, а после безжалостно оттягивал, стараясь вырвать осознание оплошности вместе с волосами. — Прошу, — секунда и серые глаза уже умоляюще вцепились в гриффиндорца, — Поттер, пообещай, что никогда и никому не расскажешь про мою анимагическую форму, — расслабив строгую удавку на шее, Малфой продолжил. — Мне грозит Азкабан за то, что я поставил волшебный мир под угрозу быть рассекреченным, а также я не зарегистрирован в Реестре анимагов…       Драко выглядел более, чем жалко.       Стоя возле стола и чуть заметно мотая головой, подобно маятнику на огромных часах, расположившихся в коридоре, Гарри твердо обронил: — Я обещаю.       И на удивление этого хватило обоим, чтобы и без того сложившееся общение продлилось дольше, чем вечность. Оба стали чем-то важным друг для друга, и оба беспросветно влюбились, но упорно продолжали умалчивать, боясь потерять эту хрупкую связь.       Закончив с документальной работой в Министерстве, брюнет каждый вечер, ни секунды не медля, отправлялся в нору, где уже привыкшие к обычному графику домашние эльфы приготавали угощения для прихода юноши. Всё это настолько устоялось в жизни Малфоя, что тот начинал нервно ходить по дому, если Гарри запаздывал на пару минут, а потом презрительно фыркать и скрывать улыбку в чужом свитере, когда бестактный гриффиндорец бросался на шею и сминал в охапку до хруста костей.       Кажется, блондин стал слишком зависим. Настолько, что всё чаще хотелось пройтись кончиками пальцев по острым, отточенным скулам, коснуться незаконно мягких и взъерошенных волос, в потом притянуть за шею и впиться, подобно кровожадной змее, в тонкие и обветренные, но такие манящие Поттеровские губы.       Вот так просто.       Но просто в жизни Драко ничего не бывает, и он понял это уже слишком давно. Конечно, шанс разбить собственное сердце был и ещё какой, ведь вряд ли милые девушки волшебной Британии ещё не положили глаз на его Поттера, но если есть малейший шанс на успех, то возможные неудачи начинают казаться невозможными, не так ли?       Однако иногда планы могут срываться, что привычные и устоявшиеся вещи прекращают быть таковыми, и всё перестаёт тихо плыть по течению реки, навсегда меняя направление.       В один из дней Драко теряет сознание, только сбросив привычный облик ящера, глухо падая на сырую траву под взволнованный крик Гарри, что ещё долго гулом разносился в ушах, как чертово эхо, которое можно услышать в самых тёмных горных пещерах.       В один из дней Гарри запрокидывает на руки немного холодное тело юноши, панически старается нащупать пульс, а потом аккуратно несёт бессознательного волшебника прямиком в нору и чувствует неприятный холод от поднявшегося ветра на собственных мокрых щеках. Он не знает что произошло, но безрассудно что-то шепчет блондину, похожее на просьбу, неосознанно целует холодный лоб, дрожащими пальцами отодвигая нависшие платиновые пряди. Сердце гулко стучит где-то в груди и противно сжимается от охватившего страха, что рука начинает удерживать на весу худощавые пальцы, крепко и беспомощно переплетая, боясь потерять.