апокалипсис и наркотики.

      Пятому плевать на яблоко, не очень-то и хотелось. Он даже не стал возникать, но это все равно вызвало шум. Какой-то парень ударяет Джека яблоком по голове, и намечалась потасовка, если бы не прибежавшие санитары. Пятый кидает взгляд на кучерявого, и в этот же момент сердце тянет, будто бы вот-вот вырвется. Он кажется до боли знакомым, и его поступок на секунду заставляет Пятого подумать, что, может, они знакомы? Но это странно — какие дела четырнадцатилетка может иметь с человеком, что старше его в два раза? Тем не менее, спокойней в столовой не становится. Джек разъяренный, выкрикивает Пятому чуть ли не в лицо: — Позже разберемся с тобой, мелочь! Пятый пожимает плечами. Время здесь, кажется, устроено. День длится очень долго. После завтрака — душ, Пятый принимает его самым последним, чтобы не мыться с остальными. Во время душа он замечает на себе еще синяки, а также укус на шее, когда подходит к зеркалу и вытирается полотенцем. Далее — свободное время, за которым Пятый просто сидел в общей комнате, голова очень болела, будто бы в ней было так много всего, но под какой-то пеленой. Очередное собрание, на котором каждый может высказаться или что-то рассказать. Рядом с Пятым сидит психолог, что проводит эти собрания. Милая девушка, которой не место среди всего этого дерьма. — Пятый, может, ты хочешь что-нибудь сказать? — спрашивает она. — Мне нечего говорить. — Что ты скажешь об инциденте за завтраком? Ты знаком с Клаусом? — Нет, не знаком. Не знаю, в чем дело, но, видимо, люди настолько глупы, что для них нормально издеваться и усмехаться над моим именем. Остаток собрания он молчит, ничего не слушает. Когда все расходятся, Пятый подходит к психологу. — Простите. Я бы хотел попросить Вас достать мне тетрадь и ручку. — Зачем же, Пятый? — Хочу рисовать. — Постараюсь помочь тебе. На деле, Пятый просто хотел иметь под рукой что-то, куда можно будет записывать свои мысли и может, воспоминания. Остаток дня протекает спокойно, Пятый берется за книжку и читает ее, хотя уверен, что уже читал ее когда-то давно. После душа, когда начался отбой, Пятый уже собрался укладываться спать, как Джек вдруг вскакивает со своей кровати. — Что за хуйня была за завтраком? Твой ебырь или дилер? — недовольно, громко спрашивает он. — Я ведь уже сказал, что не знаком с ним. Или у тебя проблемы с памятью? Может, со слухом? — Пятый слегка улыбается. — Да ты ахуел так базарить со мной, щенок! Джек снова накидывается на Пятого и оставляет на нем несколько синяков, только после этого успокаивается и идет в свою кровать. Боль тупая, но Пятый лежит, запрокинув голову, чувствует вкус крови, стекающей из носа по глотке, и думает о том, что в следующий раз не допустит, чтобы этот уебок к нему притронулся. На утро он одевается и идет в столовую. На входе встречает психолога, которая подзывает его к себе. — Принесла тут тебе кое-что, — с улыбкой говорит она, протягивая большую записную книжку и набор простых карандашей. — Спасибо большое, — Пятый натягивает улыбку и принимает подарок. — Только, пожалуйста, постарайся в этот раз хоть что-нибудь съесть. Ты пьешь серьезные лекарства… — Хорошо. Пятый садится на свое место с подносом еды. Все тот же набор: ублюдский чай, каша, но вместо яблока — груша. Вот уж разнообразие. Пятый протирает грушу и ест только ее. Все время он чувствует на себе взгляд и когда отыскивает того, чей он — видит Клауса. Смотрит стеклянными глазами на него, совсем не понимая, от чего такое внимание. Но сразу же опускает взгляд, решая, что в этом месте лучше ни с кем не заводить знакомств. В клинике — расписание. Поэтому в свободное время Пятый продолжает читать книгу, хотя часто ему приходится перечитывать строки заново, чтобы вникнуть. И вот собрание, на котором теперь сидит и этот кучерявый, совершенно убитый парень, которого, кажется, зовут Клаус. Очередной, видимо приевшийся к психологу вопрос: — Кто-нибудь хочет начать первый?       Клауса пересаживают за стол. На этот раз его не освобождают. Он вынужден есть с ложки, но довольно быстро отказывается от каши. Выпивает чай, который, скорее всего, самый дешёвый. И заедает его грушей, по примеру брата. Всё это время он не сводит с него глаз. Смотреть пиздецки неудобно, потому что на этот раз он сидит не так, как в прошлый. Но несмотря на это, Четвёртый продолжает сверлить его взглядом. В этой ситуации ничего другого и не остаётся. Его Пятый опустошен и убит. Морально сломлен. Клаусу страшно. Он никогда его таким не видел, да даже предположить этого не мог. — Наелся? К нему подходит та тучная женщина. От неё пахнет каким-то хуёвым одеколоном, старых времён. На голове подобие птичьего гнезда. А одета она в серую форму и цветные колготки. Клаус молча кивает. Женщина протягивает ему таблетки. Затем жестом показывает открыть рот и подносит ко рту бутылку с водой. Пока тот старательно прячет часть таблеток за языком, она продолжает. — Я мисс Вольф. Очень рада познакомиться с тобой, Клаус. Она наклоняется к уху, и можно почувствовать, как её губы расползаются в улыбке. — И с твоим милым братцем. Который у нас точно задержится дольше, чем ты. Он поворачивает голову, непонимающе на неё смотря. — В каком смысле? — Не утруждай себя лишними размышлениями. Мы быстренько тебя поставим на ноги. Делает какой-то жест рукой, и его начинают увозить из-за стола. Затем привозят в комнату, любезно сообщая о том, что сегодня он посетит общее собрание. Как бы он не старался, но часть таблеток всё-таки наполовину рассосалась. В любом случае, кроме тяжести в теле, он больше ничего не чувствует. Главное, что голова почти в порядке. Он выплёвывает их в угол комнаты, когда все наконец-то выходят. Хуёвая стратегия, конечно, стоит придумать что-нибудь получше. Снова лежит и бессмысленно пялится в потолок. По-хорошему, ему бы сегодня или завтра сходить помыться. Хотя, ему до таких мелочей жизни нет дела. Глаза продолжают слипаться, поэтому он просто вырубается. Ровно к моменту, когда за ним приходят. В любом случае, в этом есть огромный плюс. Теперь голова свободнее, а тело более податливое. Отлично. Остаётся надеяться на то, что Пятый тоже там будет. Поднимают, усаживают, отвозят. И даже снова развязывают руки. Неужели, из-за таблеток? Наивные. — Кто-нибудь хочет начать первый? Зачем ждать? Клаус, не поднимая руки, вскрикивает. — Я. Я хочу. — Как… быстро. Да, пожалуйста. Для начала представьтесь, пожалуйста. И сразу можете начинать свой рассказ. — Клаус Харгривз. Четвёртый. Он переводит всё своё внимание на Пятого. Надеется. Верит в это всем, что у него только есть. Вспоминай же, блять. Ты нужен. — Начну с того, что моя семья — самое страшное, что можно пожелать человеку. В особенности — ебучий мудак отец. Он всегда ненавидел нас, по крайней мере, старательно это показывал. Опустим всю подноготную семьи. Некоторые в курсе, благодаря Седьмой. Вани. Вам так более знакомо. Клаус встаёт со стула и начинает ходить туда-сюда, постоянно возвращаясь взглядом на Пятого. — А потом так вышло, что все съебались. Ну, мы же типа взрослые. Всем по тридцатнику, и всё такое. Нужно жить дальше, блять. Короче, делать все вещи, которые делают любые взрослые люди. Мне всегда было похуй на моё будущее. Но был единственный человек, которому на моё будущее было не насрать. И я готов был сворачивать ради него ебаные горы. Даже, блять, завязал со всей этой хуйней. Старался, ладно. Блять, я правда из кожи вон лез для этого. Пока мне не сказали о том, что убили его. Мой единственный смысл в этой ебаной жизни. Мою семью. Мою частичку. Клаус на какое-то время замолчал, затем наклонился к Пятому, стараясь не делать это резко. Все уставились на него, но он всё же успел ему сказать. — Пожалуйста, не употребляй таблетки. Вернись ко мне. Отстраняется от него, чувствуя, как слёзы подступают к блядским глазам. — В общем, он оказался жив. А потом случилось непоправимое, и я пытался уберечь его от себя. Но не смог. Клаус возвращается на место. Ему что-то говорят, но он не слушает. Только смотрит на это любимое лицо. Собрание подходит к концу, и его увозят обратно в комнату. «Пожалуйста, Пять.»       В ту же секунду, что психолог задает вопрос — отвечает и поднимается Клаус. Пятый почему-то не удивлен, скорее из-за отсутствия каких-либо эмоций вообще. — Четвертый? — тихо шепчет он. Клаус очень эмоционально повествует о своей истории, от которой у Пятого внутри что-то сжимается. Она тоже кажется очень знакомой. Когда Клаус наклоняется и шепчет, Пятый хмурится. Зачем бросать пить таблетки? Они, конечно, делают из тебя овоща, но Пятому кажется, что это неспроста. В любом случае, теперь придется задуматься над всем этим, чтобы разобраться, по какой причине он тут оказался. Клауса уводят, и Пятый видит слезы на его глазах. Пиздецки странно все, а особенно он, да и это место тоже. Он возвращается в свою комнату и пока там никого нет, Пятый прячет под подушку блокнот и карандаши, которые он сразу распаковывает. В голове все очень мутно, будто бы какая-то переваренная каша, но Пятый чувствует, что если поговорить с Клаусом, то что-нибудь станет понятно. С другой стороны, в таком состоянии лучше никому не доверять. Таблетки, что нужно было выпить днем, Пятый прячет под язык и когда остается один, засовывает их в карман джинс. Остальное время он посвящает книге. Его отвлекают, когда кладут руку на плечо. — К тебе пришли, твоя сестра, — сообщает какой-то работник и ведет Пятого в комнату, где можно пообщаться с теми, кто приходит «в гости». Девушка выглядит убито, словно работала несколько дней подряд и не спала, будто бы у нее умер кто-то. — Пять… — она со вздохом обнимает брата и он без доверия обнимает ее в ответ. — Я ничего не помню. И никого. Они садятся за стол, Ваня начинает трогать брата, рассматривая его синяки. — Тебя здесь что, бьет кто-то?! — с ужасом спрашивает она. — Было дело. Но больше такого не будет. — Что за таблетками тебя пичкают? Пятый с трудом, но вспоминает примерные названия, что успел запомнить. — Они-то и делают из тебя… — Овоща? — с усмешкой спрашивает он. — Увы. Тебе не стоит их пить, потому что если ты будешь это делать, то продержат они тебя здесь еще дольше. Ты не помнишь, кто ты? — Странно… Про таблетки мне тоже самое сказал один странный парень. Кажется, мы знакомы. Его зовут Клаус. Ваня приподнимает брови, удивленная тем, что насколько все плохо, раз Пятый не помнит свою любовь и не в курсе о своем разбитом сердце. Она достает телефон и открывает галерею, показывает некоторые фотографии: их совместные, их с семьей. И даже, каким-то образом, там оказывается фотография Пятого с Делорес. — Манекен? — Пятый поднимает брови, переводя взгляд на сестру. — Это же Делорес… Твоя бывшая любовь. Вы очень много лет прошли вместе. Слова, сказанные Ваней, воспринимаются тяжким грузом. Очень тяжело вспоминать из чужих уст. Но он потихоньку начинает все вспоминать. И, почему-то, все начинается с детства. — Я помню отца… И помню, как ослушался его и сбежал… В будущее? — он хмурится, прикрывая глаза. Он не понимает, настоящие ли это воспоминания или он просто сошел с ума из-за наркотиков. — Доверяй себе, Пять. Ты придешь в себя, если слезешь с этих таблеток. Только скажи, зачем ты все это принял? — Я хотел спросить тебя об этом. Кажется, у нас с детства хорошие отношения были. — Я знаю лишь часть причины, поэтому могу лишь догадываться… Но поклянись, что больше никогда так не сделаешь. Я очень волнуюсь за тебя. — Это понятное дело. Спасибо. Я со всем разберусь… Постараюсь, по крайней мере. В комнату заходит санитар и это значит, что пора прощаться. Они обнимаются и Ваня начинает плакать. — Я боюсь тебя потерять снова. — Отставь все это. Спасибо, что навестила. Пятого возвращают в его комнату, где он хватается за дневник и записывает все, что вспоминает. Их помощь городу, отца и маму, ужасное детство, побег. Пятый записывает все с таким напором и скоростью, что все непонятно, и грифель карандаша ломается. Он помнит Клауса из детства. Но почему они оказались здесь сейчас? Почему он залит слезами? Далее по расписанию ужин, таблетки, которые Пятый выплевывает в ужасное пюре с комочками, ест какой-то безвкусный салат и пьет содовую. Он потихоньку отходит от таблеток, поэтому начинает чувствовать боль более отчетливо. Далее — душ и подготовка к сну. Когда они один на один остаются с Джеком, который снова не может спокойно, блять, улечься в свою ебаную кровать, Пятый тянет руку под подушку, хватаясь за острый карандаш. — И все-таки, ты мне напиздел. Ты прекрасно знаком с этим уебком, что пытался тебя защитить. Тебе пиздец, потому что я не люблю, когда мне пиздят, — с улыбкой произносит Джек и подходит к Пятому. Пятый не ждет, неожиданно поднимается с кровати и налетает на обидчика, сразу же втыкая ему карандаш в глаз, а затем ударяет того в живот. — Тронешь меня или же Клауса, я тебе не только второй глаз проткну, уебок, — Пятый уже привычно улыбается, наслаждаясь тем, что сделал. — И если ты, блять, скажешь, что это сделал я, то при первой же возможности я не побоюсь сделать твою жизнь настолько хуевой, что ты станешь инвалидом, либо просто сдохнешь. Пятый вынимает из глаза парня карандаш, обтирает кровь об его рубашку и ложится в кровать, будто бы ничего не произошло. Джек кричит, тем самым вызывая санитаров. Он боится, думая, что Пятый просто сумасшедший, который реально может сделать то, что сказал. Джека уводят, оставляя Пятого одного. Поэтому спится спокойней обычного. Ночью он резко просыпается, вспоминая о своем долгом путешествии, о работе на Комиссию, о возвращении домой. О том, как они всей семьей предотвратили апокалипсис, остановив Ваню. Оставшееся время он не спит, потому что воспоминания валятся на него тяжким грузом. Он вспоминает то, что было между ним и Клаусом, разбитое сердце, весь дикий пиздец. И на секунду он задумывается о том, что быть овощем без памяти — не так уж и плохо. Утром он дожидается завтрака, но немного опаздывает на него из-за того, что долго умывался и чистил зубы. А еще — он написал записку для Клауса, которую сложил так, что она помещалась в кулаке. «Как бы хуево не звучало, но я все вспомнил… Кажется, когда я обдолбался, я видел Бена. Попробовал все и до сих пор не понимаю, нахуя так делать. Дело не в этом. А в том, что нам нужно выбраться отсюда, пока персонал не просек, что я уже не овощ. Надеюсь, что ты не хочешь остаться здесь. Я уверен, что здесь за нами следят. Будь осторожней. Я все решу и вытащу нас. Но ты должен сам для себя решить, вернешься ли ты сюда рано или поздно, либо же завяжешь со всем этим дерьмом.» В столовой он снова прячет таблетки под языком, которые затем выплевывает в кашу и перемешивает ее. На завтрак один лишь апельсин, а кофе и сигарет хочется пиздецки. Пятый заканчивает с завтраком быстро, и перед тем, как выйти из столовой, проходит мимо Клауса, кладя в его руку записку.       В палату приходят, и Клаус думает о том, что пора есть, но нет. Суровый голос сообщает о том, что пришла его сестра. Ваня? Блять. Только этого не хватало. Его выкатывают и привозят в переговорную. Спрашивают у неё, можно ли его развязать, и она даёт положительный ответ. Четвёртого освобождают и покидают комнату. Оставляя их наедине. — Привет. Ваня пытается улыбнуться, но выходит, мягко сказать, паршиво. — Привет, Семь. Она хмурит брови. — Прости. Наклоняется ближе к Клаусу, берёт его своими тёплыми руками. Но продолжает сидеть с недовольным лицом. — Я, мягко сказать, расстроена. Нет, честно сказать, я в ахуе. Я не знаю, что у вас там происходило и происходит, но ты никакого права не имел доводить его до такого. — Ваня, я, послушай… — Никаких — Ваня я. Клаус… Я, по правде говоря, верила в тебя. И всё ещё… всё ещё стараюсь. Но, пожалуйста. Сделай всё, чтобы он стал таким, каким был. Он ни черта не помнит. Надеюсь, фотографии освежили его память. Хотя бы… хотя бы немного, но. Она замолкает и можно заметить, как начинают подрагивать её плечи. Можно только догадываться о том, как она сейчас ненавидит Клауса за это всё. И у неё есть на это право. Ведь Пятый, один из немногих, кто действительно всегда видел в ней человека. — Я сказал ему на счёт таблеток, это должно помочь. — Да, я тоже. Клаус, ты знаешь меня. И я по-хорошему прошу тебя — возьмись за голову. Воздух словно начинают высасывать из комнаты, а вокруг, будто бы, появляется вибрация. И Клаус так отчётливо это ощущает, что начинает не звенеть, а дребезжать в ушах. За комнатой происходит то же самое, и персонал недоуменно сгребает всех по палатам. Четвёртому становится так хуёво, что он с трудом сдерживает блевоту в глотке. — Ваня, пожалуйста… я понял. Всё проходит также быстро, как и началось. — Я знаю, Клаус. И мне правда жаль. Просто считай, что это предупреждение. Я не позволю вам убивать друг друга. Вы моя семья. Вы моё всё. Её голос слегка подрагивает, но она отворачивается, не позволяя взглянуть на её лицо. — До встречи снаружи. Стучит по стеклу. Уходит. Четвёртого увозят. Бросают. Все мысли путаются в один клубок. Как же, блять, сложно. Клауса возвращают в комнату. И почему-то снова не связывают. Он заебался лежать, поэтому усаживается на кровать, обхватывая голову руками. Старательно пытаясь придумать то, как спасти Пятого, и самое главное — вытащить его из этой хуйни. На ужин его отпирают, и он приходит в полный зал. Все они хуёвые. Мягко сказать. Привычное выплёвывание таблеток. Еда ему кажется и не такой уж хуёвой, по сравнению с тем, чем его пичкают. Таблетки растворяет в содовой, а еду почти всю съедает до конца. С Пятым пересечься так и не получается, но утром он точно это сделает. Перед сном его, наконец-то, отводят помыться. Там он снова пересекается с Пятым, но тот, кажется, избегает его. «Хуй там плавал, малой, я это сделаю!». Оставшееся время проходит чертовски медленно, но он всё же дожидается блядское утро, спешно следуя на завтрак. Привычное выплёвывание таблеток и ебучая мисс Вольф, наигранно улыбающаяся с оскалом. Вот он — его шанс. Пятый подходит, и Клаус замирает, когда тот прикасается к нему. Чуть ли не проёбывает всё, из-за своих предательски трясущихся рук. Затем уходит из столовой, выжидая время. Усаживается спиной ко входу и аккуратно разворачивает записку, стараясь сдержать слёзы. Его Пятый. Он помнит. БЛЯТЬ, ОН ВСПОМНИЛ. Записку рвёт на кучу маленьких кусочков и съедает. Хочется верить в то, что он вспомнил не всё. Но это невозможно. Главное, что его Пятый снова вернулся. Всё будет хорошо.       Пятый покидает столовую и направляется в свою комнату, прикрывая за собой дверь. Он садится на кровать, берет блокнот и почему-то ему кажется, что его кто-то листал. Пятый вырывает исписанные листы и прячет их в карман. Теперь же на первом листе он пишет «Я вас наебал, поэтому сосите мой член, паскуды». Пятый — тот еще параноик, и если предположить, что кто-то уже узнал о том, что он пришел в себя, нужно поторопиться. Он покидает свою комнату и бродит по блоку, пытаясь узнать, где находятся карты пациентов. Очевидно, что в кабинете главного врача. Уходит некоторое время на то, чтобы узнать, где именно это находится. Естественно, за дверями, что можно открыть только пропускной карточкой. Пятый перемещается в охранную комнату, что стоит перед дверями, и ударяет по затылку охранника первым попавшимся под руку предметом — чайником. Охранник падает, отключившись, и Пятый выхватывает из кобуры пистолет. Пятый перемещается за дверь и идет по одинокому коридору, в котором, кажется, такая акустика, что слышен каждый шаг. И вот, заветная дверь, на которой написано: «Главный врач отделения». Он перемещается туда и как раз на руку то, что врач сидит за столом и заполняет какие-то бумажки. — Привет, док, — с улыбкой произносит Пятый, вытягивая руку, и наставляет пистолет на врача. — Здравствуй, Пятый… — он отрывается от работы. — Ты что-то хотел? — Да. Давай сработаемся как адекватные люди, м? — он подходит ближе, оглядывая кабинет, и мысленно ищет то, что ему нужно. — Мне нужны карты: моя и Клауса. Советую тебе сделать это быстро. Пятый снимает с пистолета предохранитель и улыбается. Доктор тянется к шкафчику, старательно ищет нужные карты и кладет их на стол. — А теперь ты подпишешь заявление о том, что мы здоровы и нас выписывают прямо сейчас. Мне похуй на то, что ты мне скажешь, но если ты не сделаешь это, я выстрелю тебе прямо в голову, а затем подделаю документы и съебу. — Зачем это тебе? Ладно Клаус, но ты же сам хотел сюда попасть?.. — спрашивает мужчина, который начинает заполнять бумаги трясущимися руками. — Не твоего ума дело. И еще мне нужна копия выписок, чтобы никто из вас, сук, не подумал докопаться до меня и моего брата. Поторапливайся давай, — Пятый подходит вплотную к столу и утыкается дулом пистолета в лоб мужчины. Когда он делает все, о чем его Пятый просит, тот хватает выписки и исчезает без единого слова. Он перемещается к Клаусу, который, к счастью, сидит в своей одиночной палате. — Надеюсь, у тебя нет никаких монаток, мы уебываем прямо сейчас, — Пятый ставит пистолет на предохранитель и сует его в высокие джинсы. — Давай руки. Пятый хватается за холодные руки Клауса, с этими пиздецки любимыми татуировками. Не думал он, что сможет еще хоть раз коснуться их. Он сжимает руки Крауса и зажмуривает глаза, думая о доме. Несколько секунд и они перемещаются на задний двор дома. Пятого шатает и кружится голова, у него изначально не было много сил, а теперь же, пользуясь своей способностью, он совсем как выжатый лимон. Пошатываясь, он кое-как дошагивает до скамейки и плюхается на нее, вздохнув. — Ну, и что теперь думаешь делать? — спрашивает Пятый, даже не глядя на Клауса. Он рассматривает документы о выписке.       Клаус всё время ломает голову над тем, что происходит сейчас за бетонными стенами. Начал ли Пятый уже действовать? Произойдёт ли это сегодня? Или у него есть какой-то другой план на этот счёт? Как ему связаться с ним? Есть вариант написать ему записку на туалетной бумаге, но стоит вопрос за тем, чем это делать. Заёбывается сидеть, поэтому встаёт, снова расхаживая туда-сюда. Ёбаный стыд, и что делать-то теперь? Может попробовать выйти из комнаты и устроить разведку? Блять. Ну как же. Сделает только хуже. Ещё и спалит их. И весь план по пизде. Но нихуя не делать — тоже не вариант. Поэтому сидит, как послушный пёс, ожидая обеда или собрания, чтобы хоть как-то у него всё выяснить. Когда усаживается на полу, прямо там и засыпает — прислонившись головой о бетонную стену. — А! Чуть ли не подпрыгивает от удивления, когда из сна его клешнями вытаскивает любимый голос. Чёрт подери — глюки? Башкой в сторону ведёт. Нет. Вот он. Живой, и очень даже настоящий. Молча поднимается, взглядом буквально прослеживая линию его члена через джинсы. И это сексуально торчащее оружие. Блять, Четвёртый, соберись нахуй! Молча протягивает руки, борясь с желанием завыть от такой близости. Мало того, что второй раз за день, так ещё и так скоро. Это лучшее воскрешение, какое могло быть. Ради этого действительно нужно жить. — Блять… Склонившись у кустов, недалеко от головы Бена, он обильно сблёвывает. Всю ту паршивую еду. Все те рассосавшиеся таблетки. А будь возможность вывернуть себя наизнанку — давно бы сделал. Клаус не сразу понимает вопроса. А когда понимает — легче не становится. Что это вообще значит? Либо он, по-прежнему под порцией таблов, либо, хуйня какая-то. — Я рад, что ты вернулся. Пожалуйста, свяжись с Ваней. Ей нужно это знать. Неловко подходит к скамейке, усаживаясь рядом. — И ещё, я не понял твоего вопроса. С чем я должен делать? Поворачивается к нему лицом, стараясь встретиться взглядом, хоть и понимает, что тот не посмотрит. — Спасибо, что вытащил оттуда. Стоит сказать много всего, но, наверное, не стоит так просто выливать этот ушат на него сразу. Да и вообще, возможно, не стоит. Он же, вроде как, собирался снова податься в комиссию. Небось и вещи собрал уже свои. — После той хуйни, я пиздецки голоден. И если ты тоже, то приходи на кухню, всё такое; буду рад твоей компании. Поднимается со скамейки, думая о том, что это самое правильное решение сейчас. Может, он в очередной раз и не прав, но кто знает. Время покажет. Мама встречает его с той-самой-улыбкой. — С возвращением, Клаус. Ты один? — Нет. Я с Пятым. — Кушать? — Да, пожалуйста. И никогда бы не мог подумать, что так сильно бы ждал маминой стряпни. Наконец-то вкусная еда, от которой не только пальчики облизать хочется, но и всю тарелку вылизать до дыр. Пахнет сочной отбивной и пюре. Господь Иисус. ЧТО МОЖЕТ БЫТЬ ЛУЧШЕ?! Клаус садится за стол, мысленно уже представляя всё это внутри.       Клаус снова строит из себя дурачка, потому что он спрашивает, к чему вопрос. Но если так, то Пятый не станет злиться и пытаться докопаться, просто примет это, скорее всего потому, что сил даже на то, чтобы поговорить — нет. — Не за что, — Пятый вздыхает, доставая из джинс пистолет, и рассматривает его. — Какой же нынче парашей снабжают людей. Пятый сидит ещё немного на улице, приподняв голову и наслаждаясь прохладным свежим воздухом. Хороший вечер. Он заходит в дом, медленно перебирая ногами. Первым делом он идёт в свою комнату и в дополнение к своим важным расчетам и папке, кладёт выписки, а сверху пистолет. В комнате чисто, видимо мама нашла, чем заняться. Даже заботливо выкинула всю наркоту со стола. Пятый ставит телефон на зарядку и пока ждёт, что он хоть немного подзарядится и включится, садится на стул, откидываясь на спинке. Пиздецки хочется лечь и не двигаться, но, к сожалению, есть — ещё сильнее, ведь за время в клинике он ел только дерьмовые фрукты и таблетки. Но то, чего хочется максимально — конечно, кофе. Но первым делом нужно позвонить Ване. Поэтому пока есть время, Пятый находит пачку сигарет и подкуривает одну. Курить особенно приятно, когда давно этого не делал. Телефон включается и Пятый сразу же звонит Ване. — Пять, как ты? — удивлённо спрашивает она. — Я уже съебался оттуда, Клауса прихватил с собой. Не уверен, что это сильно что-то изменит, — со вздохом, он потирает лоб. — Может, все-таки, останешься у меня? — она открыто боится, как бы не произошло ещё какого-нибудь пиздеца. — Спасибо, Ваня. Ты и так много сделала для меня… Сейчас я просто поем и лягу спать пораньше, — Пятый тушит сигарету в самодельную пепельницу. — Но все же, нам нужно увидеться. Как насчёт завтра? Есть свободный час? — Для тебя всегда найду. Отдыхай и береги себя. До встречи, — голос Вани тихий и мягкий, согревающий чёрную душу. Слишком хорошая она, несмотря на то, что причиной апокалипсиса была именно Ваня. Пятый спускается на кухню и садится рядом с Клаусом скорее потому, что тарелка с едой находилась именно там. — Добрый вечер, Пятый. Как самочувствие? — с улыбкой спрашивает она. — Привет. Спасибо, дерьмово. Но надеюсь, что твоя еда все исправит, — Пятый притягивает к себе тарелку и сразу же приступает к ужину. — Тебя кто-то побил, милый? — расстроенно спрашивает она, подходя к Пятому и поглаживая его по голове. — Ударился. Все нормально, не переживай. — Будешь кофе? Пятый положительно кивает, продолжая есть. Еда Грейс всегда очень вкусная, но сейчас — особенно. Не умел бы он сдерживать свои эмоции, то завыл бы от того, насколько это ахуенно. И даже кофе кажется не таким уж дерьмовым. Грейс покидает кухню, оставляя Клауса и Пятого наедине. Он пьёт кофе, несколько раз кидая взгляд на своего брата. — Блять, ты не представляешь, насколько я заебался. Посмотри мне в глаза и скажи, что я должен уйти, и я вернусь в Комиссию. Но в этом доме, рядом с тобой — никогда не появлюсь. Если это тебе правда нужно. Пятый переводит усталый взгляд на Клауса, понимая, что даже не удивится, если тот все же предпочтет быть один. Зачем Пятый в который раз пытается вернуть все — непонятно даже для него самого.       Забавный факт того, что мама не спросила Клауса о том, как он. А ведь на его лице побоев было определенно больше. Но она, скорее всего, просто привыкла видеть его таким безжизненным и избитым. И не только кем-то, но и жизнью. Он кладёт руки на стол, на которые сразу же кладёт голову. Кажется, впервые ему хочется спокойной жизни. Он так сильно заебался от всего этого, что просто нет слов. Не новый день, а праздник, блять. И что-то он достаточно подзаебался праздновать. — Приятного аппетита. Грейс ставит две тарелки на стол. Господи, блять. Стейк пахнет просто опиздохуительнейше. Клаус встаёт из-за стола, чтобы достать к этому всему соус. — Спасибо, ма. За долгое время он чувствует долгожданное спокойствие, которого ему так не хватало. Капает соус сбоку тарелки и оставляет его на столе. Когда начинает есть, всё же надеется на компанию Пятого. И про себя облегченно вздыхает, когда тот, наконец-то, приходит на кухню. Мама делает ему кофе, а он молча приступает к трапезе. Иногда косится на Пятого, закусывает губы. Продолжает есть, чувствуя долгожданное насыщение и удовольствие. А затем, последний кусок встаёт поперек горла, когда тот, наконец-то, с ним заговаривает. И в глотке становится невыносимо сухо. А сердце стучит уже где-то в висках, активно сообщая о том, что грядет пиздец. — Я не хочу, чтобы ты уходил. Клаус, блять, давай уже нормально? Или только выёбываться можешь? Возьми свои затвердевшие яйца в кулак и режь. — Я не надеюсь на то, что ты сможешь понять. Но всё то я делал ради тебя. Всё, всё то… что случилось. Конечно же, ты всегда можешь назвать меня ебанутым. Сказать, что из этой ситуации были другие выходы и решения. Но я поступил так, как считал нужным. Я не видел другого способа оградить тебя от себя. Только сейчас он поднимает голову, чтобы заглянуть в его глаза. А плечи подрагивают так, как ещё недавно дрожали у Седьмой. К глазам подступают слёзы, но он сдержится. Пока сдержится. — Я не считаю правильным то, что мы вместе. Если, блять, это можно так обозвать. Ты делаешь для меня много. Нет, ты делаешь абсолютно всё. А что я могу дать тебе взамен? Ничего. Кроме своей спившейся и небритой морды. А ты не достоин этого. Ты заслуживаешь всего лучшего, что можно найти на земле. И я не могу тебе это дать. Голос слегка дрожит. Не только голос, но и всё тело, на которое он не обращает внимания. На грани с истерикой и безумством. Потому что вот она — правда матка. Горькая, кислая. От которой хочется сблевать. И далеко не один раз. Жалкое подобие человека, и идеальное создание, каким он его считал. И всегда будет считать. — Мне не нужно в этой жизни ничего, кроме того, чтобы ты был счастлив. Изредка улыбался. Ещё реже смеялся, прикрывая рот рукой. Не из-за того, что стесняешься, а потому, что думаешь, что тебе не идёт улыбка. Ты мой воздух, Пять. Отводит взгляд в сторону. Небрежно проводит рукой под глазами, стирая едва проступившие слёзы. Внутри всё так сильно натянуто и сжато, что вот-вот начнёт задыхаться, трясясь в истерике. А страшнее всего — что даже запить это не хочет, чтобы стало легче. — Поэтому, даже если я не хочу, чтобы ты уходил, это будет правильно. И я это знаю. Просто не ударяйся в те крайности, в которых ты оказался. Закрой на меня глаза. А когда, в очередной раз, кто-нибудь из семьи упомянет обо мне — горько улыбнись, молча в ответ.       Как только Клаус открывает рот, чтобы что-то сказать, Пятый задерживает дыхание, будто бы боясь услышать ответ. Произошло столько всего, что Клаус явно не станет врать и придумывать что-то. «Он хочет, чтобы я остался, но…», внутри теплеет и Пятый сдерживает невозмутимое лицо, чтобы не расплыться в улыбке. Но когда Клаус продолжает, сердце снова сжимается и кожа покрывается мурашками. Ему не хочется снова какого-то пиздеца, не хочется расставаний. Пятый сильно устал и ему тяжело контролировать эмоции и слова, но он старается. — С чего ты взял, что можешь решать что-то за меня? Я ничего от тебя не просил взамен, просто быть со мной, — Пятый допивает кофе и ставит чашку на стол, даже слишком громко. — Я не хочу уходить, но не стану делать так, как мне хочется. Потому что, если это связано с тобой — получается полный пиздец, не просто выходящий за рамки, а граничащий со смертью. Пятый поднимается из-за стола и ставит пустую тарелку и кружку в рукомойник. — Я не жалею ни о чем. Но если ты знал, что все так выйдет — тебе не стоило заставлять меня все вспоминать. Быть обычным овощем, которого пиздят в клинике — в какой-то мере ещё по-божески. Пятый собирается покинуть кухню, но перед этим на несколько секунд кладёт ладонь на плечо Клауса. — Постарайся больше не вляпываться в дерьмо. Выше головы не прыгнешь. Из-за того, что Пятый теперь был сыт, расслабляло ещё больше. Он направляется вверх и сразу идёт в ванную комнату, стоит там под тёплыми струями воды, кое-как сдерживаясь, чтобы не вырубиться прямо там. Натягивает на себя трусы, даже не удосужившись вытереться полотенцем, как только оказывается в своей комнате — плюхается в кровать, укутывается в одеяло. Он пиздецки рад такой усталости, ведь благодаря ей не придётся думать о чем-либо перед сном. Пятый вырубается слишком быстро, оставляя все нерешенные вопросы на утро. Например: стоит ли прощаться с Клаусом, куда идти, чем теперь заняться, как выкинуть все из головы? Сон крепкий, но беспокойный. Ему снится что-то нехорошее, из-за чего он то сводит брови к переносице, то скулит. Из ужасного сна ему не удаётся выбраться, поэтому остаётся дождаться только утра.       «Я ничего не просил. Только быть с тобой.» Тупым эхом, бьющимся о стенки мозга. Он продолжает говорить, и все его слова огромными валунами падают в чёрную душу. Заполняют. Копятся. Блять. Кладёт руку на плечо и уходит. Вот так просто сдаётся? После всего, что сказал ему Четвёртый? Или, он успел дать намёк, а Клаус его не понял? Что ж. Он обязательно это выяснит. Но сначала, убрать тарелку. Встать из-за стола. Выйти в Зал. Найти где-то среди всего тот-самый-блок и вытащить пачку. Раскрыть. Достать сигарету. Затянуться, Наполнить себя хоть чем-то, чтобы создать мнимость наполненности. Чтобы не так пусто. Чтобы не так больно. — Ты же не собираешься сдаваться? Он скучал по этому голосу. Правда скучал, потому что бесконечно любил его обладателя. На это раз, даже поворачивает голову в его сторону. — Я сделаю последнюю попытку. Больше сам себе, чем ему. — Я в тебе никогда не сомневался. И Клаус улыбается. Как-то неуверенно, и по-глупому. Кивает головой. Тут и нечего говорить. Иногда, слова значат куда меньше действий. А он будет действовать. Он пообещал. В первую очередь — самому себе. Давай, Четыре. Последний шанс. Тушит сигарету и загружается тем, как лучше всё это преподнести. Почти час проводит погружённый в себя, но ничего дельного «не рожает». Забивает хуй, в привычной манере, и поднимается наверх. В надежде застать его в комнате, желательно, настроенным на разговор. В противном случае — просто скажет ему всё, и дело с концом. Уже наверху, он какое-то время тупит, явно борясь с чувством ссыкливости. Он сейчас может окончательно всё испортить, и потерять всё, что ему нужно в этой жизни. Сжимает кулаки. Стискивает зубы. И широкими шагами заходит в комнату. Замирает. Не дышит. Его Пятый скулит, дёргается. Он никогда такого не видел. От такого начинает потряхивать. Его впервые за долгое время действительно накрывает страх. Спешно подходит к кровати и склоняется к нему. Позвать? Потрясти? Словно крадущийся тигр, заползает с другой стороны, прямо позади Пятого. Обхватывает его рукой, обнимает. Нет, скорее прижимает к себе. И чувствует подступающие слёзы. Шепчет едва слышно, где-то рядом с его ухом. — Всё хорошо. Я с тобой. Я рядом.

И сейчас, совсем не думает об отказе. О том, что тот отвергнет. Самая первая мысль сейчас — спасти, уберечь. Сделать всё возможное, чтобы успокоить его. Всё, что только ему под силу. Пусть даже это всего лишь неуверенные прикосновения, к обжигающе-горячей коже. Той самой. Которой так ему не хватало всё это время.