Colors

— Бесит, — Джиро крутит разъем от наушников и морщится — без злобы, а так, с досадой только, — что здесь никакая техника не работает. Тоже мне, великие волшебники. Электричество провести не могут. Каминари её, конечно, не слышит: он парит высоко в небе на своей дикой неуправляемой метле и выписывает такие фигуры, будто у него в запасе как минимум пять лишних рук. Сама Джиро летать не любит, на земле как-то надёжнее, но исправно приходит посмотреть на тренировки. Всё-таки не зря Каминари капитан команды и любимчик тренера, хотя дурной, как тысяча пустых глиняных котов, приносящих удачу. Толку от них — красивые… Джиро без особой надежды, пятый год уже, пытается придумать, как запустить на территории школы музыкальный плеер. Для начала сгодится и он, а если получится, то можно из дома привезти колонки или, чем боги не шутят, целый музыкальный центр и микрофоны, чтобы учителя не надрывали связки, вещая умное и доброе с трибун. Но грандиозные планы так и остаются планами, ведь и плеер, и часы на батарейках, и даже любимый будильник в виде Гендальфа с посохом банально не работают. И Джиро это бесит. Она понимает, как глупо злиться на древнюю школу, настолько красивую, что за один замок можно простить отсутствие Интернета, однако ничего не может с собой и своей злостью поделать. От привычек трудно и больно избавляться. Первые годы Джиро до чёртиков боялась летать домой и в школу на буревестниках, а потом — что её мантия побелеет, что палочка самая обычная, а не из вишнёвого дерева, как у некоторых бла-а-агородных, и что магия поддаётся ей, дочке рок-музыканта и домохозяйки, примерно также, как смычок руке неопытного ученика. До зубовного скрежета медленно и неохотно. Тщетные и, в общем-то, бессмысленные попытки она не оставляет из упрямства. Сражается с традицией, правилами, уверенностью старых и мудрых, что ни к чему современным волшебникам все эти магловские примочки. Джиро до сих пор считает, что убивать намного удобнее из пистолета, а не вспоминая на ходу зубодробительное заклинание. Каминари, щеголяющий нежно-розовой мантией, с Джиро не спорит — он вообще не конфликтный тип, главное его достоинство, — зато с упорством столетнего дуба продолжает настаивать на том, что ей стоит всего лишь попросить бога Молнии об одолжении, и ей не откажут. Это ты у нас молнией любленный, отвечает ему всякий раз Джиро ехидно, а мне пока знаков отличия не досталось, и, надеюсь, не достанется никогда. У Каминари ведь молния на лбу, шрам тонкий и почему-то страшный, хотя он не болит по его словам и кажется росчерком очень острого пера. У Каминари вся жизнь с молнией связана: родился он в грозу, имя получил говорящее, а от небес и плохой погоды приходит в такой щенячий восторг, что Джиро специально для него выучила парочку сковывающих заклятий. Просто на всякий случай. А молния — с богами или без — любит Каминари. Он не спрыгивает, как обычно, с метлы в полуметре от земли, а замирает и смотрит на Джиро особым прозрачным взглядом. По глазам Каминари можно точно предсказывать погоду на завтра. Чем чище и ярче цвет радужки, тем злее гроза обрушится на их скрытый от маглов остров. Сейчас его глаза пустые и ясные, почти равнодушные, хотя на губах растягивается задорная улыбка, а ладонь тянется к бесполезным наушникам на плечах Джиро. Иногда она ловила себя на дурной мысли, что надо было поступать в Ильверморни или, на худой конец, в Дурмстранг. Ей, коренной японке, японские обычаи уже в печёнках сидели. От Каминари буквально веяло озоном, магией, потенциалом, хотя на занятиях он больше спал, а вне них совершал столько проступков, что его мантия должна была ещё на первом курсе стать белее свежевыпавшего снега. Каминари напоминает Джиро полумифическую Птицу-Гром. Опасную, редкую, на первый взгляд безобидную, но стоит подойти к ней слишком близко, и тебя прошьёт насквозь разряд тока, способный запустить сотню генераторов. — Позволь хотя бы попробовать, — говорит он секунду спустя, уже на земле, но разум его по-прежнему где-то в облаках. Джиро ни черта не разбирается в сложных магических плетениях, традициях и чайных церемониях, зато видит — Каминари буквально источает электричество, возбуждённый до предела, сосредоточенный и оголённый, как сорвавшийся с линии передач провод. — Дай угадаю: я ничего не потеряю, если у тебя не получится. — Ничего, — улыбка у него бешеная, неживая, как у статуй лисиц на порогах древних храмов. Джиро хмыкает, чувствуя подступающую грозу всей кожей, и отдаёт Каминари разъём, почти втыкает в беззащитно раскрытую ладонь так, что остаётся неглубокая розовая ямка продавленной кожи. Конечно, у него не получается; конечно, наушники мертвы, как мертва любая техника в школе, полной юных и не очень колдунов; конечно, Джиро ворчит, ругается, пихает Каминари в плечо и легонько бьёт по голове, когда он в очередной раз клянётся что-нибудь придумать и едва не оставляет синяк на бедре черенком своей дурацкой метлы. Конечно, решает Джиро, белоснежное пятно на рукаве Каминари лишь плод её воображения. И затыкает уши затычками, как делает всегда, когда не желает слушать ни Каминари, ни здравый смысл, почему-то говорящий голосом отца: «что же ты делаешь, моя девочка?..»