Сёстры Патаки

Встреча Ольги с отцом была неизбежна с самого начала. Возможно в суде или на очной ставке с Хельгой, всё-таки она с недавних пор является её опекуном, но она должна была состояться. Удивительно, как быстро она оформила документы об опеке. Но, учитывая психологическое состояние, в котором она пребывала последние две недели, возможно, она и не заметила часов, проведённых в очередях. На самом деле эти дни запомнились ей обрывками из её визитов в больницу к Хельге, кремированием тела матери и получением опеки над сестрой. И вот сейчас был ещё один момент, который она точно запомнит до конца своих дней. Ольга переступила порог переговорной комнаты, в которой её уже ждали. То, что встреча проходила в окружении пяти вооружённых копов, располагало не к самой дружелюбной беседе, но Ольга и не шла за милым разговором отца и дочери. Ей нужна была одна чёртова подпись под дарственной на дом её детства. Так ей посоветовал поступить адвокат, и девушка была уверена в правильности совета. Дом её родителей был самым дорогим имуществом, которое они имели, а Ольге нужно было чем-то в будущем оплатить лечение Хельги. Она очень сомневалась, что та страховка, которую оформил на её сестру Боб покроет расходы. Так что продажа дома была идеальным выходом из её бедственного финансового положения. А личная встреча с любимой дочерью могла затуманить мужчине мозги и согласиться на это без раздумий. Всё-таки Ольга всегда была любимой дочкой Боба. — Здравствуй, Ольга! — мужчина радостно вскочил со стула, распахивая для неё свои объятия, но сильные руки полицейских резко опустили его обратно на сидение. Ольга поморщилась от подобного приветствия. Ещё пару недель назад она бы бросилась в объятия этого человека, тараторя что-то про успехи на работе и её идеального молодого человека. Потому что именно такими новостями она делилась с ним. Новостями, которые бы заставили отца гордится своей дочерью. Сегодня в нём она видела лишь человека, убившего её мать. — Подпиши эти бумаги, — сухо выдавила из себя Ольга, нехотя садясь напротив этого человека. — Дарственная? — усмехнулся Боб, пробежавшись взглядом по стопке бумаг. — И никаких вопросов о моём здоровье и делах? Где ты потеряла свои безупречные манеры, дочка? — Не ломай комедию, — Ольге хотелось зарычать от безысходности и злости, а ещё расцарапать этому человеку всё лицо, — просто подпиши. Ты всё равно никогда больше не переступишь порог этого дома. — Отчего же? — усмехнулся Боб. — У меня хороший адвокат. — Которого ты не можешь себе позволить, — Ольга чувствовала как ногти впиваются в ладони, и эта боль помогала ей сдерживать тот ураган злости и печали, бушевавший в её душе, что помогало ей держаться достойно и не реветь в три ручья от одного его взгляда. — Я, конечно, не богат, но и Виктор не будет брать с меня как с обычного клиента, — Боб нахально подмигнул дочери, от чего её всю передёрнуло. Он вёл себя слишком нахально для убийцы, которого поймали на месте преступления. — Я про то, что все твои активы заморожены, не говоря уже о том, что там не так уж много денег после разорения твоей фирмы, — Ольга сама от себя не ожидала такой чёткости и резкости, на мгновение ей показалось, что сказала это вовсе не она, а Хельга, но это не значило, что она собирается останавливаться, — а то, что тебя застали с орудием убийства в руках во время того, как ты пытался убить собственную дочь, вообще не оставляет тебе шансов на освобождение. Ни один уважающий себя адвокат не возьмётся за твою защиту. Разве что работающий на общественных началах. Но не думаю, что он будет усердно доказывать твою невиновность. — Ох, такими темпами я не подпишу это, дочка, — Боб свёл брови к переносице. Он знал, что когда он так делает его лицо становится особенно серьёзным и пугающим. А ещё он знал, что выбьет этим из колеи собственную дочь. Губы Ольги задрожали — она с детства боялась этого взгляда, в котором сочетались разочарование, неодобрение, гнев и ещё что-то… Животное? Ольге хорошо врезался в память тот момент, когда она впервые ощутила его на себе. Ей было пять лет, и тогда она ещё не совсем понимала как стоит вести себя в общественных местах. Отец не купил ей куклу, не смотря на то, что она упрашивала его об этом долгое время. Тогда зайдясь в истерике Ольга упала в лужу и лежала в ней, громко плача и барахтаясь, пока Боб не выдернул её оттуда за ворот её розового платья. Он смотрел на неё таким же ужасным взглядом. — И что же ты хочешь от меня? — руки Ольги слегка дрожали, но, так как они находились под столом, Боб этого не видел. Тогда на той улице Боб влепил своей пятилетней дочери пощёчину со всей силы, и сказал, что сделает так ещё, если она не будет хорошей девочкой. Она должна была помогать по дому, всегда быть во всём лучшей и быть прекрасной леди, чтобы не позорить семью Патаки, иначе ей придётся стать невидимкой. Ведь в их семье всё должно быть идеально. Годы спустя Ольга стала думать, что это было дурным сном и её отец не способен на такое. Не смотря на то, что она не раз замечала этот взгляд отца на себе, на маме и, чаще всего, на Хельге. Она просто отмахивалась от мысли об этом. Ведь такого просто быть не может. В её семье всё отлично. Почти идеально. — Ответь на один вопрос: как у тебя дела, Ольга? — Боб с интересом разглядывал дочь, склонив голову то к одному плечу, то к другому. С уст Ольги слетел лёгкий смешок. Он издевается? Вопрос был риторическим. Он хочет, чтобы она вышла из себя. Но этого не случиться. Не сейчас, когда взгляд из её кошмаров прожигает в ней дыру. — Ничего особенного, купила новую вазу. — Оу, ваза для цветов от поклонников? — громкий гогот мужчины заставил её поморщится, он был неуместным и каким-то садистским. — У тебя столько букетов, что они не помещаются в старые? Ольга окинула взглядом комнату, в которой находилась: повсюду охрана, видеонаблюдение и прослушка, а её возможный обидчик закован в наручники. Девушка усмехнулась, с того дня, когда она в первый и последний раз искупалась в луже, прошло двадцать лет, и кое-что изменилось. — Нет, в этой вазе прах мамы, — спокойно прервала она его, впервые за эту встречу она почувствовала, что полностью контролирует свои чувства, — твоей жены, которую ты убил. Точнее прирезал кухонным ножом, вместо того, чтобы вызвать скорую. Гогот прекратился. Боб смотрел на неё так, будто видел впервые. Он что наивно полагал, что жизнь проведённая в противостояниях и борьбе за первое место, не закалит её? Ох, ну тогда пришло время разочароваться. Потому что дети, особенно те, что поют в шоу-хоре — злые засранцы. Так что да. Она изменилась. — А ещё, знаешь, Боб, у меня новое хобби, — она никогда не называла отца и мать по имени, это было скорее в манере Хельги, но для Ольги этот человек уже перестал быть отцом, — езжу по разным офисам и оформляю бумаги, а ещё ночую у койки сестры, которая впала в кому после операции. Так что да, моя жизнь восхитительна! — Эта малолетняя стерва жива?! — глаза Боба налились кровью. Ольга пропустила эту реплику мимо ушей. Ей не зачем было думать ещё и об этом. — По-моему, я ответила на твой вопрос. Так что, будь так любезен, подпиши там, где стоят крестики. Боб недовольно шмыгнул носом, но всё же взял ручку и оставил свою размашистую подпись на бланках. Один из офицеров забрал документы из рук Боба и передал их Ольге. Девушка с улыбкой приняла их, после чего, не удостоив мистера Патаки даже сдержанным кивком на прощание, вышла из переговорной. Она с гордо поднятой головой вышла из участка. Никогда Ольга ещё не чувствовала себя на столько уверенной в себе. Она освободилась от его влияния навсегда. Для полного счастья Ольге не хватало лишь её сестры рядом. Но Ольга была уверена — всё скоро образуется. В ней жила надежда на светлую полосу. Самый тёмный час уже был в её жизни — время для рассвета.