Блядско-розовый — цвет ультранасилия

Не рыпайся, детка! Больно? Потерпишь. Я в кураже! Чем дорожил - я не помню, теперь мой характер, как шип. Ты мокрая, когда я рву твоё всё платье на куски. Я не хочу быть монстром, но ведь ты ебешься только с ним

      Неоновая лампа окрашивает всю комнату в блядско-розовый. Это даже не цвет. Это прямой призыв к ультранасилию. Даню бы назвали ебнутым за такие ассоциации, потому что «у лампы нет правосознания, чтобы она могла провоцировать, кретин».       Но в этой комнате не было того, кто бы мог назвать его ебанутым.       Юлик в его руках, трущийся о него как последняя течная сука, никогда не назовет его ебанутым, хоть и понимает, что да — Даня с припиздью. Иначе бы не терся, не ходил около него, не таскался бы как привязанный. Не вылизывал бы его взглядом до самых костей.       иначе бы все было по-другому.       Они вваливаются в комнату пьяными настолько, что ноги не держат.       Даня больно вдавливает Юлика в стену, как только дверь за ними закрывается, больно ударяя его костлявыми лопатками о жесткую поверхность. Юлий стонет по-блядски сексуально. Юлий стонет так, что Дане хочется спустить себе в штаны, но он держится, потому что иначе этого бы не было.       Его ноги подгибаются и он больно хватается руками за его плечи такой хваткой, что останутся синяки.       Даня протискивает колено меж его размякших ног, надавливая на пах. Юлий снова стонет и начинает тереться активнее, постанывая уже менее громко, но так же по-блядски.       Даня со злости хватает его пальцами за челюсть, больно сжимая. Юлий вздёргивает голову вверх, вынужденно смотря ему в глаза.       Даня выше, сильнее, мощнее, опаснее.       Даня,       быстрее       Даня,       сильнее       Даня,       (рваный выдох)              глубже.       Юлий думает не о том, насколько он глубок, как личность. Он предпочитает думать о том, как глубоко он может трахнуть его на этой кровати, полу, подоконнике. Где угодно.       Дыхание у Кашина всё сбитое и ему голову срывает от вида Юлика. Развращенного, раскрасневшегося, готового на коленях ползать как блядь последняя.       И он заставит его ползать на коленях. Но Кашин понятия не имеет, для своего ли удовольствия.       Его потряхивает от возбуждения, пока он смотрит в его глаза, где зрачок вытеснил радужку, и ощущает, как Юлик трется о его ногу и тяжело-тяжело дышит. Его всего трясет, шея уже влажная, и ему трудно стоять.       — Блять, да как можно быть такой, — Кашин дергано выдыхает, когда проталкивает два пальца в чужой послушный рот. Юлик довольно стонет, закрывает глаза и активно вылизывает чужие пальцы, — блядью.       Юлик едва ли его может услышать сквозь шум в ушах — то ли после громкой музыки, то ли от того, что его кроет так адски сильно, что соображать не выходит от слова «совсем ничего даже ни одной мысли».       Даня проталкивает пальцы глубже, нажимает на язык, а Юлик и мышцей не ведет на лице, берет глубже, так, что у Дани уже, блять, костяшки мокрые — хотя нет, не с его ростом можно было бы иметь короткие пальцы.       У Юлика рот блядско-глубокий — такой для членов толстых. Такой для того, чтобы его трахали в рот до слез, до болящего горла, до дрожи. И Даня сейчас собирается сделать это.       Юлий стонет, когда свободной рукой Даня лезет под тонкую ткань майки, проводя горячей ладонью по животу, груди, выступающим ребрам. Юлий весь вздрагивает от каждого касания, начинает ерзать у этой стены, а когда Даня даже не особо нарочно задевает соски, тот и вовсе стонет во весь голос.       Даня тоже хочет застонать только от эстетического наслаждения. Только от вида того, как смещаются его брови, как он стонет, какое наслаждение на его лице.       — Ну что, рад? — говорит Кашин, глядя прямо ему в глаза, пока пальцами начинает полноценно трахать его рот, а тот только языком активнее работает. — Отдеру же тебя сейчас во все твои дыры. И жалеть не буду.       Юлик опять стонет, закрывая глаза и выгибаясь к его руке навстречу.       Кашин судорожно выдыхает.       Юлик за этим сюда и пришел.       чтобы его отодрали во все дыры без жалости, нежности и что там ещё любят нормальные, адекватные люди?       Откуда им обоим знать подобные тонкости.       Даня вынимает пальцы и, продолжая болезненно сжимать несчастную челюсть, целует. Целует так, как можно было целовать только Юлика — болезненно, по-животному, грубо. Кусает за губы с такой силой, что вот-вот и останется ранка. Оттягивает, а после лезет языком и буквально в рот ебет. Губы Юликовы быстро начинают ныть, краснеть и едва опухать от резких укусов. Даня лишь на секунду позволяет себе какую-то звериную нежность — широко проводит языком по приоткрытым влажным губам, а после снова кусает так, что Юлик скулит, но продолжает тереться о него. Там, где его касается Данина рука. Там, где его колено нажимает сильнее.       Юлик пытается отвечать, но едва успевает за движениями Дани.       То в рот лезет, вылизывая, то губы оттягивает и кусает, живого места на них не оставляя.       Юлик закатывает глаза, открыто застонав и резко прервав поцелуй, откидывая голову назад, открывая беззащитную бледную шею. Ему надо отдышаться. На Даню нужно много дыхания и выносливости. С ним невольно задерживаешь дыхание.       Но Даня не за этим — не затем, чтобы давать ему отдых.       Если быть с Юликом чуть-чуть нежнее, чуть-чуть человечнее, то ему быстро станет скучно, и он захочет уйти. И дрожать его ноги перестанут, и сам не будет хвататься за плечи/волосы/руки так остервенело.       А этого Даня допустить не может. Он льнет к чужой открытой шее, вылизывая, а после болезненно кусая в место между шеей и плечом. Так, что Юлик болезненно стонет и весь напрягается в его руках, стальной хваткой вцепившись одной рукой в плечо, другой — в волосы.       Даня зализывает место укуса по-звериному голодно, по-жесткому быстро и вцепившись пальцами в его бока, заставляя косые мышцы напрячься, резко прижимает к себе ближе.       Юлик едва успевает пораженно выдохнуть, широко раскрыв глаза.       Даня оттягивает за волосы на затылке, заставляя посмотреть ему в глаза.       Его глаза широко раскрыты, дыхание сбито, а щеки красные.       Даня позволяет себе лишь секунду. Секунду, в которой он любуется Юликом.       Дане так не хочется быть монстром, но по-другому Юлик уйдет.       Он прекрасно знает, что никто не умеет делать такие вещи так хорошо как он.       Юлий весь в его руках только для него.       Весь беззащитный, открытый, подвластный.       С ним можно сделать абсолютно все и он даже не закричит. И он заведомо согласен на это все.       Юлик моргает.       Секунда.       Заново.       Даня ощущает ритм своего сердца в глотке и как капелька пота стекает по виску.       Здесь слишком жарко. В этой комнате, окрашенной этим блядско-розовым светом, но какой же Юлик в этом свете красивый, боже ж ты мой.       Он одним резким рывком заставляет его обрушиться вниз. И тот, едва пошатнувшись, как тряпичная кукла садится на колени, хватаясь за его бедра и вскидывая голову вверх.       Даня смотрит в его глаза.       Блять, какой у него сейчас взгляд. Молящий, открытый, едва влажный. А губы?! Покрасневшие припухшие влажные губы.       Даня не выдерживает и, больно хватая за подбородок, снова целует. Бесцеремонно вылизывая его подвластный рот языком и ощущая, как Юлик пытается отвечать.       Даня одной рукой неловко пытается расстегнуть и снять свой ремень. После нескольких неудачных попыток к нему подключается Юлик.       Даня больно ударяет его по щеке. Так, что голова Юлия резво поворачивается на девяносто градусов в другую сторону.       — Я сказал мне помогать?       Вслед за звонким звуком удара его голос звучит грубо и увесисто.       Юлик одергивает руки и снова поднимает взгляд на него. Едва неуверенный, извиняющийся, но по-прежнему до ужаса возбужденный. Он у него туманный — нихуя не разобрать.       — Прости, — голос Юлика тихий, и Даню сковывает такое дикое желание, что он сам удивляется тому, как ему удалось скрыть стон удовольствия.       Он резко выдергивает из шлевок кожаный ремень, и Юлик смотрит на этот блядский ремень с таким блеском в глазах, что у Дани скулы от ожидания сводит. Но Онешко отдергивает себя и снова поднимает взгляд к нему. Он облизывает губы.       — Будешь ещё что-то делать без моего разрешения?       — Нет.       Юлий качает головой, а Даня довольно усмехается, пару раз хлопнув его по щеке, и в третий — намного сильнее, но недостаточно для полноценного удара. У Дани руки дрожат нещадно, его самого трясет, поэтому ему срочно нужна разрядка. Ему срочно нужно кончить, иначе он так и будет трястись как при ломке.       Он завязывает его запястья за спиной, специально затягивая как можно туже — чтобы кожа ремня больно-больно впивалась в запястье, чтобы след красный остался, чтобы синяк пару дней сходил.       Юлик буквально хнычет на этом полу, ерзая.       Даня напоследок смазано целует его в висок и расстегивает ширинку с пуговицей.       Ещё пять минут и яйца начали бы точно ныть. Он дергано приспускает штаны с бельём, и Юлик широко открывает рот, поднимая взгляд вверх.       Даня только несколько секунд любуется этим зрелищем, а после, схватив за волосы на затылке, резко входит в чужой горячий подвластный рот. Юлик тут же обхватывает плотно губами и прикрывает глаза. Его волосы растрепались, и Даня невольно приводит их в ещё более сильный беспорядок, когда скользит по волосам широченной ладонью, а после снова — к затылку. Он дает Юлику несколько секунд, чтобы сконцентрироваться (здоровье всегда превыше всего, и Даня бы себе не простил, если бы что-нибудь ему повредил — если речь не о синяках) и резко толкается вперед.       В комнате раздается влажный звук и Юлик слабо замычал, но противится не стал — не может.       не в его положении.       Он расслабляет горло, давая Дане двигаться так, как тому хочется.       а тому ой, как хочется.       И он грубо толкается в расслабленный готовый для него рот. Входит резко и быстро, и Юлик через несколько секунд буквально начинает задыхаться и издавать странные хрипящие звуки, но Даня не даёт и секунды — секунды были в начале, теперь ну, нет, дорогой, бери полностью и не отнекивайся.       Юлик жмурится, шире открывая рот, и принимает ещё глубже.       Вообще-то, Даня у Юлика не первый, но, сука, какой же у него толстый, Юлик никак привыкнуть не может.       Челюсть болит и сводит, он кашляет от очередного толчка, но не принимать не может. Даня двигается быстро, грубо и глубоко. Наслаждается тем, как горячо и влажно, как Юлик ерзает на полу, но старательно двигает языком, вылизывая горячий твердый член, не давая себе ни секунды отдыха.       Вылизывает, плотно обхватывает губами.       Даня сжимает волосы на затылке сильнее и толкается до самого основания. Юлик мычит, когда утыкается носом в лобок, но его язык продолжает влажно ласкать его член.       Даня резко выходит, и Юлик рвано пытается вздохнуть как можно больше воздуха.       С его подбородка стекает слюна и слезы. Глаза мокрые все.       Он кашляет, пытается отдышаться, но счет — на секунды, а не минуты. Даня снова входит резко и глубоко. Юлик опять давится, но старается открыть рот шире, втягивает щеки и прикрывает глаза.       Щеки у него уже все мокрые и волосы взлохмачены. Движения Дани рваные, но глубокие и такие же грубые. Юлику бы не задохнуться буквально, слюной бы не захлебнуться, но принимает до последнего. Не рыпается даже, так, ерзает слабо да мычит не особо осознанно.       Перед глазами все плывет, и Юлик ещё раз жмурится, прогоняя смазанность картины, пытаясь придать ей ясность.       Даня толкается ещё несколько раз, а после, резко выйдя, нетерпеливо пройдясь собственной рукой по члену, обильно кончает на чужое подставленное лицо с широко открытым ртом.       Он не сдерживается и протяжно простанывает, откидывая голову назад, и снова усиливая хватку на чужом затылке. А потом отпускает его волосы и его тоже — отпускает. Но счет по-прежнему на секунды. У него есть только несколько секунд, чтобы привести себя в форму.       Он слепо шерстит рукой на полке, натыкаясь на пачку бумажных полотенец. Даня поглядывает на Юлика краем глаза, пока рвет это ебаное полотенце.       Юлий весь запыхавшийся, в сперме, слюне и слезах. Смотришь на него такого и понимаешь: нет, тут не нужно несколько секунд. Тут нужен буквально один миг, чтобы Даня осознал, как по-блядскому сильно он его хочет.       Даня развязывает чужие руки, удовлетворительно наблюдая, как запястья стерты, в некоторых местах — до крови.       Он сует в его дрожащие руки полотенца и тот неловко пытается вытереть лицо. Глаза Юлика по-прежнему влажные, и Даня знает — это не последний раз, когда он заплачет за сегодняшний вечер.       Даня проводит ладонью по своим волосам, а после хватает его за подбородок, не дав толком вытереть лицо.       — Ну... — тянет он чуть склоняясь к нему ближе, — кому-то мало? Одному блядскому мальчишке мало, что его только что отымели в рот, как мелкую блядь, м?       — Да.       Голос Юлика хриплый. Его всё ещё потряхивает, хотя это не у него только что был до ужаса мощный и охуенный оргазм.       Даня ловит его на том, что тот невольно тянется вперед, пытаясь выловить ещё один поцелуй.       Даня болезненно сжимает его подбородок. Хлесткий звук от пощечины раздается ещё сильнее предыдущего.       — Ты же не думаешь, что я буду целовать тебя в твой грязный рот после этого, м? Ты же не думаешь, что мне, — он резко повернул его голову к себе, заставляя посмотреть в глаза, — может быть приятно целовать тебя, — Даня оттягивает его за волосы на затылке, и Юлий едва успевает пораженно выдохнуть. — Мне тебя и трахать не особо приятно, Юлик. У тебя даже имя звучит, как кличка у псины.       Юлик закусывает губу и его дыхание снова утяжеляется.       Даня понимает, как его заводит всё это, как ему нравится, как ему хорошо. И как это странно.       Юлий ерзает на своем месте, и Даня тянет его за волосы вверх. Юлий, не сдержавшись, айкает и неловко пытается встать.       Даня притягивает его за талию к себе и внимательно смотрит в глаза. Он сжимает руки на нем сильнее, наверняка так, что останутся отпечатки от его пальцев. У Юлика кожа бледная и чувствительная — на нём всегда остаются синяки.       Его ведет так, что он даже стоять нормально не может.       — Поцелуй меня, — хрипло шепчет Юлий, забывшись, и прикрыв глаза.       Даню как током прошибает.       — Дань, пожалуйста.       Юлий ощущает, как напрягается Даня весь полностью. Его плечи, руки, и от этого ему застонать хочется.       Даня напряжен до предела. Потому что такой Юлик до ужаса покорный, желанный, сексуальный.       Но он вовремя приходит в себя. Нет. Нельзя. Дай Юлику заскучать — и он уйдет.       А Даня не может позволить себе отпустить его.       Поэтому он просто пытается превратить своё напряжение в злобу. Здесь нет места чистому, невинному, нежному. Хотя Юлик именно такой. Несмотря на всё то, что с ним обычно делает Даня ночами в свете розового неона, который делает Юлика ещё более хрупким, он именно такой: невинный и нежный.       После секса втроем, после бондажа, после всех игрушек, он оставался невинным в глазах Дани, когда он выглядел вот так и говорил так. Этот дрожащий голос, раскрасневшееся лицо.       — Ты не заслужил, Юлик, — Даня качает головой и толкает его к в сторону полок.       Юлик больно ударяется лопатками о них, и тут же пораженно охает, когда к нему прижимается Даня, царапая кожу на боках и кусая за шею.       Юлий весь изводится в его руках. Он не знает, куда деть собственные руки. Ему хочется схватиться за его плечи или спину. Потому что Юлика с ума сводит то, какой он большой, грузный, тяжелый. Насколько он сильнее и мощнее его.       Даня сильный, грубый до ужаса, сердитый, и Юлик каждый раз сгорает от желания, когда он вот так его прижимает к чему-либо и лапает-лапает. Потому что Юлик ощущает то, какой он сильный и большой. И коленки начинают дрожать, ноги подкашиваются, и ему приходится хвататься за его плечи, по-другому — никак.       Юлик невольно удивленно взвизгивает, когда он слышит звук рвущийся ткани.       Даня рычит прямо на ухо, заставляя млеть, и разрывает эту чертову так мешающую сейчас ткань на его спине. Он резко хватает его за бока, сдергивает эти куски ткани (уже буквально) с него и разворачивает к себе спиной.       Юлий опирается локтями о нижнюю полку, пытаясь устроиться максимально удобно, и чтобы бедра с плечами были на одной линии, невольно прогибаясь в спине.       Даня прижимается к нему, кусая за плечо, а после зализывая место укуса. Не сдержавшись, он зацеловывает рвано и быстро загривок, спускаясь к лопаткам.       Юлий весь дрожит. Его потряхивает, он скулит и виляет бедрами, трясь о ткань белья Дани. Ему много не надо, поэтому у него снова каменно стоит на Юлия.       Кашин дергано срывает с него штаны с бельем, и Юлик невольно дергает ногами, снимая их окончательно, и отбрасывая одной ногой в другой конец комнаты.       Кашин на несколько секунд выпрямляется, осматривая открывшийся вид.       Вот он Юлик — стоит перед ним нагнувшись, подставляя задницу к его рукам. Вот он, Юлик — беззащитный, бледный, влажный уже едва. Вся шея в засосах и укусах. На заднице ещё не сошли синяки полностью с прошлого раза. Немного осталось на спине, но это никак не остановит Даню для того, чтобы не оставить новые.       Он прижимается вставшим членом, спустив белье, меж ягодиц, трясь.       Юлик крупно вздрагивает, и активнее трется задницей о твердый член.       — Хочешь, м? Хочешь в себя? Чтобы я тебя трахнул до потери памяти? — Даня нагибается к нему, вплотную прижимаясь к его мокрой горячей спине. Юлик только не ясно что-то мычит. — Ты потом сесть у меня не сможешь, ноги вместе не сведешь. Тебе же так нравится, да?       Юлий лишь согласно мотает головой, тяжело сглотнув. Дане удается словить его взгляд — мутный весь, неясный. Возбужденный до ужаса.       Юлик весь его сейчас — такой хотящий, требующий, желанный.       Даня шерстит рукой на полке, натыкаясь на тюбик смазки.       — Или, — тянет Даня, опаляя дыханием и так разгоряченную кожу, — сделать всё без смазки, а? — в тишине изредка прерываемый тяжелым дыханием и поскуливанием Юлика, слышен щелчок от открытия тюбика. — М? Как тебе идейка?       Даня выливает смазку на свои пальцы, внимательно следя за эмоциями Юлика. Но он не прослеживает в его глазах ничего, кроме согласия на всё.       — Тогда это всё, что нам сегодня понадобится, — с этими словами он закрывает тюбик.       Юлик рвано выдыхает, когда Даня вставляет сразу два пальца.       Юлик растянут. Он уже, блять, растянут. И он понятия не имеет: сам ли Юлик занимался этим, или какой-то очередной мужик. Вообще Даня понятия не имел, есть ли у него ещё кто-то кроме него.       Он знал, что у Юлика были мужчины до него, но были ли сейчас — он не знал.       Но одна лишь мысль о том, что Юлика кто-то буквально, блять, сегодня трахал, вводит Даню в какую-то слепую злость. Уже настоящую. Не специальную.       Он звонко ударяет его по заднице — так, что тот аж подпрыгивает от удивления. Даня увеличивает темп, хоть и понимает — от двух пальцев ничего, кроме удовольствия он получить и не сможет. Не будет искры.       Он добавляет третий палец, трахает его до самых костяшек под определенным углом и заламывает его руки за спину, заставляя больно упираться грудью о жесткую поверхность глянцевой полки.       Юлик мечется весь, виляет задницей и Даня выплевывает грузное:       — Блять, хватит дергаться, тупая ты тварь, я тебя только пальцами трахаю, а не драконьим хером. Хотя тебя не мешало бы и таким отодрать.       Юлий тут же послушно замирает и лишь скулит от быстрого темпа чужой руки.       Он хоть и растянут, но двигает Даня слишком резко и не дает даже несколько мгновений, чтобы привыкнуть.       хотя какое там, было бы к чему привыкать.       Юлий не выдерживает и ещё раз дергает задницей кверху. Даня злобно матерится и, вытаскивая пальцы, резко ударяет по заднице несколько раз. Убирает ладонь только тогда, когда бледная кожа краснеет, хотя что-то в нём хочет большего — до крови его выпороть, чтобы знал, как с другими трахаться.       Он дергает его за волосы, заставляя болезненно застонать, потому что прижат одной рукой к поверхности, а другой тот заставляет голову поднять. Глаза слезятся от боли.       — Неужели тебе моего члена мало? — злобно на самое ухо шипит Кашин, усиливая хватку на чужих запястьях.       Юлий открывает глаза и лишь удивленно шепчет:       — Дань?..       Ревность в его голосе не услышит только глухой, и вот это — это было действительно странно.       Юлий с трудом поворачивает, через боль, голову к нему, смотря в глаза.       Даня в неоновом освещении растрепанный и злой до жути. Красивый.       Взгляд Юлия удивленный. И он говорит:       — Ты что, рев...       Звонкий очередной удар по заднице заставляет заткнуться.       Кашин одним резким движением валит его на пол, и тот, от неожиданности, буквально падает на него, больно ударяясь лопатками о выступающие полочки со всякой мелочью.       Юлий пораженно выдыхает, а после — болезненно айкает, когда нога в кроссовке с силой наступает на спину, заставляя буквально упасть на этот пол окончательно. Юлий упирается щекой в ворсовый чистый ковер. От него даже воняет кондиционером.       — Будешь говорить тогда, когда я разрешу, понял? — он нажимает ногой на худощавую спину сильнее, и удовлетворенно хмыкает, когда Юлий активно закивал головой, болезненно застонав.       Он оглядел его, и убрал ногу.       Он давно не был здесь, но примерно помнил, где что находилось.       — Не смей вставать, — гаркнул Кашин, заметив как тот едва рукой двинул. Возможно, он и не хотел вставать, но Даня решил, что предупредить лишним не будет.       Он подошел к одной из тумб, на которой стояла эта ебаная блядско-розовая лампа, которая делала Юлика таким хрупким, такой... дрянью.       Он достаточно долго рылся в нескончаемых шуфлядках, но всё же достал то, что искал. Он кидает это на кровать, и снова осматривает Юлика.       Тот только и успевает поражаться его силе и скорости, когда его буквально подхватывают под талию, и кидают на кровать.       Онешко едва успевает опомниться и посмотреть на Даню, как тот забирается сверху, стаскивая с себя худи. Юлий послушно распластывается под ним, не решаясь больше противиться чужим командам даже вскользь. Кашину такое особенно нравится — когда он Юлия доводит до полного повиновения.       Грубая веревка плотно стягивает руки чуть ниже локтя. Да так, что даже Юлику это не нравится (но не то чтобы оно не возбуждало).       — Дань, мне больно.       — Потерпишь.       Его голос грубый, низкий, хриплый. Он сидит на его бедрах, придавливая, и связывает руки плотно-плотно, начиная с локтевого сгиба, кончая запястьями. Настолько крепко, что Юлик даже не двигая руками сотрет их в кровь. Юлий это знает, потому что веревку он взял специально самую жесткую.       Кашин проверяет крепость веревок и узла, слегка оттягивая, заставляя Юлия поморщиться — потому что трут, сука, нещадно. Юлик невольно затаивает дыхание, пока Даня не трогает его. Просто шорох. Он смотрит, как на пол отлетают кроссовки, а после — штаны с бельем.       Сейчас Даня его трахнет. Даже нет, не так. Он его выебет до такой степени, что Юлий не вспомнит имя родной матери. Без смазки. Эта мысль пробирает Юлика до мурашек и тот нетерпеливо ерзает. Кашин замечает это, и больно упирается коленом вниз спины, вдавливая в кровать до такой боли, что Юлик тихо вскрикивает.       С ним было бы слишком скучно, если бы он уделял внимание только заднице.       Даня всегда был лучше их всех.       Всех тех, кто был у Юлика. Кто пытался быть грубым, по-звериному жестоким, но это напоминало лишь слащавое порно.       С Даней по-другому. Даня делает больно на серьезе. Только после Дани Юлику тяжело ходить, больно садиться и все тело ноет и щиплет, когда он лезет под душ. Только с Даней.       Но Кашин этого никогда не узнает. Иначе он станет таким же, и Юлику станет скучно.       Даня, наконец, притягивает сзади и резко вздергивает его бедра чуть вверх. Юлий жмурится от боли, потому что поза нихуя не удобная — руки заломлены, ещё и бедра вверх тянет — садист ебаный. Нет, он просто садист. Он точно блядский садист — так думает Юлик, пока ощущает, как ноет спина и плечи.       А потом он даже не думает. Единственное, что проскакивает в его голове — это дикая вспышка боли и то, как все очертания превращаются в смазанный неоновый розовый.       Кашин входит резко и грубо, надавливая ладонями на лопатки. Юлий кричит. Буквально кричит.       Даня не обращает внимания. Вколачивается лишь сильнее. Без нормального количества смазки и так немалый член кажется реально, блять, драконьим, но Юлику деваться некуда — он принимает. Пытается расслабиться, чтобы было чуть-чуть легче — потому что такое даже для него слишком.       — Блять-блять, — лихорадочно шепчет-кричит-хрипит Юлик, ощущая, как с каждым толчком Даня вбивается в него сильнее, вдавливая в кровать одной рукой, и другой — придерживая под бедра, чтобы ему было удобнее. Даня делает так, как будет удобнее ему. — Даня, блять, больно, медленней, пожалуйста!       Даня лишь на секунду замедляется. Его усталый выдох оглушает Юлика сквозь шум в ушах от боли. А потом он вгоняет член до самого основания и снова наращивает такой дикий ритм, что у Юлика все мышцы сводят и в глазах темнеет. Член стоит так, как в пятнадцать не стоял, и его начинает потряхивать. Он кусает губы, чтобы не кричать, но нет, не получается — стонет, кричит, хрипит, взывает то к Иисусу, то к Дане. Пока не определился, кто из них лучше.       Он дергает задницей, жмурится и утыкается лицом в подушку, вытирая мокрые от слез щеки. По подбородку стекает слюна, руки дрожат и болят нещадно. Не дергаться не выходит, и он уже начинает их сдирать. Даня вколачивается до шлепка, быстро, грубо, глубоко. Даня буквально душу из него вытрахивает.       Несмотря на опору в виде руки Дани под животом, Юлий все равно пластом расстилается под ним, лишь едва выпячивая задницу — потому что трясет так, что невозможно было пытаться держать тело хоть как-то.       Кашин опирается двумя руками о его лопатки, буквально вдавливая и опираясь всем весом — так, чтобы синяки остались, и продолжает втрахивать его в кровать.       Юлик кричит, орет, стонет, как в последний раз, даже сам понимает, что вот такого у него ещё не было.       Ему так болезненно-хорошо. Ему так невозможно хорошо, пока Даня вколачивается в него до самого основания. Пока этот твердый горячий член только для него. Каждый толчок болезненный едва, но, блять, как же Юлику охуенно от каждого движения. От каждого рывка, от того, как Даня его вдавливает в кровать, заставляя буквально силой принимать в себя       Юлик сдавленно вскрикивает в покрывало, когда Даня одним резким движением вгоняет до самого основания, начиная толкаться быстрыми короткими толчками, заставляя принимать его полностью.       Юлий под ним весь взмокший, раскрасневшийся, кричащий и ерзающий. Он постоянно дергает руками, раздирает собственные ладони ногтями и стирает свою белоснежную тонкую кожу в кровь. Так, что от каждого нового движения становится больнее, потому что верёвка трется о свежие раны.       Даня резко выходит, позволяя Юлику выдохнуть. Он, наконец, расслабляется, и с трудом смотрит на Даню через плечо.       Он взмокший, усталый, но взгляд у него... дикий.       — Нет, так дело не пойдет, — хрипит Даня, хватая его за подбородок и поворачивая к себе сильнее. Он наклоняется к нему, дыша на ухо, из-за чего Юлик вздрогнул. Он фактически прижался вплотную к нему, и его низкий хриплый голос был... возбужденным. — Я тебя не смогу нормально выебать, пока ты сухой.       Юлик закусил губу, ощущая, как на всё тело наваливается легкость, когда Даня встает с него.       То, что было до этого — детский лепет. Даня собирается трахнуть его ещё жестче.       Юлик прислушивается к шуму за спиной, и ощущает, как меж ног буквально горит — а это только, блять, начало. Он позволяет своим рукам отдохнуть, но когда кровать прогибается и скрипит под весом Дани, Юлик невольно опять напрягается, закусывая губу.       Смазка пахнет клубникой. Этот химический запах клубники ассоциируется у Юлика теперь с Кашиным и жестким долгим сексом.       Юлик вздергивает невольно задницу кверху, хоть спина от этого и начинает ныть.       Даня шлепает его по внутренней стороне бедра, и Юлий послушно раздвигает перед ним ноги. Открытый и подвластный.       Его лопатки и задница синие, руки стерты. Он видит, как на серой веревке отпечатались красные следы.       Волна удовлетворения прокатывает по его телу, и он, не удерживавшись, нагибается к его рукам, проводя языком по участкам оголенной кожи и шершавой веревке. На языке — вкус соли и ржавчины. Он проводит языком к запястьям — которые были стерты ещё от ремня, и теперь тонкие красные линии спускались до самых ладоней. Даня широко проводит языком по высохшей крови на его ладонях.       Ласковый зверь.       Разорвать его запястья в кровь,       а после зализывать.       Даня был полон любви.       Юлик расслабляется за этим действием, позволяя себе выдохнуть и прикрыть глаза. Но тут же, пока чужой горячий влажный язык вылизывал запястья, сразу три пальца одним резким движением оказываются внутри. Даня не любит размениваться на мелочи — тут же начинает двигать ими грубо, быстро и глубоко.       Юлий вскрикивает и отпячивает задницу сильнее, всеми силами пытаясь поменять угол проникновения. И он это делает.       Даню оглушает громкий протяжный стон удовольствия. Он дает ему поблажку, и трахает его строго под этим углом, ощущая, как от громких развращенных стонов он хочет его ещё сильнее.       По пальцам Кашина и внутренней стороне бедра Юлика стекает клубничная смазка, капая на покрывало. На вылизанных запястьях снова появляются отпечатки крови. Даня морщится представляя, насколько это больно, но Юлий кайфует так нещадно, что чувство отвращения быстро сменяется на какую-то зависть.       Он вытаскивает пальцы, слабо надавливает ладонью на чужие лопатки, слыша, как раздался болезненный стон — наверняка останутся синяки.       Он повременил немного, а после резко входит в смазанного и готового Юлика. Тот снова вскрикнул, прогнулся в спине и резко сжался.       Даня довольно промычал — как же блядски узко и горячо. Как же, блять, узко. Он трахает Юлика ещё быстрее, заставляя того срывать голос. Даня двигается резкими глубокими рывками, периодически меняя на более краткие, но входя до самого основания, вгоняя член полностью в него, заставляя того снова сжиматься и жмуриться.       Кашин знал, что это было слишком... сильно. Даже для Юлика. Но он не собирался сбавлять темп.       Юлик под ним заерзал еще сильнее, стоны стали ниже, протяжнее, и Кашин понял — ещё совсем немного и тот кончит. Кашин, в принципе, тоже был недалеко, но не собирался заканчивать это так быстро.       Протиснув руку под чужой живот, кратко царапнув ногтями, тот соскользнул к каменно стоящему влажному члену. Юлий болезненно застонал, когда Кашин обхватил самое основание крепкой хваткой. И Юлий понял: нет, кончить ему сейчас не дадут. Только это осознание пробило его на ещё один болезненный стон, потому что дальше будет жестче.       Дальше будет намного жестче.       Даня сбивается с ритма, двигается краткими неравномерными толчками, то вгоняя в уже полностью разработанное и растянутое тело до основания, то заходя лишь наполовину.       Юлик жмурился, продолжал стирать свои руки и хрипло стонал, закатывая глаза. Кашин, с силой нажав на несчастные, уже начинающие темнеть худощавые лопатки, закусил губу и кончил, невольно сжав руку, оставив несколько царапин на чужой бледной коже.       Он убрал от запыханного неудовлетворенного Юлика обе руки, опираясь на колени и пытаясь привести дыхание в норму. Он стянул с себя презерватив, выкинув в небольшую корзину с полиэтиленовым пакетом, стоящую поодаль тумбы и осмотрел Юлика.       Он тяжело дышал, все тело было влажное и едва блестящее в свете неоновый лампы. На руках ни одного живого места. И задница вся красная. Даня хочет понадеяться, что синяки не сойдут ещё долго.       Он устало дергает за веревку, вырывая болезненный стон из Юлика, а после неаккуратно развязывает. Не давая Юлику толком прийти в чувства, он хватает его за талию, разворачивая к себе.       Юлик подвластнее чем когда бы то ни было. И сейчас он лежит перед ним — с влажными глазами, мокрыми щеками, опухшими губами. Его руки все нещадно содраны и окровавленны. Он оставляет следы крови на покрывале, когда обессиленно откидывается на кровать.       И он хочет. Он адски хочет кончить. Даня видит это по тому, каким взглядом он на него смотрит.       Даня, может, и монстр в такие их ночи, но не долбаеб, чтобы оставлять Юлика в полном неудовлетворении.       Даня облизывает пересохшие губы и, опираясь на одну руку над Юликом, второй шерстит на тумбе, пытаясь наткнуться на ещё один презерватив.       Юлий нетерпеливо ерзает и полноценно скулит, когда, наконец, найдя этот ебаный презерватив, Даня позволяет себе свободной рукой пройтись по чужой влажной разгоряченной коже       — Завали ебало, — бросает злобно Кашин резко сжимая руку на чужом бедре, больно сдавливая и так раскрасневшуюся кожу. — И так имя как у псины, так хотя бы не скули. Противно слушать.       Он морщится, и Юлий, конечно же, послушно затыкается, позволяя себе лишь рвано выдохнуть. Когда чужая рука на бедре расслабляется, и Юлий ощущает эту огромную ладонь, то невольно трется об неё. На удивление, Кашин не ударяет его, и Юлий даже разочарованно выдыхает, но Даня слишком увлечен его видом, чтобы он смог заметить такие мелочи.       Презерватив остается лежать на одеяле, и Кашин резко перехватывает чужие руки, снова проводя широко языком по чужой истерзанной коже. Юлий морщится, потому что щиплет ужасно.       — Если ты пообещаешь, что не будешь меня царапать во время того, как я буду трахать, то я, может быть, даже не буду тебя связывать.       — Как скажешь.       Голос Юлика сорванный. Просто, блять, уже сорванный, но Дане что-то подсказывает, что это никак не помешает ему стонать как последняя блядь под ним.       — Можно? — спрашивает Юлик, поглядывая покорно в чужие светлые глаза, пока тянется к чужому ещё не полностью возбужденному члену.       Даня усмехается.       — Дерзай.       Юлик мастерски обхватывает чужой член, начиная ритмично двигать рукой. И в глаза смотрит. Прямо в глаза смотрит, облизывается пошло. Весь такой раскрытый, подвластный, для него. И Даня понятия не имеет, что возбуждает его до конца: Юлик или его рука. Возможно, всё и вместе.       Даня резко садится на колени, дрожащими руками разрывая шелестящую упаковку презерватива, изредка поглядывая на Юлика. Юлика, который не может дождаться, пока в него снова вставят член и выебут, позволяя кончить.       Кашин натягивает на подрагивающий член презерватив и резко хватает Юлика за узкие бедра, вскидывая их вверх.       Юлик дьявольски хочет кончить, и он тяжело выдыхает, когда Даня вновь обхватывает член у основания, и Юлик понимает — не ближайшие минут семь.       а пока... будет больно.       Даня это гарантирует.       Кашин усмехается, а потом резко вставляет Юлику по самые яйца так, что тот весь напрягается, сжимая меж пальцев покрывало. Он жмурится, потому что удовольствие прокатывается по его телу невозможное, а член и яйца ныть начинают от постороннего воздействия. Даня лишь усмехается этому факту и наращивает темп.       Его движения быстрые, резкие, глубокие. Даня всегда трахает его глубоко и сильно — так, чтобы вырывать из него только самые сочные и громкие стоны. Так, чтобы тот вел под ним себя как последняя блядь, готовая сделать все только ради того, чтобы её хорошенько трахнули.       Даня на секунду замирает, убирает руку с чужого влажного члена и закидывает ноги Юлика к себе на плечи. Юлий закусывает губу и рефлекторно сжимается вокруг твердого в нём члена.       Снова сжимая руку у основания чужого члена, Кашин возвращается к своему ритму.       Мощному, жесткому, глубокому, вытрахивая из Юлика буквально все мысли, оставляя только блядские громкие-громкие хриплые стоны.       Юлик мечется, хватается за покрывало, комкая, не зная, куда деть руки. Изгибается так, что Даня видит каждое ребро. Ему больно. Ему уже больно от того, что Даня не дает ему кончить — но вида не подает. Лишь кайфует от того, как его грубо трахают даже не то чтобы насильно, но явно с применением принуждения.       — Дань-Дань, слишком... сильно.       Юлик жмурится и до одури сжимает его внутри.       Даню это разогревает лишь сильнее, и тот вколачиваться в него начинает еще быстрее, жестче, до шлепка. Юлий как назло не расслабляется, затрудняя движение, но, боже, Кашина это абсолютно не смущает. Он собирается трахнуть его так, чтобы он буквально не мог свести свои ноги на следующее утро. Юлик безумно сильно выгибается в спине, запрокидывает голову и стонет по-блядски громко и развращенно.       Он чуть сгибает ногу в колене и, наконец, расслабляется, позволяя Дане ускориться — вколачиваться в него как в последний раз, до основания. Жестко и сильно.       Он, наконец, убирает руку с его члена, позволяя Юлику расслабленно выдохнуть. Кажется, не прошло даже несколько секунд, как Юлик с вскриком (каким-то истеричным даже) кончил и весь натянулся, ловко соскальзывая с чужого члена и плеч, едва ли не отползая от Дани.       Кашин лишь усмехается, пока наблюдает за этим.       Он бы в любом случае не стал бы его трахать после оргазма. Знает — это вообще Юлику не нравится. Уже проходили.       Он стаскивает с члена презерватив, наблюдая, как Юлика крупно трясет после мощного и, наверняка, болезненного оргазма. Он уткнулся лицом в подушку, сжимая её пальцами.       Его спина вся взмокшая и он, кажется, даже не отдышался и не пришел в себя, но Даня хватает его за плечо и отпускает на уровень своего члена, грубо проталкивая в чужой подвластный рот. Однако, Юлик быстро успевает сконцентрироваться, и обхватить чужой член, схватившись одной рукой за бедро, а другой — оперевшись об одеяло.       Юлика ещё потряхивало, когда он брал до самого основания даже без помощи рук Дани. С влажным звуком он подался лицом вперед, плотно смыкая губы у основания, быстро и юрко вылизывая. Он задвигал головой в максимально быстром для него темпе, но Кашину мало. Юлику даже догадываться не надо было о том, что ему будет мало — и неважно, как бы быстро и глубоко бы брал Юлик.       Его руки на его голове — секунду буквально — и он резко насаживается на весь член, проникая им в самую глотку. Юлик давится, издает странные задыхающиеся звуки, а после Даня, сжав за волосы на затылке, и двигая бедрами, стал вклочиваться в чужой рот.       Юлик брал долго, глубоко, быстро. Руки на затылке, плотно сжимавшие волосы, и задавая темп, не давали и момента, чтобы выдохнуть и дать отдохнуть челюсти, которая уже ныть начинала. Даня заставлял брать быстро, глубоко.       Кашин с нескрываемым восхищением следил за тем, как весь влажный в слюне член проскальзывает полностью в горячий мокрый рот. Как Юлик сводит брови, жмурится, но послушно берет и не дает себе возможности чуть замедлить чужой темп; двигает головой так, как хочется Дане, кашляет, плачет.       Наверняка, горло у того болит уже нещадно.       Он смотрит на красные отпечатки и запекшуюся кровь на его руках. Его волосы все взлохмачены, глаза красные, мокрые, губы опухшие. По подбородку слюна стекает вместе со слезами. Юлий сейчас и вправду не похож ни на кого, кроме как на самую отменную старательную блядь. Юлик и вправду старательный: принимает в себя до самого основания.       — Блять, Юлик, где же ты научился так глубоко брать, — невольно хрипит Даня, когда снова насаживает на всю длину. Они сталкиваются взглядами. Этот его покорный мокрый взгляд и покрасневшие глаза. Волшебно.       Он оттягивает за волосы, оставляя во рту лишь головку, а после убирает руки, позволяя Юлику самому управлять процессом. И он не разочаровывает. Снова берет до основания, плотно смыкая губы, а после обхватывает рукой, быстро подстраиваясь к любимому Кашиному темпу. Двигая головой и рукой в такт, тщательно вылизывая.       Даня кончает буквально через минуту стараний Юлика. Потому что этот сукин сын прекрасно всё знает. Играется с уздечкой, особенно тщательно вылизывает головку, сжимает рукой, спускается к яйцам. Сначала только рукой, а после скользит языком, вылизывая, и тогда Кашин понимал — вот-вот.       Едва Юлик проскальзывает вверх, к головке, обхватывая и насаживаясь головой глубже, как Кашин кончает в чужой рот, снова кладя руку на чужую голову, с силой сжимая руку на чужих волосах.       Юлий проглатывает всё до последней капли и пошло облизывается, поднимая взгляд на Даню. Тот лишь машет головой в сторону кровати, мол, отдыхай, и встает с кровати.       ему срочно надо помыться.       срочно.       просто необходимо.       Он кидает на Юлика косой взгляд.       В этом неоновом розовом освещении он весь как из мрамора выточенный. Такой гибкий, хрупкий, такой... желанный.       Даня отдергивает себя и захлопывает дверь в ванной.       Тело у самого болит нещадно, как там ощущает себя Юлик — представить страшно. Но это последнее, о чём он станет у него спрашивать. Увы, но не в этой жизни.       Он смотрит в зеркало, видя, какой он абсолютно растрепанный, взмошкий и... злой.       Иногда из образа бывает так сложно выйти.       Он не хочет быть монстром, но Юлик ебется только с ним.       Из ванны он выходит в одном полотенце. Слабость и сонливость дикая его одолевает.       В комнате едва прохладно — видно, Юлик открыл окно. Даня находит подтверждение своих слов, когда замечает, как едва развеваются шторы. Но он снова переводит взгляд на Юлика, который как ни в чем не бывало копался в телефоне.       — Ты домой?       Сорванный хриплый голос. Но сейчас — совершенно другое. Лишенный покорной интонации и послушности, Даня больше не слышит в нём готовности делать всё.       Даня на какую-то секунду выпадает из реальности, а после с трудом переводит взгляд на Юлика.       Губы у него до сих пор красные и опухшие. Как и глаза. И взгляд.. неважно, какой у него был голос, глаза-то покорные до сих пор.       — Не знаю.       Даня бросает это слишком грубо и быстро. Юлик удивленно смотрит в его спину, пока тот ищет свое белье, а после лениво натягивает его на себя. Он остается стоять к нему спиной. Он тяжело выдыхает. Его плечи опускаются и он зарывается одной рукой в свои мокрые растрепанные волосы.       — Как я заебался.       Юлик усмехается. Двусмысленно звучит, конечно, но Онешко известно, что Даня, скорее всего, заебался реально во всех смыслах.       — Так, — начинает Юлик откладывая телефон и переворачиваясь на живот, — ты поцелуешь меня?       Тяжелый Данин выдох заставляет Юлика нахмуриться. И он добавляет.       — Я просто хочу, чтобы ты меня поцеловал.       — Да хули ты врешь-то блять, а?       Он резко поворачивается к нему и Юлик пораженно выдыхает. Даня злой. Раздраженный до жути. Такой большущий, сильный и злой. Это всегда Юлика притягивало. Злость в Дане до ужаса эстетичная, первобытная. Это было красиво. И сейчас Юлий не испытывал никакого возбуждения от этой картины, нет; только немой восторг.       — Единственное, чего ты можешь хотеть — так это чтобы я заткнул тебе все дыры.       Сказанное, как кусок грязи. Выплюнутое с презрением. Юлика пробирает до мурашек и он судорожно выдыхает.       А потом он просто тяжело выдыхает и закрывает глаза. Он лениво встает, осматривая свои руки. Не заживет даже за неделю. И даже за две.       — Я много чего хочу, Дань, — расслабленно сказал Юлик, вставая с кровати и подходя ближе, беря чужое лицо в ладони. Юлик смотрит ему в глаза. Какой же он красивый до жути, когда злится. — Хочу, чтобы ты был монстром. Хочу послать на хуй свою учебу. И всех этих прошлых, которые уверены, что мне от них что-то надо, но, — он тяжело выдыхает и встает на носочки, чтобы дотянуться до чужих губ, — но сейчас я хочу чтобы ты поцеловал меня.       Даня сдается.       Обнимает за талию резко и властно, прижимая к себе, и целует.       По-человечески.       Вылизывая его губы, едва прикусывая и оттягивая, а после вновь припадая к его губам, целуя с нежностью какой-то такой... первобытной.       Юлик довольно закрывает глаза, буквально пропуская этот момент сквозь себя. Даня сильный. Большой. Мощный. Обнимает его крепко и властно до одури. Здесь не было сексуальности. Здесь было что-то... иное.       Иногда Юлию приходило на ум, что ему нравится сила не только во время секса, но и вот так. Ощущать его силу и власть. Быть в его руках. Без секса. Без боли.       Просто быть рядом с ним.       Юлик часто ловил себя на этой мысли, но никогда не позволял ей задерживаться у себя в голове.       Даня отстраняется и смотрит в чужие совершенно ясные глаза. Все еще красные, но ясные.       — Я не хочу быть монстром...       — Но ты будешь ради меня, — кратко выдыхая в чужие губы, продолжая его слова, говорит Юлик, прикрывая глаза, и невесомо проходя губами по чужом подбородку, губам, носу.       Юлик наваливается на него внезапно всем телом, из-за чего Даня делает шаг назад, упираясь лопатками о стену. Юлик лезет целоваться, и Даня одной рукой на ощупь ищет выключатель.       Щелчок.       И этот блядско-розовый пропадает.       Этот цвет ультранасилия исчезает, оставляя только всепоглощающую густую тьму, в которой Юлик ласково припадет своими губами к его на ощупь.       Они сползают на пол, и Юлик готов заскулить от восторга, когда Даня сминает его в своих объятьях. Крепко. Сильно. Властно. Юлик неловко обхватывает и скрещивает щиколотки за чужой спиной, обнимает за шею и закрывает глаза.       Юлик часто думал о том, что от Дани ему нужно было нечто больше, чем бесконечные ночи и твердый член.       В такие моменты, когда они отдавались друг другу полностью в этой тьме, эти мысли становились громче.       Юлик очень часто думал об этом.       Но сейчас он лишь рвано выдыхает, когда объятья Дани становятся еще крепче.       Эти мысли появляются в его голове ещё слишком часто, ну а сейчас...       а сейчас темнота простит все.