Выше облаков

      Гарри абсолютно чётко понимал, что Том Реддл, бессменный преподаватель дисциплины Защита от тёмных искусств в школе чародейства и волшебства Хогвартс уже несколько десятков лет, что-то говорит. Даже не глядя в сторону учительского стола, он, тем не менее, прекрасно слышал холодный размеренный голос, но не улавливал при этом ни слова из сказанного.       Голос, который давным-давно стал его наваждением. Голос, который стал навязчивой слуховой галлюцинацией его снов и фантазий последнего времени. Как, впрочем, и сам профессор Реддл. Наверное, тот сообщает какую-то важную информацию — занятие являлось заключительным перед грядущими зимними каникулами, после которых до сдачи Ж.А.Б.А., подкравшейся незаметно как-то обозримо близко, оставался всего лишь один учебный семестр.       Вероятно, стоило сосредоточиться на уроке и лекции, ведь он планировал сдать этот предмет на высший балл. Но осуществить намерение не получалось совершенно. Странная неуместная ностальгия и непонятная глухая тоска в груди располагали думать о чём угодно, но только не о грядущих каникулах, которые лишь приблизят окончание школы. Экзамены и вовсе ещё упрямо не воспринимались сознанием чем-то реальным.       Всего полгода — и он уйдёт в новую взрослую жизнь, покинув стены ставшего родным за семь лет обучения замка. Профессор Реддл останется обучать новые поколения студентов. Просто естественный ход вещей. Но одна только мысль уже доводила моментами до отчаяния, моментами — до бешенства. Гарри устало закрыл глаза, больше не пытаясь даже сделать вид, что слушает. Когда действительно это началось?       Почему-то вспомнилось собственное распределение. Сириус мечтал увидеть его представителем славного факультета Гриффиндор. Северус ни о чём не мечтал — подобное в сознании Гарри вообще не воспринималось совместимым, но и не особо скрывал, что видит его в рядах факультета Слизерин. Ремус ненавязчиво предлагал ему поговорить со шляпой и попросить отправить его на факультет Когтевран.       Слабая улыбка чуть тронула губы. Сам он тогда, устав от бесконечных советов и ожиданий своих опекунов, коих разом показалось слишком много, от злости вообще собирался потребовать у распределяющей шляпы отправить его на факультет Пуффендуй. Спокойно ожидая среди толпы других поступающих учеников своего распределения, Гарри с любопытством изучал преподавателей, расположившихся за своим привычным столом.       Взгляд тёмных глаз скользнул по нему без интереса, но уже через пару секунд вернулся, став внимательным и, казалось, обжигая. Почему-то он покраснел тогда, хотя ни единого повода для этого не имелось, да и само действие ему было несвойственно. Ничего странного во внимании одного из будущих преподавателей, по сути, не было — мало ли чем он мог заинтересовать. А вот в странных глазах — было.       Неосязаемая, почти неуловимая загадка, глубина и странная затаённая насмешка словно бы над миром в целом. Гарри ещё попытался стряхнуть наваждение, опустив глаза и греша на чересчур разыгравшуюся фантазию, а ощущение чужого взгляда уже исчезло. К табуретке он шёл уверенным спокойным шагом, уже расправив плечи и усмирив порыв непонятных эмоций убеждением самого себя, что никакого дела до незнакомого преподавателя ему нет.       А вот со шляпой договориться не получилось, к его удивлению. Она категорически настояла на факультете Гриффиндор, лишь посомневавшись немного в сторону факультета Слизерин. И всё же — через несколько секунд она выкрикнула вердикт, и Гарри зашагал к столу, за которым сидели ученики с красно-золотыми нашивками на мантиях, успев заметить кислый взгляд Северуса и, что оказалось и вовсе неожиданностью, мелькнувшее в тех самых тёмных глазах разочарование.       Уже тогда это стало предпосылкой к началу — стоило признаться себе честно. Гарри мысленно усмехнулся, вспоминая насколько его тогда задело это разочарование и он, желторотый первокурсник, дал себе обещание, что станет лучшим учеником по тому предмету, который преподавал этот странный профессор. И слово он своё сдержал. Часто позволяя себе лениться в отношении других дисциплин, к Защите от тёмных искусств он готовился всегда и с особым усердием.       Том Реддл смотрел задумчиво, холодно улыбался и игнорировал его вскинутую руку во время устных опросов и раздражённые взгляды. Гарри из принципа писал эссе в два раза длиннее заданных, включая в них информацию определённо по теме, но значительно превосходящую уровень знаний момента — так продолжалось из курса в курс. За домашние работы он получал попеременно «Выше ожидаемого» и «Превосходно», но никогда не получал желанной похвалы от профессора Реддла.       Тот поразительно естественно и спокойно игнорировал и высокий уровень его знаний, и мало скрываемое желание выделиться из толпы, и безупречно выполненные домашние и контрольные работы. Гарри злился. Он никогда не был слишком избалованным или капризным ребёнком, но всё же Ремус и Сириус, взявшие на себя в основном его воспитание после трагической гибели родителей, несколько перегнули с заботой и желанием компенсировать утраченное родительское внимание — сейчас Гарри это вполне осознавал.       Адекватным противовесом им являлся Северус, категорически настоявший на том, что он будет принимать участие в воспитании сына любимой подруги хотя бы потому, что два хулигана, в его понимании так и не повзрослевшие, ничего о воспитании детей не знают. Гарри не удержался от улыбки. То, что он и сам не имел опыта в этой сфере, Северуса тогда не смутило ни капли. И справился он очень неплохо в итоге — за годы Гарри проникся к нему безграничным уважением и тёплой привязанностью.       Мысли, неожиданно разбегающиеся хаотично, вновь переметнулись на профессора Реддла. Кажется, ещё несколько минут назад он сам задался целью найти начало. Гарри чуть поморщился — на самом деле он прекрасно знал, когда случился переломный для него момент, и ничего искать в закромах памяти ему не требовалось. Просто урок по расписанию на его пятом курсе. Обычное занятие, но слишком щекотливая тема — непростительные заклинания.       Гарри мысленно усмехнулся, вспоминая, как кипела праведным негодованием Гермиона, пытаясь впоследствии выяснить — действительно ли изучение таких заклинаний предусмотрено школьной программой. И всё же докопалась до того, что разрешением директора Дамблдора профессор Реддл предварительно заручился. На этом подруге осталось только усмирить возмущение, а Гарри вздохнул с облегчением — Гермиона успела утомить его и Рона.       Недрогнувшей рукой профессор Реддл тогда применял заклинание «Империо» к каждому ученику, кратко аргументировав свои методы тем, что научиться сопротивляться первому непростительному или хотя бы осознавать, что ты подвергся его воздействию, можно только на практике. Гарри ждал своей очереди с каким-то даже странным предвкушением, едва не постукивая ногой от нетерпения. Почему-то он пребывал в абсолютной уверенности, что сможет противиться воздействию.       Но профессор Реддл, как и всегда, обходил его вниманием. Порой Гарри уже казалось, что тот делает это абсолютно осознанно и целенаправленно, но при этом он категорически не понимал — чего можно этим добиться. Возможно, тот видел в этом создание стимула для самого Гарри, но вариант казался сомнительным. При всей строгости, требовательности и заметной увлечённости своим предметом, профессор Реддл никогда не заводил любимчиков среди учеников и вряд ли стал бы заботиться о его успеваемости.       Уже уверившись, что его не вызовут и преисполнившись негодования, которым заглушал иррациональную обиду, Гарри даже перестал наблюдать за бесполезными потугами учеников побороть заклинание и вздрогнул, услышав свою фамилию. К доске он тогда, казалось, летел, хотя и вряд ли смог объяснить даже себе — почему так цепляется за любое внимание профессора Реддла. Возможно, это происходило просто в силу того, что этого внимания всегда оказывалось катастрофически мало.       Танцевать он отказался. Что-то в груди взбунтовалось с такой силой, что «Империо» слетело с него легче, чем летят с неба капли дождя, влекомые земным притяжением. Взгляд профессора Реддла в тот момент до сих пор вспоминался мгновенно — он словно отпечатался где-то в сознании картиной, висящей в отдельной рамочке. Удивление, неподдельный интерес и жгучее любопытство, причудливо смешавшиеся в тёмных глазах, стали для Гарри самой желанной наградой, даже если он её ничем и не заслужил.       Профессор повторил заклинание без предупреждения. Секунды растерянности стоили Гарри пары сделанных шагов в рамках выполнения отданного приказа идти вперёд, но желание вызвать не просто любопытство, а восхищение, как минимум, оказалось достаточным стимулом, чтобы остановиться. Вот только сопротивляться становилось всё сложнее — похоже, профессор Реддл каким-то образом усиливал заклинание.       Гарри вздохнул. Тогда он запретил себе сдаваться, твёрдо решил выстоять в своём сопротивлении — во что бы то ни стало. Он успел позабыть про то, что они находятся в классе, про присутствующих учеников, не замечал собственной усиливающейся слабости и струйки крови, сбегающей из носа. Он вообще ничего не видел в тот момент кроме тёмных глаз, в которых тогда вспыхнуло что-то опасное, но влекущее и странно настоящее.       И только когда колени подогнулись, а профессор Реддл странным тоном объявил о завершении урока, хотя колокол ещё и не прозвенел, Гарри схватился за край стола, понимая, что недопустимо увлёкся. Голова закружилась резко, а перед глазами потемнело. Он только стиснул зубы, прикладывая усилия для того, чтобы остаться в сознании. Он не мог позволить себе упасть в обморок при профессоре. Только не такое позорное завершение их противостояния.       Но слабость накатывала всё сильнее, а сознание туманилось. Ощущения: уходящей из-под ног земли, а после — перемещения в воздухе, оказались необычными, но удивительно приятными в своей непознанности до случившегося момента. Он и сейчас хотел бы узнать, послышался ли ему тогда холодный шёпот с нотками восхищения, выражающий словесную досаду на его упрямство. Проснулся он в Больничном крыле, а уже на следующем занятии профессор Реддл вновь игнорировал его — привычно и невыносимо раздражающе.       Но забыть Гарри не смог. Вроде не случилось ничего особенного — небольшое досадное недоразумение в рамках практического изучения заклинания по теме занятия. Посильная помощь преподавателя, который частично был в этом виноват. Вот только взгляд того момента, как и шёпот, Гарри запомнил слишком отчётливо. И неожиданно бескомпромиссно осознал для себя, что его интерес к Тому Реддлу определённо выходит за рамки желания добиться внимания и признания преподавателя, который вызывает восхищение.       То, что началось как вызов, бесконечное желание доказать что-то, заинтересовать, заставить оценить собственные знания, теперь стало слишком сильной симпатией. И это пугало, вызывая и растерянность. Но себе Гарри признался честно — симпатией, имеющей совсем другую природу, чем его чувства к Сириусу, Ремусу или Северусу. Они воспринимались любимыми наставниками, опекунами, дядюшками, заменяющими родителей в некотором роде. Тогда как к Тому Реддлу тянуло как к мужчине.       Осознание тогда вылилось в волну паники и испуг. Сама тяга к представителю собственного пола Гарри напугала мало. Конечно, нормой это не являлось, но встречалось в магическом мире чаще, чем можно было бы предположить. Он до сих пор мучился смутными догадками в отношении своих опекунов. И если Ремус женился ещё несколько лет назад, то Сириус и Северус хранили верность холостяцкому образу жизни, и так страстно ругались при каждой встрече, что вызывали подозрение только одним этим.       А вот перспектива оказаться в глупой ситуации — охваченный гормонами юный ученик, влюблённый в своего преподавателя и страдающий от безответности своих чувств — заставляла внутренне передёргиваться. Он не станет страдать по кому-то. И не будет грезить глупыми мечтами о недостижимом профессоре. Так твёрдо решил Гарри в тот момент. И в ту же ночь имел удовольствие наслаждаться ярким и красочным сном, проснувшись с полыхающими щеками и почти болезненно ноющим от возбуждения членом.       Момент, когда в его мыслях профессор прочно стал просто Томом, а сны стали посещать его каждую ночь, заставляя краснеть по утрам от осознания своей распущенности, Гарри где-то упустил. В привычном течении школьных будней это выбивалось из нормы абсолютно, но тенденцию постоянства Гарри осознал только через некоторое время. И сил сопротивляться только крепнущему желанию не находилось катастрофически. Гарри злился. Он даже прогулял два занятия, хотя и не понимал — чего хочет этим добиться.       Профессор Реддл холодно назначил ему отработку с Аргусом Филчем и увеличил домашнее задание в наказание. Гарри разбил о стену первую же статуэтку, которую должен был начистить до блеска по заданию завхоза. Мечты об отработке в кабинете Тома, где дверь была заперта дополнительными заклинаниями, а сам Гарри стонал, бесстыдно разлёгшись просто на преподавательском столе, казалось, разбились вместе с хрупким хрусталём, не выдержавшим удара о каменную стену.       Через пару дней он пошёл на свидание. Гермиона тогда удивилась так, что Гарри моментально осознал, что при всей тактичности подруги, вопросов по возвращению ему не избежать. Имени той девушки с факультета Когтевран, учащейся на одном курсе с ним, он не помнил и по сию пору. Впрочем, из совместно проведённого времени запомнились только её навязчивая болтовня, хотя тема беседы вообще прошла мимо Гарри, и смазанный неловкий поцелуй в каком-то коридоре, подаривший отвращение к самому себе.       Следующая попытка была предпринята им после того, как он в течение одного ужина вынужден был наблюдать сдержанный флирт Тома с профессором нумерологии Септимой Вектор. Искромсанный в тарелке в непонятную кашу бифштекс стоил ему пристального внимания Гермионы и её озабоченных расспросов — всё ли с ним хорошо. Ответить положительно Гарри не представлялось возможным совершенно — он кипел от злости, ярости, ревности и необоснованной обиды.       Даже понимая, что профессор Реддл ему ровным счётом ничего не должен, страшась, что тот узнает о его симпатии, Гарри просто не мог заставить себя смириться с мыслью, что Том может принадлежать кому-то другому, завести отношения с какой-нибудь коллегой. При одной мысли об этом хотелось рвать что-нибудь зубами на части. Или кого-нибудь. Пугающие картинки, в которых он сам с садистским удовольствием душил преподавательницу нумерологии, немного отрезвили. Симпатичного паренька с факультета Слизерин, учащегося на курс старше его, он пригласил прогуляться в тот же вечер.       По слухам, разносимым страшным шёпотом девочками в гостиной его факультета, выбранный им объект имел сильную склонность к представителям своего пола. Подтверждение этому Гарри получил на первом же свидании, которое стало и единственным, когда Стив, заведя его на живописную поляну в Запретном лесу, не теряя времени даром, приступил к настойчивым поцелуям. Тогда Гарри поддался моменту, даже не чувствуя отвращения. Проблема обнаружилась в другом аспекте — он не чувствовал вообще ничего, а воображение упрямо рисовало образ Тома.       Который, словно насмешкой от судьбы, и застал их — оказалось, что именно в этот вечер окрестности замка патрулировал он. Гарри даже назначенного наказания за прогулку в Запретном лесу после отбоя не услышал, раздираемый абсолютно противоречивыми чувствами: стыдом и горьким торжеством. Он и без того едва удерживался от осуществления глупых затей, вроде дефилирования перед Томом под руку с какой-нибудь симпатичной студенткой, убеждая себя, что ничего этим не добьётся — для ревности нет оснований.       А тут всё сложилось так, что Том застал его за вовсе не невинным занятием, да ещё и с парнем. Вот только это ничего не меняло — ревность со стороны Тома всё равно была невозможна. Дорогу к замку память Гарри не сохранила в принципе. Но вместо гостиной факультета он упрямо направился в Выручай-комнату, где долго громил всё подряд, сорвавшись на полноценную истерику и давая выход всем эмоциям и чувствам, что терзали его последнее время. Тяги к Тому это не уменьшило нисколько, но способствовало обретению недолговечного и шаткого равновесия.       В какой-то момент времени Гарри просто сдался, проснувшись новым утром с разочарованным стоном осознания, что всё прекрасное в очередной раз являлось просто сном. Сдался, признавая, что худшие его опасения сбылись — он превратился в озабоченного подростка, до одержимости влюблённого в своего же преподавателя, который многим старше, даже учитывая, что выглядел максимум лет на тридцать, абсолютно безразличен к глупым юнцам и, очевидно, вообще предпочитает женщин.       Депрессия, подкравшись после осознания неприглядной правды во всей красе, подарила какую-то странную апатию и вызвала искреннее беспокойство у Гермионы. Он так и не ответил подруге ни на один из её вопросов правдиво, но, будучи умной и сообразительной девушкой, Гермиона сама догадалась, что дело в несчастной и, вероятно, безответной влюблённости. Гарри только кисло и неуверенно возражал, но, похоже, никакого успеха в убеждении не достиг. И вынужден был отбиваться от попыток отправить его с кем-нибудь на свидание.        — Мистер Поттер, я жду ответа — холодный, такой родной и привычный голос его живого наваждения, но в реальности — только его преподавателя и никак иначе, ворвался в сознание полной неожиданностью. Гарри мгновенно осознал две пугающие истины: он недопустимо погрузился в свои мысли, окончательно позабыв, что присутствует на уроке, и он понятия не имеет — в чём заключался заданный вопрос. — Мне расценивать ваше молчание отказом отвечать? — уточнил Том, в глазах которого затаились недобрые искры, что Гарри сейчас прекрасно видел, отчаянно краснея под пристальным взглядом.        — Я… Вы не могли бы повторить вопрос, профессор Реддл? — Гарри нервно сглотнул, прикладывая усилие, чтобы сохранить ровный и вежливый тон.        — Я не стану ничего повторять, мистер Поттер, — холодно отказал в просьбе Том. — Просто потому, что вопрос я не задавал в принципе. Но на протяжении всего занятия имел возможность наблюдать ваш сон, если принимать за свидетельство именно этого состояния ваши закрытые глаза. Полагаю, вы и сами осознаёте недопустимость подобного поведения на занятии. Вы получаете дополнительное задание на каникулы в виде двух эссе, темы которых я сообщу вам в конце занятия, и неделю отработок.        — У вас? — вопрос вырвался раньше, чем Гарри успел подумать о его недопустимости и глупости — Том никогда не назначал ученикам отработки у себя. За прорвавшиеся в голосе нотки надежды Гарри и вовсе готов был себя возненавидеть. — То есть, простите…        — Нет, мистер Поттер. Мне помощь не требуется, — холоднее прежнего отозвался Том, странно прищуриваясь на мгновение. — А вот профессору МакГонагалл, которая занимается организацией костюмированного рождественского бала, она придётся очень кстати. Конспект сегодняшнего урока я проверю у вас на следующем занятии.        — Бала? — изумился Гарри, хлопая глазами и понимая, что недопустимо много упускал последним временем в событиях, происходящих вокруг него. — Костюмированного? Что?.. Послушайте, профессор Реддл, я ничего в этом не понимаю, не люблю такие мероприятия, и вряд ли смогу оказать профессору МакГонагалл достойную помощь. Вы не могли бы изменить условия отработки?        — Ни в коем случае, мистер Поттер, — безразлично отозвался Том, размеренно шагая по проходу к своему столу. — И если вы сейчас же не займёте своё место и не перестанете недопустимо нарушать дисциплину, я ужесточу ваше наказание.       Гарри только стиснул зубы и опустился обратно на скамью, рассеянно отмечая, что не запомнил, когда успел вскочить на ноги. Мгновение, лишь неуловимый миг, когда он поймал взгляд Тома, привычно заставил сердце биться чаще, а кровь — ускорить бег по венам, но холодное и безразличное обращение наглядно напомнило о пропасти между ними, тут же возвращая всё на привычные места и всколыхнув и без того с трудом заглушаемое отчаяние. Остаток занятия не запомнился Гарри вообще, пройдя в каком-то тумане сознания.       И только в коридоре, когда Гермиона решительно дёрнула его за рукав, вынуждая остановиться, он осознал, что успел собрать вещи и покинуть класс вместе с подругой, даже не посмотрев при этом на Тома, хотя обычно не упускал такой возможности. Он машинально перевёл взгляд на сейчас сердитое лицо подруги, ещё заметив боковым зрением проходящих мимо Рона и Лаванду. Рон наградил его обеспокоенным взглядом, но Лаванда уже увлекла его вперёд, и он только успел с надеждой посмотреть на Гермиону.        — Знаешь что, Гарри? Так не может дальше продолжаться, — решительно начала Гермиона, потянув его к ближайшей стене и накладывая заклинание «Оглохни», которое никогда не одобряла, но в критических ситуациях использовала, не в силах отрицать его полезность. — Я уважаю право на личные тайны даже между близкими друзьями. Я не трогала тебя, не пыталась узнать — кто объект твоего внимания. Я даже не лезла с советами, хотя мне и не нравилось твоё состояние. Но это переходит всевозможные границы.        — Да что такого случилось? — Гарри растерянно пожал плечами. — Я просто отвлёкся, возможно, немного задремал на уроке. Случается. Просто плохо спал ночью.        — Да, случается, — Гермиона недобро сверкнула глазами, чуть прищурившись при этом. — Но никак не с тобой и не на занятии по твоему любимому предмету. И эта странная надежда в твоём голосе, когда ты уточнял у профессора Реддла насчёт отработки у него… Гарри, а что вообще происходит? У меня мелькают слишком странные догадки. И я надеюсь, что моя чересчур бурная временами фантазия просто проявила себя не вовремя.        — А что, если это не так? — с неожиданным вызовом поинтересовался Гарри. Какая-то пугающая смесь эмоций, закипающая внутри некоторое время, грозила вырваться наружу просто сейчас. А, возможно, он просто отчаянно хотел поделиться хоть с кем-то, просто потому, что иногда ему казалось, что он всё же нуждается в человеке, с которым можно это обсудить. Наставники в такой роли как-то совсем не виделись. Гарри передёргивало даже от мысли — рассказать им о своих странных и определённо аморальных, запретных чувствах к собственному преподавателю. Тогда как понимающая, верная, что проверено временем, Гермиона, вполне могла его понять, а не осудить и утопить в запретах. — Я, как последний идиот, влюбился в профессора Реддла, — без перехода ринулся Гарри в омут с головой. — И началось это не вчера. Я пытался бороться, потом надеялся, что само пройдёт, но…        — Ох, — Гермиона прижала ладони к щекам, глядя на него расширившимися глазами. — Гарри, я даже не думала до сегодняшнего занятия… Мерлин, это…        — Неправильно? Ужасно? Глупо? — горько подсказал определения в вопросительной форме Гарри, подавив тяжёлый вздох.        — Нет, ты что, — тут же воспротивилась Гермиона. — Я совсем не то подразумевала. Чувства не могут быть неправильными. Просто… Ты же понимаешь, что он… не из тех, кто обратит внимание на ученика? Он значительно старше, и очень сдержанный холодный человек. Совсем не кажется, что он мог бы вдруг поддаться страсти, даже возникни она. Я…        — Ты хочешь как можно мягче донести до меня простую истину — у меня нет ни малейшего шанса на ответную симпатию, — Гарри устало прикрыл глаза, прислонившись к стене. — Не старайся, Гермиона, я не настолько идиот — очевидные истины понимаю и сам. Не понимаю я — как мне с этим справиться, пересилить, побороть, забыть. Потому что это медленно, но верно становится наваждением, которое уже больше отравляет, чем приносит удовольствие.        — Гарри, я тебе сочувствую. И постараюсь помочь всем, что только в моих силах, — Гермиона прикусила губу, рассматривая его каким-то странным взглядом. — Знаешь, — наконец медленно заговорила она, — а он иногда так необычно на тебя смотрит. И это ваше какое-то непонятное, завуалированное и тщательно скрытое, но в то же время очевидное противостояние едва ли не с первого курса… Это странно.        — Гермиона, ты не помогаешь, — Гарри заставил себя выпрямиться, легко отталкиваясь от стены. — Восхищён твоей наблюдательностью и вниманием к мелочам, как и всегда, но уверяю тебя — поиск пустых надежд вряд ли может что-то улучшить для меня.        — Прости, — она растерянным жестом взлохматила волосы, чуть тряхнув головой. — Я просто не ожидала. И я сейчас не о том, что объект симпатии профессор Реддл, а о том, что ты так просто и прямо поделился этим со мной. Я говорю какие-то глупости. Но я всё обдумаю и, Гарри, мы справимся с этим. Я тебя не брошу на растерзание собственным чувствам.        — Звучит странновато, но здорово, — Гарри невольно вполне искренне улыбнулся. — Не задумывайся об этом слишком сильно. Но я… будет отлично, если ты иногда сможешь немного со мной разговаривать об этом. Порой мне кажется, что я сойду с ума.        — Гарри, — с искренним сочувствием вздохнула Гермиона, тут же крепко его обнимая. — Ты себя совсем извёл — теперь я понимаю причину твоего состояния последнее время. Но знаешь что? Если побороть это не получится, всегда остаётся вариант — попытаться завоевать нашего холодного и загадочного профессора. Конечно, не пока ты его ученик, но ведь через полгода это перестанет быть проблемой. Возможно, к юному, но уже взрослому магу он проявит больше интереса.        — Спасибо за поддержку, Гермиона, — Гарри невесело улыбнулся, легко отстраняя подругу. — Но Том предпочитает женщин. Ты разве не замечала, что он флиртовал с профессором Вектор на ужине… не на одном ужине?        — Мм, — неопределённо откликнулась Гермиона, а потом уточнила: — Это те вечера, когда еда в твоей тарелке превращалась практически в пыль?        — Мне надо к профессору МакГонагалл, — напомнил Гарри, меняя тему слишком резко, но не в силах справиться с нежеланием продолжать разговор, поднявший бурю эмоций внутри, и ещё меньше желая отвечать на заданный вопрос. — Договориться об условиях отработки.        — Да, точно, — спохватилась Гермиона. — Давай я схожу с тобой? А после вместе пойдём на обед.        — Если хочешь, то конечно, — чуть растерянно согласился Гарри, не видя веского аргумента для отказа подруге, которая, как и всегда, проявила понимание и пыталась его поддержать.

***

      Гарри смотрел на Минерву МакГонагалл, декана своего факультета и профессора трансфигурации, с изрядной долей обречённости и нотками какого-то детского неверия услышанному. От предложенного в качестве угощения печенья он вежливо отказался, а настояние присесть и вовсе проигнорировал, не считаясь с этикетом, чем заработал строгий и чуть недовольный взгляд МакГонагалл, поджавшей губы в знак недовольства.        — Профессор, просто скажите, пожалуйста, что вы несерьёзно, — едва не взмолился Гарри, перекидывая школьную сумку с одного плеча на другое в попытке чем-то занять руки. — Я ничего не знаю об украшении залов для празднеств. Я не умею танцевать. Я не люблю балы. Не поймите неверно — я вовсе не пытаюсь вам перечить, осознавая недопустимость подобного, но, возможно, вы могли бы пересмотреть условия моей отработки? Давайте я что-нибудь помою или почищу.        — Мистер Поттер, вы именно что пытаетесь перечить, — прервала его МакГонагалл строгим тоном. — Уверяю вас, домовые эльфы замка прекрасно справляются со своими обязанностями. Вам же я предлагаю куда более лёгкий и приятный способ отработать наказание.        — Приятный? — изумился Гарри. — Послушайте, профессор…        — Достаточно возражений, мистер Поттер, — МакГонагалл поджала губы сильнее на мгновение. — Вы поможете с организацией бала — это не подлежит обсуждению и пересмотру. Считаю нужным уточнить, раз уж вы пропустили эту информацию неведомым мне образом, что присутствие на балу обязательно для всех студентов старше третьего курса, подразумевается и наличие пары. Всё, чем я могу вам действительно помочь — дать несколько уроков танцев.        — Не нужно, — буркнул Гарри, чувствуя как настроение с уже привычной отметки «Отвратительно» скатывается в новую и неизведанную глубину. А он уже считал, что хуже этот день стать не может. — Благодарю, мэм, — попытался он немного сгладить невежливый отказ. — Я могу идти?        — Можете, мистер Поттер, — сухо разрешила МакГонагалл, кивая в подтверждение своих слов. — Каждый вечер после ужина вы остаётесь в Большом зале с целью получения от меня указаний. Не забудьте.        — Как я могу, — пробормотал Гарри еле слышно, но раздражённый взгляд МакГонагалл свидетельствовал в пользу её хорошего слуха. — Я всё понял, мэм, — натянуто улыбнулся Гарри и поспешил покинуть кабинет, разумно решив не испытывать дальше пределы терпения — как собственного, так и декана.        — Что-то ещё случилось? — тут же обеспокоенно осведомилась Гермиона, которая дождалась его в коридоре, как и обещала. — Ты успел стать ещё мрачнее.        — Нет, ничего нового, — отрицательно мотнул головой Гарри, мечтающий спрятаться подальше от всего мира хотя бы и за пологом своей кровати, как часто поступал последнее время. — Если только лично для меня.        — Это касается твоей отработки? — осторожно уточнила Гермиона, явно не понимая настроения друга до конца. — Или бала?        — Это неразделимо, — кисло отозвался Гарри, чуть морщась и устало потирая лоб. — С лёгкой руки профессоров, я помогаю с организацией мероприятия и украшением зала. Это и есть моя отработка. Но самое страшное не это. Только что я узнал, что обязан там присутствовать, да ещё и с парой.        — Но профессор МакГонагалл ведь говорила об этом, когда делала объявление в гостиной, — с недоумением моргнула Гермиона, но увидев выражение лица Гарри, не стала продолжать. — Если проблема только в этом, то мы можем пойти вместе, — неуверенно улыбнулась она. — В смысле, это ничего не значит, не подумай. Я просто… Рон с Лавандой, и я не хочу никого искать, приглашать. Ты, как несложно догадаться, тоже. Так что мы могли бы…        — Конечно, — перебил Гарри, не скрывая облегчения в голосе. — Я буду тебе очень признателен, Гермиона. И, кажется, я отвратительный друг. Ты ведь, наверное, хочешь с кем-то поговорить о Роне, а я даже не спросил…        — Нет, отнюдь, — мгновенно перебила уже Гермиона, чуть покраснев и явно смутившись. — Я точно не хочу об этом говорить, Гарри. Честно. Давай лучше… хм… обсудим последний урок чар, — предложила она. — Тема, может, и не самая интересная или актуальная, но это поможет нам немного отвлечься. А после обеда можем прогуляться во двор — там такие красивые сугробы намело.        — Конечно. И… Спасибо, Гермиона. Просто спасибо, — слабо, но искренне улыбнулся Гарри, получив чуть напряжённую, но тёплую улыбку в ответ.