Одержимые

Шикорае попался на магазинной краже. Нелепо — у них даже не закончились деньги, воровать было незачем. Когда он вгрызся в руку чересчур бдительного охранника, кто-то вызвал полицию. — Хорошо, что не отметелили до смерти, — эти могут, — обитатели ночлежки передавали новость из уст в уста, изрядно приукрашивая. — Резервация, — покачал головой Нико, — он ведь никого не убил в этот раз. — Резервация, — чужим голосом повторил Сейдо, бессмысленно глядя в стену. — Выживших выпускают через полгода-год, когда привозят новую партию. Рио выберется, он сильный мальчик. — Нико посмотрел ему прямо в глаза: — А ты? Сейдо не ответил. *** Качели на оглушительной скорости падали вниз. Он просыпался от каждого шороха, а скоро почти перестал спать: как только закрывал глаза, казалось, что кто-то совсем рядом скребется, подбирается ближе, кряхтит у изголовья. В коротких муторных снах море смыкалось над ним, водяные змеи раскрывали голодно зубастые пасти, трепали его, отнимая друг у друга, как игрушку. И боль была настоящей. Августовские ливни смыли жару и пыль, пахло близкой осенью. Прошлую он встретил в плену у Аогири. Сейдо не знал, куда себя деть. У Нико были связи в полиции: он разузнал, в какую резервацию увезли Шикорае. Рано утром Сейдо поехал туда в автобусе, полном пожилых дачников, чувствуя всей кожей осуждающие, подозрительные взгляды. «Должно быть, от меня пахнет». Он старался быть незаметным, но крепко сбитые старушки с корзинками, кажется, всю дорогу шептались только о нем. Он шел по тропинке среди высокой пожухлой травы, мимо линий электропередач, похожих на гигантские тотемные столбы, чувствуя, как сердце сдавливает в тисках. «Это так похоже на свободу — эта разъедающая пустота. Но правда в том, что я не умею быть свободным. Мне всегда было нужно за кого-то держаться. Пусть опора и ненадежна. Пусть даже она меня убивает». Сейдо нашел резервацию по тяжелому густому запаху мертветчины и впервые подумал о том, что может не застать Шикорае в живых. Его тошнило, каждый шаг давался с трудом. Он заставил себя подойти ближе к высокому сетчатому забору, прямо к красной табличке «Осторожно». На него воззрились десятки глаз: пустых, жадных, умоляющих, больных, безумных. Жуткие изломанные существа уже не похожие на людей. Они тянули руки к забору, но коснуться не решались. Шикорае заметил его первым: растолкав всех, подошел почти вплотную к частой решетке, абсолютно голый, с взглядом мутным и серым. Правый глаз почти заплыл, на щеке алел свежий шрам. Они молчали, пока Сейдо не сказал тихо: «У меня есть вода». Бутылка не пролезала в отверстие — только горлышко. Шикорае прижался к забору, раскрыл рот. Часть воды все равно пролилась на грудь и подбородок. Там, где его кожа касалась решетки, проступили толстые красные полосы ожогов. Что-то внутри скрутило жгутом — не вдохнуть. Почерневшие пальцы и запах паленого мяса. Не смотри туда, не смотри… Ноги подкосились: Сейдо рухнул на колени, вцепившись в забор. Шикорае осторожно протянул ладонь, погладил его костяшки кончиками пальцев. «Я не хотел этого, не хотел, не хотел, я…» — Мне жаль. *** — Может, есть способы что-то сделать… Устроить побег, дать кому-то взятку. Нико покачал головой. — Аогири помогают своим. Но не всегда и не всем. Если обратишься… — Нет, — перебил он взволнованно. — Нет. Только не Аогири. Перед глазами всплыли почему-то не Татара, не доктор Кано, а маленькая женщина со смеющимся лицом. «Ты мне поможешь». Но он не сделал то, чего она хотела. — Ты мог бы найти другого, — задумчиво предложил Нико. — Кого-то, у кого есть деньги или серебряная пыльца. Пока тебе еще есть что предложить. — Что предложить? — он не сразу понял, а после в глазах потемнело от злости и стыда. — Ты себя что ли имеешь в виду? Нико рассмеялся. — Ох, милый, сестренка слишком романтична для таких торгов! Мне было бы невыносимо думать, что ты со мной только из-за еды и наркотиков. — Он картинно вздохнул. — К тому же… мне нравятся более брутальные мужчины. Сейдо спрятал лицо в ладонях. — Это не то, что… Я не стану этого делать. Искать кого-то. Я не такой, я… не могу больше… *** Он и правда не мог, будто чаша терпения переполнилась. Качели сломались — Сейдо почувствовал это однажды с судорожным сердечным толчком. Все тросы сорвало и оставалось только соприкоснуться с бездной. Он улыбнулся, в голове сделалось легко. — Тебя искали какие-то типы, — Нико кутался в боа из искусственного меха и поглядывал тревожно, — полиция или вроде того. С серьезными лицами. Сама я не видела, но люди говорят. Тебе бы поберечься, здешние ребята сдадут тебя за дозу или пару банкнот. — Правда? — спросил Сейдо бесстрастно. Нико покосился на него. — Ты сидел когда-нибудь в тюрьме, милый? Он рассмеялся. — О нет, никакой тюрьмы больше! Послушай, ты… помоги мне. Нико прищурился, цокнул языком. Сейдо подумал, может, стоило взять его за руку: он где-то слышал, что так легче убедить человека. Взять за руку и посмотреть в глаза. — И что мне за это будет? — Ничего. Нико приоткрыл рот, пораженный такой наглостью. — Или все, что захочешь. — Сейдо поправился: — Все, что захочешь от меня. Нико улыбнулся мягко, по кошачьи, покачал головой: — Но ведь мне ничего от тебя не нужно, мой хороший. Совсем ничего… Сейдо поймал его взгляд. — Тогда сделай мне подарок. У меня день рождения. Ладонь Нико была теплой и мягкой, как у женщины. *** Они кружились под самым потолком в огромном зале, словно танцующие, плавно скользили по коридорам, иногда стакивались друг с другом и меняли траекторию. Мужчины и женщины: руки пусты и беззащитно раскрыты, волосы пушистым облаком колышутся над головами, платья раздуты как парус. И все глаза обращены к нему. Он узнал зал аукциона: хрустальные люстры, кресла с зеленой бархатной обивкой и сцена — ему показывали фото. Здесь все должно было закончиться. Они кружились под потолком, прекрасные, как гигантские актинии, и на каждом была его метка: расплывающееся красное пятно на груди или темное отверстие во лбу. Почти незаметное. Вечный полет. Где-то на немыслимой высоте бушевал шторм: корабли надламывались, как сухие ветки, паруса грязными саванами распластывались по волнам, сорванные вымпелы тянулись за упавшими мачтами, словно щупальца медуз. Далекие трагедии иной жизни. Он чувствовал, как холод подступает к сердцу и руки цепенеют. Серебряная пыльца бродила по венам вместо крови — немыслимая легкость и пустота. Он закрыл глаза. «Иногда судьба приносит дары, которых ты не в силах вынести, и тяжесть их гнетет не меньше испытаний. Но я не жалею. Я искал вас и нашел там, где не ждал, прекраснее, чем мог себе представить. Я любил вас, и если вы подарили мне еще немного жизни, не значит ли, что и вы?.. Но пришло время тишины. Теперь я знаю: море взрывается беззвучно».