Все лучшее в нас

Уже сегодня привычные должностные обязанности захлестнули Рейнарда с головой. Утреннее покушение на статую не могло не добавить лишней работы, и, как бы то ни было, оставлять неизвестно откуда взявшуюся баллисту внутри замка было нельзя. Доклад вышел на удивление неправдоподобным, но другого выхода ни у кого не было. Освободиться он смог только к обеду. Есть совершенно не хотелось, но по привычке он все-таки заглянул в столовую и обнаружил там Гаскона, уже умудрившегося развести кого-то из поваров на игру в карты и собрав вокруг небольшую толпу заинтересованных кухарок. Панталон носился тут же, изо всех сил уничтожая лепешку почти с него же размером. Пройдя в главный зал, Рейнард застал ремесленников, приводящих его в привычное состояние, а на выходе во двор встретил Мэву в окружении нескольких вельмож, взбудораженный говор которых успешно разбивался о ее молчание и отрешенный взгляд перед собой. Золотой доспех сменило потрясающее вельветовое платье, ее волосы вновь были заплетены в косу, а голову украшал королевский обруч. — Ваше величество, — поприветствовал он, поклонившись ей. — Рейнард! — ее взгляд оживился, после чего она обратилась к вельможам, обрывая бесконечный словесный поток в свой адрес. — Будьте любезны, оставьте нас. Ничего другого им, собственно, не оставалось. — Почти все из приезжих гостей уехали к этому времени, — начала она, жестом попросив следовать за ней, обратно к большому залу. — Оставшиеся планируют отъезд к полудню, но я поручила сопроводить их без моего личного участия. — Вы… ты планируешь что-то другое на это время? Ее лицо мгновенно посветлело — Планирую, и мне нужна твоя помощь. Точнее, твое сопровождение вне замка. — А вот и моя обещанная прогулка по столице! — Гаскон оказался стоящим со скрещенными руками в тени одной из колонн. — Вы же не думали избежать моей компании? — И не надейся, — ответила ему Мэва в той же насмешливой манере, завершая превращение едва ли не официального разговора в вольную беседу. — Тогда… нам стоит встретиться у ворот? — Рейнард понимал, что Мэве нужно сменить наряд, прежде чем они смогут появиться в городе. Ему самому стоило облачиться в доспех и достать пару-тройку неприметных накидок. — Надеюсь, туда пускают собак. — Не переживай, Гаскон. С королевой тебя пустят везде. *** Чуть позже они шли по вымощенным камнем дорогам вдоль городских домов. Трое в холщовых мантиях, не считая семенящего по пятам и явно довольного жизнью пса. Гаскон то и дело просил их задержаться у кузницы или очередного купца-бакалейщика, торговца травами или экзотическими настоями, и к определенному моменту он нес уже внушительный сверток покупок. Рейнарду казалось очень странным, что за эти несколько лет он ни разу не решился посетить лирийскую столицу самостоятельно, словно был намертво привязан к своему новому и первому в его жизни собственному имению. Тяжело поверить, что такой свободолюбивый человек мог вообще столько времени провести в четырех стенах. Но, быть может, он сам принял решение запретить себе покидать конуру? Думал, что сможет мгновенно переключиться с роли Кобелиного Князя на роль настоящего лорда. Раньше смена масок давалась ему без малейших трудностей, но что изменилось? На одной из таких остановок Рейнарду наконец удалось улучить момент, чтобы спросить у Мэвы, куда они направляются. Она почему-то не сразу нашла, что ответить, словно ей было неловко. Однако голос ее звучал твердо. — Ты наверняка понимаешь, что многие семьи были уничтожены во время войны. Я боюсь представить, сколько… невинных детей потеряли своих родителей, своих братьев и сестер. Рейнард промолчал, чувствуя, как грудь его изнутри сковали боль и сострадание. — Я не могу вернуть этим детям все то, что они потеряли. Но я обязана была сделать хоть что-то. И потому я подписала указ о строительстве приюта для сирот, а после еще несколько запросов на поисковые отряды, правда, еще год назад. Потому как… думать об этом позже наверняка было бы уже поздно. — Да, я помню. Я много раз отправлял людей по деревням и окрестностям. Отчеты были… неутешительными. Ни детей, ни слухов. — Сейчас я не стала верить одним лишь бумагам, — продолжила она, — и потому мы идем навестить этот приют, я хочу своими глазами увидеть, насколько я могу доверять людям, присылающим мне отчеты. Теперь Рейнард понимал, в чем дело. Возможно, он понимал даже больше, чем могло бы показаться Мэве. У нее действительно могли быть сомнения в том, насколько добросовестно распоряжаются выделенными из казны средствами, но проверить это можно было и другими способами. Для этого не требовались все трое из них и уж точно не требовалось ее личное участие. Что-то большее стояло за этой прогулкой, какие-то более личные причины, о которых, очевидно, знал и Гаскон, и о чем красноречиво говорила его оживленность и целенаправленные набеги на торговые лавки. Пройдя последние несколько кварталов, они оказались, наконец, возле двухэтажного дома, построенного и правда совсем недавно, потому как от него все еще пахло свежей древесиной. Гаскон, попутно разворачивая небольшой сверток, выступил прямо перед ними, преграждая дорогу. — Подождите-ка, вы же не собираетесь вот так вот просто взять и зайти туда? Мэва сперва хотела было что-то ответить, но осеклась. — А что, по-твоему, мы должны сделать? — спросил Рейнард, понимая, что личное присутствие королевы в сиротском приюте, о визите которой никого не оповестили заранее, может вызвать определенного рода… панику. — Для начала… выдохнуть, вам повезло, что я все продумал, — сказал он тихо, с загадочной улыбкой протягивая им сверток. Мэва и Рейнард по очереди вытащили его содержимое. — Это… карнавальные маски? — удивилась Мэва, примерив на себя белоснежную узорчатую маску коронованной собачки, что определенно была голубых кровей. — Именно! — Гаскон вытащил из свертка оставшуюся ему маску, мгновенно преображаясь в красивого, статного пса охотничьей породы — какого угодно, но уж точно не простого! — Мы с вами — никак не свита прекрасной королевы Лирии и Ривии. Зато мы — самые настоящие бродячие артисты. И мы расскажем историю о том, как разбойник и лиходей, великий Кобелиный Князь, спас королеву и ее верного рыцаря от страшной гибели! — Невероятно, — выдохнул Рейнард, превращаясь в статного старого пса в рыцарском шлеме, — только ты мог такое придумать. — И что же, у нас есть сценарий? — собачка голубых кровей определенно отнеслась ко всей этой идее с долей справедливого недоверия. — Сценарий есть всегда! И он — в нас самих, — охотничий пес, приосанившись, приложил ладонь к своей груди. — Дайте мне пару минут. После чего он скомандовал Панталону «место» у самого входа в дом и постучался в дверь. — Какие из нас актеры, у нас ведь даже нет с собой лютни! — посетовал старый пес-рыцарь. — А что, ты умеешь играть на лютне? — Вообще-то… только на свирели. Но мы могли бы просто носить ее с собой, чтобы было убедительнее. Дверь Гаскону отворила женщина средних лет в белом холщовом платье и с головным убором, скрывающим ее волосы. Очевидно, люди в масках ее напугали, и потому Гаскон поприветствовал ее первым. — Доброго вам дня, прекрасная госпожа. Мы не хотим зря потратить ни минуты вашего драгоценного времени, и потому я представлю нас как можно скорее. Мы — всего лишь — бродячие артисты. И исполняем мы самые яркие и вдохновляющие сюжеты на памяти этих земель. И все, чего мы хотим — исполнить всего лишь одну, но невероятно красочную — для всех ваших подопечных. Прошу вас, позвольте нам войти! Женщина нахмурилась, и старый пес-рыцарь на мгновение усомнился, что все это вообще было хорошей идеей. — Не похожи вы на актеров-то. У вас ни лютни с собой, ни телеги какой-нибудь. Как зоветесь-то? — Зовемся мы — «Лирийские псы», и самое главное у нас всегда с собой — наш талисман! — Гаскон театральным жестом указал на Панталона, покорно сидевшего у входа с высунутым языком. — Пса не пущу, — покачала она головой, — а сами, так уж и быть, проходите. Но только посмеете что украсть или детей мне пугать — я позову стражу, так и знайте. Лирийские псы вошли внутрь, а их верный талисман остался самоотверженно сторожить снаружи все их театральные чудеса. Рыцарь-пес огляделся вокруг. Первый этаж был поделен на несколько комнат. В самой дальней его части, очевидно, находилось что-то вроде кухни, оттуда же осторожно выглядывала еще одна женщина, определенно младше той, что встретила их. Там же стояли деревянные столы и лавки и виднелся запертый на замок спуск в погреб. Совсем рядом находилось что-то вроде игровой комнаты. Он отметил, что обставлялось все с очевидной любовью. На стенах висело несколько картин, а на полках, кажется, даже лежали книги. Деревянный пол украшали несколько ярких плетеных ковриков. А еще на них смотрело с полсотни заинтересованных и испуганных детских лиц. Статный охотничий пес едва слышно выдохнул, выдавая свое волнение. И… достал из кармана свирель! Да, у Лирийских псов никогда не было лютни, но свирель — не менее мощное оружие, пес-рыцарь не мог с этим поспорить. Собачка голубых кровей зачем-то размяла кисти рук, словно готовясь к кулачному бою, и всем стало как-то не по себе. Женщина, впустившая их, наблюдала за всем происходящим, скрестив руки перед собой и встречая каждое действие «псов» едва ли не злобным взглядом. Игра начиналась здесь и сейчас. — Дорогие мои девочки и мальчики, разомните свои ладони и пальчики! О, они пригодятся вам очень скоро, ибо перед вами — наша собачья свора. Мы актеры, мы — «Лирийские псы», невероятных легенд и историй мы заклинатели и колдуны. И сегодня расскажем мы вам историю о королеве и о псе благородной крови. О влюбленном рыцаре и о графе, бесчестном и злом. И о принце, что настоящим стал королем… На словах о влюбленном рыцаре несчастный старый пес почувствовал, как под забралом пылают от смущения его щеки. Мордочка собачки-королевы осталась невозмутимой, и без сомнений она была бы невозмутима сейчас, даже окажись она на самом деле человеком. Закончив приветствие и убедившись, что они окончательно завладели вниманием всех присутствующих, охотничий пес отвесил в сторону юных зрителей театральный поклон, а затем отошел в сторону и приложил к губам свирель. Мелодия зазвучала по нарастающей, веселая и игривая, идеально подходящая для сопровождения постановки. Стало понятно, что теперь кому-то другому придется взять инициативу на себя. Собачка в короне нашлась сделать это первой. — Дорогие ребята, была королевой я Лирии и Ривии, долго носила с гордостью золотой доспех свой, мой самый любимый, как вдруг ужасное, страшное приключилось со мною… горе, — она осеклась, — обманул меня сын мой и остались мы в страшной ссоре. Пес рыцарь неожиданно почувствовал внутри себя невероятное желание включиться в игру прямо сейчас, и в этот же самый момент охотничий пес сыграл звучный аккорд — Был я рыцарем, верным и преданным королеве. И не верил захватчикам, когда… когда… Он растерялся, не сумев на ходу подобрать рифму, как вдруг со стороны послышался напряженный шепот: «…захватить нас сумели!» —…когда они захватить нас сумели! — продолжил он, проклиная свою собачью жизнь. — Обманул злобный граф и нас, и бедного юного принца. И отдал в жадные черные лапы лирийскую и ривийскую столицы. А нас с королевой — в темную бросил темницу. Свист свирели вдруг взыграл еще одним ярким аккордом, а затем стал насыщеннее, ярче и быстрее. Кто-то из детей улыбался, некоторые сидели нахмурившись, а кто-то позади начал хлопать в такт музыке. Несчастный пес-рыцарь чувствовал себя ужасно растерянным. К чему это представление? Неужели нельзя сделать все как-то иначе, не начиная дурацкий и бессмысленный балаган? Кому это было нужно? И тут, словно бы отвечая на его вопрос, подруга королевских кровей осторожно взяла его за руку, а после уверенно повела за собой в танце. Сперва, совершенно ошеломленный, он не чувствовал ног, которые и без того уже давно не знали танца, но затем они даже начали попадать в ритм, а вошедшая во вкус собачка смеялась от всей души. Доспех, правда, слегка ограничивал движения, но, очевидно, что и корсет под платьем тоже был определенной проблемой для его партнерши, о чем время от времени напоминали резкие звуки рвущейся ткани. Бросив мимолетный взгляд на охотничьего пса, который все это время отвечал за музыкальное сопровождение, но за происходящим при этом наблюдал вполне свободно, пес-рыцарь увидел, что ладная и ровная игра на инструменте дается ему с трудом — он попросту умирал со смеху. В тот же момент, словно поняв, что дело — труба и нужно срочно спасать ситуацию от этих танцоров, в дело вступил неповторимый Кобелиный Князь. Музыка стихла, но его напев звучал ничуть не менее мелодично, и невозможно было поверить, что все слова своей песни он сочинял на ходу. — Кто же прекрасную королеву вытащить из темницы сумеет? В чьем же сердце собачьем благородное пламя зреет? Все, что нужно разбойнику: попросите о помощи, ваша светлость! В этот момент он замер, протянув ей свою руку. По толпе юных зрителей прокатился восторженный вздох. — Черта с два! Но, так уж и быть, — все ради сюжета! Стоило им взяться за руки, как он резко потянул ее за собой, а она — едва успела ухватиться за Рейнарда, из-за чего все трое оказались окруженными детьми в самом центре комнаты. — Ну что, дорогие мои кобельки, вы готовы спасти королеву и ее верного рыцаря? — среди заметно оживившихся детей разнеслось громогласное «ДА!» И тогда Гаскон взвыл что было мочи, и дети стали выть и лаять следом за ним. Всю их компанию мгновенно кинулись обнимать, тянуть за плащи и пытаться срывать маски, из-за чего они едва не попадали навзничь. Кобелиный Князь смеялся от всей души, перепуганная и возмущенная смотрительница кинулась следом за ними, будучи против такого тесного контакта весьма подозрительной группы актеров с детьми. Кухарка, побоявшись влезать во всю эту кучу малу, лишь громко и беспомощно охала в сторонке. Через какое-то время самоотверженной женщине удалось, наконец, урезонить лающую и воющую ораву, а горе-актеры были вытащены за свои плащи прямиком за порог. — И ЧТОБЫ ДУХУ ВАШЕГО ЗДЕСЬ БОЛЬШЕ НЕ БЫЛО! — рявкнула она напоследок, поправляя съехавший головной убор и тяжело дыша. А после с силой захлопнула дверь. «Лирийские псы» сидели на дороге, пытаясь выровнять сбитое дыхание. — Ну и зачем все это было нужно? — печальным голосом спросил Рейнард, приподнимая маску и являя миру свое покрасневшее лицо. Ему никто не ответил, но оставшиеся двое из «псов» приподняли свои маски и переглянулись. А затем свалились на Рейнарда, громко и истерично смеясь. А следом свалился и Панталон, вылизывая лица всем подряд и пачкая запыленную дорогой одежду еще сильнее. *** Пыльные и взбудораженные, но немного уставшие, они шли все по той же дороге дальше, вглубь города. Сперва молча, но Мэва первой прервала тишину. — Это было… очень странной идеей, Гаскон. Но я благодарна тебе. — Не стоит благодарностей, я знал, что это нужно нам обоим, — ответил он с улыбкой, но голос его звучал серьезно, — как знаю и о том, что ты до сих пор винишь себя в том, на что никак не могла повлиять. — Это не так, — возразила она, сглатывая боль и отчаяние, освобождая от них тон своего голоса. — Я лишила своих детей той любви и заботы, которую должна была дать им. Возможно, Виллем не поступил бы так, если бы… Фразу она не закончила и остановилась, погрузившись в воспоминания и пытаясь найти среди них хоть что-то, чем смогла бы сейчас оправдать себя. Рейнарда словно окатило ледяной водой. Он вновь услышал истошный материнский крик, вновь увидел прямо перед собой безжизненное тело Виллема, и руки его пробрала дрожь, а сердце вновь отозвалось глухой, давящей болью. — Мэва, — Гаскон с трудом подбирал слова, казалось, его самого вот-вот утащат в воспоминания внутренние демоны, но он держался изо всех сил. — Он поступил так, как считал правильным. Ты любила его так, как умела, и, поверь мне, он знал, что ты его любишь. И в самом конце он любил тебя тоже. Его поступок был величайшим даром тебе. Отпусти его и позволь себе принять этот дар. Ты сделала все, что могла. Она молчала. Гаскон подошел к ней и, замешкавшись на какое-то незначительное мгновение, обнял. Она медленно прижалась к нему и… улыбнулась. Однако Рейнард готов был поклясться, что впервые с того самого момента видел слезы в ее глазах. И на душе его стало легче. Гаскон сказал то, что нужно было сказать самому Рейнарду и уже очень давно, но у него самого после этих слов что-то тяжелое отлегло от сердца. В голове крутился один очень важный вопрос. Он не знал, стоит ли задавать его, но, тем не менее, чувствовал, что должен. — Мэва, а как… дела у Анси? Осторожно отстранившись от Гаскона, она ответила не сразу, словно задумавшись о чем-то. — Судя по последним письмам, изводит фольтестовых гувернанток. Я все-таки рада, что так и не решилась забрать его обратно. — Может, сейчас… хорошее время для этого? Она улыбнулась, уже едва ли не смеясь. — Да, надо дать несчастным женщинам отдохнуть. *** Весь дальнейший путь Мэва выглядела гораздо счастливее обычного. В пыльной накидке, изорванном местами платье и с дурацкой карнавальной маской она выглядела очаровательнее, чем когда-либо. Гаскон тоже совершенно преобразился, все трое активно беседовали друг с другом. В какой-то момент Мэва спросила у него про имение. Этот вопрос почему-то очень сильно взбудоражил его, и вместо того, чтобы ответить, он очередным театральным жестом вновь надел маску, мгновенно превращаясь вновь в Кобелиного Князя. Рейнард тяжело вздохнул, а Мэва, кажется, даже и не сразу осознала, что только что вновь запустила очередной рычажок их увлекательной игры. Сперва все трое молча стояли, поочередно смотря друг на друга. Даже Панталон ожидающе замер, высунув язык. —…мне кажется, что мы с вами определенно засиделись каждый в своей большой и бесполезной конуре, — начал охотничий пес, и Рейнард не мог не согласиться с тем, что всей этой собачьей лидерской харизмы ему было не занимать. Скорее всего, она попросту была у него в крови. Мэва, стояла, изо всех сил сдерживая нервный смех, — и потому я призываю вас ПОРАЗМЯТЬСЯ! Кто первый добежит до фонтана с гигантской рыбой, в четырех кварталах вдоль дороги, тот получит самый жирный кусок сегодняшнего ужина! Закончив речь, он мгновенно помчался в указанном направлении, а Панталон тут же подорвался следом за ним. — О, значит ты думаешь, что это мы-то засиделись? Рейнард, нужно показать этому кобелю, на что мы еще способны! — выпалила Мэва, наигранно и «по-злобному» смеясь, а затем, вернув маску на ее законное место и подобрав платье, что было сил помчалась следом за псами, которые по пути пугали случайных прохожих своим диким воем. Несчастный пес-рыцарь вынужден был отправиться за ними, уже в который раз за сегодня совершенно ничего не понимая. Но от стаи отставать нельзя! *** К сожалению, забег этот был им проигран, охотничий пес и его энергичная спутница королевских кровей не оставили ни единого шанса. После они, не снимая масок, до позднего вечера шатались по всему городу, осторожно погружающемуся в привычный свой сон. Оказывались они то в обшарпанных и навевающих флер уныния предместьях, то в безмолвных и тихих жилых кварталах, то на шумной вечерней ярмарке, что развернулась на главной торговой площади. Там они жадно поглощали взглядом ассортимент приезжих торговцев и вновь танцевали друг с другом под завлекающие мотивы уличных музыкантов. Они подпевали вою бездомных собак, потому как сейчас это были родные их братья и сестры, и их заносило туда же, куда заносит всех псов, отказавшихся от тесной своей конуры. А закончили свой путь они, разумеется, в местном трактире, оживленном в поздний вечерний час. Внутри пахло жареным мясом, выпечкой и сладким медом. Было шумно и людно, но Кобелиный Князь, в честь забега, потребовал накрыть для них обещанный стол. Рейнард под маской верного сторожевого пса то и дело чувствовал себя совершенно обескураженным. Даже первый за весь день прием пищи совершенно не радовал, потому как мысли его, вместо хмельных напитков, то и дело заполняли страх и тревога. Мэва давно должна была вернуться в замок, где ее наверняка хватились уже с полудня. О них могли поползти неудобные слухи, а уж в казармах наверняка только ленивый не обсудил с остальными пикантную причину их внезапного исчезновения со всеми яркими подробностями. Однако Мэва, которая сидела справа от него все в той же глупой собачьей маске, была совершенно не похожа сама на себя. Обычно собранная и немногословная, она от всей души смеялась над рассказами Гаскона, который по ту сторону стола крайне экспрессивно рассказывал о своих былых кобелиных похождениях. И, казалось, ее собственное исчезновение не волновало ни в какой степени. Но в то же время что-то увлекало его следом за этими играми теней и масок, за опасными отхождениями от регламента, за убегающей от самой себя королевой и за Кобелиным Князем, в котором нет и никогда не было ничего от лорда Броссарда. Но кем во всей этой постановке был он сам? Не одиноким ли старым рыцарем, который был настолько верен своей морали и установленным правилам, что был неспособен даже попытаться принять что-либо помимо них? Насколько же был он поглощен своим одиночеством и ночной болью в коленях, что смог пропустить мимо ушей признание от той, кого так долго любил и сам? Что не придал никакого значения той нежности и тому доверию, которое проявлял к нему Гаскон? Он видел только лишь проблемы, видел скорбь Мэвы, которую та была уже неспособна прятать за суетой придворных будней, видел отрешенность Гаскона от такой желанной им ранее роли лорда Броссарда. Но не видел при этом самого главного, не видел, что он — решение всех этих проблем. Что они нуждаются в самом лучшем, что он может им дать. Что нуждаются в том, чтобы дать и ему, и друг другу то самое лучшее, что есть в них. Любовь. Все эти мысли, нахлынувшие в него, заиграли и нотками хмеля, теплым запахом трактирной еды, смехом Мэвы и искрометными шутками Гаскона. Он словно освободился в это мгновение от чего-то, что мешало ему видеть мир по-настоящему. Дрожащей рукой он потянулся к маске и осторожно снял ее, потому как она не нужна была ему более. Он и сам видел, кто он такой на самом деле. Это движение и само выражение лица Рейнарда оказались настолько ошеломляющими, что мгновенно привлекли внимание и Гаскона, и Мэвы. — Рейнард, что-то не так? — обеспокоенно спросила Мэва, приподнимая и собственную маску. Гаскон, пользуясь моментом, замолчал и одним махом осушил кружку эля. Рейнард знал, что сейчас ему определенно нужно поступить не так, как он поступил бы раньше. Ему нужно что-то, наконец, сделать. Столько лет он был неспособен поступать вопреки приказам, наизусть заучивал правила и регламенты, не позволяя себе жить чем-то помимо этого. И сейчас он должен был вспомнить о том, что уже давно не стоит на эшафоте перед своим королем, готовый к смерти. Что давным-давно и сполна выплатил свой долг безукоризненной верностью. И что в нем все еще живет тот юноша, который когда-то любил пьяные армейские посиделки за бесконечными беседами. О, этот задавленный старым псом Рейнардом юноша, так любивший простые радости жизни, всегда был в нем, и Гаскон знал это. Пришло время дать ему волю хотя бы один-единственный раз. — Я хотел бы предложить вам обоим… нам всем, остаться ночевать… вместе. В этом трактире. Мэва опешила. Сперва показалось было, что она не до конца поняла суть предложения, но после на ее лице последовательно отразилось множество эмоций. Сперва она с недоверием посмотрела на свою недопитую кружку, на нее же нахмурилась, а после бросила удивленный взгляд на Гаскона, который, казалось, опешил и сам, а потому не спешил избавляться от маски следом за остальными. Рейнард закусил губу, продолжая смотреть на нее в упор, что давалось ему ценой огромных усилий. В конце концов, Мэва тяжело выдохнула, опустошая свою кружку вслед за Гасконом, который, все еще молча, осторожно стянул свою собачью маску. — Ну что ж… Рейнард. Будем считать, что от успешности этого предложения будет зависеть, разжалую я тебя завтра же или нет. Гаскон рассмеялся. Рейнарда и самого разбирал смех, но теперь уже, скорее, нервный. — Тогда… кто-то же должен снять комнату, да?.. По ту сторону стола послышался сдавленный едва ли не до хрипа хохот. Гаскона было уже не спасти. *** Вопреки страшнейшим из опасений, комната оказалась даже относительно чистой. В мутном лунном свете тени ночного сумрака заиграли для Рейнарда еще живее и вызывающе. Часть его все еще сопротивлялась, отказывалась представить другой мир и другие чувства за пределами того, что видеть и хотеть было для его сознания единственно правильным. Но отступать некуда, шаг за пределы привычного уже сделан, причем осознанно каждым из них троих, а потому оставалось только принять последствия и насладиться ими сполна. Хлипкие доски трактирной койки сильно пружинили и проминались под тремя крепкими телами. Мэва сидела прямо перед ним, оставив ему одну из важнейших схваток этого вечера — схватку с застежками и подвязками ее корсета, местами уже треснутого и изорванного после сегодняшней прогулки. Осторожно, узелок за узелком, Рейнард распустил почти половину, когда Гаскон, чьи ловкие руки наверняка справились бы с корсетом куда быстрее, прильнул к ее плечу горячими губами, легкими и игривыми поцелуями поднимаясь чуть выше к ее шее. Она засмеялась: очевидно, ей стало щекотно. Или, быть может, просто забавно. — И что, это все, что ты можешь? — шепотом спросила она, обращаясь к Гаскону. Тот запустил руки в ее волосы и поцеловал в губы, уже гораздо крепче и горячей. — Вы не думаете случайно, что это не очень честно? — так же тихо посетовал Рейнард, от отчаяния начавший расплетать узелки уже быстрее и менее осторожно. Гаскон засмеялся, поймав руки Рейнарда со своей стороны, но тут же осторожно отпустив. — Ты правда думал, что все будет честно? Ну нет… А как же веселье? После этих прикосновений Рейнард почему-то почувствовал себя свободнее, а оставшиеся узелки и застежки поддались ему значительно быстрее. Еще мгновение, и корсет был отброшен куда подальше. Теперь Рейнард определенно знал, что в следующий раз он не поведется на слова Гаскона о том, что там всего-то ничего — пара узелков, справится и безрукий. Грудь Мэвы наконец-то оказалась в пределах досягаемости. Рейнард осторожно потянулся к ее нижнему белью, стягивая его и обнажая чудесные бедра и прочие прелести. — Быть может, вам нужна помощь? — усмехнулся Гаскон, всем своим весом навалившись на них, вынуждая тем самым Рейнарда, едва успевшего удержать от падения Мэву, крепко схватить ее за ягодицы и прижать к себе. Сама же Мэва слегка опешила. — Ты с ума сошел? — прошипела она, неизвестно, на кого именно, да и к тому же Гаскон вновь принялся целовать ее всю, параллельно избавляясь от остатков собственной одежды. Рейнард, окончательно прижатый к койке, вновь был крайне возмущен… но и возбужден, правда, тоже. И никакой возможности избавиться от одежды так же легко, как Гаскон, у него не было. — Если кто-нибудь из вас сейчас же не вспомнит о том, что я все еще здесь, то ты, Гаскон, будешь расплетать все корсеты до конца своей жизни. — Справедливо — ответил ему тот, осторожно помогая Мэве приподняться, дав тем самым Рейнарду возможность окончить начатое. Мэва вновь опустилась между его ног, а Гаскон прижал сверху их обоих. Под ее игривый смех он осторожно вошел в нее, нетерпеливый и разгоряченный. Рейнард почувствовал, как она стала нежно скользить по нему спиной и мягкими ягодицами, на которых он, скорее всего, оставил своими пальцами синяки, чувствовал теплый запах ее волос и слышал ее дыхание, в такт еще совсем осторожным движением. И уже это чувствовалось ему прекрасным, хотя возбужденное тело желало большего. — Гаскон, — выдохнула она, сорвавшись на несколько сбивший темп смех, — а ты всегда так много говоришь в процессе? — Всегда, — шепотом ответил за него Рейнард. — А что в этом плохого? — возмутился тот, все так же шепотом. Очевидно, крыть было нечем. — Ну, тогда я с вами тоже поговорю, — выдохнула она, подхватив грубые ладони Рейнарда и осторожно прижав их к своей груди. — Пока что все это выглядит прекрасно, конечно, и я уже успела узнать, кто из вас что считает честным или не очень. Рейнард на мгновение смутился, а Гаскон нажал на них двоих еще одним основательным толчком. — О, я люблю правила, — выдохнул он. — У меня есть только одно, я немного консервативна, — снова шепотом, но уже в своей привычной осмысленной и решительной манере продолжила Мэва. — Я с огромным удовольствием понаблюдаю за вами обоими, но со мной, пожалуйста… по одному. Рейнард, которого очевидно вогнал в ступор сопровождающий эту ситуацию тон, с которым королева обычно беседует при дворе, почувствовал себя ужасно неловко. Однако, требование было более чем справедливым, а тепло ее груди в его ладонях довольно… успокаивающим. — Значит, ее величество любит наблюдать? — Гаскон оставался вполне спокоен, Рейнарда же эта фраза смутила гораздо сильнее, чем все сказанное Мэвой вместе взятое. — Возможно. — Немедленно прекратите это, — не мог не вмешаться Рейнард все тем же шепотом. Гаскон вновь с силой нажал на них двоих, пытаясь поймать момент, чтобы ускорить темп. Мэва, засмеявшись было, выдохнула со стоном. Очевидно, момент был тем самым. И Рейнард ощутил это едва ли не на себе. Мэва выгибалась в его руках все чаще и все напряженнее, но Гаскон оставался так же напорист, и все увереннее были его движения. Временами он, прильнув к ее шее, смеясь, целовал ее, облизывал ее ключицы и грудь, и тогда, сквозь томные вздохи, смеялась и она сама. Рейнард чувствовал себя одурманенным всем этим игривым настроением, поддерживая ее и чувствуя все их движения всем своим телом. Под конец вся она вытянулась, словно струна, откинув свои руки Рейнарду на плечи, однако Гаскон знал этот момент и, закусив губу, отстранился от нее, тут же сделав в нужном месте несколько движений ловкими пальцами, заставляя ее жалостливо застонать, изо всех сил вжимаясь спиной в Рейнарда. После чего он очень нехорошо засмеялся. — Подлец! — сорвалось с ее губ. Но Гаскона, казалось, это завело еще больше. Рейнард не сразу понял, что произошло, но Мэва тут же развернулась к нему, бесцеремонно и жадно принимая его, вжимаясь при этом изо всех сил. Опешив, он совершенно сбился с темпа. Все это время Мэва была совсем рядом с ним, но смена ролей произошла чересчур внезапно, и ощущалось это ошеломляюще. Однако ее тело помнило прекрасно и темп, и ту разрушенную грань наслаждения, которое было, казалось, так близко! Гаскон вновь прошелся поцелуями по ее шее и ловким движением распустил косу, зарываясь носом в волосы, опуская ладони на ее бедра и с силой нажимая на них, вслед за ритмичными движениями. Рейнард, наконец, чувствовал теперь ее всю. Мэва прижималась к нему своей мягкой грудью, волосы ее, растрепанные, липли к мокрым от проступившего пота спине и плечам, лезли в лицо, но какой живой и прекрасной она выглядела сейчас! И как жадно она желала, как глубоко позволяла ему погружаться в себя. Ее стоны и вздохи резонировали с биением его зашедшегося сердца, а жар во всем его теле отдавался мощнейшими пульсациями в низ живота. В нужный момент, Гаскон нажал на ее бедра, в этот раз сильнее всего. Мэва схватилась руками за плечи Рейнарда, несдержанно выдыхая еще один громкий стон. *** Чуть позже они лежали рядом друг с другом, завернувшись в одеяла, смеясь и тяжело дыша. Рейнарду казалось, что никогда еще он не чувствовал себя так же легко и свободно. Правда, в какой-то момент у него не осталось душевных сил ни на смех, ни на разговоры. Весь сегодняшний день со всем его количеством потрясений совершенно вымотал его. Он не чувствовал даже привычной боли в коленях, настолько усталость поглотила его. В полусне он продолжал еще слышать какие-то обрывки разговора и шуток в свой адрес, чувствовал нежные прикосновения Мэвы к его волосам, и то, как ласково она гладила его. — Свидимся, Рейнард, — прошептал ему на ухо Гаскон, осторожно целуя его. Затем голоса стихли, и это было последним, что запомнилось ему. *** Проснулся он в полдень. От громкого стука в дверь. Он был совершенно один, а в комнате творился страшный бардак. Его вещи валялись где попало, и он пытался кричать стучавшему, что сейчас выйдет, пока пытался найти хотя бы что-то из своего белья. Как ни странно, одежды ни Мэвы, ни Гаскона здесь уже не было. Сам Рейнард понятия не имел, что заставило его проспать так долго, но возвращаться определенно нужно как можно быстрее. Когда он уже собрался и хотел было отворить дверь, стучавший, не выдержав, открыл ее ключом с обратной стороны. Им оказался краснолюд. Рейнард узнал в нем помощника трактирщика, который вчера передал им ключ от этой комнаты. Увидев, насколько страшный беспорядок был в комнате, он лишь тяжело вздохнул. — Вот что вам вечно неймется-то, — расстроено посетовал он, отчего Рейнарду стало ужасно неловко, — то, черт вас дери, напьетесь до беспамятства и разобьете что-нибудь, то собаку свою внизу оставите, хрен куда выгонишь. Рвете все, койки проминаете, тьфу! Где ключ-то? Нервно обыскав сумку на поясе, Рейнард, к своему облегчению, нашел его там и тут же передал в руки хозяину. Тот, мгновенно утратив к Рейнарду всякий интерес, захлопнул дверь и пошел прочь, все еще бормоча себе под нос страшные ругательства. Взъерошив торчащие в разные стороны волосы, Рейнард попытался сориентироваться, в какой части города он находится. Он где-то оставил накидку, сохранявшую до этого его инкогнито, но разыскивать ее не стал. В первую очередь ему нужно вернуться на пост, желательно, как можно быстрее. Еще никогда не добирался он из этой части города до замка так быстро. Думать о том, что сейчас могло бы волновать его, времени не было. И потому только на подходе к главным воротам он сбавил ход, восстанавливая дыхание. Как оказалось, добрался он точно вовремя. Гаскон, при оседланном коне, в тирольке и вообще в полном своем одеянии, как тогда, когда Рейнард заметил лорда Броссарда еще на празднике, оживленно беседовал с ее величеством, которая сменила вчерашнее окончательно испорченное платье на белоснежный королевский наряд, а растрепанные волосы вновь собрала в аккуратную косу. Правда, на ней по какой-то причине не было обруча. А у их ног сидел Панталон, который то и дело зевал и чесал себя за ухом. Едва Рейнард подошел совсем близко, все присутствующие встретили его с улыбкой. — А я уже хотел было уехать, не попрощавшись! — выпалил Гаскон, а после с наигранным удивлением перевел взгляд на торчащие, словно птичье гнездо, волосы Рейнарда. — Кажется, у кого-то веселая выдалась ночка. Ваша светлость, а регламентируются ли подобные путешествия? Мэва улыбнулась следом за ним. — Давай я просто сделаю вид, Рейнард, что не видела твоих волос в таком состоянии. Разве так должен выглядеть верховный главнокомандующий? Совершенно растерянный Рейнард попытался в очередной раз пригладить свою прическу, но тщетно. — Ладно, черт с ними, с волосами, дружище! Давай скорее обнимемся на прощание! Меня ждет долгая дорога, а потому чем раньше отправлюсь, тем лучше. После этих слов они обменялись друг с другом крепкими, теплыми объятиями. — А планирует ли… лорд Броссард повторное посещение королевского двора? — Ни в коем случае, — покачала головой Мэва, посерьезнев. — Мы уже условились. — Так значит… мы больше не увидимся? — С чего бы это? — Еще как увидимся, — продолжил Гаскон, запрыгивая в седло. Панталон вдруг оживился и забегал вокруг лошади, — у меня в имении! Ты же никогда еще там не был, не правда ли? А оно огромное, всем места хватит, да и посмотреть есть на что. Так что буду ждать вас… да хоть когда! — Осенью, — подытожила Мэва. — Осенью! — согласился он с ней. Наконец улыбнулся и Рейнард, и на душе его стало спокойно. *** Он шел по пустым и прохладным коридорам замка, минуя столовую, собственную спальную и переход в западное крыло. Его шаги в абсолютной тишине отдавались эхом от каменных стен. Шаг его был уверенным, потому как он точно знал, куда идет. Повернув в нужный из проходов, он снова оказался в уже знакомом ему длинном и широком коридоре, который завершала десятиметровая каменная статуя короля Регинальда. На всю его высоту были возведены строительные леса, рядом валялись обрезанные веревки, с помощью которых, видимо, сбитую голову и вернули на прежнее место. Края и трещины щедро замазали строительным раствором, ведра с которым стояли на самых верхних площадках. Вокруг не было ни души — слишком ранний час для работы. Рейнард подошел ближе и сдернул с баллисты широкий кусок мешковины. Никто так и не придумал, каким образом ее выкатывать наружу, а потому оставили все как есть, даже снаряды. Лучший из способов избавиться от любой проблемы — просто накройте ее куском мешковины. Несколько минут Рейнард стоял неподвижно, вглядываясь в разбитый нос десятиметрового каменного короля. Да, такое не залатаешь строительным раствором, нужна куда более изящная работа. Затем он с определенными усилиями загрузил в баллисту еще один снаряд, настроил угол прицеливания, очень медленно и осторожно, чтобы попадание пришлось точно в цель… …и нажал на рычаг.