***
Нет подходящего слова. Нет в языке названия для их встреч — сначала раз в неделю, теперь уже два раза. Он играет, блонди слушает, они почти не разговаривают. Дружеские посиделки? состязания? свидания? Музыка не подскажет слово. — Разыгрывайтесь, — велит сегодня господин Ам, а сам выходит из комнаты, чтобы ответить на звонок. У блонди нет выходных. Их можно выдернуть в лабораторию, не дав дослушать до тоники. Тяга к искусству — атрибут элитарности, но не более того. Они созданы для функционирования, а не для жизни, у них нет человеческих слабостей вроде усталости. Ревности. Скорби. А ещё рядом с блонди нельзя курить, и вот это уже правда — попадёшься с сигаретой и за плохую растяжку не оправдаешься. Вдохнув чистый полезный воздух, он опускает ладони на клавиши. Август Форстер откликается как родной, позабытый навык почти вернулся. Думал, что не вспомнишь уже и так и будешь вечно клацать по безразличным бездушным клавишам компа... Но в природе музыкального инструмента — взаимная заинтересованность. Ответность. Сегодня он звучит тоскливо. За окном почти полночь, гостиную заливает свет эосских могильных ламп. В углу всё так же стоит загадочный гроб, укрытый тёмной тканью, и больше нет сил сопротивляться любопытству. Сделав вид, что разминает спину — через открытую дверь в камеру попадает кусок комнаты — он встаёт и широко зевает. Потягиваясь, шагает туда-сюда, уходя из зоны видимости. Потом аккуратно подходит к загадке и приподнимает ткань. Когда возвращается господин Ам, электронный орган уже вновь закутан в чёрный погребальный саван. — Откройте второй том. В руках у него та самая старинная виолончель со струнами из овечьих кишок. Устроившись в изгибе рояля, он стягивает перчатки, подкручивает колки и говорит: — Страница семьдесят. Он шутит. Он же шутит?.. С планшета смотрит часть реквиема в редакции какого-то безумца, для виолончели с фо-но, в партии пианиста сущий кошмар, прочитать такое сходу способен только элитник или академский выпускник с генетическими модификациями, фурнитуры всего лишь помощники, не исполнители, а ещё и ансамбль!.. Но господин Ам поднимает смычок и с независимым видом заявляет: — С начала. И играет. Наизусть. Ему-то что с его абсолютным слухом и совершенными руками, выворачивай их как угодно, а вот ты, простой смертный, давай, выворачивайся сам!.. Тональности меняются, размер тоже сменный, темп бешеный, не музыка, а сплошные крики и стоны, никакой гармонии, безумный океан из пассажей, да ещё в кульминации репетиции, и пальцы мажут, мажут, мажут… Глаза господина Ама смеются, когда, закончив, он смотрит на своего полумёртвого пианиста. А полумёртвый пианист, хватая воздух ртом и чувствуя, как рубашка прилипла к потной спине, ошалело пялится в партитуру. Дурак! мог и не стараться, задачка для элиты, не для человека… Сдаётесь? взглядом спрашивает блонди. Ну уж нет! Вытерев платком мокрые пальцы и клавиатуру, он просматривает самые сложные эпизоды ещё раз. Ладно. Только бы по морде не получить за такую игру — солиста сбивал, бестолочь… — Что ж, — резюмирует господин Ам. Его, похоже, совсем не разозлила жуткая какофония. — Ещё раз, по фразе и медленно. За прекрасным обличьем скрывается безжалостное чудище. Пусть и без хлыста. — Думаю, мне не сравниться с вашим предыдущим партнёром, господин Ам. — Не стремитесь сравниться, Катце. Хорошо. Разумно. Вновь впившись в ноты, он решается облегчить фактуру и отступает на второй план, превращаясь в тихий и осторожный аккомпанемент для печальной виолончели. Он идёт за ней, и медленно, с боем, они продвигаются к чистому звучанию. Ещё пару сотен тысяч повторов — можно на сцену…. То есть, нельзя, конечно. Блонди не занимаются музыкой, танцами или литературой. Они — благодарные зрители, благородные патроны. Традиция. — Возможно, для первого раза стоило выбрать что-то попроще, — признаёт господин Ам, давая своему пианисту отдышаться. — Что случилось с вашей виолончелью? — Треснула. Ого. Сейчас ладонь господина Ама лежит на грифе легко, даже нежно, но, наверно, стоит ему сжать пальцы… — Ещё раз с темпо примо. — Он вновь возводит смычок как курок. — У нас с вами вся ночь впереди, — и вдруг любезно добавляет: — Если вы не против, конечно. Приходится сдержать нервный смешок. Боже. Он не уверен, что продержится целую ночь — он не элита и даже генетических модификаций у него нет. И ему страшно хочется курить. С другой стороны… — Я только за. …ещё так много вещей, о которых они не могут поговорить. Гении маркетинга заметили, что небеса остались не у дел — теперь афиши кружат не только под ногами, но и в облаках: «шоу, какого не знала галактика! шедевры, какими не могли их представить и собственные создатели!» На лунах — по логотипу. Отмахнувшись от очередного чудесного обещания, он пробирается через толпу — движение для машин давно перекрыто. Площадь содрогается от мощных ритмов, колонки воют так, будто вот-вот взорвутся, — танцевальный баттл в самом разгаре. Людей тысячи, ничего не разглядеть, но дроиды-камеры транслируют изображение на огромные экраны: в центре сцены танцор крутится на голове. Хедспин. Церерская выдумка, ты, Катце, в детстве тоже пытался, да голова оказалась тяжеловата… Под гром аплодисментов появляется невысокая тонкая девочка и лукаво подмигивает парню — он выходит из трюка, потом помогает ей взобраться на свои плечи. Её ярко-рыжие волосы подстрижены в неровное каре, будто она покромсала их ножницами. Её движения лёгкие и изящные, как у выпускниц Академии. Лучезарно улыбнувшись камерам, она расправляет руки, делает кувырок назад, приземляется на мизинец и замирает, вытянувшись, словно стрела, направленная в небо. #другоеискусство #вожидании #48часов Два дня до официального начала феста. Оставив восторженный гвалт за спиной, он поднимается по теле-мраморной лестнице — разве она здесь была? — и открывает двери музея терранской истории. В ноздри бьёт запах гвоздик. Холл пуст, игровые автоматы исчезли, а на стенах горят голограммы с флагами государств Федерации. — О, привет! — говорит мисс Мэдж и подходит к нему, чтобы помучить своим фирменным рукопожатием. Там, где висели Гензель и Гретель, теперь ничего нет. Под потолком работает техник, антигравитационные ботинки тихо гудят, в руках у него ТВ-панель. Пыль сыпется с потолка и мгновенно исчезает в свете бледно-лиловых полезных ламп. Ещё два андроида устанавливают огромный экран в стену напротив. — Не смотри так, — закатывает глаза мисс Мэдж. — Это только на время феста. Мой музей выбрали площадкой для публичной дискуссии, а она должна соответствовать стандартам — трансляция аж по Первому Галактическому! Голос у неё звенит от гордости, но она, зачем-то, продолжает оправдываться, даже когда они остаются одни в её кабинете. — Я не могла отказаться! — И в тон ей возмущённо пищит газовый чайник. — Это такая возможность для социального высказывания, понимаешь! — Понимаю. В последнюю очередь его интересуют социальные высказывания. Сегодня утром он проснулся и понял, что единственная пачка Шеллах подходит к концу — вот где проблема. Раньше не забывал докупить даже в самые жесткие запары, даже когда приходилось мотаться по делам рынка по всему Мидасу… Мисс Мэдж правильно истолковывает его взгляд. — Держи. Еле нашла, их ведь больше не выпускают, а ты всё не приходил и не приходил — думала уже, что бросил… Или подсел на что-то потяжелее? — На этюды Керни. — Это что-то вроде ангельской пыли? — Что-то вроде. — Пока она не успела спросить ещё, он добавляет: — Так какое социальное высказывание ты планируешь? — О! — Её глаза восторженно загораются. — Будет бомба! Осторожно, будто бесценную реликвию, мисс Мэдж достаёт из стола тот самый калькулятор, который швыряла о стены. Самый обычный, древний, ничем не примечательный. Из трещины на экране торчит маленькая бумажка. Приглядевшись, он понимает, что это кассовый чек на 666 кредитов. — «Золотой телец нового века»! Поставлю его так, чтобы максимально попадал во все камеры! Что думаешь? — Ну… самокритично. — В смысле? — Её седые брови сходятся на переносице и даже пищащий чайник на газовой горелке испуганно замолкает. — Это призыв, это воплощённое презрение, это общество, которое, как и тысячи лет назад, вновь сотворило себе кумира! — А. — Забирай свои Шеллах и вали, бесчувственный бессердечный чурбан! — И, когда он уже почти уходит, она догоняет его словами: — Не забудь прийти на открытие и мерзавца этого приведи! А на улице всё так же ревут мощные басы и продолжается баттл. Пробираясь через толпу, он даже не замечает, как в ладонь опускается маленький круглый баннер: «Свежее, только что отпечатанное сердце! бесплатно! спешите!» Контекстуальный. По запястью бежит вибрация звонка, и он открывает комм. В два клыка ему улыбается Вилия, за её спиной — знаменитая арка из главного порта в Квартал Муз. Туристы текут мимо бесконечным пёстрым потоком. — Напьёмся? — Ты же говорила, что не хочешь чип в башку и не полетишь на Амои. — У меня нет чипа. Я переспала с Президенткой Федерации, и она дала мне спец-допуск. — А на самом деле? — А на самом деле я его купила. — Её лицо мрачнеет. — Очень дорого. Да, звучит не так драматично. — У меня предчувствие, — продолжает она, — что здесь случится что-то круче театра. Все ши… придурок, смотри, куда прёшь! А? А. Все шишки галактики в одном месте, а дыры в вашей стопроцентной безопасности я уже заценила — пять тыщ кредитов в сутки. Продавец сам на меня вышел, прикинь, даже помог кораблик припарковать… Но всё равно дорого за какой-то ёбучий балет! Раньше о «дырах» в безопасности знал Айсмен, теперь наверняка знает кто-то другой, но Вилии это сообщать, конечно, не обязательно. Вряд ли ей что-то грозит — она безвредна для Танагуры. — Строго говоря, — говорит он, — на Амои танцуют не балет. — Строго говоря, мне похуй, я иду пить. Так ты со мной?.. Она кричит что-то ещё, но он не слышит — над площадью взлетает салют: голографический член брызжет разноцветным фейверком. Церерское искусство как оно есть. С небес сыплются сверкающие блестки, от аплодисментов закладывает уши, на экранах появляется победительница баттла и шлёт в камеры воздушные поцелуи. Та рыжая девочка. С её генетическими модификациями она могла бы танцевать в лучших театрах Федерации… Но она выглядит счастливой. — Нет — импотента ответ! — орёт Вилия, и это всё, что он различает в гвалте. — Ну тогда конечно да! — Ага! В Сорайя через час! Изображение гаснет. Облачко блёсток ложится на рукав и мгновенно испаряется. Никаких отходов на Амои. В башне Эос сегодня по-особенному тихо и сумрачно и даже приветствия звучат глухо, будто прощания. Полезные лампы освещают апартаменты Рауля Ама вполсилы, словно нехотя, Август Форстер стоит в гордом одиночестве — с ним рядом больше нет органа. Наверно, будь рояль и орган людьми, они отлично понимали бы друг друга — у них много общего. По той же причине им никогда не звучать дуэтом. Как будто ты этого не знал, Катце. — Присаживайтесь рядом, — говорит господин Ам. В музыкальной гостиной гуляет сквозняк. Через открытое окно сквозит холодом и тьмой от высоток-надгробий — остались сутки до феста, но Танагура неуязвима даже для тех праздников, которые организует сама. Виолончель отставлена в сторону и закрыта в чёрном футляре. Её хозяин устроился на банкетке перед фортепиано — значит, не показалось, она и правда рассчитана на двоих. На пюпитре уже ждёт планшет. — Хочу услышать ваше мнение. От господина Ама исходит слабый чайный аромат. Удивительно, ещё не всё в этом городе провоняло гвоздиками. Сев рядом, он послушно смотрит в ноты. Написаны явно от руки, но оформлены идеально — отступы одинаковые, знаки точно на линейках и даже хвостики прямые, ровные, будто штандарты… А вот музыки во всей этой красоте немного: простые аккорды в классической последовательности, ничем не примечательная мелодия. На ухо ляжет, в голове не задержится. — Похоже на задачу по гармонии какого-нибудь зануды-отличника. — Говорите с видом знатока, Катце. — Я их так же писал. Гармония — это математика. Она работает по законам логики, по правилам, субдоминанта разрешается в тонику через доминанту. Те, кто мыслит иррационально, идут не в фурнитуры. — Но вы недурно играете. — Да. После десяти часов занятий заиграет любой. Он не напрашивался на комплименты. Собственная бесталанность для него не новость и не проблема, он никогда не стремился быть на виду. Он мог сутками не выходить из комнаты, работая спокойно, аккуратно и без публики, и наверно поэтому справлялся с чёрным рынком. А в итоге всё разнесло эффектным взрывом. — Сочинение совершенно беспомощное, — соглашается господин Ам. — Однако сомневаюсь, что смогу придумать что-то более оригинальное. Пусть будет так. — Я… Простите. — За что? вы абсолютно правы. — Он пожимает плечами, совсем по-человечески.— Композиция — не моя специализация, мой геном проектировался для других задач. Но Юпитер хочет, чтобы каждый блонди принял участие в сочинении её симфонии — раз она может, значит и мы должны. Хотя из Синдиката примечательные творческие способности предполагались только у одного. — Раньше Юпитер финансировала искусство, а не создавала. — Времена меняются. Они какое-то время молчат — два безнадёжных бездаря — и Август Форстер молчит вместе с ними. Если бы ноты на пюпитре были бумажными, то сквозняк, наверно, шелестел бы уголками страниц. Но сейчас ему остаётся только трепать длинную прядь господина Ама, которая опять сбежала из хвоста. — Я пришёл к выводу, — говорит он, — что поступил с вами несправедливо. — Вы о реквиеме? У него красивый смех. Кто бы сомневался. — Нет, — отвечает он с улыбкой. — Когда я разъединил вас с сиреной, то на сутки оставил под наблюдением. Есть много способов облегчить синдром отмены, но я не стал. Это не извинение. Обычная констатация факта. Но отчего-то всё равно кровь приливает к лицу. — Думаю, я это заслужил, господин Ам. — Думаю, не заслужили. Заслужил, не заслужил… Чувство вины через доминанту не разрешишь. — И в качестве компенсации я предлагаю вам ужин. — Он поднимается на ноги, остаётся только встать вместе с ним. — Сегодня, кстати, отрицательный ответ не принимается. Блонди. Покинув верный рояль и следуя за господином Амом через зал, он косится на огромное панорамное окно, на их бесцветные, утопающие в танагурской тени отражения. Теперь — без щита-музыки. Просто говорить. А если у них перестанет получаться? — Куда исчез орган? — спрашивает он на пробу. — Я отдал его музыкальному театру. Решил, что инструмент должен жить дальше. А может, и не перестанет. Потом Амои сходит с ума. Её безумие давно запланировано и держится под строгим контролем: охранные дроиды роятся в воздухе — невидимые, чтобы не пугать друзей; доблестный флот стережёт планету из космоса — видимый, чтобы отпугивать недругов; орбитальные спутники наблюдают за фестивалем сверху, и андроиды пасут толпу изнутри. Всё это — Юпитер. — Новейшие системы безопасности позволяют обойтись без личных досмотров, неудобных и нарушающих личное пространство. — Диктор на ТВ говорит так легко, будто рекламирует умный чайник, а не систему, которая видит людей насквозь. — Квинтэссенция достижений человеческого и искусственного интеллектов, величайшее событие за всю историю разума, грандиозный праздник! — не менее восторженно вещает его коллега с другого канала. — Конференция по вопросам этики генетических модификаций собрала виднейших представителей науки со всей галактики... На аукционах Флёр идёт выставка-продажа картин от именитых художников, которых пригрела Амои; в Лхасе предлагают супер-безопасные и экологически чистые аэрокары от гениальных изобретателей, которых взрастила Амои; в парке Айнис распустились тысячи радужных гвоздик, которые вывели в лабораториях Амои… #завсёхорошее #противвсегоплохого У тебя ведь хватает работы, Катце, зачем ты включил ТВ? Ответ на экране, безучастно улыбается в камеру. Хотя обычные люди, не фурнитуры, наверно, и не отличат одну улыбку блонди от другой. Рауль Ам всегда талантливо бегал от журналистов — он создал себе репутацию зануды-учёного, от которого не дождёшься ни провокаций, как от Гидеона, ни грубых и прямолинейных заявлений, как от Аиши, ни даже экстравагантных нарядов, как от Орфея. Так что, стоит Жильберу Домине появиться в зале конференции, девчонка-репортёр сразу переключается на более интересную цель — он отлично работает на камеру. Ослепительно улыбается, шутит, в интервью умело обходит острые углы и как будто флиртует со всей галактикой сразу. Специализация — располагать к себе. Воплощение Амои, её гостеприимства и благожелательности, красоты и деликатности. Его предшественник не стеснялся противостояний, иногда внушал своим бизнес-партнёрам настоящий ужас, но у нового Главы Синдиката новая тактика, более мягкая и гибкая, и всё выглядит так, будто Амои окончательно легла под Федерацию. Если плохо знать изнанку местной системы — можно поверить, да. Очень убедительно, Домина. Над тобой не позлорадствуешь. А может, Катце, тебе просто больше не хочется злорадствовать? — Переключить на первый канал. Камеры дают общий план: парные кольца Мидаса подсвечиваются, превращаясь в эмблему фестиваля — сплетённые наука и искусства. Музей терранской истории в их центре. Камеры приближаются, потом словно проходят сквозь стены, и музей возникает во всём великолепии интерактивного 3D. Вместо обшарпанных «под старину» стен — плазменные панели до потолка, на них — стилизованная то ли цепь ДНК, то ли просто цепь. Перед публикой на сцене скучающе пялится в комм знаменитый профессор Весальев — ярый борец с ИИ, террористами, ГМО и рагон знает чем ещё. Интересно, правда ли, что с ним будет дискутировать сама Юпитер? Наверно, для её голограммы и поставили навороченные панели. А вот «Золотого Тельца Нового Века» нигде не видать. — До начала дебатов остаётся три минуты… В первом ряду, у самой сцены, устроилась хозяйка музея, что-то мило щебечет высокому блондину. Когда к ней обращается журналист: — Позвольте поинтересоваться, мисс Мэдж… — Миссис! — заявляет она и крепко впивается в локоть спутника. Его лицо искажает мучительная гримаса, которую не спрячут даже длинные золотые кудри. Бедолага Джеймс. Хватка у мисс Мэдж всегда была крепкой, в отличие от принципов. Катце, тебе ли судить других? — ОБНОВЛЕНИЕ ГРАЖДАНСКОГО ЧИПА! — врывается в уши. — ВАША БЕЗОПАСНОСТЬ НАША РАБОТА… — Беззвучный режим! да! обновить! Он жмёт значок согласия на комме и сразу наступает блаженная тишина. Рагон бы их подрал! Даже проклятая сирена, кажется, не орала так пронзительно… Какого?.. Что-то впивается в его шею. Будто электрошокером. Затаив дыхание, он ждёт, но боль не возвращается, будто и не было её. Обновление чипа ведь не связано с телом. Он трёт затылок, ощущая, как дыбом стоят волоски. Показалось, наверно. Глубоко вдохнув, — боли всё ещё нет, — он идёт на кухню, выпивает стакан воды, достаёт сигарету и возвращает её в пачку. Хочешь курить — иди играй. Недавно выяснил. Возможно, стоит обсудить этот вопрос с господином Амом? Исключительно в научных целях. Музыка если и не избавляет от синдрома отмены, то позволяет отвлечься. Он возвращается в зал и хочет отрубить зомбоящик, но замирает с открытым ртом. Потом, с опозданием, говорит: — Вернуть звук. Ничего не меняется. В зале музея терранской истории и в его 3D-трансляции стоит ошеломлённая тишина. Молчит комментатор, не двигаются зрители, кажется, даже не моргают, и только по стенам плывут бесстрастные то ли цепи, то ли ДНК. Первым отмирает профессор Весальев: — Вы напрасно думаете, что вам удастся впечатлить кого-то этой дешёвой уловкой! — Никаких уловок, — отвечает Юпитер, усаживаясь на стул, приготовленный для участников. Рядом с ней, будто часть её существа, держится Жильбер Домина. На его совершенном лице всё та же спокойная доброжелательность. Он знал. А Рауль, значит, нет? Или решил не говорить?.. — Прежде, чем мы начнём, позвольте поинтересоваться, раз уж вы сконструировали себе… тело. — Весальев ухмыляется, совсем оклемался. — Как у искусственного интеллекта может быть гендер? Женщина внушает меньше опасений, и архетип матери никто не отменял. Но вслух он такое, конечно, не скажет. Он же не сексист. Юпитер отводит взгляд, на её скулах проступает еле заметный румянец. Как настоящее смущение. Помедлив, она отвечает, но её голос тонет в звоне: сработала охранная система. Похоже, кто-то явился к тебе без приглашения, Катце. На комме только помехи — камеру отрубили. Отлично. Опасных дел не вёл, в сети правительством не возмущался, с чего вдруг?! Надо уходить. Но едва он успевает сделать шаг, как дверь падает с оглушительным грохотом. Дым мгновенно заполняет комнату. Не продохнуть. Не видно нихрена. Его скручивает в приступе удушья. В шею впивается игла, холодные ладони ложатся на плечи, но он умудряется впечатать кулак одному из андроидов в висок, в уязвимую зону, так, что безмозглая машина отшатывается… без толку. Его тело обмякает и больше не хочет слушаться, комната вокруг выцветает и плывёт. Его тащат за шкирку, как нашкодившего кота, вверх, по лестнице, мимо аптеки, мимо Гюнта. Тот улыбается во все зубы, приветливо машет как идиот: — Приходите ещё! Они что, накачали старика наркотой? Мир гаснет. Словно со стороны он наблюдает, как его бессильное тело запихивают в белый аэрокар. Спустя секунду полезный уни-свет бьёт ему в глаза. — Ауч! — Это был самый быстрый способ привести вас в сознание, — бесстрастно констатирует голос. Знакомая без-извинений интонация. В черепе что-то трещит. И в крови, похоже, целый коктейль из веществ, а тошнота вообще в каждой клетке, в носу, в ушах, даже в руках и ногах. Стиснув зубы, он несколько раз сглатывает, потом осторожно отнимает ладони от лица. Вокруг серые голые стены, смутно знакомые… Ну какой же блядский этот свет! — Я деактивировал ваших похитителей, — продолжает Рауль Ам. На нём парадный костюм, брошь-эмблема фестиваля у плеча. Только что с конференции, похоже. — Слушайте внимательно: связь между чипом и вашим мозгом была нарушена, но пока вы не согласились на обновление, выявить проблему было невозможно. Думаю, дело в крике сирены: во время обследования некоторые цифры показались мне странными, но я нигде не фиксировал свои подозрения. Сейчас Юпитер не знает, что произошло. Ей нужен ваш мозг. Воспользуетесь подземными коридорами Абис, карта загружена в комм, за воротами dx760 будет корабль. Вопросы? Сев, он откашливается. В горле щекочет, будто перьев наглотался. — Что… — …за хуйня! — Что делает этот чип? — При воздействии на дофаминергические нейроны… — под выразительным взглядом Рауль исправляется: — После обновления чип подавляет волю хозяина и внушает чувство удовлетворения. Счастья. Заебись. Он, конечно, вляпывался в истории, и бывало, что лажал по-крупному, но сегодня это залёт нового уровня. А Рэй, значит? поэтому сбежать хотел? а с Алеком что?.. Придерживая гудящую башку, он пытается встать. Рауль подаёт ему руку — на перчатке несколько красных пятен. — Ваш чип я извлёк, — поясняет он. — Вы знали, что так будет? — Нет. — Помедлив, он добавляет: — Я предполагал, что Юпитер изучает… уязвимости человеческой психики, но не догадывался, зачем. Если бы я не следил за вами, не понял бы до сих пор. Следил?.. А. Ясно. Шпилька. Она и сейчас лежит у сентиментального дурака в кармане: всё собирался вернуть, да так и. — Я мог её потерять. — Маловероятно, — говорит Рауль, — я видел ваш нейропрофиль. Вот как это называется. Сверху что-то стучит. Полезная лампа растерянно мигает прежде чем отрубиться, и теперь горит лишь тусклая красная надпись «выход». Рауль протягивает ему пистолет. — Уходите. Послушные его жесту, стены под надписью раздвигаются. — А вы? — У меня есть план. Свяжусь с вами позже. Да, очень правдоподобно. Блонди умные. У них всегда есть план. Только ноги не хотят двигаться с места и страх щекочет уже не в горле — под ребрами, как после стимулянтов, которые вредят сердцу. — Если вы не пойдёте прямо сейчас, я вас выброшу, — невозмутимо предупреждает Рауль. Будто никакие тревоги ему не свойственны, мотивы его исключительно рациональны и виолончель не треснула в его руках. Во тьме не разглядеть лица. Лишь отдельные черты, на которые падает аварийный алый свет: сплетённые кольца у плеча, твёрдая линия челюсти, волнистая прядь возле рта. Прикосновение получается коротким. Он успевает ощутить только, как под его губами размыкаются напряжённые тёплые губы, а потом стук сверху повторяется и что-то звенит на высокой мёртвой ноте, и времени спрашивать больше нет. Сжав в руке пистолет, он бежит к выходу, в новую темноту, и за его спиной закрываются двери. Коммуникатор ведёт вперёд и вниз, ещё, направо, направо, опять вниз… Запутанный лабиринт коридоров всё не кончается, даже красных надписей нет, лишь мягкое свечение комма разгоняет мрак. Карта говорит, что он уже под землёй. Он чувствует запах — затхлый и влажный, но дышать всё равно легче. Здесь никогда не было фильтрующих гвоздик и полезных ламп. Не замечал даже, как они меняют воздух… — Бля! — Вилия отступает на шаг, прижимая ладонь к разбитому носу: — Катце?! Ты? Какого хрена?! На меня накинулись ваши ебаные дроиды, про тебя спрашивали… что происходит?! — Что ты тут делаешь? — Дрочу! — Она высмаркивается в рукав и гнусаво продолжает: — Здесь рядом мой Арго, но я, походу, перепутала поворот, а сеть тут не ловит… У тебя платка нет? Ещё и девчонку втянул. Молоток, Катце. И даже платка у тебя нет. — Тебя били? — Целовали! Так чо ты натворил-то? — Где твой корабль? — Катце! Она шагает следом, а он… а что он? Её красные глаза горят в темноте, защитные очки он с собой не прихватил и времени на ментальные баталии нет, так что приходится кратко рассказать: о чипе, о Юпитер, о dx760 и о блонди, у которого есть план. — Ахуенно, — заключает Вилия. Подбородок у неё залит красным, и двузубая улыбка в свете фонаря кажется ещё страшнее. — А зачем Юпитер армия зомби? захватывать галактику? — Понятия не имею. Зачем ей контроль над людьми? А зачем ей править Танагурой? Что движет искусственным интеллектом, который решил властвовать над своими создателями? Гордыня? Гнев? Задетое самолюбие? На стены падает луч света: обшивка здесь из слоёв какого-то тёмного, бугристого металла. — Походу, эта штука не пропускает сигналы, — говорит Вилия. — Как думаешь, первые поселенцы опасались Юпитер? — Если и опасались, то недостаточно. Абис были романтиками. Как Шопен. Комм вибрирует — впереди dx760, широкие стальные врата, и на них электронная панель под толстым слоем пыли. Удивительно, но ещё работает. — А что будет делать твой блонди? — не унимается Вилия. — Юпитер ведь может прочесть их мозги? Знаешь, даже выстрел в башку не уничтожит все нейроны памяти, самый верный способ — это подорваться. Я смотрела фильм… Замолчи. — Оно требует пароль. — Ну так взломай! Ты ж хакер. — Я? — Ты ж взломал один из блоков Юпитер! А. Точно. Бог знает, откуда взялась эта байка, но на репутацию работала отлично и он никогда её не опровергал. Сделав шаг назад, он поднимает пистолет и выпускает в панель слабый разряд. Запищав, ворота медленно расползаются. — То есть, ты не взламывал Юпитер, — мрачно констатирует Вилия. — Ты поэтому мечтала залезть мне в голову? — Иди в жопу! — И флиртовала поэтому? Сердито отпихнув его, она первой входит в ангар. Там стоит курьерский кораблик типа «И-16-С» — небольшая гладкая капсула. Популярная и недорогая амойская разработка: лёгкий, манёвренный, абсолютно безоружный — любой из вычурных боевых крейсеров на орбите разнесёт его одним ударом, но если повезёт — проскочат… Справа. Оттолкнув Вилию, он сам бросается в сторону, за угол. Смертоносный импульс проносится мимо и, врезавшись в нос корабля, оставляет на обшивке чёрное пятно. Дроид. Разновидность «Паук», судя по высоте выстрела. Не двигается, наверно, ничего не видит через местные стены и запрашивает команду от оператора, но команды не будет. Без контроля эта механическая тварь абсолютно тупая, уязвимая зона — на затылке подвижной головы. Ещё бы попасть в темноте. Поразмышляв, паук шагает вперёд — суставы издают специфическое едва слышное шипение. Ближе. На звон в другой части ангара он реагирует сразу: поворачивается, выпускает в источник шума слепяще-белый импульс…. И сразу падает, растопырив четыре тонкие лапы. Надо же, Катце. Ты попал. Попал так попал. Когда Вилия включает фонарик, из дохлого дроида валит белый густой дым. — Я одновременно испугана и возбуждена, — говорит она. — Пауки всегда ходят парами. — Он поднимает шпильку: из-за удара или из-за выстрела на янтаре осталась толстая трещина. Как шрам. — А значит, его друг уже побежал за подмогой. Думаю, у нас не больше минуты. — Для моего бывшего в самый раз. Она опускает рычаг, открывая шлюз ангара. Внутрь заглядывают луны — на Амои уже вечер. Небо окрашено в закатные лиловые оттенки, и звёзды видны — город далеко. Встав возле корабля, Вилия прижимает ладонь к его гладкому серебряному носу — тёмное пятно затягивается, будто корпус сделан из жидкого металла. Это не И-16-С. — Залезай, — говорит она, устраиваясь в кресле пилота. Стены в кабине гладкие и зеркальные, и от них исходит тепло, как от живого существа. С потолка льётся рассеянный мягкий свет, нет ни одного прибора. — Пусть Алек ебётся с железом, — подмигивает Вилия. На её лице не осталось пятен крови, из носа больше не течёт. — Я предпочитаю живых партнёров. И вообще — мне кто-то говорил, что компьютеры превращают людей в зомби! Она невесело смеётся. Он шарит по карманам и вспоминает, что оставил пачку дома. Вилия поднимает лицо к потолку и широко распахивает глаза. Часть обшивки вытягивается, будто щуп, впивается в её зрачки, обворачивается вокруг головы в несколько толстых пульсирующих слоёв. Остаётся виден только улыбающийся двухзубый рот. Двигатели врубаются с низким гулом, и корабль взмывает над землёй. Это можно почувствовать, но не увидеть — иллюминаторов здесь нет. Он чувствует себя слепым котёнком. — Не ссы, прорвемся, — говорит Вилия. — Правда, ненашим не положено такое знать, так что потом я сотру у тебя воспоминание про полёт. Как у любого пассажира. Ты не против? Отлично. Из одной мозгоправки в другую. — Так положено по технике безопасности, — добавляет она. — Ты купила поддельный допуск у незнакомца, шаталась с ним по центральным улицам Мидаса, забыла, где оставила корабль, а теперь рассказываешь мне о технике безопасности?! Кабина вздрагивает. По ней проносится звук, будто рычит какая-то большая голодная зверюга. — Арго считает, что надо выбросить тебя за борт, — переводит Вилия. Аргумент. — Тогда зачем ты спрашиваешь? — Он вздыхает и касается стены, которая угрюмо вибрирует под ладонью. Он с тоской вспоминает нежные клавиши Августа Форстера. — Ты можешь залезть мне в башку когда захочешь. — Я не насильница. Постепенно плоть корабля теряет зеркальность и становится прозрачной. За бортом ни земли, ни облаков, полная тьма, ни единой звезды, лишь далеко-далеко горят неподвижные, будто прикованные, амойские луны. Откинувшись в кресле, он прячет за пояс бесполезный пистолет, который до сих пор зачем-то сжимал в ладони. Потом привычно шарит по карманам, но сигарет всё ещё нет. Легче оказаться в одной комнате с сотней пауков, чем как сейчас. Бессильным. — Возьми пакетик под креслом. — Что? Она не отвечает. По её подбородку медленно скатывается капля пота. Первая вспышка заполняет кабину слепяще-белым светом: силуэт вражеского крейсера мелькает совсем рядом. И ещё удар. И ещё… Вилия стискивает зубы так, что проступают желваки. Она уклоняется, корабль бросает из стороны в сторону, его живые стены темнеют и покрываются алыми всполохами боли. Один из них превращается в щуп и тянется к пассажирскому креслу, чёрный, обжигающе-холодный… Телу нужно несколько секунд — сообразить, что произошло. Как раз достаточно, чтобы схватить пакет. — Прыжок в гипер забрал всю энергию, — говорит Вилия, пока его выворачивает наизнанку. — Радуйся, что Арго тебя совсем не сожрал. Зато теперь мы в безопасности! Будем болтаться как говно и ждать моих друзей. Он её почти не слышит — всё тело сотрясает в спазмах. Когда они немного стихают, он опускается головой на колени и старается дышать неглубоко, чтобы снова не вырвало. Минуты через две у него даже получается перевести тяжёлый неповоротливый взгляд на свою ненасильницу. — Выглядишь херово, — заявляет она, щуря абсолютно красные глаза: все сосуды в белках полопались. На руках и груди у неё пять кровоточащих порезов, но он деликатно молчит. Корабельная плоть издаёт тихое непонятное урчание. А он-то думал, что навидался всякой криповой хуйни. — Я не против, чтобы ты стёрла это из моей памяти, — говорит он, когда хватает сил говорить. — Знаешь, я вот всё хочу спросить. — Она прикусывает губу и задумчиво поглаживает пульсирующую стену этой жуткой твари. — У них правда телескопический?.. Ладно, ладно. Что ты планируешь делать дальше? — У меня есть счёт в банке Раванта. — Нет. Что ты будешь делать с Юпитер? С чипами? Запишешь разоблачение? Вломишься на амойский спутник и начнёшь транслировать ор сирены на всю планету?.. Её комм вибрирует — она активирует голографический экран и говорит: — Бля. Одно видео на всех каналах, во всех сетях, по всей галактике. Миллионы репостов и миллиарды комментариев. Короткий ролик, только вступительное слово у разных источников разнится: — Трагедия в первый день Межгалактического Фестиваля… — Запрещённая террористическая организация ТОР наносит новый удар… — Человечность и в чём она заключается… На экране музей терранской истории. Разгар сегодняшних дебатов. Юпитер в центре сцены, по её правую руку — Жильбер Домина, слева — профессор Весальев. Активно жестикулируя, он доносит до своих оппонентов очередную обличительную речь. А потом он падает — Юпитер валит его на пол. Раздаются выстрелы. — На данный момент нападавшие ликвидированы, — говорит диктор. — Все они оказались боевиками печальноизвестной Терранской Объединённой Республики. Во время перестрелки был убит глава Синдиката Амои, а также уничтожены несколько десятков единиц андроидотехники, но жертв среди человеческого населения нет. Это уже не первая провокация со стороны ТОР… Камера фокусируется на Юпитер снова — теперь она стоит рядом с телом Домины. На мгновение крупным планом видно её бледное лицо, сжатые губы и красные влажные глаза. В следующем кадре тела уже нет. Никакого мусора на Амои. — Защита человеческих жизней — наш высший приоритет, — рассказывает журналистам юный нефрит. Потом он добавляет, что фестиваль приостановлен, что на улицы Мидаса выведена дополнительная охранная техника, принимаются все необходимые меры по обеспечению безопасности, в связи с чрезвычайной ситуацией в Эос созвано заседание Синдиката… на экране среди одиннадцати блонди мелькает Рауль Ам, и остальное не так важно. Он жив. Могла ли Юпитер понять, о чём они с Раулем не говорили? — Как в кино, — бормочет Вилия. — Никто на это не купится. Мы не в шестнадцатом веке живём, люди не совсем тупые. Она быстро листает комментарии под видео, постепенно её лицо становится всё более хмурым. Помедлив, она добавляет: — Но если ты планируешь революцию, то я с тобой. Революцию? Всю жизнь последнее, в чём он себя видел — это революция. Какое-то время они молчат. Она нервно тарабанит пальцами по усталой стене, он вертит в руках шпильку и смотрит через зеркально-прозрачную плоть. Вокруг простирается бескрайний и беззвучный чёрный космос. — Вилия, — говорит он. — А? — Спасибо.***
До конца рекламного блока 3 2 1 — …С возвращением в студию Первого Межгалактического, дорогие друзья! Не забывайте ставить #неотерра_тв1, если хотите, чтобы я задала ваш вопрос нашей гостье. Итак, возвращаясь к теме: все попытки серьёзного терраформирования на Рейджине заканчивались провалом, а колонисты, которым обещали перспективную работу и комфортабельные условия, получили только низкий уровень кислорода и бесконечные грозовые облака. Сейчас они выживают за счёт пресных озер и небольших клочков плодородной земли, но и эти ресурсы стремительно исчерпывают себя. Проект Неотерра был официально признан бесперспективным, ещё на прошлой неделе его планировалось закрыть. Почему вы думаете, что вам удастся изменить ситуацию? — Ну, я неплохо справляюсь с молниями. *смех* — На самом деле, у меня большой опыт работы с колониями в условиях, которые кажутся непригодными для жизни — изначально Амои была именно такой. Подробно я уже представила свой проект Совету Федерации и лично Президентке. — Да, Совет Федерации впервые официально отдаёт человеческую колонию под управление ИИ. К сожалению, далеко не все наши зрители согласны с таким решением. В сети блуждают слухи вплоть до совсем фантастических: якобы, именно вы финансируете террористов, а ещё способны незаметно контролировать человеческую волю. Но, конечно, после фестиваля первый вопрос, который всех интересует, это как вы собираетесь предотвратить угрозу ТОР? Очевидно, что у них к вам особые счёты. — Террористами бывают только люди, доктор Нэнси… — Ах! Позорная страница нашей истории. — …а я не могу перепрограммировать их и обещать, что никто из моих подопечных не поддастся террористической пропаганде. Люди ведь не андроиды. У них есть право выбора. А мой высший приоритет — защищать людей и их права. В ходе амойской операции мои службы обнаружили и пресекли деятельность нескольких группировок ТОР, но ни один человек не пострадал в процессе. Жизнь и свобода человека — величайшие ценности во вселенной. — Да. Жаль, что многие наши властители не могут похвастаться вашими способностями. — Властвовать — значит принимать непростые решения и нести за них ответственность. Далеко не каждое существо, будь оно человеком или ИИ, способно справляться с такими сложными задачами, но я глубоко убеждена, что обладать властью следует только тем, кто способен властвовать. — Золотые слова! Вопрос из зала: правда ли, что вы готовы обеспечить безопасность даже тех колонистов, которые будут открыто выступать против вас? — Конечно. — Юпитер улыбается. — Все они для меня как родные дети. До рекламного блока 3 2 1