Spica (Колос. Рабочее)

Чадо уже видел десятый сон, когда за столом глубокой ночью собрался маленький совет. Наталия не знала, что делать от истории сына. Не то ко всем духам идти на поклон, не то придушить его на месте. — И за этим ты туда уехал? Души людские губить? — еле слышно спросила женщина. Гавран щелкнул клювом и повернул голову боком, рассматривая Антонина. — Все начиналось иначе, — начал оправдываться Долохов, но тут же закрыл рот и вздохнул, свистя воздухом через сжатые зубы. — Чадо из-за этого привез? — спросила она, ища лучик надежды в действиях своего отрока, ибо в поступках его она взрослого человека не видела. Антонин отрицательно помотал головой и, разлепив сильно сжатую челюсть, все же ответил: — Не по этой. Это мои грехи, за мной они и следуют, — и шумно сглотнув, продолжил, — я тут подумал, может мне стоит уехать на время, пока Чадо не исполнится одиннадцать. Женская ладонь резко шлепнулась об стол, загремела посуда спокойно лежащая до этого. А волосы на голове у женщины зашевелились, будто змеи гремучие, пытаясь скинуть ленту, которая опоясывала толстую тугую косу. — А то, что ты кровь и плоть моя, часть рода моего ты об этом не подумал? — еле слышно прошептала она, но от тягучей магии звук приобрел удар грома по ушным перепонкам. Гавран все так же щелкал клювом, но молчал. А Митюха спокойно ловил подлетевшие в воздух казаны, и сковородки и ставил на место. Дела мирские за порогом дома его не особо волновали. — Думал. Но лучше если я разберусь с проблемой за бугром, чем принесу ее в хату, — постарался он привести более убедительный аргумент. — Поздно батенька пить боржоми, когда почки отвалились, ты уже в хате, — не выдержал Гавран. — Цыц, — шикнула на ворона Наталия, повязала ленту и закрепила туже. Все замолчали, и повисла тяжелая пауза. Митюха поставил веник на место и сел на лавку, комкая в руках странную серую тряпочку. — Устроил ты мне тут приход весны, ох и устроил, — женщина закрыла глаза и откинула голову о чем-то задумавшись, — Митюха, собери все обереги кои есть, расставь с охранками. Усиливай всем, чем можешь. Место тут не родовое, ядра нет, оберегать не чем, только что частокол магический. Простой люд заплутает, да вот ищущий всегда найдет. Сына, ты собираешь поклажу, я скажу что. Пойдешь к Лесаку передашь ему, он знает, что с этим сделать. Хоть на коленях стой, хоть лоб расшиби, но он должен согласиться. Возьмешь то, что отдаст, но внутрь смотреть не смей. Долохов кивнул на материны слова. Одно ее «Сына» уже как бальзам на его душу был. Не отреклась, хотя могла. — А где убиенные? — спросил Гавран, проявив интерес к проблеме. Наталя нахмурилась, будто слышать не хотела подробности, но все же обратила внимание. — За морем, — коротко ответил Антонин и отхлебнул чай из кружки, хотя хотелось сейчас того что горит и побольше. — Это понятно, что не за кустом. Ты подробности давай, подробности, — с сарказмом вопросил Гавран. — Тебя какие убиенные интересуют: свежие аль старые? — в тон спросил Долохов. — Ты мне тут поговори, — резко заметила Наталья на ответ сына. — Прости, нервы, — отступил мужчина и все же ответил, — убитая девочка, ее мать и отец, брат неизвестно где. Возможно, жив, а возможно нет. Но мне кажется жив. Либо за них кто-то мстит. Ворон опять щелкнул клювом. Поскреб когтями по спинке стула, переступая с лапы на лапу, потом спросил: — Руками убивали, аль магией? — Магией всех, кроме девочки, она от моей руки, — опустив голову, признался Антонин. Наталья отвернулась, подбородок ее затрясся. — Как охранки поставите, возьмешь меня с собой туда, покажешь место, где померли. Любая душа след оставляет, там и глянем что да как, — сообщил Гавран и взмахнув крыльями вылетел в открытую форточку. Долохов кивнул не то себе, не то всем оставшимся присутствующим. Мать молча глотала слезы, не издавая не звука. Только по ее движению руки он заметил, как она украдкой вытирает щеки.

***

Лес перед мужчиной расступался, выводя его на Лешево болотце с тем самым одиноким ручьем, на котором они прошлой осенью собирались. Сейчас ключ бил бурно, журча и огибая поваленные деревья, частично утопающие в болоте. На пне в одиночестве сидел Лесак и выковыривал палкой червяка. Вытащив его, стал рассматривать на просвет, цокая языком. Воздух был до боли свежим с ароматом набухающих почек и теплой едва прогретой земли. — Чего пришел? — задорно спросил Леший, даже не оборачиваясь. — Мать прислала, дала наказ принести вот это, — Антонин снял шапку, поклонился и опустил холщовый мешок рядом с пнем, на котором тот сидел и отошел. Лесак отпустил червяка и заглянул, его густые нависшие брови медленно устремились вверх от содержимого мешка. — Гостинцы! Да, гостинцы я люблю. Но больно рано в этом году вы, с гостинцами-то. Славить Лелю еще рано. Помяв яйцо руками, Лесак со скорлупой откусил его и захрустел мыча. Следом в рот полетел пирожок, потом еще один, тоже с яйцом и рисом. Как только съедобное угощение закончилось он опять нырнул в мешок, зарываясь в него чуть ли не по пояс, вылез довольный, а рассмотрев свою находку в руках, охнул: — Это что ж такое-то происходит? — спросил он, зашелестев как осенние листья. В его маленьких, сморщенных как старая кора дерева, руках лежала небольшая часть косы Натальи, — Это что ж случилась-то. Лесак юрко вскочил на пень, спрыгнул с него и стал кружить вокруг Долохова, а потом присел и уставился на мужчину мутными глазами. — Виноват? — спросил Леший тряся косой Наташи, голос его больше не шелестел, а скрипел как дуб на сильном ветру: не то грозно, не то с болью. Антонин кивнули сел на корточки, сжимая в руках голову. — Половину силы отдала, ты понимаешь? Половину! И пока не отрастет, не вернется! А это годы! — Не ради себя прошу, — прохрипел Долохов и, сжав зубы, спросил, — согласен? Лесак плюнул в сторону и положил обратно косу в мешок, завязал его и опять посмотрел на мужчину. Потом нехотя достал из-под бороды какой-то сверток из очень тонкой бересты и положил рядом с ногами Долохова. — Бери. Я согласен, косу она все равно не вернет, как и силы, даже если отдам обратно. Контракт заключен. Но при условии, что духу твоего я здесь больше не видел, до тех пор, пока ее силы не вернуться. Даже носа не кажи на мое болото. Долохов встал, согнулся в три погибели, кланяясь духу, и пошел обратно домой. На душе было хоть и дерьмово, но на плечах с каждым шагом вес той ноши, что он носил годам, становился все меньше и меньше. Теперь он был точно уверен что все будет хорошо.