Switch

       Пака вырывает из рук прекрасного сна, где они с друзьями отдыхают на море, звонок телефона. Ему еле удаётся приоткрыть один глаз, чтобы кинуть взгляд на часы, и мужчина понимает, что безбожно опаздывает. Чимин наспех умывается, с тяжелым вздохом смотря на опухшее ото сна лицо, и одевается, грустно мирясь с мыслями отсутствия хоть какого-то перекуса. Он чувствует себя разбито, если не поест, ещё и ворчит остаток дня, как старик. Да и пить на голодный желудок — не самая лучшая идея. Но есть ли у него выбор?        — Ай, ладно, поем на месте, от одного раза ничего не случится, — бурчит он себе под нос, пока запахивает пальто и обматывает шею объёмным ярко-красным в синюю клетку шарфом. На улице стоит поздний сентябрь, и не сказать что слишком холодный, но простыть или простудить горло — раз плюнуть, а ему этого допускать нельзя ни при каких обстоятельствах: профессия не позволяет допускать сбой в глотательном процессе, как бы это глупо ни звучало. Проще говоря — мужчине открутят не только голову, но и самое ценное, если он не сможет качественно выполнять свою работу. А этого допустить не хочется.        Чимин выбегает из дома и буквально заваливается в такси, стараясь отдышаться и называя необходимый адрес.        — Намджун меня прибьёт в этот раз, я уверен, — ведёт он диалог сам с собой и тяжело вздыхает, постукивая мыском ботинка по краю резинового коврика и нервируя этим водителя. Потому что опоздать на полтора часа — это талант, который ранее Чимин в себе не обнаруживал, да и не сказать что вообще хотел его обнаружить. Иначе не видать ему зарплаты. Он проверяет телефон и обнаруживает десять пропущенных, от оповещений которых и проснулся, и несколько сообщений, которые открывать совершенно не хочется: кто в здравом уме решит почитать, как его далеко не ласково бьют по голове крепким словцом? Уж точно не Пак. — Если не сейчас, так в конце вечера.        Он спешно расплачивается, с третьей попытки набирая пароль карты на терминале, и покидает машину, чуть ли не срываясь на бег. Чимин знает, что ему сейчас сильно влетит, поэтому главная задача вечера — не попасться на глаза менеджеру. Ни при каких условиях.        Но зато мужчина умудряется, пока набирает сообщение на телефоне, который летит на пол вместе с сердцем, врезаться в кого-то в дверном проёме. «Я же только купил его!» — сетует он мысленно, надеясь, что экран не разбился. Мужчину хватают за плечи, чтобы предотвратить и его собственное дальнейшее падение, за что он благодарен человеку ровно до того момента, как поднимает взгляд и сталкивает с чужим. Даже глаза парня под стать главному хобби — цвета коньяка.        — О, Чимин-щи! Привет! — парень улыбается и делает шаг назад, выпуская Пака из рук. Мужчина еле удерживается, чтобы не отряхнуть пальто в местах, где его только что потрогали. — Прости, я тебя не заметил. Ты только приехал? Всё уже давно началось!        Пак ошибся: его главная проблема сейчас преданно смотрит на него, виновато почесывая затылок. У Чимина дёргается глаз. Теперь остаток вечера точно обречён.        — Здравствуй, Чонгук, дай пройти, пожалуйста, — он хмыкает, когда младший неловко дёргается в сторону, освобождая проход, и шёпотом называет того недоумком. Пак знает, что отвязаться от Чона точно не получится, и ругает себя за неосмотрительность. У него что-то щёлкает в голове, и появляется отличная идея, с помощью которой он сможет убить двух зайцев одним выстрелом. Лучше расклада и быть не может. — Ты видел Намджуна? Не мог бы найти его и сказать, что я приехал?        Парень кивает и обещает найти менеджера, и Чимин, уличив момент, подбирает телефон, выдыхая с облегчением, когда не замечает видимых повреждений, и уходит в зал, чтобы начать-таки выполнять свою работу. Чонгук очень исполнительный и отзывчивый малый по отношению к Паку. Это несколько раз помогало мужчине выпутаться из неудобных ситуаций, за что он ему благодарен. Во взлохмаченной голове мелькает мысль, что неплохо бы было вознаградить Чона хоть чем-то, и Чимин считает её вполне разумной. Как-нибудь займётся этим.        Банкетный зал, в котором проходит мероприятие, выглядит слишком вычурно, по мнению Чимина. В интерьере превалировали золотой и белый цвета, и контраст им составляли только гости в классических чёрных костюмах-тройках и вечерних платьях. Мраморный пол настолько начищен, что Чимин боялся на нём поскользнуться и упасть. Единственное, что мужчине действительно понравилось, — освещение. Организаторы потрудились на славу, когда приняли решение в светлое время суток приглушить искусственный свет и раздвинуть шторы, пропуская внутрь естественное освещение. И сейчас закатное солнце облизывает стены мягким оранжевым свечением, и в его лучах поблёскивают канделябры и люстры.        Чимин отвлекается на разговор с гостями, завязывая абсолютно неинтересную светскую беседу, когда снова замечает на горизонте Чонгука. Один Бог знает, как тяжело ему заставить себя не убежать в этот момент. Чон красивый и сообразительный, но его преданность — что-то за гранью терпения мужчины.        — Чимин-щи, я всё передал. Намджун-хён не в лучшем расположении духа, поэтому советую не попадаться ему на глаза, — Чон улыбается настолько широко, что видно даже задние зубы, и Чимина передёргивает. Слишком много эмоций. Слишком искренних. Младший ловит проходящего мимо официанта и берёт у него два бокала: один с виски, а другой — с вином, и протягивает второй мужчине. — Расскажешь, как всё проходит? Всё хорошо?       «Всё было хорошо, пока мне не нужно было с тобой разговаривать» — ворчит Пак, но вслух не произносит. Он коротко вводит парня в курс дела, и тот кивает чуть ли не на каждое слово, внимательно слушая. Чонгук продолжает пытать его весь вечер, задавая совершенно нелепые вопросы про род деятельности Чимина, на которые получал ответы уже сотню раз, и мужчину это невероятно бесит. Чон пьёт слишком много, чтобы остаться абсолютно трезвым, его глаза соловеют, а вопросов становится всё больше и больше, и Пак не выдерживает.        — Чонгук, может, ты найдешь более интересное занятие, чем донимать меня? Займи рот чем-нибудь, ради всего святого, — Пак хмурится и старается не быть слишком грубым, потому что всё ещё не понимает, почему парень пристаёт к нему при каждой встрече. Он умудряется себя вести подобным образом только на важных мероприятия, и Чимин удивлён, что он до сих пор умудрился нигде его не опозорить. — Только не алкоголем. Ты так сопьёшься скоро.        — Да ладно, мы же делаем практически одно и то же: ты пьешь, чтобы потом сказать, какой хороший букет у этого вина, а я пью, чтобы сказать, насколько это вкусненько, — Чон отмахивается и тянется за ещё одним бокалом, но оставляет эту идею, когда Пак хватает его за предплечье, намекая, что пора остановиться. — Твоя работа — это подарок. Пьёшь и ничего не делаешь. Я тоже так хочу!        — Ты действительно думаешь, что я просто пью? — Чимин фыркает и скрещивает руки на груди, закрываясь. Он недолюбливает людей, которые считают работу сомелье элементарной. За этим кроется гораздо больше, чем просто «пить и ничего не делать». — К твоему сведению, мне приходится постоянно следить за здоровьем, своим состоянием и корпеть над литературой, чтобы знать всё о винограде, сочетании напитков с различной едой и прочих вещах, о которых, я уверен, ты даже не задумывался. Ты, Чонгук, просто напиваешься, а я работаю. Если я иногда хожу на подобные мероприятия, чтобы дать свою оценку винной карты разных заведений, то это не значит, что это всё, что я делаю, малыш.        Чон дуется и молчит. Он и правда не видит ничего трудного в работе дегустаторов. С этим справится даже ребёнок, если может отличить вкус сахара от вкуса соли. Говоря честно, Чонгук после горячительных напитков не далеко от ребёнка уходит, ведёт себя соответственно точно. Если не обращать внимания на слишком хорошо сидящий костюм на крепком — Пак диву даётся, как ему до сих пор удаётся держать себя в форме при таком разгульном образе жизни — теле, то точно ребёнок, даже дует губы, как ребёнок.        Парень игнорирует гневный монолог и задаёт ещё несколько вопросов, но тут же жалеет об этом, замечая, как Чимин начинает закипать.        — Послушай, если тебе так это интересно, то нужно было заканчивать не режиссёрский колледж в Штатах, а становиться сомелье. Прекрати. Меня. Донимать. — последние слова Пак произносит с остановками, акцентируя на них внимания, чтобы их смысл дошёл до собеседника. Они с Чонгуком отлично — как приятели — общаются в жизни, но стоит пересечься на мероприятиях — это непрекращающийся поток слов и глупых вопросов. Возможно, проблема в том, что обычно Пак общается с трезвым младшим, а стоит тому пригубить — становится полным кретином. Чимин не любит глупые вопросы и глупых людей настолько же сильно, как и людей, которые слишком много пьют. Удивительно, да, как Чон умудряется совместить в себе все ненавистные мужчине вещи?        — Да чего ты такая язва сегодня? — парень ворчит и делает вид, что его оскорбляет чужая реплика до глубины души. — Это ведь правда легко!        — Слушай сюда, малыш, если ты думаешь, что это настолько легко, то можешь занять моё место на парочку дней. Я тебя уверяю, что через час ты сбежишь от Намджуна с криками, что хочешь к мамочке, — Чимин сдаётся и грубит. Он разводит руками и немного повышает голос, привлекая внимание близстоящих людей, о чём сразу же жалеет. В глазах Пака разряды грома и буря, в глазах Чонгука — заинтересованность. Чимин замечает это и тяжело вздыхает. Он понижает голос и произносит фразу практически шёпотом:        — Ты не сможешь. Даже не думай.        — Спорим, смогу? — парень толкается языком в щёку, как делает всегда, когда злится или слишком заинтересован в чём-то. Теперь Чимину точно не удастся от него избавиться, и мужчина тяжело вздыхает, потирая переносицу большим и указательным пальцами. — Давай заключим пари. Проигравший исполняет любое желание победившего!        — Во что я, блядь, ввязываюсь… — шепчет Пак, а потом добавляет чуть громче, что согласен. Теперь-то Намджун точно не только голову оторвёт. Он уже видит его разгневанное лицо.        А с другой стороны — это отличный способ разобраться с Чонгуком. Им придётся плотно контактировать всё время, поэтому если у младшего присутствует какая-то невероятная симпатия — чего Чимину очень не хочется — к Паку, то он это сразу заметит. Да и он всегда может взять всё в свои руки, если Чонгук перестанет справляться.

☁☁☁

       Чон просыпается в незнакомом месте и пытается встать, но, как только острая боль пронзает голову и накатывает тошнота, сразу бросает эту идею. Лежачее положение сейчас оптимальное, нарушить его — подвергнуть себя пытке похлеще средневековых. Парень сдувает со лба мокрую от пота чёлку и потирает виски. Он пытается вспомнить, что вчера произошло, как он оказался непонятно где, если последний раз разговаривал на приёме с Чимином. Как только в воображении появляется образ старшего, в голове что-то щёлкает, и воспоминания вырываются из глубин памяти слишком стремительно. Чон вспоминает, что нехило перебрал вчера на радостях, как только смог уговорить Чимина поменяться ролями. Он помнит, как они стояли у обочины, ожидая такси, и как Чонгук пьяно благодарил Пака за всё, что он для него сделал. По всей видимости, Чимин привёз парня к себе домой. Чон сдавленно мычит от осознания, как прекрасно показал себя в этот вечер. Великолепно.        — О господин алкоголик, Вы проснулись? — Чонгук слышит сбоку саркастичный смешок и хочет раствориться в воздухе. Он может чувствовать, как у него от стыда краснеют даже кончики ушей. — Я не стал тебя раздевать вчера, так что прости. Можешь взять мою одежду. Завтрак на столе, но, судя по твоему лицу, он будет на полу, если ты возьмёшь хоть крошку в рот. Можем выпить кофе, а потом тебе нужно ехать на работу.        Чонгук хочет назвать Чимина авантюристом и хитрой собакой, но сдерживается. Он кое-что ещё вспоминает. Мужчина ведь сам вчера предложил пропустить по паре бокальчиков. Его вина, что парень в таком состоянии, и картинка в голове Чона наконец складывается, ему хочется надуться и залезть под одеяло с головой, обиженно кряхтя вместо ответов.        — Можно воды? — хрипло произносит Чон и слышит смешок хозяина квартиры, а следом на кровать летит бутылка. Буквально в считанных сантиметрах от щеки парня. — Спасибо, что не в лицо.        — Если через сорок минут не будешь готов, то в лицо полетит не только бутылка. И не только от меня.        Чонгук прикладывает бутылку сначала ко лбу, а потом откручивает крышку и сам прикладывается к горлышку, осушает до дна за несколько больших глотков, причиняющих дискомфорт при глотании, который парень игнорирует. Чон нехотя встаёт — скорее, сползает — с постели и бредёт к столу, на пути встречаясь взглядом со своим отражением в зеркале. Выглядит он, мягко говоря, хуёво. Хуже всего выглядит мятая рубашка с оторванной верхней пуговицей и галстук, хвостик которого заправлен в карман. Парень подходит чуть ближе, рассматривая шею, и обнаруживает на ней несколько алеющих подтёков. Вопросов много, а ответов нет. Он перебирает в голове возможные пути их появления и мычит, потому что все они сводятся к брюнету, являющемуся по совместительству Пак Чимином, хозяином квартиры и крашем Чонгука. Ужасным крашем. Чону приходится приложить все усилия, которые остались в его иссохшем тельце, чтобы не заверещать, как маленькая девочка, которой подарили на Рождество того самого пегаса, которого она так долго выпрашивала. Но Чон, во-первых, не маленькая девочка, а во-вторых, он получил свой подарок в пьяном угаре и даже не может быть уверен, что, чисто теоретически, не оставил их сам себе каким-нибудь пылесосом.        Отлипнув от своего отражения, Чонгук оглядывается в поисках одежды и обнаруживает большую домашнюю футболку жёлтого цвета и спортивные штаны. Футболка свободно висит на плечах, а большая горловина слегка сползает в сторону, открывая вид на ключицу, на которой и живого места нет. Чонгук недовольно вздыхает.        Он молча жуёт яичницу и хрустит тостом, сверля взглядом губы сидящего напротив Чимина, представляя, что вообще могло с ними произойти. Взгляд сползает чуть ниже, останавливается на плечах и голых ключицах, выступающих из-под широкого выреза такой же домашней футболке, и Чонгук давится, начиная надсадно кашлять.        — Эй, ты чего? — Пак озабоченно смотрит на задыхающегося гостя, соскакивает со своего места и подходит к Чону, чтобы постучать тому по спине. — Ну-ка не смей умирать у меня на кухне, я только убрался.        Чимин смеётся, а вот Чонгуку совсем не смешно. Ему необходимо узнать, что всё-таки произошло вчера, а как это сделать ненавязчиво — понятия не имеет. Он смотрит на мужчину, неловко потирая шею и вызывая у того усмешку на лице, и тараторит:        — Чимин-щи, чем вчера вечер закончился?        — Ты что, ничего не помнишь? — Пак опирается о стол локтями, и Чонгук невольно скользит взглядом по крепким бёдрам, но тут же восстанавливает их зрительный контакт. Чимин кладёт подбородок на взятые в замок пальцы, по-лисьи щурится, а в глазах пляшут чертята. Мужчина может рассказать что угодно, и никто не узнает, что это вранье. И ему самому будет намного проще, если опустить некоторые пикантные моменты. Намного. Проще. — Если тебе так интересно, то, конечно, я расскажу.        Как только Чимин согласился, Чон сразу предложил это отпраздновать. За несколько часов парень выпил столько алкоголя, сколько, пожалуй, Пак за всю свою жизнь не выпивал. Не нужно быть экспертом, чтобы понять, что Чонгук был в полное «трезвое». Он еле как добрался — не без помощи Чимина, у которого до сих пор ноют плечи от веса чужого тела — до такси, где сидел на ушах таксиста все сорок минут езды. Чимин впервые видел, как кто-то переговорил представителя юго-восточной Азии. Вся тяжесть восхождения на третий этаж упала на бедные плечи мужчины, которого использовали практически как костыль. Пак к тому моменту тоже успел поднабраться, а когда забросил тушу новоиспечённого сомелье на диван и достал из холодильника бутылку вина и выпил бокал залпом, понял, что нехило так опустил градус после виски — который в него Чонгук буквально влил — в ресторане. Слово за слово, он начал говорить Чонгуку, как тот его задрал на работе, что настолько приставучих людей он никогда в своей жизни не видел, насколько сильно это его бесило. Чонгук долго сидел молча, переваривая услышанное, а потом поступил совершенно неожиданно для мужчины: полез с душещипательными признаниями о давней симпатии, говорил, насколько ему стыдно за своё поведение, но что иначе у него не получалось. Сказать, что Чимин был в нежном ахуе — не сказать ничего. Он догадывался, но не думал, что этот ребёнок действительно мог влюбиться. Потом они долго обсуждали эту тему, допивая бутылку вина, которая и старшему по голове проехалась кувалдой, и случилось то, что случилось. Вернее, могло случиться, если бы Чон мог хотя бы немного контролировать своё тело, а конкретно нижнюю его часть. Чимин пытался сгладить неловкость хоть как-то, поэтому увлёк младшего — язык был, наверное, единственным, что мог контролировать Чонгук — в долгий поцелуй, как-то незаметно для себя перешёл на шею и оставил несколько засосов.        Что из этого рассказывает Пак? Практически ничего. Потому что ему стыдно даже себе признаться, что эти пьяные трения на диване ему понравились до невозможного.        — Ты перебрал довольно сильно, а когда мы собирались уезжать, ты зацепился за какую-то шалашовку. Как итог — твоя шея, — мужчина старается врать как можно правдоподобное, но видит по лицу младшего, что тот ни капельки не верит. — Я в душе не чаю, зачем ты это сделал, Чонгук, пьяная голова — потёмки не только для окружающих, но и для её носителя.        — Ладно, спасибо… и прости, что я так напился, — парень хмурится и встаёт из-за стола, прихватывая опустевшую посуду. Ему даже представить страшно, как глупо он вчера выглядел в глазах мужчины, поэтому старается об этом не думать и очень хочет уехать как можно быстрее с места событий. Единственная нестыковка — он гей, и даже по пьяни Чонгук никогда не лезет к девушкам. Почему этот случай стал исключением?        — Куда мне нужно, Чимин-щи?        — В Пусан, развлекайся, малыш.