Что для тебя — любовь?

       Казалось, мое лицо вспыхнуло, как спичка. Я, будучи не в силах полностью контролировать себя, сперва сделал два небольших шага назад, а затем ноги стали двигаться уже неуправляемо. Я ринулся прочь. В голове до сих пор эхом раздавался сдавленный стон Дейдары и какие-то слова, сказанные Итачи. И без того запутанные мысли за несколько секунд словно превратились в один большой узел, который стягивал все внутри меня; напряжение и некий шок сдавили все мои внутренности.        Конечно, я уже давно догадался, что между этими двумя определенно что-то есть. Слухи, ходящие вокруг Дейдары, недавний инцидент с незнакомым мужчиной, из-за которого Саске и Итачи, собственно, и вернулись раньше положенного, вечные беспокойства Итачи на его счет — все приводило лишь к одному выводу: очевидно, их связывает нечто гораздо большее, нежели отношения начальника и секретаря. Да даже слова «давние приятели» или «друзья» никак для них не подходили. Уже на протяжении долгого времени я только и делал, что строил догадки и, признаться, у меня появлялись мысли о том, что Дейдара питает какие-то чувства к Итачи, и все его загадочные разговоры берут от него начало, но… застать их за подобным я точно не ожидал! Все это время оставаясь в неведении, я тянулся к правде, которая все никак не хотела передо мной раскрываться, но, узнав даже ее часть, я уже был повержен. Быть может, если бы я узнал об их отношениях со слов самого Дея или Итачи, при других обстоятельствах, то мой шок был бы в разы меньше, однако ко всей сложившейся ситуации я был явно не готов.        Пока перед глазами мелькали картины темных улиц и отблески фонарей, я все продолжал бежать туда, куда несли меня ноги. И только через несколько минут, просто-напросто выбившись из сил, я наконец остановился. Дыхание уже успело сбиться — я, оперевшись руками о колени, пытался восстановить его, после поднимая взгляд и замечая, что я нахожусь в знакомом районе. Впервые за все время я обрадовался тому, что за те дни, пока я пребывал в этом месте, мне уже удалось порядком выучить местность, — по крайней мере, теперь я не мог заблудиться.        Кожа щек до сих пор горела. Приложив к ним уже холодные ладони, я попытался прийти в себя. Внезапно на лицо упала сначала одна, а затем еще несколько тяжелых капель. Я взглянул вверх: на темном и, казалось, пугающе низком небе не было видно ни одной звездочки; только едва заметная луна проглядывала сквозь мрачные тучи. Хоть ветра совсем и не было, но тело постепенно стала охватывать мелкая дрожь: может, из-за холода, может, не только из-за него.        Судорожно выдыхая, я поспешил к нашему дому. Дождь с каждой следующей секундой лишь усиливался, из-за чего через пару минут я уже стал промокать, а еще через несколько — вымок так, что казалось, будто меня целиком окунули в то озеро, около берега которого я сейчас бежал. В голове до сих пор творился полный хаос. Десятки вопросов, что я задавал себе ранее, словно вспыхнули, превращаясь в сотни спутанных мыслей. «Разве у Дейдары уже нет мужа? Получается, Саске был прав: слухи о том, что он изменяет своей паре, оказались правдой? Тогда что насчет пары Итачи?! Именно из-за этого Саске его презирает?» — с бешеной скоростью вертелось в моем сознании.        «Я действительно оказался не в то время и не в том месте», — угрюмо усмехнулся про себя я, чувствуя, как озноб постепенно овладевает моим телом. Свет, горящий в нашем доме, уже виднелся из-за деревьев, но мои ноги уже успели порядком ослабнуть из-за холода и усталости. Я буквально доплелся до входной двери; раздался звонок, и через долю минуты она уже распахнулась.        — Наруто, это ты! — неожиданно громко выдал Саске, вдруг потянув меня внутрь дома.        — Д-да, как видишь, — отозвался я, только сейчас замечая дрожь в своем голосе. Мои плечи и грудь неровно подымались и опускались, внутри меня все словно неконтролируемо колотилось. Тело обдало жаром.        — Где ты пропадал так долго?! Да и весь промок, — раздраженным тоном продолжал Учиха, в спешке стараясь снять с меня мокрую до нитки одежду.        Я же мог только промолчать в ответ, понимая, что все то, что со мной произошло, я просто не мог рассказать Учихе или…         Я уже не замечал, как с меня стягивают прилипшую к коже ткань, перестал ощущать прикосновения его рук, ведь в мыслях тут же загорелось: «Знает ли сам Саске про эти отношения? Я должен молчать или мне все-таки стоит поговорить с ним об этом?..»        Голова становилась все тяжелее. Казалось, тело выбивалось из-под контроля, отказываясь двигаться, но в мыслях, наоборот, царила ужасная суета. «Что я должен делать? Как мне теперь общаться с Дейдарой? Он сразу заметит, что я что-то знаю? Он будет зол?» — все никак не мог унять себя я, перескакивая с мысли на мысль, будучи просто не в силах взять себя в руки.        — Наруто! — внезапно крикнул Саске. Я испуганно взглянул на него, пытаясь вырваться из его рук. И только сейчас я увидел, что мои пальцы крепко впились в плечи Учихи, не желая его отпускать.         — И-извини, — я поскорее постарался разжать ладони, но Саске все так же держал меня за спину, не позволяя мне отстраниться и на сантиметр.        — Что-то произошло? — взволновано спросил он. — Ты сам не свой. Может, расскажешь мне? — приподнимая брови, практически умоляющим тоном продолжал Саске. Его рука только сильнее сжалась на моей талии, непроизвольно он притянул меня еще чуть ближе к себе.        У меня перехватило дыхание. Наверное, никогда раньше я не видел такого его лица; никогда не видел этого до предела обеспокоенного взгляда; никогда не видел такого Саске, который сам просил меня рассказать ему о чем-то. Странным образом в голове вмиг опустело. Казалось, все те мысли, все то волнение и страх — все испарилось за пару секунд.        Мой взгляд застыл на глазах Саске, и я был просто-напросто не способен отвести его. Теперь моя грудь подымалась так часто не из-за испуга, не из-за озноба или холода — ее всю переполнял так внезапно появившийся трепет, который заставил меня мгновенно обо всем забыть.        Я медленно потянулся к руке Учихи, лежащей на моей талии, и попытался высвободиться из его заключения. На удивление, Саске тут же расслабился, отпуская меня; я, наконец, устойчиво встал на свои ноги.        — Прости, — снова уходя от ответа, неуверенно пробормотал я, — мне нужно в душ.        — У тебя ледяные пальцы, — немного задерживая меня за руку, проговорил Саске, после моих слов опуская взгляд куда-то в пол, — лучше прими горячую ванну, а когда выйдешь, попьешь чай и сразу в постель, — как-то скомканно, в совсем несвойственной для себя манере сказал он и, выпуская меня, неторопливо направился к кухне. Я же тихим шагом пошел к ванной комнате.        Дверь захлопнулась, моя спина коснулась холодного кафеля на стенах. Оставшаяся одежда до сих пор неприятно прилипала к коже. С одной стороны, я чувствовал себя крайне некомфортно, чувствуя себя полностью продрогшим снаружи и опустошенным внутри, но с другой — все это словно постепенно отходило на второй план из-за того, что только что произошло в коридоре.        И ведь действительно, никогда прежде мне не удавалось видеть такую сторону Саске — встревоженную, заботливую и какую-то мягкую. Немного задумавшись об этом, я стал вспоминать, прокручивая в голове, все то время, пока мы жили вместе — Учиха никогда не позволял себе открыто проявлять такие чувства, как сейчас. Если подумать, он всегда заботился обо мне — вспомнить те же случаи, когда я болел, — он всегда вызывал врача на дом, старался брать отгулы на это время; когда я засыпал на диване, а не в кровати, утром я просыпался уже накрытый одеялом и большой подушкой под головой. Возможно, он не показывал эту заботу открыто, не хотел со мной общаться и лишний раз контактировать напрямую, но все-таки проявлял ее.        Признаться, я всегда осознавал это, ведь я был не таким глупым, как могло бы показаться. Однако сегодня, встретившись с, можно сказать, новым Саске, я испытал абсолютно другие эмоции, нежели раньше. Почему-то где-то внутри меня сложилось ощущение, что его забота приобрела совсем другой облик, поменяла свою природу; словно раньше она имела какой-то несознательный характер, а сейчас… Казалось, что-то внутри Саске менялось, как будто он стал распускаться, подобно цветку. Может, я застал это цветение еще слишком рано, но одно осознание этого почему-то вмиг привело меня в тихий восторг. В груди поселилось какое-то необъяснимое чувство радости за младшего Учиху; все мое тело затрепетало.        Когда я уже закончил с ванной и переоделся в чистые вещи, дождь за окном стал постепенно стихать. В доме было тихо и спокойно; тишину нарушали лишь стук дождевых капель по окну и едва слышимый звук кипения чайника.        — Будет плохо, если ты простудишься, — как только я заглянул на кухню, сказал Саске, стоя около окна.        Я знал, что такая погода нравится ему, что она его успокаивает. И сейчас я чувствовал, что и внутри меня поселилось это странное ощущение умиротворения, от которого даже при желании невозможно было сбежать. Может, я слишком долго пролежал в горячей ванне, и моя голова немного затуманилась, может, что-то другое повлияло на меня в ту секунду, но через мгновение я, не колеблясь, тихо спросил:        — Саске, ты же относишься к этой системе отрицательно, да?        Мне и самому стало не по себе от осознания того, что сорвалось с моих губ. Я и без того очень редко позволял себе обращаться к нему по имени, но на этот раз… Как я мог выдать что-то насчет системы?! Сколько я помню наши отношения с того самого дня бракосочетания, я ни разу напрямую не заговаривал с ним на эту тему! Что сейчас со мной произошло?        Я был уверен, что он сразу же понял, о какой системе идет речь, но комната ненадолго все-таки погрузилась в тишину — только еще более глубокую и ненарушимую. Либо я просто так это ощущал: мне резко стало казаться, что все звуки вмиг куда-то исчезли, а до моего слуха доносилось лишь сбитое биение моего собственного сердца.        — Да, я отношусь к ней отрицательно, — твердо ответил он.        Я находился в неком замешательстве, ведь я мог либо ожидать лишь фраз, подобных «Зачем ты спрашиваешь?», либо просто смириться с тем, что меня проигнорируют.        Сев за стол, я уныло уткнулся лицом в свои ладони, накрывая ими уставшие глаза. Саске же, налив мне горячий чай, поставил большую кружку, от которой исходил пар, прямо передо мной. Украдкой взглянув на его лицо, я снова замер: на нем не было практически никакого оттенка раздражения и нежелания говорить дальше. По сравнению с тем, каким Учиха был раньше, сейчас передо мной будто стоял совсем другой человек; или, вернее сказать, все тот же Саске, только меняющийся изнутри.        «Что его меняет? — тут жу подумалось мне. — Что или, возможно, кто мог так на него повлиять?» — быть может, если бы меня не сбили с мысли в ту же минуту, то я бы снова окунулся в свои размышления с головой, ведь думать об этом было действительно интересно, ведь прямо передо мной разворачивалась картина того, как человек словно переформировывается.        — А как относишься к ней ты? — спросил Учиха с привычного долей равнодушия, которое у него, видимо было уже не отнять.        Его вопрос повис в воздухе. Я не собирался допрашивать его дальше, пытаясь вытянуть из него что-то, ведь мне было достаточно и того, что он в принципе ответил; на самом деле это стало чем-то новым для меня. Однако то, что он поинтересовался и моим мнением, заставило меня впасть в странное замешательство: слишком уж я привык к его равнодушию.        Это был уже второй случай, когда он поинтересовался тем, что я думаю, насчет какого-то серьезного вопроса. Воспоминание о первом случае, когда Учиха задал мне вопрос о том, как я отношусь к своей будущей беременности, тут же воскресло в памяти. В то утро он впервые открылся мне; тогда впервые услышал от него слово «Прости», услышал в его голосе неподдельное сожаление и сопереживание. То утро было нашим первым совместным утром после недели течки, и именно тогда я ясно почувствовал тот загадочный «перелом», который произошел внутри Саске. Я не мог догадываться, почему он произошел, но с того самого дня стало ясно: все должно измениться и измениться к лучшему.        — Я?.. Если честно, я не очень часто задумываюсь об этом, — «…или просто стараюсь не касаться своего больного места», — осталось у меня в голове, — но мне кажется, что изначальная идея довольно-таки неплоха: в наше время не каждый может самостоятельно найти себе пару, многие остаются одинокими до конца своей жизни, — спокойно говорил я, глядя в кружку и рассматривая в ней свое искаженное изображение. — Наверняка для многих эта система стала бы чем-то наподобие спасательного круга, за который можно ухватиться, когда ты тонешь. Но ее принудительный характер, конечно, просто не может меня устраивать, — хоть слова и давались мне довольно-таки легко, но на душе стало немного тяжко: мысли о таких вещах всегда сильно нагружали меня. Усмешка растянулась на моем лице, и я тихо добавил: — Хотя, я думаю, сколько людей спасла эта система, столько людей она и погубила.        Повисла недолгая пауза. Раньше, когда мы молчали, будучи наедине друг с другом, это вызывало у меня чувство некого дискомфорта и неловкости. Это было естественно. Однако сейчас, просто молча сидя друг напротив друга, позволяя себе в такие минуты без напряжения на душе вслушиваться в стук дождя по окнам, в легкое завывание ветра, я понимал, что в таком молчании нет никакой неловкости. Мне впервые стало абсолютно спокойно рядом с Учихой в полной тишине.        Послышался тяжелый вздох. Саске вновь отвел взгляд к окнам. Раньше бы я подумал, что он смотрит на них, чтобы найти успокоение, которого ему не хватало, но сейчас я понимал, что гладь на его душе в этот момент и без того не колебалась: он чувствовал то же самое, что и я.        — Если говорить честно, я до сих пор толком не могу разобраться в своем отношении к этой системе, — тихо бросил Саске. — В моей голове уже все давно запуталось, как будто я не принадлежу себе; как будто меня что-то сковывает. Одно я могу сказать точно — эта система отвратительна для меня. Человек не может насильно заставить себя испытывать теплые чувства к подобранной паре. Многие семьи разрушились — может, не снаружи, но изнутри-так точно. Люди сами придумали эту систему, и сами же нарушают ее правила, изменяя своим половинкам, недодавая любви детям, потому что они были рождены не от любимого человека. Это ужасно! — на его лице отражалось настоящее отчаяние. — Мы просто нарушаем естественный ход вещей, из-за чего в будущем рушим собственные жизни, — заключил Учиха, зарываясь лицом в свои ладони.        Наверняка он не хотел, чтобы я видел его в таком виде: слишком уж редко он показывал свои истинные эмоции, говорил о тех вещах, которые действительно его беспокоят. Мне и самому стало не по себе от этого чувства, словно все то, что он испытывал, с точностью отразилось и на мне, несмотря на то, что многие важные детали из его жизни были для меня неизвестны.        «Как будто меня что-то сковывает» — я мысленно прокручивал его слова. Скорее всего, он прекрасно знал, что именно заставляет его чувствовать себя так, что именно его «сковывает». Думая я об этом, осознавал, что подобное мнение не могло сложиться просто так, само по себе: многие слова, что он произнес, явно имели за собой какое-то особое значение, которое было известно одному лишь Саске. Или, возможно…        «Итачи наверняка тоже знает об этом, — пронеслось в моей голове. — Это связано с их семьей? Может, именно поэтому Саске так относится к Итачи?» — все вертелось в моей голове.        За сегодняшний день на меня слишком много навалилось. Я уже заранее знал, что сегодня ночью мне с трудом удастся сомкнуть глаза и спокойно заснуть хотя бы на пару часов.        Мысль о том, что Дейдара и Итачи, наверное, уже давно изменяют своим парам, чтобы быть вместе, не давала мне никакого покоя. Если, только зайдя в дом после этого инцидента, я не мог найти себе места, думая, рассказывать ли об этом самому Саске, то сейчас я явно ощущал, что он уже знал об этом, и это не могло не влиять на их братские отношения. Но только ли это является причиной его ненависти к брату, что все-таки произошло с семьей Учих, и какие именно отношения связывают Дейдару и Итачи? Пока на эти вопросы я не мог найти никакого внятного ответа или даже намека на него.        «Завтра я обязательно должен поговорить с Итачи, — твердо решил я для себя. — Мне надоело быть единственным человеком среди них, кто находится практически в полном неведении».