Что для тебя — любовь?

       Чересчур загрузив себя мыслями об Учихах, я даже успел забыть о том, что сегодня ночью мы с Саске должны были спать на одной кровати. Вообще, мы редко спали вместе — обычно Саске ложился в гостиной, оставляя кровать в моем полном распоряжении, или, даже если ложился ко мне, то засыпал на самом краю постели; с утра же, просыпаясь, я замечал, что его уже нет рядом. Подумав об этом, я немного отодвинулся от Учихи и отвернулся от него, как будто боясь, что от лишних неудобств (и собственно, одного моего присутствия) он так же, как и всегда, исчезнет из нашей кровати к утру.        Однако в течение недели моей течки мы и вправду стали по-настоящему делить постель. Казалось, за то время я должен был хотя бы более-менее привыкнуть к этому, но сейчас, лежа в полной темноте рядом с младшим Учихой, я понимал, что мне до сих пор это не удалось: сердце билось чуть быстрее обычного, а беспокойство, которое я только недавно смог побороть, снова вернулось ко мне, может даже, в удвоенном размере.        Тяжелые дождевые капли все так же стучали по окнам нашего дома, но теперь они совсем не успокаивали меня, как двумя часами ранее, когда мы сидели с Саске на кухне. Сколько бы я ни пытался заснуть, у меня ничего не выходило; и как бы ни хотел, но я не мог прекратить ворочаться на месте, то и дело случайно задевая Саске, лежащего рядом, и в напряжении стараясь еще чуть-чуть отстраниться от него.        — Ну сколько можно?.. — вдруг смято выдал он, заставляя меня замереть в одном положении.        Однако, не прошло и нескольких секунд, я, не успев ничего подумать, внезапно почувствовал холодное прикосновение чьих-то ладоней на своей спине. Саске, видимо, уже находясь во сне, начал настойчиво тянуть меня ближе к себе, и через долю минуты я уже был заключен в его объятиях, если это можно было так назвать. Крепко держа меня словно в своих заложниках, Учиха заставил меня прильнуть к нему настолько близко, насколько это вообще было возможно, — теперь я просто не был способен сделать ни единого лишнего движения. Саске снова тихо засопел, проваливаясь в сон, который только что был нарушен.        Казалось, мое сердце мгновенно упало в пятки. Его тяжелые удары громко раздавались прямо из моей груди — я чувствовал это. На несколько секунд мне даже подумалось, будто его стук становится только сильнее и вскоре должен и вовсе отодвинуть на второй план любые другие звуки.        Неподвижно пролежав в одном положении несколько минут, я даже допустил мысль, что сегодня я уж точно заснуть не смогу: теперь, помимо волнения об Итачи и Дейдаре, меня охватили волнения о Саске, который прямо сейчас дышал мне прямо в шею! Однако, к моему удивлению, абсолютно все мысли стали постепенно растворяться, словно Саске упорно вымещал их, не позволял ничему и никому другому, за исключением его самого, заполнять мою голову. Его тихое мерное дыхание приятно ласкало кожу, часть его лица была прислонена к моему затылку. В ту минуту мою грудь вдруг сжало настолько приятное чувство, что мои глаза стали слипаться сами по себе. Одновременно оно пробуждало во мне тот редкий трепет, что я мог ощутить только с Учихой, и сладкую сонливость. Постепенно я стал засыпать. Казалось, буквально недавно во мне начинала бушевать целая буря, но к этому моменту от нее почему-то не осталось и следа. Последнее, что мне удалось уловить перед тем, как моим рассудком полностью овладел туман, — ощущение, будто мой нос что-то легко, практически незаметно щекочет; какой-то совсем слабый аромат, только-только начинающий проникать в меня.        «Что это?..» — застыло в моих мыслях и словно тут же испарилось.

***

       Как только я проснулся, я сразу же почувствовал, что те объятия, в которые я был заключен этой ночью, уже были разжаты. Я не чувствовал ничьих рук на своих плечах, не чувствовал того дыхания, что еще совсем недавно опаляло мою кожу. Если быть честным, еще тогда, засыпая, я знал: на утро все это, как и всегда, исчезнет, словно ничего и не было; но где-то в глубине души я все же лелеял хрупкую надежду на обратный исход… Уголки моих губ чуть-чуть приподнялись, будто я сам пытался приободрить себя со словами: «Чего же ты расстраиваешься? Ты же и сам все прекрасно знал заранее», однако от таких мыслей мне становилось лишь обиднее.        Попытавшись выбросить лишнее из головы, я оглянулся по сторонам: вторая половина постели, где я спал, была пуста, — мне даже на секунду показалось, что от нее веет какой-то неприятной прохладой, — а сама комната была погружена в полумрак — видимо, перед тем как покинуть спальню, Саске решил опустить все жалюзи на окнах. Царила полная тишина.        «Интересно, Итачи уже проснулся?» — подумал я, потягиваясь в кровати. Грудь тут же будто защемило волнение, так внезапно нахлынувшее на меня.        Мне хотелось спросить у него очень многое — столько, что я даже не знал, с чего начать. Мысли путались, хотя еще вчера вечером я точно знал, какие вопросы меня интересуют. Сейчас же я не мог толком сформулировать ни один из них, несмотря на то, что старший Учиха был даже не передо мной, и я не обязан задавать их прямо сейчас.        «Саске… Семья… — прокручивал я в голове. — Да, сперва спрошу про нее, а затем уже про все остальное. Хотя кто давал гарантию на то, что он в принципе захочет отвечать мне?..» — никак не мог собраться с мыслями я, однако внезапно был прерван. Послышался стук в дверь, и через пару секунд она уже тихонько приоткрылась.        — Наруто, ты проснулся? — раздался голос… Итачи?!        — Д-да! — вдруг заикнулся я, чувствуя, что все мысли вмиг вылетели из головы, уже не говоря о тех вопросах, что я минуту назад пытался нормально проговорить про себя. На лице же Учихи играла легкая и уже привычная для меня улыбка. Он прошел в комнату.        — Можно присесть? — как-то чересчур осторожно и даже ласково спросил он, взглядом указывая на край постели. Я быстро кивнул и чуть приподнялся на своем месте.        В мыслях неконтролируемо мелькали воспоминания о вчерашнем дне: заполненные темнотой картины, каждые звук и слово, что отпечатались в памяти. По коже даже пробежал легкий озноб, словно напоминая о том дожде, под который мне не повезло попасть как раз-таки после случая с машиной.        — Мне нужно с тобой поговорить кое о чем… — задумчиво произнес Учиха, опуская взгляд и избавляясь от своей прежней улыбки. Это заставило меня насторожиться.        — Я слушаю, — сорвалось с моих губ. Я был немного удивлен, и это, наверное, было явно заметно по моему голосу.        Наверняка сейчас в моих глазах читалось что-то, что я не мог скрыть, как бы ни пытался; особенно от Итачи, который обладал какой-то особой способностью понимать и буквально читать людей лучше, нежели все остальные, — по крайней мере, мне так казалось. Я боялся, что, только взглянув на меня, он тут же поймет, что я что-то скрываю или знаю что-то, чего бы знать мне не стоило.        — Даже не знаю, с чего начать, — неуверенным тоном продолжал Итачи, заставляя меня только больше нервничать. Признаться, я был готов, наверное, к чему угодно, но не к тому вопросу, что он задал мне спустя пару мгновений: — Ты не знаешь, что происходит с Саске?        Я вдруг застыл в непонимании; брови сошлись на переносице. А Итачи все так же неизменно серьезно смотрел прямо на меня.        — О чем вы говорите? — растягивая каждое слово, недоумевающе задался вопросом я. — Не очень понимаю, что вы имеете в виду, но кому как не вам знать, что может с ним происходить? Вы же его старший брат как-никак, — мои слова ненадолго повисли в воздухе. Учиха поморщил лоб чуть сильнее, отводя озадаченный взгляд куда-то вбок.        «На самом деле я хотел спросить это у вас», — так и осталось висеть в моих мыслях. Я искренне не понимал, к чему был задан его вопрос.        — Саске… — немного запинался Учиха, — его поведение изменилось. Думаю, ты тоже это заметил, ведь я уверен: ты человек не глупый. Я знаю, ты всегда замечаешь такие детали, на какие другие люди вообще не стали бы обращать внимание; и более того, ты чувствуешь все острее, будто бы пропуская через себя, — продолжал он.        В словах Итачи не слышалась ни доля неуверенности. Он, как и всегда, выглядел собранным, словно его мысли всегда находились в полном порядке. Но сейчас… сейчас в нем было что-то неуловимое, что-то совершенно отличное от того старшего Учихи, которого я всегда знал; от его внешней оболочки.        Возможно, каким бы сосредоточенным он ни выглядел или ни хотел выглядеть, в этот миг мне казалось, что его мысли были такими же спутанными, как и мои. На пару мгновений я смог допустить мысль, что именно сейчас я смогу, наконец, увидеть его обратную сторону — может, слишком ранимую и мягкую, чтобы позволять ей проглядывать из-за слоя маски чересчур сдержанного человека.        — Я думаю, что эти изменения связаны непосредственно с тобой, Наруто, — вдруг сбил меня с мысли Учиха. — Стоит сказать: я, конечно же, стал замечать, что с ним что-то происходит, не сегодня и не вчера — на самом деле это длится уже довольно продолжительное время. Но раньше я все-таки отрицал это, думая, что я всего лишь накручиваю себе свои же желания, ведь я всегда, — он неожиданно замолчал, но его губы до сих пор были чуть приоткрыты, легко подрагивая, — по крайней мере, с того времени… Я всегда мечтал о том, что Саске все же станет таким же, как прежде; мечтал о том, что все вернется на круги своя… — все больше затихая, говорил Учиха.        В его голосе слышалась немалая печаль. Потерянный взгляд Итачи медленно опустился куда-то вниз. Я затаил дыхание. В мыслях витало только одно: «С какого времени? Неужели он говорит о несчастном случае, произошедшим с их родителями?»        Я и сам не смог сдержаться, чтобы не представить того Саске, которого я знал в школьные годы, в годы, когда мы были еще детьми. Его жизнерадостная и веселая улыбка и сейчас, словно оживая, стояла прямо перед моими глазами. А тот день… когда мы вместе с Саске впервые увидели падающие звезды, впервые так мягко прикоснулись к рукам друг друга, несомненно, навсегда отпечатался в моей памяти. Я тяжело выдохнул, будто пытаясь избавить свою грудь от просыпающихся болевых ощущений.        — В тот день Саске покинул меня так же, как и они, — выдал Итачи. Казалось, его прежняя собранность испарялась прямо на глазах. — Эта авария, в которую попали наши родители, была моей виной, — он внезапно усмехнулся. — Все те сплетни о том, что я буквально собственноручно убил своих родителей, как и я говорил тебе в самолете, отчасти правдивы. Конечно, никто наверняка не знает той правды, о которой я хотел тебе рассказать, но каким-то образом это все равно просочилось в прессу. Возможно, это случайное предположение, а возможно, чьи-то намеренные действия против меня самого… — Учиха неоднозначно взглянул на меня, наверное, чтобы убедиться, что я до сих пор остаюсь на его стороне.        «Ему важно то, что я думаю об этом?» — про себя задался вопросом я.        — Ты знал, что во время того происшествия Саске тоже находился в машине? — спокойно спросил он. Я задумчиво сдвинул брови.        — Нет, не знал, — ответил я. — Если честно, я знаю не больше, чем все остальные люди, ведь… — я немного помедлил.        Мне было немного неловко и даже стыдно за свои же слова, хоть я и понимал, что моей вины в этом нет: откуда мне было узнать об этом происшествии, кроме как из новостей да чужих сплетен, если Саске так внезапно исчез, даже не попрощавшись со мной?        Итачи понимающе взглянул на меня, видимо, уже зная, о чем я мог думать в этот момент.        — В тот день родители вместе ехали в аэропорт. Им, как обычно, нужно было слетать за границу по работе, но они решили взять с собой и Саске, потому что в той стране живут наши родственники, с которыми он не встречался с самого детства. Я же отказался ехать: у меня была сессия. Ею я, конечно, просто оправдывался. На самом деле у меня не было абсолютно никакого желания несколько дней проводить вместе с родителями, ведь в нашей семье, если ее можно было так назвать, все было не так уж и хорошо, как многие думали и думают до сих пор, — говорил Итачи, непрерывно глядя в одну точку.        На секунду мне даже показалось, будто он прямо здесь и сейчас стал вновь погружаться в прошлое время. Вокруг нас уже не было видно ни нашей с Саске комнаты, где мы вместе спали ночью, ни утренних лучей света, неуверенно проглядывающих сквозь жалюзи, — сейчас мы находились в машине; из чуть приоткрытых окон на задних сидениях дул легкий ветерок, обдавая своей осенней прохладой все тело. В салоне машины все шумело, — тихо играющая музыка, разговоры родителей Учих, в которых уже слышались странные нагнетающие тона, — но на улице царило спокойствие и тишина. За окнами мелькали незнакомые поля, виды на которые изредка прерывались проезжающими машинами.         — Солнце сегодня такое яркое! — радостно воскликнул мальчик, поднимая глаза к чистому небу и вглядываясь в него, словно вот-вот он должен увидеть на нем что-то неимоверно важное.        — Саске! Будь потише: твой отец разговаривает с очень важными партнерами, — его перебил строгий голос матери, но через долю минуты на ее лице снова появилась легкая улыбка. — Кстати, — прошептала она, — твой дедушка приготовил тебе кое-что. В общем, — послышался тихий хлопок в ладоши, — по приезду тебя ждет подарок.        — В то время — время средней школы — Саске очень любил читать о самолетах, планерах и подобном; изучать их чертежи. Возможно, он был еще слишком мал для этого, но все те книги, что ему удавалось покупать, он читал на одном дыхании, — губы Итачи тронула грустная улыбка. — Наверняка он мечтал связать свою жизнь именно с проектировками воздушного транспорта. Однако сейчас он просто работает на меня в нашей торговой компании, ведь… — на мгновение он запнулся, — ведь после всего произошедшего от прежнего Саске осталось очень мало; и от его мечт и грандиозных, хоть и совсем детских и незрелых, планов на будущее.        Дуновение уже прохладного ветра снова опалило мою кожу. Я легко вздрогнул.        Наконец Фугаку положил трубку. Ненадолго в машине поселилось молчание, все были заняты своим делом: Саске, уже оторвавшись от окна, начал копаться в своем рюкзаке в поисках чего-то; Микото усердно печатала что-то в телефоне. Один Фугаку был чем-то отвлечен, все его тело будто зудило от раздражения. И только он успел приоткрыть рот, чтобы что-то сказать, в машине вновь раздался телефонный звонок, не позволив ему выдать ни звука.        — Слушаю, — приподнятым тоном ответила Микото. — Да, я свободна.        Учиха покосился на свою жену, но та, в свою очередь, совсем не заметила на себе чужого взгляда, а вот Саске почему-то сразу напрягся. Он не слышал, что именно говорил человек на другом конце, но в его груди уже успело поселиться плохое предчувствие.        В салоне вновь повисло молчание. Если бы в ту минуту хоть кто-то знал, что после начавшегося разговора случится что-то неисправимые и страшное, то никто бы тогда и не посмел открыть рот.        — Если бы не тот звонок, возможно, сейчас все было бы совсем по-другому, — тихо проговорил Итачи и снова замолк, словно бы пытаясь взять себя в руки и продолжить свой рассказ.        В нос ударил приятный запах карамели.        — Саске, мы только недавно ходили к стоматологу, и он посоветовал тебе пока отказаться от сладостей, ты же помнишь? — внезапно, как будто и не договорив, Микото бросила трубку. — Зачем ты взял эти конфеты с собой? — едва слышно произнесла она, оборачиваясь к Саске.        Он тут же заметил на лице матери странное выражение — все его мышцы были в напряжении, а брови сведены на переносице; на глазах выступали маленькие капли слез. Казалось, в тот момент ее улыбка должна была быть такой же, как и всегда, но Саске не мог не заметить: она явно была натянута.        — Мама? — удивился мальчик, со страхом в глазах глядя на нее. — Почему ты плачешь? Что-то случилось? — обеспокоенно выдал он.        В его руках до сих пор шуршали фантики от конфет, но пальцы уже не чувствовали абсолютно ничего. Они начали подрагивать, а сердце с каждой минутой стало колотиться все быстрее и быстрее, словно через пару мгновений обещая и вовсе разорвать еще детскую грудь.        Неприятное ощущение, зародившееся еще до звонка, сейчас превратилось в нечто огромное и пугающее. Глаза Саске тоже заслезились: он знал, что произойдет что-то нехорошее, и никак не мог избавиться от этого чувства.        — Микото, — вдруг строго отчеканил Фугаку.        — М-мне нужно обратно в город, — стараясь сдержать собственные всхлипы, пробормотала она. — Мне нужно… Я не могу ехать, — в ее глазах читался чистый ужас; ею постепенно овладевала дрожь.        — Нет, — твердо выдал Фугаку и отвернулся. Он словно и вовсе не замечал того, что происходит с его женой.        — Фугаку… Пожалуйста, один раз, — слова прорывались сквозь слезы, уже нескрываемыми горячими струями стекающие по ее щекам. Казалось, в салоне машины резко стал пропадать кислород — она стала задыхаться от собственных слез.        — Нет! — вдруг выкрикнул тот в ответ, заставляя всех, кто был в машине, вздрогнуть в испуге.        Среди повисшей тишины еще несколько минут слышалось лишь судорожное дыхание женщины, которая, казалось, вот-вот должна была окончательно сорваться.        — Не представляю, что в тот день пришлось пережить Саске… — вдруг, прерываясь, вполголоса сказал Итачи. — Всегда, когда родители ссорились, наш дом превращался в сущий кошмар. С самого детства обычно я старался поскорее увести Саске подальше, в самую тихую комнату, чтобы ему не было так страшно… Не было так страшно, как в свое время было мне, — раздался тяжелый вздох. — Эти ссоры, скандалы — совсем не то, что ему стоило видеть. Но тогда Саске был в самом эпицентре очередной ссоры, и никто не мог уберечь его, как-то защитить.        — Вы чувствуете себя виноватым из-за этого? — сам того не понимая, внезапно задался вопросом я и тут же, почувствовав себя неловко, умолк.        — Да, конечно, — взглянул на меня Итачи, — но большую вину я чувствую за кое-что другое. Дело в том, что тот звонок, после которого маме стало плохо, принадлежал именно мне, — было заметно, что слова давались Итачи с большим трудом, словно он держал их взаперти целую вечность; томил в темноте, скрывая от чужих глаз и считая, что ему уже никогда не придется открывать их для кого-то. — Тот день я, по привычке, начал со встречи с одним человеком. Он был очень приятным и интересным в общении — так думал не один я… Это был любимый человек нашей с Саске мамы. Она встретила его спустя пару лет после свадьбы с нашим отцом, которую даже свадьбой и назвать-то было нельзя: они стали очередной «жертвой» принятой Министерством брака системы.        — Что?.. — не сдержался и выпалил я.        После его слов меня будто прошиб озноб. Все мысли, тяготящие мою голову до этого, внезапно испарились из нее. Полный непонимания и даже шока взгляд упал на лицо старшего Учихи.        — Никогда бы не подумал, что ваша семья… в ней… — все никак не мог собраться я. Возможно, со стороны я мог выглядеть грубо и несдержанно в своих высказываниях, но в тот момент я был настолько удивлен и даже поражен, что слова, будто сами по себе, срывались с моего языка.        — Я же сказал, что наша семья на самом деле абсолютно не такая, каковой ее видели все окружающие. И даже ты, Наруто, об этом не знал, — заключил Итачи, легко усмехаясь.        Я совсем не понимал, как Итачи может смеяться в такую минуту, но, видимо, в этом он был схож со своей матерью, которая так же пыталась скрыть все нежелательные эмоции под маской улыбки или насмешки, как и тогда — в машине по пути в аэропорт.        —И да, об этом не знал никто, за исключением меня и, на удивление, нашего отца. Он был человеком неглупым — я бы даже сказал, человеком достаточно умным и догадливым. В тот же год, когда мама встретила своего любимого, он обо всем узнал, — тогда в нашем доме поселились новые ссоры, еще более ужасные, чем раньше, — но для того, чтобы сохранить семью в целостности и сохранности, не стал выводить все это на публику, оставляя самые громкие и отвратительные слова в стенах нашего дома. Может, за несколько лет отец и смог смириться с тем, что со временем мы все больше просто «играем» в семью, но с тем фактом, что я, его старший сын и главный наследник, поддерживаю связь с этим человеком — человеком, как он считал, разрушившим нашу семью, — он ненадолго замолк. — Но ты и сам, наверное, понимаешь, что это не так.        Итачи несмело взглянул на меня и спустя пару секунд молчания потянулся за чем-то в карман. В его ладони оказалась небольшая фотография, на ней я увидел молодого человека с улыбкой на лице, которому на вид было не больше тридцати лет.        — Признаться, мы и правда хорошо общались. Мне нравился его характер, его разговоры; возможно, в какой-то момент я даже допускал мысль, что он заменяет мне… Нет, он стал для меня настоящим отцом — отцом, о котором я мог лишь мечтать; таким отцом, которого у меня никогда не было.        Старший Учиха развернул фото к себе, и его глубокий и, казалось, затуманенный чем-то взгляд опустился к ней. Необъяснимо сильное чувство печали вновь пробудилось в моей груди. Я, сам того не осознавая, тихо протянул свою руку к ладоням Итачи, которые сейчас могли лишь бессильно держать фотографии, словно несущие в себе какую-то неясную тоску.        — С самого моего детства мы проводили слишком много свободного времени вместе — развлекались, летом ездили к морю, зимой — на каток. Казалось, на время я даже успевал забывать о всех тех плохих вещах, которые происходили со мной, но по мере взросления Саске ситуация только усугублялась: отец, не удержавший меня в узде в свое время, не позволял Саске контактировать с этим человеком; настраивал его против него. И Саске, сам того не понимая, с ранних лет буквально возненавидел его, и ненависть его — к семье, любви и всем ее проявлениям — была действительно ужасна, — я чувствовал, что его руки стали подрагивать.        Казалось, весь мир вокруг меня сжался до пределов одного салона машины, и по спине вновь пробежался холодок от ощущения уже холодного ветра на шее и затылке. Кажется, пора закрывать окна.         — Мама, привет. Ты не занята? — изо всех сил стараясь сдержать дрожь в голосе, выдал парень.        — Я свободна, — донеслось с другого конца.        По голосу женщины было заметно: у нее хорошее настроение. Наверняка в эту минуту на ее лице цвела легкая и теплая улыбка, которую, казалось, ничто не было в силах у нее отобрать. Сердце парня вмиг пронзила ужасная боль — его руки снова ослабли, а ком в горле словно поднялся еще выше, не давая ему возможности нормально говорить.        — Мама… Прости, мам, — буквально выдавил из себя Итачи, чувствуя, как по уже красным от только что высохших слез щекам снова стали стекать горячие капли. — Он… У него снова случился приступ, и они… — запирался он, — они увезли его, но на этот раз все, — он словно перестал дышать, — произошло слишком быстро. Его больше нет, мама… — произнес Итачи в последний раз, ощущая, что больше он не в силах выдать ни одного внятного слова: ком в его горле, казалось, увеличился до таких размеров, что теперь не позволял даже вздохнуть.        И время словно остановилось. Секундная стрелка в один миг замерла — замерла, казалось, навсегда. От услышанного сердце женщины будто стремительно стало останавливаться. Его удары — все более тяжелые и болезненные — медленнее и медленнее чувствовались в груди. Мир перевернулся на ее глазах.        Сбрасывая трубку, она и не могла догадываться, что это был ее последний разговор с ее сыном, а в следующие двадцать минут — последняя ссора с супругом.        — Тогда она в последний раз видела Саске — испуганного сына; сына в слезах. А он в тот день — ее улыбку, которой теперь можно любоваться лишь на фотографиях.        В моей груди разливалось прожигающее чувство боли, которое с каждой следующей секундой все больше отправляло меня, все глубже подбиралось в мое сердце.        Я понял глаза: это был тот Итачи, что и несколько лет назад, — плачущий, не понимающий, что происходит; в отчаянии, в страхе, в ужасе. Я будто видел картину, произошедшую в тот день, прямо перед своими глазами, во всех красках, не упуская ни одной детали. Все ожило передо мной, все возродилось по мелким крупицам, которые словно вонзились в каждую клетку моего тела.        — Он очень серьезно болел, — тихо проговорил он, — но всегда уверял маму, что все в порядке, что с ним все будет хорошо. Но… — он снова усмехнулся, обратной стороной ладони потирая покрасневшие глаза, — это «хорошо» больше никогда не наступит. Он надеялся на случай, надеялся, что ему повезет, но на удачу никогда не стоит рассчитывать: она всегда подводит, и он знал это, — голос Учихи звучал все тише. Все мое нутро было будто натянуто до предела. — И в тот день… ему не повезло. Какие бы сказки он ни рассказывал нам с мамой, но, как сказали врачи, его астма была слишком запущена, и ее очередной приступ в какой-то момент просто остановил его сердце, а вместе с ним и сердце нашей матери. И тогда отец решил снова закатить скандал по этому поводу. Его злость его же и убила, — резко отчеканил Итачи, сжимая ладони. — Он не справился с управлением — они разбились, — мрачно заключил он. — Но, думаю, наверняка мама бы больше не стала прежней. Иногда ко мне закрадывается мысль, что она, будь у нее выбор, все равно пожелала бы умереть в тот день: она любила его больше жизни.        После этих слов в комнате поселилась гробовая тишина. Каждый из нас уже потерял счет времени, но по ощущениям казалось, что оно уже близилось к вечеру — солнце за окном уже должно было клониться к горизонту.        Я ясно чувствовал, что на моем языке словно вертелись какие-то слова, однако усталость и тяжесть, вдруг нахлынувшие на меня, будто не позволяли мне выдавить и себя и слова. На плечи словно легло что-то до ужаса тяжелое, все больше заставляя меня сжиматься изнутри, сворачиваться в клубок.        — После аварии ненависть Саске, о которой я говорил, стала только уродливее: с того времени, в добавок ко всему, он возненавидел и меня. Я не должен был позвонить в тот день, в тот час, да и я бы не позвонил, если бы этого человека, которого любила мама, вообще не было, — Итачи растерянно повел бровью, снова стараясь натянуть усмешку. — Саске пережил все это слишком тяжело, и, кажется, эти чувства, которые въедались в него с самого детства… Ему очень трудно бороться с ними, бороться с самим собой.        Еще несколько минут между нами царила полная тишина. Никто не мог сдвинуться с места, будто крепко связанный чем-то неведомым. И лишь спустя какое-то время в комнате раздался поникший голос:        — Я пойду, — Итачи неспеша поднялся с края постели, где только что сидел. — Ты… — он хотел что-то сказать, но, казалось, он будто был чем-то связан, подобно мне. — Ты должен забрать это, — все-таки произнес Учиха, протягивая мне пару небольших фотографий, на которые я почему-то не осмелился взглянуть сразу, и молча направился к выходу из комнаты.        Я поднял на него полные опустошения глаза, провожая взглядом. Слова сами сорвались с моих губ:        — Не думаю, что тот человек, о котором ты говорил, обрадовался бы твоим словам о ней, — не до конца ясное для меня чувство тронуло мое сердце. — Она любит вас так же сильно, как и его. Однако теперь, после всего произошедшего, думаю, они вместе наблюдают и оберегают вас с Саске. Как бы то ни было, они в любом случае рядом.        Мои слова будто повисли между нами. К своему удивлению, я не ощутил большей тяжести от сказанного, а, наоборот, вдруг почувствовал, как мое дыхание наконец постепенно вернулось к норме — я снова мог спокойно дышать. Узел, так долго затягивающийся в моей груди, стал медленно ослабевать, распутываясь.        — Спасибо, — послышалось с другого конца комнаты, — правда, — шепотом сказал Итачи.        Раздался тихий хлопок: он ушел, оставив меня наедине с собой и всеми теми мыслями и чувствами, что теперь неизгладимое раной легли на моем сердце.