Язык жестов.

      Томас Джефферсон — настоящая сучка.       Нахватавшись манер у французский дам, он стал невыносимо манерным, почти высокомерным и временами чересчур самоуверенным.       Такие вещи обычно раздражают людей. Но Томас почему-то не вызывал этого чувства. У него был какой-то особый шарм, которым тот иногда злоупотреблял. Например, когда флиртовал с женатыми аристократами или военными.       О, да. У Томаса была ужасная привычка, этот чертов ловелас всегда искал «запасной вариант», даже если имеющийся его вполне устраивал.       Пожалуй, этим он и отличался от большинства любовниц Лафайета, а в остальном все сходилось: дорогие подарки, музеи, театры, выставки, поездки загород и цветы. Ах, нет. Цветы Джефферсон не любил. Он предпочитал растения в горшочках.       С Томасом в принципе было тяжело. Непростой характер, который вкупе с приобретенными навыками «типичной французской стервы» делал из Джефферсона человека-минное-поле. Что не скажи — на все может обидеться и начать скандал.       И на первых порах Жильбера все устраивало. Новые отношения, где нужно все строить с фундамента обещали быть интересными. Но потом показушная непостоянность Джефферсона стала напрягать молодого генерала, успевшего привыкнуть к постоянному вниманию к себе. В конце концов, любому будет неприятно, если его пассия в открытую заигрывает с другими мужчинами!       Решив, что наглеца нужно наказать, Лафайет пригласил американского посла к себе.       Первое, что бросилось в глаза Джефферсону, когда он зашел в дом это практически полное отсутствие людей.Обычно их много, слуги, гости, сама семья Лафайета в конце концов! Но сейчас — никого. От этого Джефферсону стало как-то не по себе. Впервые этот уютный и гостеприимный дом показался ему таким холодным и мрачным при всем его убранстве и свете. Томас поежился и немедля направился к кабинету генерала. Дернув дверь за ручку, американский посол понял, что в комнату он явно сегодня не зайдет при всем желании и, недовольно цокнув, Томас осмотрелся. Просторный коридор с красивыми бра на стенах и с деревянным полом. И все равно эта ужасная пустота давила на мозг. — Лаф?! — громко крикнул Джефферсон, но ответа не услышал. Все та же тишина. Недовольно цыкнув, Томас пошел дальше по коридору, как раз туда, где была спальня Лафайетов. Там Жильбер появлялся реже, чем в своем кабинете, но все же появлялся. Открыв тяжёлую дверь, Джефферсон уверенным шагом зашёл в комнату. — Лафайет! Это уже правда не смешно! — возмутился Томас, стараясь нащупать выключатель.       Томас нервно выдохнул и по стеночке стал добираться до кровати, она хотя бы мягкая и на ней можно почувствовать себя хоть немного в безопасности. На полпути его кто-то схватил за плечи и с силой потянул назад. Джефферсон взвизгнул, но, вцепившись руками в мягкий свитер и почувствовав знакомый запах парфюма, успокоился. Только ненадолго. Когда генерал-шутник все же включил свет, выключатель от которого был, как оказалось, вообще в другой стороне, Джефферсон уже демонстративно презрительно смотрел на молодого человека. — Ты идиот, генерал… — Томас обиженно нахмурился и отвернулся от своего любовника.       Тот тяжело вздохнул, его пассия опять собиралась обидеться. Но сегодня все по будет по-другому. Лафайет ухмыльнулся и потянул Томаса за рукав его плотно прилегающего пиджака, заставляя молодого человека разместиться на кровати. — Раздевайся, — сказал генерал и подошел к большому шкафу, достав оттуда коробку и принявшись доставать оттуда длинные ремни. — Ха, а если я не хочу? — Джефферсон скрестил руки на груди и отвернулся, все же поглядывая на странную массу ремней, которое запуталось своими широкими лапами в руках Жильбера. — Раздевайся, — в приказном тоне сказал Лафайет и грозным взглядом посмотрел на Томаса.       Тот нервно сглотнул и стал медленно, не торопясь, стягивать пиджак, за ним рубашку, а затем и штаны. Все это было аккуратно сложено где-то на уголке матраса.       Сам генерал, разобравшись с конструкцией, встал на стул и зацепил четыре крючка на потолок, который был не таким высоким в этой комнате. Четыре змейки-веревки спустились вниз и к ним быстро было привязано что-то вроде гамака, только более жесткое и не внушающее Джефферсону никакого доверия. Томас посмотрел на все это и уже тогда решил, что туда он точно не полезет. Уж что-что, а трахаться на жесткой поверхности Джефферсон ненавидел, собственно, поэтому стол оставался всегда рабочим местом. — Том, — ласково протянул Лафайет, доставая последнюю деталь из коробки. — Что? — спросил Томас, голышом стоя на коленях на кровати и с опаской разглядывая гамак. — Тебе нравится? — Нет. — А если так?       Лафайет накинул на жесткую черную ткань что-то на подобии мягкого нежно-розового коврика. Теперь это выглядело мило и не так пугающе. — Хорошо… Но я сам!       Джефферсон слез с кровати и подошел к своему врагу на ближайшие пару минут, потому что залезть на эту красоту оказалось не так просто. Ну или просто генерал умудрился закрепить это дело слишком высоко. Томас каждый раз съезжал, а ноги временами подкашивались, и он больно ударялся о пол. Генерал стоял в сторонке, позволяя своему любовнику слегка потянуть время. Но ему наскучило наблюдать за глупыми попытками Томаса быть самостоятельным, и Лафайет, подхватив Джефферсона под талию, усадил того на гамачок спиной к себе.       Томас вцепился руками в непокрытую мягким чехлом ткань с края и оглянулся, стараясь увидеть генерала. Однако, даже намека на него не было в комнате. — Лаф, хватит. Может… как обычно? — Томас изнуренно выдохнул и уперся лбом в свои руки. — Ох, нет. Не хватит, милый.       Генерал неожиданно опустил свою тяжелую руку на ягодицу Джефферсона. Тот тихо вскрикнул и прикусил руку. — Лаф, не надо… — взмолился Томас, но его любовник будто не слышал его.       За спиной послышались мягкие шаги, доносившиеся с каждой секундой все слабее и слабее, будто их хозяин был намерен выйти из комнаты. Джефферсона этот факт очень сильно напрягал, но неустойчивый бандаж никак не позволял ему обернуться и посмотреть на молодого человека. Затем послышался звук открывающегося ящика, а после Жильбер снова вернулся в Томасу уже со смазкой в руках. — Знаешь, тебе очень со мной повезло. Я настолько великодушен, что, даже наказывая тебя, все равно растяну сначала, — сказав это, Лафайет резко погрузил в Томаса сразу два пальца, быстро начиная растягивать тугую дырочку. — Но никто не говорил, что это будет приятно, правильно?       Джефферсон заскулил и попытался отстраниться, но это не получилось. В конце концов он наконец понял для чего нужен такой бандаж. Вроде бы, ты нигде ничем не зафиксирован, но это ощущение ненадежности, граничащее с постоянным чувством тревоги и мыслями о падении давало прекрасный результат, и Томас совершенно не мог сдвинуться даже не миллиметр. Все, что ему оставалось — и дальше просить остановиться и стонать.       Вскоре Лафайет решил, что Томас достаточно готов, хотя сам Джефферсон отчетливо ощущал, что это совсем не так. Однако сказать об этом ему не дали и шанса, пальцы были быстро заменены крупным членом. Все тело пробило дрожью и адской болью, к которой Джефферсон точно не был готов. Жильбер всегда был учтив с ним, старался причинить как можно меньше дискомфорта, а сейчас… Это все совершенно выходило за рамки их нормального секса.       Но тем не менее, Томас постарался расслабиться, даже если на это было катастрофически мало времени. И он почувствовал преимущества такого рода крепления. Это чувство практически невесомости и одновременно чувство зависимости от кого-то дарило несравнимое ни с чем почти мазахисткое удовольствие. Лафайет все сильнее входил в тело Джефферсона, вцепившись пальцами тому в бедра, выбивая из американца громкие вздохи и всхлипы.       Почувствовав приближение финала, Жильбер вышел из Томаса и, кончив тому на спину, медленно отошел к кровати и упал на нее. — А меня ты снять отсюда не хочешь, — запинаясь из-за сбитого дыхания, спросил Томас лежа щекой на съехавшей мягкой подстилке. — По-моему, тебе и так неплохо, — ответил молодой человек, забираясь под одеяло.       Томас возмущенно вскочил, но тут же пожалел об этом, потому что гамак стал очень опасно раскачиваться, а американец совсем не был сейчас готов к прямому столкновению с полом.       Засыпая, лафайет, конечно, слышал эти возмущенные возгласы, иногда срывающийся на крик голос его милого Томаса. Он прекрасно знал, что еще пару дней будет ловить на себе этот тяжелый взгляд и выслушивать упреки.       Но как-то же надо воспитывать этих французских стерв.