***
— Красивая. — Выдал разнаряженный евнух, внимательно рассматривая личико рабыни. Цену за длинноволосую брюнетку назначили большую, а потому дворцовый слуга во все глаза изучал предложенный товар. — Личико чистое, но на теле шрамы. Скидывай цену, старик. — Насколько? — Нагло поинтересовался седоволосый. — На четыре золотых, — ехидно выдал евнух. Он покупал наложниц в гарем Царя на протяжении восьми лет, а потому знал, как нужно торговаться. Хочешь скидку в две золотые, проси сразу в шесть. — Я вижу лишь ее голые плечи. Кто знает, какие шрамы у неё по всему телу? — Две золотые, — отчеканил старец. — Рабыня годится и в наложницы. Она невинна. — Так то оно так… — задумчиво протянул мужчина. Он все ещё рассматривал спящую девушку. Евнух сразу догадался, что спит рабыня не своим сном. — Поделом тебе, хитрец. Хорошо, неси ее в повозку. — Вот так бы и сразу. Евнух посетил ещё пару торговых точек, и вернулся во дворец с шестью новыми наложницами. В гареме Царя было очень много красивых девушек, и когда их красота увядала, они становились простыми рабынями при дворе. Так уж повелось, что великий и неповторимый Царь до сих пор не вызывал к себе наложницу дважды. Гильгамеш не имел фавориток, а посему, каждая наложница пыталась вылезти из кожи вон, чтобы юноша их запомнил. Однако, урукский царь особой любви к женщинам не питал. Ему нравилось коротать с ними ночи и упиваться их красивыми телами, но на этом все. Близко к сердцу Гильгамеша подобрался лишь его верный друг и храбрый воин — Энкиду. А единственной женщиной, которую он горячо и искренне любил, была его мать — Нинсун. Девушка, что прежде носила медные доспехи, принесла в гарем лишь смуту и хаос. Ее пятки и ладони постоянно были в крови, юная царевна прибегала к бесконечным попыткам сбежать из гарема, но все ее вылазки заканчивались одинаково — побоями. Ее пытались обучить танцам, заставляли больше есть, но все чётно. Девица оставалась непреклонна, и в конце концов ее выгнали из гарема. Теперь за девушкой приглядывала беженка из Ниппура. Она поручилась за неё, и обещала укротить пыл чужачки. — Протяни руки, — скомандовала женщина, окуная плеть в соленый раствор. Когда соль попадала на открытые раны, пытка действительно становилась поучающей. — Живее! Брюнетка глубоко вздохнула, и вытянула перед собой обе руки. Ладони девушки и без того норовили свежими кровоподтеками, но ниппурскую аллигаторшу это ничуть не смущало. Плеть рассекла воздух. Удар. Царевна прикусила губу. Ещё один удар. Из глаз выступили непрошеные слезы. Юная леди прослезилась не от беспомощного желания рыдать; это была реакция ее организма, не более. За последний месяц кареглазая привыкла к подобному обращению, а потому переживала наказания с каждым днём все легче. Надежда девушки стала угасать, но она спрятала ее остатки глубоко в сердце и решилась сыграть роль послушницы. Так как царевна понимала, что находилась во дворце своего заклятого врага — Гильгамеша, она всячески избегала встречи с ним. Настолько ей было стыдно. Танцам наложниц обучали для того, чтобы в итоге они посетили Царя и тот выбрал себе женщину на одну ночь. Брюнетка любила танцевать, Акки всегда восхвалял ее таланты, но во избежание ее избрания, девица делала все с точностью да наоборот. Вскоре ее признали безнадежной. Теперь кареглазая разливала вино достопочтенным гостям Гильгамеша и убирала за ними столы. Жизнь царевны перевернулась с ног на голову. Теперь Киш стал ее грезами и сном, а возвращение домой казалось несбыточной мечтой. Так пролетело ещё два полнолуния. — Нина-суккюль прибежала утром вся в слезах! — Сплетничала челядь, пока брюнетка отмывала колоны от грязи и пыли. Гильгамеш вернулся с очередного похода, а потому была назначена дата пира. Подготовки начались прямо ночью. — Поговаривают, вкусам Царя царей стало все сложнее угождать. — Неудивительно, — усмехнулась кучерявая женщина. Ее короткие волосы были окрашены красной хной, а глаза подведены сурьмой. Кишская царевна изо дня в день дивилась красоте здешних женщин. В Уруке говорили на том же языке, что и в Кише, ели те же фрукты, пили тоже финиковое пиво и вино, но женщины в Уруке были куда нагляднее, куда нежнее и податливее. — В нашем Царе спит небесная сила. Далеко не каждой дано с ней сравниться. — И то верно. После того, как все приготовления были закончены, кареглазая вернулась в общие покои прислуги и легла спать. Только вот, сон даже в одном глазу показываться не хотел. Бывшая царевна тихо покинула опочивальню, и под ругань других служанок, аккуратно закрыла за собой двери. Девушка боялась гулять одна по ночам. Ночь пугала ее своей загадочной силой и тёмной вуалью. Тем не менее, брюнетка не могла отказать себе в уединении. К слову, по утрам и днём ей даже свободную минутку негде было найти. Гильгамеш был капризным Царем, требовал делать все быстро и без лишних притязаний, но народ Урука любил его. Они жили богато, город процветал с новой силой. Вздохнув полной грудью тёплый воздух, девица приобняла себя за плечи и улыбнулась подымающемуся солнцу. Подготовка к предстоящему царскому застолью отняла очень много времени и сил, а потому кареглазая даже не заметила, как закимарила стоя. — Эй, и чего ты здесь встала? — Грубо спросил мимо проходящий евнух. Девушка дернулась всем телом, и обернулась к мужчине. — Всем наложницам было приказано явиться на пир. — Я не наложница, — с ноткой неуместной гордости выдала девушка. Ее тёмные брови нахмурились, а пухлые губы растянулись в тонкой полоске. — Не заговаривай мне зубки, — раздраженно выдал выбритый налысо евнух, и схватил брюнетку под локоть. — В последнее время наш Царь очень раздражителен. Сейчас не время выступать женщинам. — Куда Вы меня ведёте? — Недовольно спросила девушка. — Я не наложница! — Будь по твоему, — отчеканил евнух. — Какое имя тебе дали при дворе? — Цинния. — Прекрасно, Цинния. Будешь разливать вино гостям. На такое заявление юная леди ничего не ответила. Ближе к вечеру, по огромному залу разлетелась музыка, и дворец снова ожил на глазах. В отсутствие Гильгамеша в Уруке царило спокойствие и тишина, а вместе с тем и скука. Возвращению великого Царя радовались все: придворные, советники, наложницы и его бесконечно преданный народ. Однако, Цинния явно радости не чувствовала. Она до смерти не желала встречи с Царем. Остатки ее гордости были под прицелом, что очень огорчало царевну. Цинния знала, что Гильгамеш не знает ее в лицо, однако, это не умоляло ее представления о себе. Так или иначе, а девушка заявилась на празднество с двумя подносами. Ее нарядили в длинное платье с разрезом, и закололи волосы на макушке. В целом ее образ получился невзрачным и обыденным. Иного от прислуги и не требовалось. — Лей скорее, — черноволосый мужчина протянул свой золотой кубок кареглазой, и та быстро заполнила его дорогим вином. Свободная рука гостя шлепнула Циннию по опрелостям, и та от неожиданности подалась вперёд. Бокал мужчины опрокинулся на его дорогие одежды. — Криворукая дрянь! — Очень приятно, а я Цинния, — белоснежное лицо царевны залилось гневом. Ни один мужчина прежде не поступал с ней подобным образом. Брюнетка схватилась обеими руками за кувшин с вином и опрокинула его на кучерявую голову паршивца. Никто пока не заметил стычки. В зале играла громкая музыка, под которую искусно двигались красавицы — наложницы. — Погода в Уруке душная, но вино освежает. Не так ли? — Да как ты! — По залу раздался глухой звук разбитой посуды. Мужчина схватил юную деву за руку и опрокинул на стол. Та поспешила встать, не обращая внимания на жалобный треск ткани своего нового платья. Музыка в зале стала тише. Все присутствующие обратили внимание на произошедший инцидент. Цинния взялась обслуживать правую сторону пирования, дабы не попадаться на глаза Царя, который сидел в самом дальнем углу комнаты. Его стол был центральным началом. Но теперь внимание присутствующих было закалено только на них двоих. Это досаждало. «Негодяй. — пронеслось в голове девушки.» Сначала брюнетка перепугалась, а затем уставилась злыми огоньками на своего обидчика. Ярость заполонила ее рассудок и она схватила с богато накрытого стола зубочистку, на случай, если ей придётся обороняться. — Возможно, меня сегодня казнят, но Вы не покинете сие пирование без моего прощения. — Как можно тише заявила девушка, глядя в ухмыляющуюся рожу перед ней. — Ваш поступок лишён чести и достоинства. Неужели Вас не гложет совесть? — Смехотворная девчонка, — усмехнулся мужчина, и стал приближаться к кареглазой. — Таким поведением ты хочешь завоевать мое внимание? Что ж, тебе удалось меня заинтересовать. POV Гильгамеш. — Вздор, — процедила девушка сквозь зубы. Я пребывал в отличном расположении духа, а потому решил понаблюдать за довольно необычной сценой. Конечно, гость имел право просить меня казнить непослушницу, но он этого не делал. Видимо, решил позабавиться. — Ваше внимание мне даром не нужно. Зал заполнился диким смехом. Даже сидя за своим столом, я понял, что девушка была до смерти смущена. Оглядевшись растерянным взглядом, до брюнетки дошло, что выступает она на пиру в роли шута. Люди гоготали без остановки. Я тоже не мог не усмехнуться глядя на ее хрупкие руки, в которых она держала несчастную зубочистку. Вскоре и она пропала из виду. Энакин был в два раза выше соперницы. Мне думалось, что если мужчина ударит непокорную по лицу, она тут же сляжет на пол и простится с этим миром. Энкиду кинул на меня недовольный взгляд. Он хотел, чтобы я остановил сей цирк, но это представление действительно потешало и меня и моих гостей. Не было смысла разнимать негодующих. Они хотели разобраться друг с другом, а мы потешиться их ссорой. Кучерявый подозвал жестом девушку, как это делают в общении с собакой. Девица скривилась в лице, и совсем не по девичьи вцепилась в его руку обеими руками. Барышня достала до плеча мужчины, и потянулась головой к волосатой шее зеленоглазого. Стоило мужчине приподнять руку, как девушка повисла в воздухе. Энакин снова расхохотался, а затем мигом замолчал. Я не мог понять, что именно случилось с мужем, но тот упал бездыханным телом, хватаясь обеими руками за горло. — Обычная зубочистка Вас не убьёт. — Спокойно выдала барышня. И до меня дошло; раньше я встречался с подобным стилем борьбы. — Я дождусь извинений? — Катись к чертям, сучка, — прорычал кудрявый, и сплюнул смесь крови и слюней. — Обязательно. — Тихо прошептала кареглазая. — Быть может, после Вас. После победы над Кишем, я захоронил своего лучшего воина — Ниингара. Так как никто не видел, от чего он испустил дух, я решил проверить его омертвевшее тело собственноручно. Из шеи мужчины торчала маленькая игла, пропитанная смертельным ядом. По всей видимости, ядом иглы пропитывали на всякий случай, ибо я не видел в том какой-либо надобности. Иглы и без того умертвляли противника почти сразу, задевая дыхательные пути. Стоящая перед моими глазами девушка без сомнений была медным бойцом. Уму непостижимо, она все это время была здесь, а я и не заметил? Быть может, она сама избегала моего взора? Скорее всего, так оно и есть. — Уведите ее, — приказал я, заранее подозревая, что такая выходка обойдётся девчушке очень дорого. Мои евнухи были довольно жестокими людьми, точно так же, как и смотрящие за наложницами. — Накажите невежду согласно нашим порядкам, а затем приведите ко мне. Мужчину вынесли вслед за брюнеткой. Младшая дочь Акки до последнего не смотрела в мою сторону, и как мне привиделось, девушка была полна гордости, которую она умудрилась не растерять за четыре месяца служения во дворце. Пирование наконец закончилось, и я, прихватив двух наложниц, отправился спать. В последнее время я стал до невозможности ненасытным, и никогда не уставал. Труд днем, пиры вечерами и женщины ночью были моим утешением за муки одиночества. Особенно женщины. Мой управляющий царскими наложницами с большим трудом мог угодить моим потребностям. Когда бродячие племена пустыни приходили в Урук на рынок, они приводили мне своих девушек, смуглых, длинноногих, с темными большими глазами, с яркими и полными губами. Когда в городе подписывались брачные договоры, невест охотно приводили ко мне, чтобы я взял их прежде мужей, дабы осеменить их божественной благодатью. Если жена одного из моих советников понравилась бы мне, ее муж привел бы ее ко мне на ночь безропотно. Никто не говорил ни слова против меня. Никто не смел, да и не стал бы, ведь я великий Царь Гильгамеш. Благословленный солнцем и луной, любим народом и почитаем врагами. Девушку привели ко мне через трое суток. Целых три ночи ее мучали, предавая хлысту с солью. Я был больше чем уверен, что ничего не изменилось; иначе как объяснить это недовольное выражение лица, с которым она предстала передо мной, великим Царем Урука. Чужачку облачили в дорогое голубое платье, с золотыми полосками вдоль широких рукавов. Я любовался видом Царицы павшего Киша, пока она раздраженно придерживала набедренный разрез своего платья. Брюнетка будто смущалась своей красоты и не желала ею ни с кем делиться. Однако, я не являлся никем, я сам Царь Гильгамеш. Помазанник божий, и прежде всего, ее царь. — И как давно ты во дворце, дочь Акки, павшая царица Киша? — мои слова задели ее. Девушка присела за накрытый стол и опустила полный неприязни взгляд. — Акки поступил с тобой не лучшим образом, и моей вины здесь нет. Не упрямься, и расскажи что-нибудь о себе. — Меня продали в наложницы, — начала девушка, обводя взглядом свою тарелку. Ей тяжело смириться со своим положением, или моим присутствием? Стало быть, девица предпочла бы умереть прежде, чем я разгадал тайну ее личности. — В царском гареме я ни разу тебя не видел, — справедливо заметил я. — Меня признали безнадежной, — без всякого намёка на сожаление выдала барышня. — И по сей день я прислуживаю Вашим наложницам и разливаю вино на торжествах. — По твоему это достойно Царицы? — Я снова резанул по больному. Сколько же гордости было в этом маленьком теле? — А быть подстилкой лучше? — Слова брюнетки показались мне той ещё грубостью. Мои гости — великие цари соседних городов, а их послы — богатые купцы. Удовлетворить их мужские потребности было честью для женщин. — В любом случае, меня все устраивает. — Устраивает? — Лжёт. Не очень искусно. — Будь ты мужем, я бы отправил тебя править в Киш. Однако, ты женщина, и на трон иметь прав не можешь. — Кто-то один это придумал, а другие повторили! — Кареглазая наконец сорвалась. Меня забавляла манера ее разговора. И почему Акки прятал от меня эту диковинку? — Мой отец вернулся в своё царство? — Да, — я кивнул, а затем усмехнулся. Дочь Акки подняла на меня затравленный взгляд, но даже в нем я прочувствовал ее облегчение. — Но Кишем правит совет старейшин. И так будет до тех пор, пока твои наследники не заявят своё право. — Нет и не будет никаких наследников, — Твёрдо выдала юная леди. — Дела Киша больше меня не касаются. Я не хочу прибирать царство отца к своим рукам. — А я хочу, — ухмылка расползлась на моем лице, и я буквально упивался обескураженным выражением лица девушки. — Ты — первая женщина, которую я созвал для беседы. Я великий Царь, а ты Царевна. Лучшую претендентку себе в супруги мне и представить сложно. Пускай мною двигали и корыстные цели, но… девушка, которая прямо сейчас пожирала меня злым взглядом, явно была достойна моего выбора. Да и к тому же, ее красила династия отца, и в случае если в нашем союзе родится царевич, я приберу Киш к своим рукам. — Я никогда на это не соглашусь! — Я усмехнулся. Неужели такие доблестные и бесстрашные женщины и вправду существуют? — Я скорее умру, чем свяжусь с Вами узами брака! — Я не спрашивал твоего согласия, — кареглазая прикусила губу. — Непременно мы когда-нибудь умрем. И как полагается супругам, в один день, в один час и в одно мгновение.Война. Царевна Киша.
25 июля 2019 г. в 13:17
Знойным летним утром в мой город наведались трое послов из великого города Киша. Города, которым очень долго правил и по сей день правит мой старый знакомый — Акки. В те времена, когда Думузи объявил на меня охоту (я тогда не был Царем), Акки протянул мне руку помощи и скрыл от злых и нечестивых намерений давешнего Царя Урука. Я был совсем юн и беспомощен, но уже тогда Акки увидел во мне соперника и скорого правителя. Думается мне, дальновидность кишского Царя и послужила причиной тому, что Акки обращался со мной, как с ценным гостем. Тогда, по юношеской глупости, я присягнул коварному мужчине на верность, а теперь он просит дани с Урука. Я, конечно, пропитался к своему спасителю нежными чувствами, но его просьба была прямой угрозой. Акки расписал на белой глиняной таблице свои требования, в которые входили такие почести как: определенное количество рабов-мужчин, женщин, урожая и скота. Все это я должен был отправить в Киш, но разве я какой-то вассал? Разве в его компетенции диктовать правила великому Царю Урука — Гильгамешу?
Гильгамеш. Именно это имя даровала мне жрица Инанна, когда меня посвятили в Цари. И никто не имел права требовать от меня больше, чем я готов предложить.
В честь чужестранцев я устроил великий пир. Мужчины весь вечер хохотали и вкушали вкусное вино, а к ночи я выделил им лучшие покои и предложил своих наложниц. Как говорится, я встретил неприятелей со всеми почестями, но к утру они отправились восвояси в Киш с плохими вестями. Я попросил послов передать Акки слова здравии, и то, что я кроме благодарности ничего ему не должен. Ибо нет никакой необходимости в иных дарах. Я готов был поклясться, что мой старый знакомый предвидел, каков прибудет ответ. Слишком хорошо он меня понимал, но слишком плохо знал мою натуру.
Тем же утром я созвал старый совет. На фоне городских трудностей, мужчины махнули на дань рукой, и потребовали, чтобы я исполнил волю кишского Царя. Я был этим очень недоволен, кроме того, я был в ярости. Так или иначе, а совет выдвинул мне ультиматум, поговаривая, мол, война — дело дорогое. Мне ничего не оставалось, кроме как заручиться поддержкой люда простого. Уж они то точно поддержат меня. В каждом муже Урука бодрствовала гордость, честь и храбрость, и дремал в них страх перед великим войском Киша. Они кричали, что не станут отдавать своих женщин в рабство, кричали, что войско Акки не годится им в подметки (хотя, это было не так), кричали и о том, что последуют за своим великим Царем до победного конца.
Так мы начали готовиться к войне. Не скажу, что такие планы огорчали меня. Напротив, я был горд, что Урук сразится с не менее могучим городом. Так как ни один мудрый Царь не начнёт войну летом, в убийственную жару, я думал, что у меня будет достаточно времени для подготовки. Впрочем, я не ошибся. Вторжение началось в первые дни осени.
Задолго до того, как военные корабли Акки заполнили порт Урука, до меня дошли слухи о его младшем сыне, о существовании которого мне было неизвестно. Я знал, что Акки имеет троих доблестных сыновей, которые возглавляли его войска, но весть о последнем меня озадачила. Я не знал, чего от него ждать, и почему о новом герое Киша едва ли не пишут легенды. В любом случае, я встретился с ним лицом к лицу позже. Но сейчас не об этом.
С самой высокой башни, которую я выстроил в честь своего покойного учителя-арфиста, стали разноситься барабанные удары. Это была музыка войны. Музыка, которая предвещала красные реки и бессонные ночи. Признаюсь честно, я наслаждался войнами, они не позволяли моей душе заржаветь.
Уже сейчас я знал, что Акки очень скоро поплатится за то, что не посчитался с моим Царским достоинством. Нападать на Урук было его смертным приговором. И не важно, какое войско он поставил мне в противовес. Стены моего города были намного ниже стен Киша, но от этого не менее устойчивыми.
— Ниингар, ты отправишься вестником за врата Урука, — спокойно проговорил я, кинув на своего знаменитого воина ободряющий взгляд. Ниингар был одним из самых свирепых и ушлых бойцов моей армии. — Против тебя выйдут генералы — сыновья Акки.
— Это большая честь для меня, мой Царь! — Мужчина тут же преклонил колено. После моего благословения, избранный мною вестник вышел за врата Урука.
Там поджидал вестник моего соперника. Это действительно был его сын, как я и предполагал. Во время кочевничества в Уруке, я воевал с Эдитом плечом к плечу. Я расчищал нам путь, а он добивал врагов, прикрывая мою спину. Воспоминания посетили мою светлую голову, и я тут же попытался их развеять, наблюдая за тем, как мой воин отбивается от чистых атак врага. Ниингар пользовался топором с двумя острыми концами. У него было явное преимущество в виде мощной повозки и сильных ослов. Так от его руки пал первый сын Акки. Голова генерала была раздроблена на две половины, но его ноги все ещё держали туловище в вертикальном положении. Барабанная дробь дикой музыкой раздалась по округе, и поверженный мужчина свалился с повозки и упал на горячий песок. Это было приятно, осознавать, что сила врага уже уменьшилась на одну треть. Врата в Урук отварились. Первая волна бойцов во главе со мной была готова к битве. Но только после того, как мой вестник повержит троих вестников врага. Я пустил на поле боя опытного война, а жизнь генералов решил сохранить до самой стычки. Я ценил их жизни. Умы этих мужей не раз выводили проклятых врагов на чистую воду.
Войска Акки притихли, из тучи воинов вышел второй его сын. Третье лицо пригнало повозку генерала обратно, и теперь второй царевич ринулся в бой. Ниингар почувствовал вкус победы, а потому стал сражаться куда яростнее. Его топор стал продолжением руки, а не человеческое рычание привычным языком. Мой воин стал походить на зверя. В этом была его прелесть.
Второй сын Акки был куда слабее, чем старший. Он не отличался ни высоким ростом, ни силой тела. На сколько я помню, его ремеслом была стрельба из лука. Тем не менее, бился он отважно. Так мне казалось до тех пор, пока он не свалился с ног. Мужчина пополз к вышедшему на его замену воину. Моему изумлению небыло предела. Облачённый с головы до пят в медные доспехи, мужчина все равно показался мне хрупким и несуразным. Мое войско пустило смешок, но обсмеивали они не медного бойца, а его брата, который приполз к тому за помощью. Жалкое зрелище. Ниингар тоже захохотал. Его громкий, утробный смех стал боевым кличем для всего моего войска. Их сразила уверенность в предвкушении скорой победы.
— Позор тебе, брат мой, — медный воин замахнулся своим мечом на кровного родственника. Не было в его движениях сомнения или же жалости в голосе. Вернее, я этого не почувствовал. Брат отнял жизнь старшего брата. Народ снова затих. Бой ещё не начался, но на мече сына Акки уже была кровь.
Капли горячей крови окрасили песок в алый цвет, и сражение между зверем и братоубийцей началось. Это было то ещё зрелище. Ниингар замахивался на врага топором, но он ни разу не достиг своей цели. Медный рыцарь (коим он мне показался) был на столько ловок и шустр, что до меня сразу же снизошла одна верная мысль: это и был тот самый воин, о котором без устали пускают слухи. Я наблюдал за младшим сыном Акки с неподдельным интересом. Его движения были до того быстрыми и плавными, будто он не сражается, а танцует. Как мне показалось, под медными доспехами парень пытался скрыть своё тощее тело. Его рост также был невелик. Никто так и не понял, от чего, но мой верный слуга и раб тут же лишился жизни. Враг был довольно далеко от соперника, однако, Ниингар мигом упал замертво. С расстояния, на котором я наблюдал за сражением, понять причину умертвления моего вестника было невозможно. Войско Акки ликовало, а на замену Ниингара я отправил его младшего брата. Тот кипел от ярости, и наверняка месть застелила его глаза пеленой, раз он так быстро пал от руки хрупкого на вид мужчины. Со следующим произошло все тоже самое. Трое вестников были повержены медным рыцарем, а потому ему дали слово перед битвой.
— Чего ты хочешь, доблестный муж, — спросил я, негодуя всем своим существованием. Даже если Урук одержит победу, я буду обязан исполнить волю победителя. А в случае, если Урук падет…хотя, нет, это невозможно. Ни при моем царствовании.
— Пощады для моей семьи, — голос мужчины был совсем юн и мягок. Но удивило меня не это. — Нам не победить, а потому я прошу пощады для своего отца и брата.
— Твоё право, — я был ошеломлён точно так же, как и окружающие меня генералы.
Песнь барабана снова заполонила песочную равнину. Войска двинулись на друг-друга. Началась бойня. Мою повозку вёл лучший друг — Энкиду, а я расчищал нам путь, сражая противников то острым копьем, то дротиками. Глазами я искал медного воина, но он затерялся в буйном потоке кричащих во все глотки воинов.
В тот день было пролито много крови. И в тот день я одержал очередную победу. Я солгу, если скажу, что уже привык к победам и они не приносят мне радости. Напротив, я радовался одной победе пуще прежней. Таков был я, и таковым был мой народ.
Вражеские корабли так и остались стоять в порту Урука. После всей бойни я велел гонцам сыскать Царя Киша, и как оказалось, он на протяжении всей войны находился в своём шатре. Когда Акки привели во дворец, его глаза были красными от ненастий и горя. Как я и предполагал, из его династии в живых остался лишь младший сын. Стало быть, Царь должен был гордиться и радоваться, что его династия продолжится, однако, Акки выглядел до безобразия несчастным. Его розовая кожа стала серой, а синие глаза помутились. С нашей последней встречи в Кише, он знатно располнел. Теперь его складки жира вызывали во мне отголоски отвращения, хотя раньше я считал его полноватую фигуру статной.
— Омойте Царя Киша и перевяжите раны, — приказал я, расплывшись в ухмылке. Отчего-то мне стало приятно наблюдать за выражением лица Акки. Его глаза выражали не то гнев, не то обиду.
— Что со мной будет? — Довольно тихо спросил налысо бритый мужчина. Он уставился на меня холодным взглядом и положил свою руку на толстое брюхо. С его тела лился пот в три ручья. Не скрою: я наслаждался своей победой. Упивался его поражением. Для меня оно было как сладкое вино.
— Ты сегодня будешь моим гостем во дворце, — начал я, — и два дня после этого. Мы оплачем павших, а затем я отправлю тебя обратно в Киш.
— Не смейся надо мной, Царь царей. — пробормотал он. — На моей династии и без того разместилось чёрное пятно позора.
— Акки, твой доблестный сын ещё омоет ваше полотно. В его руках воскреснет Ваше знамя. — мне поднесли финиковое пиво. Я подозвал старого знакомого поближе. — Утоли свою жажду и не терзай себя потерями. Отныне царские дела тебя не касаются.
— Не касаются? — Переспросил мужчина. Я снова усмехнулся, неужели он думал, что вернётся в Киш Царем?
— Я передаю право царствования твоему сыну. Именно по его соображениям ты все ещё жив.
— Нет, — если бы у Акки были брови, он обязательно бы их нахмурил. Я видел гнев в его глазах, он сильно сжал золотой кубок в руках. — Эта предательница не посмеет занять мое место! Киш падет!
— Это вряд ли, — коротко ответил я. Мне показалось, или он отозвался о медном рыцаре в женском роде? — И что же такого сотворил твой отпрыск? Ныне твоё положение плачевно. Тебе стоит простить ему проступки.
— Она убила моего сына собственными руками! — И все же Она. — Признала поражение до начала битвы! Нет ей прощения!
Я молча наблюдал, как недобрый огонёк зажигается в глазах мужчины. Телом я был здесь, в зале, но мои мысли улетели в дальние степи. И все же, Акки пустил женщину на войну, что было само по себе дикостью. Я уже опускал тот факт, что девушка являлась его младшей дочерью. Позор моим вестникам. Надеюсь, их души упокоются прежде, чем всем станет известна правда. Сгинуть в бою от руки женщины было куда хуже, чем умереть в нелепой обстановке. Скажем так, ударившись о камень или свалившись с дерева.
В любом случае, новость меня удивила. Я бы даже сказал, шокировала.
— И где же ныне твоя дочь? — Спросил я. Акки заулыбался и прильнул к краю бокала жирными губами.
— Споил снадобьем и продал в рабство, — по моему телу пробежались мурашки. Если бы не просьба медного рыцаря, Акки давно бы лишился своей головы. Такой недостойный поступок никак не может быть исполнен Царем. — Смерть для неё далеко не наказание. Надеюсь, она понесёт от своего безродного хозяина, и ее дети никогда не заимеют прав на Киш.
— Кому ее продали? — Мои вопросы стали настойчивее. Акки это заметил. Его глаза хитро блеснули. Я едва сдёрживался, чтобы не прикончить мужчину кубком, который он осушал.
— Я отдал ее чуть ли не даром перекупщику. Это было рано утром. Она хороша собой, думаю, ее вполне могли уже купить.
— Это и есть твоя благодарность? — Я изогнул бровь. Почему-то сказанные слова мужчиной меня разозлили. — Ты жив только из-за победного желания своей дочери. Раз тебе неведомо чувство глубокой благодарности, можешь забыть о дворце. Ты скоротаешь в моей темнице четыре дня и три ночи. А потом я пущу тебя по морю без дозорных. Надеюсь, ты запомнил путь до Киша. Море в последнее время сильно волнуется. Плохо твоё дело, если ты попадёшь в шторм.
Я вскинул рукой, и Акки убрали с глаз долой. Данная ситуация огорчила меня, ибо я считал Царя Киша человеком чести. Я потирал глаза двумя пальцами, вспоминая бой медного рыцаря. Да, движения девушки были легки и непринужденны, что выдавало в ней тонкую натуру, но… У меня в голове не укладывалось. После нашего с Акки разговора, Энкиду позвал меня на пир в честь нашей победы. Пускай я и чувствовал себя уставшим, да и дел было невпроворот, но я все равно отправился праздновать победу в кругу моих доблестных воинов. Пусть будет так. И пусть весь мир подождёт. Великий и обожаемый народом Урука Гильгамеш снова оказался непобедим.