Почти царевич: медный рыцарь

POV Tausil'.       В нос ударил довольно приятный, но приторный запах ладана. С трудом разомкнув глаза, я поняла, что нахожусь уже в привычном для меня месте — в покоях Гильгамеша. Вопреки боли в горле и нежеланию подниматься, я все же свесила ноги с ложа и глубоко вздохнула. Ночь. Ивадал. Шум барабана. Сайя и Гильгамеш. Получается, я не тронулась умом и Гильгамеш действительно вернулся в Урук вместе с моей кузиной. Судя по всему, она в положении, но эта весть сейчас не самая важная. Я резко поднялась с постели, и в комнату тут же вбежала прислуга. Первым делом я приняла горячую ванную, а уже потом решилась посетить тронную залу, дабы поговорить с Гильгамешем. Между тем, Зиккурат ожил на глазах: львы снова бродили на границе человеческих угодий, а челядь без устали бегала с одно этажа на другой, покаместь евнухи раздавали указания своим подчиненным. Глядя на то, как с приходом Гильгамеша явилась сама жизнь, я невольно улыбнулась. Гильгамеш суровый, но хороший правитель, и это я поняла лишь в пору его отсутствия. Я довольно долго стояла за широкими колоннами зала, сминая пальцами шёлковое платье. Мне просто не верилось, что всем моим мукам пришел конец. А конец ли это? Мы не виделись с Гильгамешем пол года, и я просто не знала, с чего мне начать. Ещё волнительней мне давалась мысль об Энкиду. Откровенно говоря, я желала встречи с ним, как ни с кем другим. Откинув все сомнения, я твёрдым шагом прошла к трону своего супруга. Гильгамеш и впрямь сидел на мерцающем седалище, изучая документы. Он предстал передо мной точно в том обличии, что я запечатлела в своей памяти. Готова поклясться, что любому человеку, которому пришлось свидеться с Гильгамешем, было в мочь прочитать его характер с первого взгляда. В нём было всё, даже мне не пришлось искать в золотовласом что-то особенное. Воспитываемый посреди уступчивого восхищения, Царь Царей обрёл лишь уверенность; она часто вырывалась наружу и с ней можно было лишь мириться. Да, тяготы войны его будто обошли стороной — на лице ни утомления, ни сожалений.       — Гильгамеш, — несмотря на смятение, мой голос был твёрд. Алые глаза Царя на мгновение прикрылись. Я подошла ещё ближе к трону, дабы беседа задалась более разряженной. — Какой напасти вы подверглись в походе?       — Не было никаких напастей, моя Царица. — у меня перехватило дыхание, но не от услышанного отрицания, а от уже непривычного: «моя царица». — Напастям подверглись лишь Вы сами, да Урук.       Я опешила, ожидая объяснений. Мой супруг подпёр светлую голову кулаком, и принялся оглядывать меня с головы до пят. Не знаю, догадывался ли Гильгамеш, что его проницательные взгляды способны объедать до костей… если да, то мне ясно, почему он смотрит на всех именно так: расточительно и с лютым презрением. Однажды я спросила мать, как именно выглядит демон, и она сказала, что у него длинные клыки, оглушающий рёв и голова льва. Недавно я поняла, что она ошибалась. Боги, уж лучше бы я всю оставшуюся жизнь штопала кольчуги, да очищала копья от засохшей крови, нежели терпела все эти противоречивые пытки.       — Некий супостат доложил правителю Ура о наших намерениях. По нашему явлению в город, моё войско впаялось с западнёй, — удивительно размеренный голос Царя успокаивал, а вот сама весть, напротив. — К счастью, всё обошлось, и мы вернулись победителями, а что к несчастью, так это соглядатай в моих рядах.       — От Вас не было ни весточки, ни гонца, — обида из глубин моей души обратилась в слова: — Вероятно, Вам было тяжко, но народу Урука пришлось ни разу не легче. Гильгамеш, мы уже допущали мысль, что потеряли правителя. Сколько бессонных ночей бы не стало, напишите Вы хоть одно письмо. Быть в неведении куда хуже, чем знать тягостную истину, и я по Вашей прихоти терзала себя негодными выдумками.       После моих слов, алые глаза Царя налились не то сочувствием, не то мукой совести. Гильгамеш объяснил мне, что ни рапорты, ни гонцы не доходили до лагеря, точно так же, как и их ответ до Урука; на то была лишь одна причина — проделка лазутчика. Я молча внимала словам правителя, в то время, как внутри меня все сжималось. Иногда мы молчим, не потому что на нечего сказать, а потому, что мы хотим поведать намного больше, чем кто-то сможет понять. Я весьма бесстыдно вглядывалась в надменное лицо Царя и предавалась диву — как я могла уповать на мысль, что Гильгамеш сгинул? Наверняка, как никто другой, он умел одним ударом руки убить человека, прорваться сквозь строй вооружённых людей и уйти невредимым. Другое дело люди, которым не повезло оказаться в ловушке врага… я знаю, как выглядит эта картина, знаю, как снедает мужчин страх перед неиминуемой гибелью. В памяти вырисовался момент, как пару лет тому назад, безымянный солдат спас меня от отравленной стрелы. Он в моменте точно знал, за кого погибает, искренне надеясь, что жертва окажется не напрасной. А ведь она и стала таковой — совершенно точно напрасной.       — Новая стена словно подношение очередной победе, — слова из уст мужчины лились с непритворной сладостью. Я неожиданно вспомнила, что в отсутствие Гильгамеша ввела в устав Урука свои собственные законы. Меня даже передёрнуло, ибо я спускала себе с рук то, что ни один советник не мог себе позволить. — Великое построение, возведенное руками моей Царицы. Я нарек стены города твоим именем.       — Моим именем? — Я даже смутилась. Стены — главная опора и прочная защита города. Как столь кричащее сооружение может носить мое ничем не отличившиеся имя? — Вы даровали мне прекрасное имя, но даже оно не может уподобиться защитнице Урука.       — Откровенно признаться, я и сам был взволнован этими думами, — усмехнувшись, изрёк блондин. — Однако, я быстро нашёл непогрешимое решение. Я величаю стены Урука твоим истым именем, которое было даровано тебе при рождении, Таусиль.       И вот, я снова замерла. Совершенно точно, Гильгамеш умел удивлять. Мой растерянный взгляд был прикован к мирно спящему льву, ибо теперь я не могла заставить себя смотреть в лицо Царя. И что он пытался мне донести этим поступком? Стоит ли ожидать от Гильгамеша подвоха, или он действительно полагает, что я достойна сей чести? Я бы еще долго тонула в раздумьях, но как нельзя кстати, в тронную залу вбежал смуглый юнец с секретным посланием. Мне пришлось покинуть мужа, но прежде, Гильгамеш известил меня, что завтрашним вечером состоится пир. А я уже и позабыла, когда была на празднествах. Конечно, в отсутствии Царя я выполняла все предписанные ему ритуалы, однако, из-за угрожающего кризиса, я не трогала казну, обходя пирования за версту. POV Gilgamesh. Глядя вслед ушедшей Царицы, я едва сдерживал своё бешенство. На МОЕ покусились, и даже эта унизительная и мучительная смерть, которая была уготована самому страшному злодею, не упокоила моего гнева. Народ приветствовал меня воздетыми руками и преподнес мне ячменный сноп — обычное приветствие для вернувшегося Царя. Не передать словами, какие чувства посетили меня, когда я увидел свою Царицу впервые за долгое время. Не передать словами и моей ярости, которая обрушилась на Ивадала в ту же ночь. Я бил его лицо до тех пор, пока симпатичная физиономия глупого смерда не превратилась в неузнаваемый кусок мяса. И как долго он мучал Циннию? Как часто касался ее грязными руками? Сколько раз я был уже мёртв? Благо, кузина Царицы остановила меня, и я не убил преступника так просто. Утром я отправил гвардию на растерзание семей неверных советников, в назидание остальным, и ближе к вечеру казнил Ивадала собственными руками. Правда, меня продолжило осаждать мучительное непонятное чувство; какая-то неудовлетворённость, ощущение неудачи, несвоевременности. Мне казалось, что даже исполненной расправы было невыносимо мало.       — Гильгамеш, — где-то рядом с ухом послышался тонкий голос. — Ты больше меня не любишь? Я лежал на расшитых подушках, поглаживая Еву (молодую львицу), как в мою опочивальню ворвалась Сайя. Эта женщина явилась ни свет ни заря, но я негласно простил ее за незапланированный визит и тяжело вздохнул. Кто надоумил эту глупышку мнить о любви?       — Исчезни, — кротко процедил я, подняв укоризненный взор на измученную своим положением женщину. — Сегодня я в удачном расположении духа, так и быть, подам вид, что не расслышал твоего плюгавого вопроса.       Брюнетка, к ее огромному везению, покинула покои мгновенно. Поначалу, взгляд Сайи обнажал ее желание использовать меня в целях ее отца, и это было интригующе, до определенных пор. Теперь же это потребительское отношение и желание использовать людей для достижения своих целей использовал я. К моему сожалению, девушка довольно быстро отказалась от своих интриг, поддавшись влюбленности, и я окончательно потерял к ней интерес. Я тешился надеждой, что мне повезет испытать целую гамму чувств, от ревности до потрясающих своей чувственностью признаний в любви. Но я ошибся. Моему увлечению пришёл конец, а груз ответственности за дальнейшую судьбу девушки меня так и не затронул. Я скинул тяжелую голову спящей львицы со своих коленей и вальяжно прошел к постели. Именно здесь проводила свои бессонные ночи моя Царица. Я легко провёл шершавой рукой по одеялу и уткнулся лицом в подушку. Приятный, ненавязчивый запах заполнил мои легкие, и я усмехнулся. Кто бы мог подумать, что я, Великий Царь, однажды опущусь до такой глупости? Словно ребёнок, я вжимался в неприлично тонкую подушку, в жалких попытках вкусить запах собственной жены. В честь Великих стен, наречённых именем моей женщины, я устроил пир. Цинния явилась на празднование в алом платье, и я заметил, что даже яркие, почти агрессивные цвета ей тоже к лицу. Но даже так, эта особа могла бы с легкостью затеряться в толпе. Видности ей придавал титул и подготовленное место по левую руку от Великого Царя, то есть, от меня. Прежде Царица выглядела в моих глазах непорочной девой, и я даже упускал из виду ту явь, что она не раз дарила людям смерть от собственной руки. Однако, теперь ее силу духа было сложно опровергать, а если быть точнее, несправедливо.       — Энкиду не явится на пир? — Скучающий взгляд Циннии упал на пустующее место моего друга. — Он болен?       — Нет, — я отпил вина, а затем бесцеремонно схватил девушку за плечи и усадил к себе в ноги. — Мой друг остался в Уре, для наведения порядка.       — Вот оно что, — сухо выдала брюнетка. Девушка сконфузилась и напряглась всем телом. Я не устоял перед соблазном и коснулся губами тонкой шеи. На ней же выступила нервная жилка. Царица приподняла свои острые плечи и судорожно вздрогнула, будто только проснулась ото сна. — Царь Царей, я хотела с Вами поговорить.       — Прямо сейчас?       — Нет, я наведаюсь в Ваши покои. — проблеяла она дрожащим голосом, подымаясь с колен.       — Будь по-твоему, — ответил я, провожая взглядом смущенную деву.       Как и было сказано, Цинния посетила меня под утро. Только слепой бы не заметил, как она нервничала, когда оставалась со мной с глазу на глаз. Конечно, многие испытывают страх передо мной, но у них есть на то основание. Цинния же последний человек, кому стоило меня опасаться; сколько бы я не злился на неё, злость всегда была недолговременной.       — Царь Царей, — взволнованно обратилась брюнетка. Нахмуренные брови меня настораживали, но не так сильно, как эта сила во взгляде. Учитывая мою проницательность, я приготовился к серьезному разговору. — Почему Вы так жестоко обошлись с Сайей? Она того не заслужила.       — Жестоко, говоришь? — Я усмехнулся. — И чего же она по-твоему заслужила?       — Вашего снисхождения, я полагаю. Её слезы разбивают мне сердце, Гильгамеш. — Никогда бы не подумал, что из уст необузданной валькирии могут вырваться такие откровенности. — Она точно ребёнок, Вы не можете поступать с ней подобным образом.       — Ребенок здесь отнюдь не эта девчушка, — я повысил тон, однако, даже бровь у неё не шевельнулась, не дрогнули ноздри, не блеснули глаза. Цинния страшилась меня, как и любой другой человек, однако, мысль о кузине даровала ей невиданную храбрость. Тем не менее, кузина Царицы о ней так не пеклась, запрыгивая в супружеское ложе. — Ты и есть ребёнок, Цинния.       — Пусть и так, — кареглазая всем видом выказывала мне свое недовольство. На меня накатило раздражение. Я никак не мог прозреть: как эта женщина, обладающая острым умом, могла казаться мне до безобразия глупой. — Но она в положении, проявите терпение.       — Проявить терпение?! — Я сократил расстояние между мной и Циннией двумя шагами, и резко схватил ту за предплечье. Цинния просто не понимала, за кого она просит. В её кузине не было к ней и мельчайшей доли любви. — Я проявил его к тебе, и в конечном итоге лишился наследника. Жизнь поставила тебя перед благоизбранием — убить ребёнка или дать ему жизнь, и мне прекрасно ведомо, что ты выбрала.       — Гильгамеш, — на выдохе прошептала девушка. На глазах Циннии навернулись слёзы, которые она тут же смахнула рукавом шелкового платья.       — Страшный грех убийство во чреве, — Я ясно дал понять, что мне известно об ошибке, которую совершила моя Царица. А так же я чаял, что до брюнетки снизойдёт истина. — Но я одарил тебя снисхождением, ибо ты Царица Царя Царей. Как ты допускаешь мысль, что эта чужачка ровня тебе, и я обязан быть к ней благосклонен в равной степени, что и к моей женщине?       Цинния умолкла, уже рыдая навзрыд. Сердце раз за разом пропускало удар, когда та или иная капля слёз срывалась с бледного лица девушки. Я отпустил дрожащие плечи и отстранился, наблюдая за проявлением слабости жены. Сейчас мною двигала гордость, и я не мог обнять её, как мне того хотелось. Возможно, позже я буду кусать локти, корить себя за то, что довёл брюнетку до слез. Но я это делал не впервые, поэтому совесть могла со спокойной душой уступить место очарованию. Передо мной стояла невероятной красоты женщина: утонченная, слабая, хрупкая. Теперь я с уверенностью мог сказать, что Цинния лишилась плода в обмен за свои идеалы, которые вряд ли имели такую высокую цену. Возможно, она даже это поняла, а потому и ревёт, скрывая красное лицо в дрожащих руках. И как мне заботиться об этой бестии, если она всё делает наперекор? Как достучаться до ее чувств?       — Твоя кузина отправится в Киш, — твёрдо выдал я, глядя на изнывающую Царицу. Она громко сглотнула, подняла стыдливый взгляд и выразила своё удивление. — Можешь сопроводить её, если пожелаешь.

***

      Грохот. Звуки разбитой хрустали. Крики. Цинния вжалась в стену, наблюдая за истерикой сестры. Не так она себе представляла день, когда расскажет своей кровиночке о приятной вести. Сайя была в бешенстве, и через мгновение, склянки с туалетного столика с глухим звуком разибились о пол. Она горько плакала и в бессильной ярости вырывала пучками волосы, колотила кулаками холодные полы. Платье брюнетки перепачкалось душистыми маслами из склянок, которые безжалостно были растоптаны сандалиями беременной женщины. В глазах Царицы читалось то ли удивление, то ли лёгкий испуг.       — Как ты могла поступить так со мной? — Прокричала юная леди, схватившись за живот обеими руками. — Боишься за своё положение?! Боишься, что я займу твоё место?       — Приди в себя, — Цинния отпрянула от шершавой стены и кинулась в сторону кузины. — Теперь ты свободна.       — Свобода-свобода! Никому она не сдалась, кроме тебя, эта свобода! — Из синих глаз стали выступать по-настоящему злые слёзы. — Ты не представляешь, сколько я перенесла, ради того, чтобы остаться здесь. Тебе никогда не понять цену внимания Царя. Ты просто нахальный убийца, которому всё равно на чувства остальных!       — Замолчи, — тихо прошипела брюнетка, приобняв сестру за плечи. Сайя вырвалась из объятий Царицы и с силой оттолкнула ту, погружаясь в омут печали всё глубже и глубже. Боль на лице девушки сменилась разочарованием.       — Знаешь, как поступил со мной Гильгамеш? — Голос брюнетки стих, на губах появился едва заметный изгиб — печальная ухмылка. — Отряд его несравненного друга угодил в ловушку, и вражеский командующий предложил Царю интересную сделку: помилование Энкиду в обмен на его жену, о которой пишут легенды. Это была не ты, Цинния, а потому Гильгамеш раздумывал недолго. Уже на следующий день меня отдали на растерзание генералу, которому было невдомёк, что я не та, о которой он грезил.       — Быть того не может, — протяжно выдала Цинния, прикрыв рот ладонью. Девушка побледнела на глазах, глядя на поникшую танцовщицу. — Сайя, я не знала…       — Спасли меня и завоевали Ур не сразу, — продолжила брюнетка, скидывая с плеч легкое платье. Взору угнетенной Царицы открылась ужасающая картина: продолговатые рубцы, затянувшиеся глубокие раны и покрасневшая кожа от ожогов. Все увечья узором разлеглись на спине девушки. — И я даже не знаю, чей ребёнок созревает в моей утробе. Но даже так… Сайя сглотнула, ее голос с каждым словом становился тише:       — Но даже так я не смогла убить неповинное дитя. Я не нашла в себе сил избавиться от этого позора. Таусиль, как ты решилась на подобное? Неужто ты и впрямь чудовище? Настоящее чудовище!       — Быть может и оно… — тихо прошептала Царица. В ее горле пересохло, а сердце давно укатилось в пятки. Абсурдность всей истории вгоняла Циннию в ступор.       — И даже узнав правду, Гильгамеш не отвернулся от тебя, — Синеглазая натянула бретельки от платья обратно на плечи, и прошла к застеленному ложу. — Он словно не видит твои промахи, бездумно дарует тебе бесконечные шансы… а всё из-за чего? Что ты такое, Таусиль?       — Не знаю, — честно призналась юная особа, опуская тот факт, что о прерывании беременности Царю Царей донесла именно Сайя. — Ты должна вернуться в Киш и забыть обо всём, что здесь произошло.       — Легко сказать, — едва слышно прошептала кузина, откинувшись на кровать. — Я убью себя, если этот ребёнок окажется отпрыском врага.       Именно с этих слов начался долгий путь Таусиль. Через пару дней, небольшая пехота и сами девушки двинулись в путешествие. В нём было мало приятного: духота, насекомые, солнце, готовое растопить не только горные ледники, но и людские макушки. Однако, с приближением дорогого сердцу Киша, тревога и уныние Циннии сходило на «нет». С каждым преодоленным днем, воздух становился слаще, а пейзаж приобретал иные оттенки. Появлялись редкие лагуны, на груди которых покоились яркие лучи солнца, изредка мимо повозок пробегали и бурые зайчики. Ветер становился нежнее, буквально ласкал опаленную нещадным солнцем кожу. Отчаяние вернулось в сердце Циннии, когда та вспомнила о жестоком поступке Гильгамеша. Конечно, Энкиду в жизни лугаля имел определенный вес, и играл наиважнейшую роль, но тем не менее, Царица не могла смириться с омерзительной действительностью. Миг радости и покоя прошел. Да, этот мир и покой были прекрасны, но девушка была одинока, и никогда не могла этого забыть. И каждый вдох, вел её еще дальше по дороге к собственному концу. Сайю так же охватило горе и печальные мысли. Ее семья была в неведении, потому что Цинния предложила кузине проживать у её отца, давешнего Царя Киша и ныне богатого купца. Все ради безопасности ребёнка, корни которого всё еще не были известны. Так пролетел месяц, а затем и два. Циннии часто приходили письма из Урука, и тоска по, казалось бы, чужому городу, подкралась незаметно. Ощущаться она стала гораздо яснее, когда в Киш наведался гонец с посланием от Энкиду. Юноша написал девушке душевное письмо и передал слова о здравии. Так в душе Царицы поселилось светлое желание вернуться на чужбину.       — Я хочу что-нибудь тебе купить до твоего отъезда, — Задорно выдала брюнетка, бегая от одного прилавка к другому. Иногда Циннии казалось, что огромный, круглый живот вовсе не помеха ее сестре. Уж больно энергичной она была, — Как на счёт этой заколки? Красивая, правда?       — Правда. — Кареглазая утвердительно кивнула, глядя куда-то в даль. Воздух в Кише был на порядок влажнее, чем в Уруке, а потому девушка никак не могла им надышаться. — Давай возьмём. К сожалению, заколку Цинния так и не забрала с собой в Урук, ибо потеряла безделушку в тот же день, когда ее и приобрела. Ближе к той же ночи, Сайя скрутилась, жалуясь на переменные потуги. Царица сразу сообразила, что дело идёт к родам, а потому быстро поставила усадьбу отца на уши. На утро следующего дня, Таусиль обзавелась племянником, но потеряла дорогую сердцу сестру. Не было ни истерик, ни рёва.  Таусиль в который раз поняла, что будет горе тому, кто покорно ожидает подачек от насмешницы-судьбы. Несколько дней подряд, барышня сидела в своей комнате, спрятавшись и от матери и от отца. Удивительно прозрачные глаза с тайной печалью смотрели куда-то вдаль, и Царица подолгу не приходила в себя.       — Ты, — брюнетка обратилась к маленькому комочку, что мирно покоился в ее объятиях, — Поедешь со мной, да?        Слёз у Циннии не осталось. Внутри девушки образовалась пустота, которую заполняла лишь светлая память о женщине, что подарила Уруку наследника. У мальчика были светлые волосы, в точности, как у отца, Гильгамеша, и такой же капризный характер. К удивлению кареглазой, в этом чаде ничего не было от Сайи. Сам того не зная, Гильгамеш одержал еще одну победу. После дня памяти, Цинния с ребёнком и кормилицей вернулась в Урук. На центральную улицу Великого города вышла половина его населения, дабы встретить свою Царицу. Народ вещал девушке о своей преданности и любви, но Циннии было не до всего этого.       — Я никогда не провозглашу ребёнка от другой женщины своим наследником, — довольно резко выдал Гильгамеш, глядя в ошеломленное лицо Царицы. Он был зол. Цинния снова просила сверх всякой меры.       — Гильгамеш, это твой сын, — разговор с самого начала был обречен на провал. Гильгамеш пребывал в раздражении, а Цинния была слишком подавлена и опустошена, чтобы что-то доказывать. — И я буду растить его, как своего собственного.       — Поступай как знаешь, — безразлично кинул Царь, оглядывая изнуренную девушку плотоядным взглядом. Он был глубоко оскорблён заявлением Циннии и принял его слишком близко к сердцу. — Не лучшее искупление ты себе выбрала.       — Я не жажду искупления, — возразила юная особа. — Я всего-лишь чту память об усопшей.       Гильгамеш будто выпал из реальности. Его губы сжались в плотную линию, а взгляд на мгновение смягчился. Только сейчас он понял, почему его Царица выглядела такой опустошенной. Он, не ведая причины, по началу намеревался снова деспотировать Киш, если те были неугодны его главному сокровищу — Царице Царя Царей. — Ты намерена растить моего отпрыска от собственной сестры? — Гильгамеш усмехнулся. Как показалось Циннии, с едва уловимой горечью, — Что с тобой не так, женщина? — Она моя сестра, а Вы мой супруг — твердо выдала кареглазая, прикусив губу. — Не вижу в моих намерениях ничего скверного. — Боги, ты безнадёжна. POV Tausil'.       После разговора с Гильгамешем, я прогулялась с ребенком в саду. Воздух чуть ли не обжигал ноздри, а потому я сослала кормилицу и младенца в свои покои. В последнее время, мне совершенно не удавалось выспаться, а потому я бродила, словно живой мертвец. Зевота ни на минуту не покидала меня, и, под гнётом усталости, я медленно опустилась на резную скамью. Прелестно. Всё в садах Гильгамеша — чудо: цветы, запах которых удивит и приведёт в восторг любого странника, ветвистые винограды, сочные плоды на пышных деревьях. Все это Гильгамеш называл своим сокровищем. Иногда мне казалось, что весь мир принадлежал только ему. Может, так оно и есть… протянув руку к пурпурному небу, я выдохнула всю печаль. Почему-то Урук стал мне роднее, чем земли, где я родилась, и моя тоска наконец отступила. Должно быть, не безвозвратно, но всё же я чувствовала облегчение.       — Много воды утекло с нашей последней встречи, — послышался до боли знакомый голос. Я резко вскочила со скамьи и обойдя ее, кинулась в объятия ангела. Энкиду моему порыву не удивился, лишь добродушно улыбнулся и обнял в ответ. — Честно признать, я тоже скучал.       — Я рада, что с тобой всё хорошо, — я втянула запах юноши всей грудью, утопая в мыслях. Свет, который появился в моей душе с его появлением, постепенно погряз в черной, вязкой жиже. С Энкиду всё хорошо лишь потому, что Сайя была там, на войне. А если бы на её месте оказалась я, то что тогда? Гильгамеш отказался бы от меня так же легко, как от своего ребёнка? Я отстранилась от парня, пряча затуманенный взгляд — Прости, не удержалась.       — Тебе не за что извиняться, — добродушно выдал зеленоволосый. Я снова подняла взгляд на лицо друга и поняла, как же устало моё сердце. — К сожалению, мне было дано неотложное поручение, и на тебя я наткнулся совершенно случайно. Мне пора.       — До встречи. — я лишь слегка кивнула на прощание.       Энкиду покинул меня так же быстро, как и пришёл. Я просидела в саду до самого вечера и вернулась в покои поздней ночью. Младенец, которому до сих пор не даровали имени, сладко спал, как и кормилица. К моему умилению, оба расположились на моём ложе, и я ничего против не имела. Накрыв средних лет женщину одеялом из козьего пуха, я подложила между ней и младенцем пышные подушки; на всякий случай, чтобы она его не задавила. Не обошлось без ограды и на краю кровати. Когда все меры предосторожности были выполнены, я села за письменный стол и впервые за долгое время пригубила вина. С каждым выпитым глотком камень на моей душе становится легче. Дурман напитка очень скоро вскружил мне голову, но я чувствовала себя трезвой, как никогда раньше. Поднявшись на ноги, я покинула свою опочивальню и легким шагом отправилась в покои Царя. Почему страдать должна лишь я? Почему ему ни до кого нет дела, кроме себя? Должен ведь быть предел у эгоизма и жестокости, верно? Я задавалась философскими вопросами, и по пути к спальне Гильгамеша, сама же на них и отвечала. Право, как я опустилась до такого? В руках графин с вином, и непонятно, какого чёрта я стою у ложа этого деспота… Идеальные черты лица Гильгамеша как никогда поражали и раздражали одновременно. Он спал крепким сном, и я просто стояла над дремлющим телом, проклиная каждую его клеточку. Наконец, мне надоело, но сил плестись обратно у меня не нашлось. Я опустилась на пол и прислонилась спиной о боковину постели. Свисающая рука Царя зияла прямо на уровне глаз, что тоже дико раздражало. Порой мне казалось, что Гильгамеш просто не подозревает, как бы хороша была моя жизнь, если бы не его внезапное появление. А ведь в далеком будущем, наши потомки будут вчитываться в письмена и восхищаться нашей историей любви. Гильгамеш разбил войска Великого Киша из-за непорочной любви! Конечно, в этих письменах и легендах не будет ни слова о насилии, смерти, и его жестокости. В этих письменах не напишут о его внебрачном сыне, не оповестят и о том, как была несчастна Царица Царя Царей. Кому в голову придет мысль о том, что законная жена Величайшего Царя может быть несчастна? Правильно, никому. Вряд ли кто-то заикнется о моих невзгодах, о муках шумерских женщин, которым просто не повезло родиться в эпоху мужчин.       — И во всём твоя вина, — вслух подвела итоги я, и отпила прямо из графина. Вкус вина действительно отрезвлял. Во всяком случае, мне так казалось.       Свисающая рука вздрогнула, а затем и вовсе коснулась моего плеча. Я немедленно замолкла, боясь сделать лишний вздох. Конечно, вино поубавляло страха, но не настолько. Пальцы Царя ненавязчиво нащупали мои ключицы и поднялись вдоль шеи. Я мгновенно покрылась мурашками, про себя отмечая, что эти прикосновения не казались мне такими болезненными, как прежде. Однако, они заставили меня замереть на несколько мгновений. Должно быть, тому виной сладкий напиток. Я растерялась.       — Не спится? — Сонно пробурчал мужчина, не отрывая руки от моей шеи. Через мгновение, Гильгамеш томно вздохнул и отодвинулся от края ложа. — Ложись.       — Я? — У меня даже волосы встали дыбом. Блондин так и не открыл глаза, а потому мог говорить во сне.       — Видишь еще кого-то? — Довольно грубо процедил Царь. Что ж, от такого предложения сложно отказаться, особенно, если на глаза попался лев, что сопел неподалеку от кровати. Боги, как только Гильгамеш покинул Урук, я заперла этих свирепых животных в клетках, ибо они никого, кроме хозяина, не признавали.       Я неуверенно поднялась с пола и довольно шустро улеглась на кровать. Пух подо-мной прогнулся моментально, и теперь я молча изучала стены. Спать не хотелось совсем. И непонятно, виновата в этом хмель вина, или мужчина, что спал со мной. Я аккуратно перевернулась на другой бок и оказалась в нескольких сантиметрах от лица супруга. Красив, зараза, как не посмотри. Никогда бы не подумала, что столь жестокий человек может спать с таким умиротворением на лице. Я долго вглядывалась в сияющее здоровьем лицо тирана. Именно этот красавец испортил мою жизнь, а теперь я лежу с ним в одной постели. Он убил храброго воина во мне, подавил своим влиянием и обременил супружеством. Будучи огражденной, стены, названные в мою честь, стали для меня клеткой, в которую мне время от времени хочется вернуться. Самое омерзительное чувство — это осознание своей беспомощности. Прежде мне никогда не приходилось раздумывать о подобном. Да, судьба наверняка возненавидела меня и теперь намерена наиграться со своей рабыней. Как иначе объяснить проделку отца и мое волшебное появление в гареме? Гильгамеш меня узнал, как нельзя не кстати, и обозначил своей жертвой. Дьявол, не иначе.       — Спи, — неожиданно сорвалось с губ «спящего». Я чуть было не пискнула от испуга, но вовремя прикусила язык. Сердце гулко застучало в груди, и я вновь отвернулась от блондина. Не самое удачное время я выбрала, чтобы почихвостить супруга. Помимо собственного пульса, я слышала лишь неугомонное сопение льва. Гильгамеш даже спал идеально тихо. Если бы не горячее дыхание в шею, я бы даже возомнила, что он мёртв.