Артёму кажется, что весь Брюссель целиком пропах чем-то приторным и сладким. Весна давно вступила в свои права, солнце заливает улицы не хуже, чем в Испании. Голова кружится от обилия ароматов и смешения эмоций. Как в детстве перед первыми соревнованиями, как год назад перед чемпионатом мира, его сковывает самый обычный липкий страх. Чтобы хоть как-то отвлечься, он пытается вспомнить всё, что знал когда-либо о Бельгии.
О статуе писающего мальчика он много раз читал в интернете, местный шоколад пробовал благодаря старому приятелю Акселю Витселю, вишнёвое пиво он не любил — считал девчачьим напитком. Хрустящие квадратики вафель в сахарной пудре оставались единственным незатронутым пунктом из того, что должен попробовать в Бельгии каждый турист.
— Но мы же сюда работать приехали, а не развлекаться, — укоризненно говорит ему Кузяев, перехватывая заинтересованный взгляд Артёма из окна автобуса в сторону кондитерской лавки, соседствующей с пабом.
Дзюба соглашается, с показушной усталостью отворачивается ото всех и делает вид, что пытается уснуть. На самом деле он думает, и вовсе даже не о предстоящей игре.
Артёму кажется, что отношения на расстоянии — самое большое зло, которое только можно было придумать в этом мире. С глаз долой — из сердца вон? Ему приходится задавать себе этот вопрос каждый чёртов день, проведённый без Игоря. Таких дней в календаре становится всё больше и больше.
Когда Чалов на сборах подкалывает Набабкина на предмет шоколада для Акинфеева, Дзюба совсем не ревнует. Он просто закрывается в себе ещё сильнее и на все вопросы Черышева бурчит о дурацкой ничьей со “Спартаком” и не назначенном пенальти. Артём не учитывает, что Денис гораздо проницательнее, чем кажется со стороны.
Счастливые лица Дениса и Саши порождают в голове форварда кучу шуточек про санкционный хамон, устрицы в шампанском и вредную привычку к тёплой погоде. Беззлобно шутить над Кудряшовым по поводу пахлавы, моря и Османской империи язык не поворачивается. Дзюба не уверен, что поступает правильно, когда отправляет
любимому вратаришке фотографию жмурящихся на солнце ребят. Однако совсем ничего не написать тоже было нельзя, и совесть временно успокаивается.
Артём уже не впервые за последнее время перестаёт чувствовать уверенность хоть в чём-нибудь, когда Игорь не отвечает ему на это сообщение. Две синие галочки уведомляют, что адресат послание получил и прочитал. Зенитовец остро чувствует, как цвет клубной формы становится ему невыносим. Решению играть против сборной Бельгии в красной экипировке он безумно рад. Никакого синего и голубого, разве что в гетрах патриотично вырисовывается триколор.
Капитан искренне недоумевает, почему ни одна из их задумок по контрпрессингу не срабатывает, почему оборона трещит по швам и почему
вообще всё идёт вдоль по Питерской. Даже не идёт, а катится со страшной скоростью. Однако ему удаётся спровоцировать распиаренного вратаря на ошибку, быстро подключить Дениса к атаке и почувствовать радость от облегчения, что игра для них всё-таки продолжается.
Дзюба краем глаза видит, как милыми воробушками жмутся друг к другу Черышев и Головин. Сердце сжимается от невыразимой тоски. Он готов умереть на поле, просто потому что моральные силы закончились давно, ну а физические иссякнут совсем скоро. Бельгийская машина для убийств просто не оставляет им шансов даже на малейшее сопротивление.
Когда из строя выходит Кузяев, Артём мысленно по-испански шлёт горячие и отнюдь не ласковые приветы одному новоиспечённому жителю Парижа. Когда красную карточку хватает Головин, нападающий молниеносно вспоминает осеннюю Москву и переполненные “Лужники”. Психика даже самого уравновешенного человека не выдержала бы такого испытания. Дзюба не понимает, какого хрена он сам всё ещё на поле, а не заменён на кого-то поспокойнее и поудачливее.
Его забирают на допинг-контроль, чему форвард даже рад, потому что смотреть в глаза сокомандникам и тренеру просто неудобно. Ошибались все, но капитаном-то был он, а значит, весь спрос именно с него. Анализ сдаётся на удивление быстро, ребятам даже не приходится ждать его слишком долго.
Телефон радостно оповещает о новом сообщении. Артём со вздохом смотрит на имя отправителя и не верит собственным глазам. Хочется крепко зажмуриться и затем широко распахнуть веки, чтобы убедиться в правдивости отображаемого. Насквозь пропахшая пивом улица перестаёт раздражать гогочущим весельем иностранных болельщиков.
“Прости, что вчера не ответил, забегался по делам. Фотка ребят — супер. Жаль, что сейчас они уже не могут так мило улыбаться. Вы всё равно молодцы. Скучаю. P.S. Жду магнитик в подарок”.
“От меня, значит, просто магнитик, а от Набабкина — шоколад?”
“Ты не представляешь, как скучаю я”, — тянется отправить вдогонку, но палец замирает на экране в нерешительности. Вроде бы всё хорошо, а червячок сомнения так и гложет. Нет ему покоя, тахикардия бешено разрывает грудную клетку. Остатки мозга упрямо твердят, что время в России позднее, Акинфеев уже наверняка собирается лечь спать, поэтому ответа ждать не стоит.
Ночь проходит беспокойно, Дзюбу мучают вполне реальные страхи, трансформирующиеся в странные разноцветные сны. Его бесконечные метания по кровати и по номеру, в конце концов, надоедают даже спокойному и деликатному Кузяеву. Далер ворчит, что даже сон в одной комнате со сладкой парочкой Черышевым и Головиным был бы спокойнее, ведь они не громыхают пятками по полу. Артём пристыженно садится на подоконник и бормочет извинения. Татарин протягивает ему стакан воды и предлагает поговорить.
Артём не привык жаловаться, особенно одноклубникам, для которых он балагур, иногда клоун, главный шутник и душа раздевалки. Капитанская повязка в сборной и вовсе связывает его чуть ли не обетом молчания. Стиснув зубы, он обычно терпит все неурядицы и отшучивается. Однако в этот раз, сидя перед ужасно бледным, но искренне сочувствующим Кузяевым, футболисту очень хочется рассказать всё, что гложет последние несколько месяцев.
Фонтан красноречия замолкает только под утро. Далер философски замечает, что всё когда-нибудь обязательно наладится и отправляется в душ. Артём задумчиво смотрит в окно, вертит в руках телефон и чего-то ждёт. В лучах рассветного солнца он видит у входа в гостиницу Дениса со стаканом кофе и большой белой коробкой в руках. Камера телефона делает довольно расплывчатый снимок как-то сама по себе.
— Ну вот, поймал Дэна на нарушении режима, можно будет пошантажировать, — хихикает Артём.
Настроение чуть-чуть повышается, буквально на несколько градусов. Предстоящий перелёт в Казахстан и вторая отборочная игра уже не внушают страха. Атмосфера в команде явно веселее, чем накануне, и во время завтрака все спокойно болтают о разном, не зацикливаясь на пустых переживаниях. Даже всеобщее тренерское внушение об игре на уровне детского сада не портит никому аппетита. Черышев и Головин благополучно отсутствуют, и у Дзюбы улыбка растягивается до ушей в предвкушении новых подколов. Однако в глубине души он искренне рад за ребят и сам бы хотел подобного всплеска чувств, захватывающего с головой и заставляющего забыть обо всём на свете.
Артёму кажется, что ему упал в руки кусочек весеннего солнца, когда после завтрака он видит новое сообщение на экране телефона.
“От тебя мне нужен ты сам. И ещё бельгийские вафли. И магнитик. Встречу вас в Москве.”
Артём никогда раньше не замечал, как прекрасен холл этой пафосной гостиницы в самом центре Брюсселя. Он чувствует себя таким окрылённым, что готов вот прямо сейчас отбегать 90 минут против сборной Казахстана, а потом ещё столько же против любой другой команды. Ему больно смотреть на печальные лица Головина и Кузяева, остающихся здесь до вечера, но собственная влюблённость эгоистично перекрывает всё остальное.
Денис подсказывает ему, что пресловутые вафли можно купить без посыпки сверху, завернуть в термопакет и молиться, чтобы они доехали до Москвы в целости и сохранности. Но на всякий пожарный случай в дьюти-фри Артём покупает целый набор сувенирных магнитов в форме вафель, заодно прихватив и штопор в виде писающего мальчика.
Хорошее настроение помогает зенитовцу отыграть великолепные 80 минут на “Астана-арене”, закружить Черышева в победном объятии на глазах нескольких тысяч болельщиков и шепнуть суровому Черчесову благодарность за доверие. Станислав Саламович не сомневался в нём даже тогда, когда сам Дзюба уже не верил в себя.
До Москвы в целости и сохранности добираются только члены сборной, а ещё плитки шоколада в рюкзаке Набабкина и упаковка магнитов в кармане куртки Артёма. Вафли безнадёжно помяты и раскрошены, их вкус давно потерялся и растворился в фольге пакета. Но Акинфееву это совсем не важно. Игорю плевать на такие мелочи, ведь его любимый питерский львёнок наконец-то оказался с ним рядом.
