Отпускаю грехи твои

      Оби-Ван закатывает глаза, нервно сжимая руки в кулаки. В его кабинете обычно тихо и спокойно, а сейчас у него не урок, а просто совокупность всех самых раздражающих факторов в мире: самый большой класс школы, дети то и дело шептались между собой, пару ребят пришли в школу с насморком и иногда всхлипывали, еще и скрип этих чертовых карандашей по бумаге.       — Нет, Билли, твой портрет не похож на фото, — он дёргано выхватывает из стаканчика на столе карандаш и парой нескольких движений делит нарисованный овал на части. — Здесь должен быть лоб, тут нос, рот, а когда будешь снова рисовать глаза, то не рисуй их сразу друг возле друга.       Темноволосый мальчик ковыряет носком ботинка пол, смотрит поочередно то в окно, то на обои, теребит край своей кофты. Словом, делает всё, только не слушает Оби-Вана.       — Билл, — зовет он ребенка в попытке привлечь его внимание. Мальчик отрывает взгляд от своей кофты и смотрит на учителя.       — Расстояние между глазами равно одному глазу. И исправь всё остальное.       Билли кивает, и после короткого «Пасиб» возвращается к себе за парту. На один раздражающий карандаш больше.       Бен любит свою работу, на самом деле. Он бы, пожалуй, нигде больше работать и не стал. Другие учителя его тепло принимают в коллектив, директор хоть и странноватый, но с удовольствием взял на работу студента, обещая, что сохранит за ним это место, если после учебы Бен захочет остаться работать тут. Дети тоже его любят, особенно те, кто планирует в будущем связать свою работу с рисованием.       Но сегодня его бесит всё, даже семиклассник Билли, не знающий банальных пропорций лица. Сегодня четвертый день без сигарет, и с каждой секундой Бен думает, что, может, бросать курить было не такой и хорошей идеей. Он не позволяет этой мысли укорениться в голове, только не сейчас.       — Учитель? Всё хорошо?       Видимо, он ушел слишком глубоко в свои мысли. Падме стояла перед ним и взволнованно всматривалась в его лицо. Увидев, что Бен всё же взглянул на нее, девочка облегченно вздохнула.       — Простите, думала, вам плохо.       Он отмахнулся:       — Всё в порядке, показывай, что там у тебя?       На листочке Падме был фантастический пейзаж. Фантастический не из-за исполнения, с иронией подумал Оби-Ван, только из-за сюжета. Раскрашено было плохо, цвет выходил за контуры… деревьев? Или это животные? Кое-где линии были ломанные, да и в общем целостность рисунка была нарушена.       — Ты молодец, конечно, только что это?       Девочка, похоже, только этого и ждала. Она чуть наклонилась, будто боялась, что её услышат остальные, и ткнула пальцем в фиолетовое пятно посреди неба:       — Это луна той планеты, из которой её видно, — палец переместился дальше, — это такая трава и деревья на планете, а это, — тычок в синие и желтые полоски в небе, — боевые корабли. Ну, не они сами, их не видно, это линии от их выстрелов.       — Линии?       — Они лазерами стреляют.       Да, работать с детьми было очень интересно. На минуту Бен даже смог забыть о сигаретах, пока не увидел желтые полосы на листочке.       — Я ставлю тебе высокую оценку, но в следующий раз тебе стоит больше внимания уделить технике исполнения.       В углу работы Оби-Ван аккуратно выводит «12»* и переносит в журнал.       — Если сможешь нарисовать это же, только чтоб остальные тоже понимали, что там происходит, я повешу это на выставке в коридоре.       Падме реагирует сдержанно, девочка очень серьезная, но даже ей льстит похвала учителя. Она слабо улыбается и опускает взгляд. Оби-Вану нравятся такие дети, как Падме, они вырастают хорошими людьми.       После урока, когда все ученики разбежались, Оби-Ван остался в пустом классе только с ней. С подлой привычкой, которая мешает ему жить уже несколько лет. Она обнимала его своей обманчиво-ласковой рукой и уверяла, что решит все его проблемы. Около трех пачек в день выкуривал Бен, а желание курить всё росло, вымучивая его нервы и легкие. Бросить было так сложно. Он пробовал все: леденцы, пластыри, специальные таблетки и электронные сигареты, но все это лишь подзадоривало его вкусовые рецепторы, хотелось вновь почувствовать горький вкус дыма на языке.       Пальцы дрожали, напряжение росло, и в один момент Оби-Ван ударил рукой по карману, раздраженно скалясь. Он оставил пачку дома. Специально. Он срывается каждую неделю.       Напряженный мозг находит лишь один выход — пойти в раздевалку и переждать там эту перемену. Там будет темно и пусто, никто из детей туда не ходит, ведь на этой неделе физрук заболел и все его уроки отменили. Он успокоится и приведет себя в порядок.       Бен нервно шагает по коридору, считая каждый метр, теребя пальцами край кармана, где всегда находилась маленькая успокаивающая коробочка, и мысленно молится всем богам, чтоб в раздевалке было открыто.       Дверь рывком распахивается, Оби-Ван сразу прислоняется к ней изнутри и запирает на щеколду. Он не сразу понимает, что сладко-горький запах в раздевалке — это не его воспаленное воображение, отчаянно просящее сигарету, а вполне себе реальный дым.       Бен тянет руку к выключателю с ожиданием увидеть до смерти запуганного старшеклассника, тайком делающего затяжку. Свет являет ему сюрреалистическую картину и Оби-Ван не сразу понимает, что это, срань, такое он вообще тут видит. Мотает головой, трет у виска, сильно зажмуривает глаза. Открывая их, он медленно скользит взглядом от пола к верху. Деревянный пол, школьная скамейка, подтащенная к самой стене, сверху стопка книг, рядом рюкзак. На стопке книг стоял мелкий пацан лет десяти-одиннадцати, прижимался к решетке вентиляции и самозабвенно делал затяжку, смотря учителю в лицо.