Nothing would be left of us

У Джесси тысяча и одна мысль проносятся в голове за какое-то мгновение. На Гибралтаре шум и толкотня, которых эта база не видела уже много лет. Лена скачет то тут, то там, где-то рядом басит Уинстон. Там еще полно других людей, кого Джесси не видел давно и с кем надо бы поздороваться, но он просто не может. Он стоит всего в паре шагов — возвышается над толпой, широкие плечи обтянуты сине-белой курткой. Какой-то монументальный и непоколебимый. Джесси хочется и смеяться, и плакать. Конечно, это так до смешного очевидно, если бы он поинтересовался раньше, если глянул бы хоть один выпуск новостей. Какой там! Не придал значения (как бы прилетело по шапке от Рейеса!), мало ли сирот породил развал Overwatch. Да и лично знал он далеко не всех. Ему хочется всего и сразу: подойти, обнять, дать по морде, разбив оставшуюся руку до крови и чертов визор. Ведь ни он, ни седая практически полностью голова не мешают Маккри узнать в этом человеке Джека Моррисона. Как вообще можно его не узнать? Джесси бы в голос рассмеяться над остальными, слепыми, как новорожденные котята, но не выходит — словно ком в горле стоит. Он не сразу понимает, что уже какое-то время не дышит. И в груди, под ребрами, больно тянет странное чувство. И сигара из онемевших вдруг губ почти падает. Джек смотрит на него в ответ (наверное, прямо в глаза своими голубыми глазищами, за маской не видно), потом едва кивает на выход, и Джесси легко улавливает этот мимолетный жест. Чистый воздух бьет в нос, заставляя сбиться с вдоха. Закурить бы, но Джесси сейчас не готов доверять своим рукам. Он и голове не готов доверять, всё кажется слишком нереальным. Что-то щелкает рядом — Маккри понимает, что это замок визора, когда бросает взгляд через плечо: — Ты постарел. — Вместо приветствия. — Ты тоже не помолодел, ковбой. — Губы, рассеченные шрамом, растягиваются в кривоватой улыбке, будто это им непривычно. Джесси смотрит искоса, ощупывает давно не виденное лицо цепким взглядом. Столько новых шрамов и морщин. Скорбная складка между бровей, кажется, никогда не разглаживается. Короткий ежик волос, серебристый в лунном свете. — Я не стану извиняться. — Да, я помню, ты не извиняешься за принятые решения. Хочется сигануть в воду прямо отсюда, со смотровой площадки, чтобы наконец отвязаться от этого сна. Только не понятно, кошмар это или нет. — Я не уверен, что смогу объяснить. И что ты сможешь понять. — Конечно я не смогу понять, если мне ничего не говорить! Джесси удерживает себя от того, чтобы начать размахивать руками, вместо этого сжимая металлическое ограждение — под левой ладонью остаются вмятины. Волны бьются о камни, и этот звук, вроде бы, должен успокаивать, но Маккри кажется, что становится только хуже. Он просто физически ощущает Джека рядом, и это выводит из себя, сбивает с толку и вытаскивает из глубин памяти то, что должно быть похоронено и давно забыто. — Слушай, Моррисон, мы взрослые люди и ничего друг другу не должны. Иди, обрадуй остальных, получишь порцию ахов и охов. А я не готов радостно кидаться к тебе после... всего этого. Джек молчит, и Маккри не уверен, что это лучше извинений и оправданий. Шаги у него по-прежнему тихие, а легкое касание плеча могло и померещиться. — Я тоже скучал, Джесс. — Это может быть всего лишь шумом волн. Как и брызги на щеках.