В безумии, скользящем по углам

Он стоит в своём пропитанном кровью плаще, надетом поверх одежды человека по имени Эммануэль, и думает: Всё это — моя вина. Что, в общем-то, неудивительно, потому что он виноват всегда. Это всегда проблемы Кастиэля, его самонадеянность, его заносчивость, его высокомерие, его всепоглощающая гордыня. Это он виноват в том, что Сэм лежит на больничной койке, не в силах остановить панически мечущийся взгляд на одной точке. Это он виноват в том, что Сэм в психиатрической лечебнице, в том, что он теперь — невнятно что-то бормочущий в пустое пространство сумасшедший на грани смерти. Вот что я сотворил с тобой, Сэм. Вот что я сотворил с нами, печально говорит он себе. Нами, потому что, разрушив стену, он уничтожил нечто большее, чем психику Сэма. Он уничтожил всё, их всех. Когда-то мы были семьей. Но теперь это не так — из-за меня. Ему кажется, что как минимум эта мысль верна, потому что он всё ещё пытается сплести воедино отдельные воспоминания, болтающиеся в его голове, острые, льдистые и болезненные в своей мощи. Сарай, разбитые фонари, искры, Дин — тот, кого он собрал заново, кого он спас. Роскошно обставленная комната, кровавые знаки на стенах, нож из рук в руки. Его собственные пальцы на лбу Сэма, уничтожающие последнюю надежду на прощение. Кроули и кровь из Чистилища. Лицо Дина и своё предсмертное покаяние. Он помнит то, что сказал Дину ещё на улице, у машины. — Теперь же я не могу это исправить… Зачем тогда я вообще вышел из той реки? И он помнит ответ Дина, тихое отчаяние в нём. — Может, чтобы всё-таки исправить это. Значит, вот моя миссия, думает он, не сводя взгляда с больничной койки. «Исправить» Сэма. Он понимает. Он хочет помочь, правда, но он не может… Хоть раз, всего один раз, может Дин попросить его о том, что он действительно может дать? Стена Сэма исчезла. Сначала он надеялся, что мучения Сэма — всего лишь частичка благодати Люцифера, которая случайно пристала к нему, когда он вытащил его из клетки. Насколько бы Люцифер не был силён, избавиться от клочка благодати для серафима его силы — как комара прихлопнуть. Ну, хорошо, возможно, не так уж просто, но всё же... К сожалению, ситуация Сэма намного сложнее, и, насколько он может судить, видения идут из самой его души: именно она создаёт их, вытаскивая из подсознания память о Клетке и извращая её, смешивая между собой и проецируя в его реальность. — Я не могу, Дин, — он делает паузу, аккуратно подбирая слова. — Не могу исправить это. Дин зол и готов в любую секунду наброситься на кого-нибудь; его плечи напряжённо подняты, а руки скрещены на груди. — Что, чёрт возьми, ты несёшь? Что значит, ты не можешь? Кастиэль ясно слышит — Дин винит во всём его. Он был готов к этому, но легче от этого ему не становится. — Это значит, что восстанавливать нечего. — Почему? Кастиэль не может смотреть на него, поэтому не сводит взгляда с Сэма, отвечая Дину. — Потому что она разрушена до основания. Её части растёрты в песок тем, что происходит сейчас в его голове. — То есть, ты хочешь сказать, что ничего нельзя сделать? Что он будет таким, пока его свечку не задуют или что? — спрашивает Дин, оседая назад и упираясь спиной в стену. С одним тихим вздохом агрессия, возмущение, боль покидают его тело — и в этом-то худшая часть всего происходящего. Потому что Дин не удивлён. Он ждал этого, и Кастиэль думает, что его можно понять, если учесть, как складывалась его жизнь до этого момента. Иногда ему кажется, что именно это окончательно сломало его веру в Бога. Зачем Богу, любящему Творцу, справедливому Создателю повергать в такие муки такого, как Дин? Но виноват в этом не один Бог. Кастиэль тоже приложил свою руку к этому, и, наверное, сейчас можно сказать, что по большей части виновен именно он. — Мне жаль. Я не могу заставить эту проблему исчезнуть, — и Кастиэль знает Дина достаточно хорошо, чтобы понимать, что Дин в курсе этого и что он давно уже подозревал, что способа «исправить» Сэма может не оказаться. Так что он добавляет: — И ты это знаешь. Вдруг идея вспыхивает у него в голове. Глупая, рискованная, но может… Он это сделает. Ради Сэма. И Дина. — Но я могу попытаться передвинуть всё это, — слышит он себя как будто со стороны. — Передвинуть? — спрашивает Дин. Из его тона Кастиэль заключает, что он пока не понимает суть его предложения. Это хорошо, думает он. Потому что Дину не надо ничего понимать. — Да, это поставит Сэма на ноги, — конечно, это ещё вдобавок либо убьёт Кастиэля, либо сведёт с ума — выбирай на свой вкус. Всё в порядке, думает он. Если такова цена, то я заплачу её. Кастиэль быстро подходит и садится на край кровати Сэма, смотря ему в лицо. — Так будет лучше. Со мной всё будет в порядке. Ему интересно, понимает ли Дин, что он хочет сказать? Что это тихое и немногословное прощание? Возможно, до него это внезапно доходит, потому что его следующие слова — это: — Стой, Кас, что ты делаешь?! Это волнение в его голосе? Не имеет значения, оно это или нет, резко обрывает он себя, раздавив клубочек теплоты, который свернулся в его груди. Что это изменит? Ничего. Даже если я объясню суть процесса и то, что он со мной сделает… Это ведь Сэм. Дин ведь всё равно не станет останавливать его, потому что это Сэм, и разница только в том, что, если дать ему время обдумать этот вариант, он будет чувствовать себя виноватым. Поэтому Кастиэль не даёт ему вариантов, да и всё-таки в конечном итоге это его собственный выбор. Это касается только его и Сэма. — Теперь, Сэм, — говорит он, стараясь не напрягать его. — Может быть немного больно. И, если я не смогу этого больше сказать: мне жаль, что я поступил так с тобой. У Сэма такой взгляд, что Кастиэль уверен: он видит кого-то другого вместо него. Не суть важно. Он протягивает руку и кладёт пальцы на лоб Сэма, пытаясь дотронуться до его души. Теперь он осознаёт души совсем по-другому, не так, как это было до войны с Рафаэлем. Они звали его, кричали его имя, даже когда он был Эммануэлем — хотя тогда он не осознавал полностью, что слышит. Душа Сэма светится чисто и ярко. Она прекрасна и уступает только душе Дина, но Кастиэль признаёт, что, когда дело касается Дина, он не может оставаться беспристрастным. Впрочем, достаточно этих глупостей. Он не может думать о Дине, не сейчас, иначе так и не решится ни на что. Он находит чёткие, агрессивные линии, пересекающие душу Сэма, как шрамы — и перетягивает их в свою благодать. Внутри него вспыхивает безумная боль, которая спустя несколько секунд растворяется в пустоте. Он слышит, как где-то на фоне разговаривают Сэм и Дин, но эти слова расплывчаты, бессмысленны, и их вытесняет ужас, который он ощущает, смотря на кровать, где буквально только что лежал Сэм. И сейчас он практически лицом к лицу с Люцифером, который вновь облачился в свой прежний сосуд. — Здравствуй… братец. Кастиэль отшатывается назад, пятясь прочь от койки, пока не вжимается спиной в стену. Он не в силах оторвать взгляд от Люцифера. Дьявол смеётся, и внутри Кастиэля что-то больно ломается.