***
`hnw — middle finger
***
У Намджуна терпение адское. На самом деле, нет терпеливее человека в группе и во всём стаффе, чем лидер Ким Намджун. Может, именно поэтому он и лидер? Вполне возможно. По крайней мере, Бан-ПД так же считает. У Намджуна терпение, пожалуй, даже прочнее знаменитого «Титаника», но в последнее время он чувствует себя всё ближе к тому самому айсбергу, который разбил к хуям самое мощное судно своего времени. Этот айсберг — Мин Юнги. — Хён, завязывай, а? — ворчит Намджун. — Ты похож на девочку, ну серьезно! — Намджун-а, завались, окей? — буркает Юнги в ответ, натягивая через голову новенький свитер оверсайз, в котором он уменьшается в размерах раза в два. Теперь он похож на хрупкого, худенького мальчика с «тонкой душевной организацией» и самым ебливым ебалом из всех его возможных выражений лица. Как же это бесит. — Не твое дело, как я себя веду и как одеваюсь. Агуст Ди умер в тот день, когда я понял, что не могу больше притворяться. Не могу я, Джун, всё время пытаться выглядеть крутым, это не моё! Юнги фыркает и закатывает глаза в своей новой, уже привычной манере, трёт переносицу, аккуратно так, самыми кончиками бледных пальцев, как будто нарочно еще больше хочет вывести Кима из себя, и уходит в гримерку, оставляя Намджуна одного справляться с желанием выбить дурь из глупого хёна. Какого хрена он себя так ведет? Намджун лишь выдыхает шумно, сквозь зубы, и пытается не сорваться. До столкновения с айсбергом осталось буквально пару метров, и если всё продолжится в таком духе, кое-кому придется выкинуть все свои девчачьи шмотки, потому что кое-кто уже заебал.***
— Хён, ты опять ведешь себя как баба, прекращай. — Хён, почему ты вечно губы трогаешь? Они у тебя чешутся, что ли? — Хён, завязывай с бабскими манерами. — Хён… — Хён. — Хён, блять! Последняя капля. Это была последняя капля, серьезно. Съемки одного из эпизодов только что закончились, все уставшие и вымотанные, и хочется поскорее домой. Но кажется, у Юнги совсем другие планы: он стоит рядом с Чонгуком и что-то шепчет ему в покрасневшее ухо, притянув к себе так близко, что его губы реально (реально!) касаются мочки уха макнэ и задевают серебряные серьги. Чонгук явно стесняется, смущается, как ребенок, он весь пылает, и остается только догадываться, что там ему нашептывает этот извращенец с бабскими замашками. — Хён, надо перетереть. — Намджун подходит к Мину и даже не удостаивается его согласия — просто хватает за локоть и тянет куда-то в сторону одного из многочисленных служебных помещений студии, где они снимают эпизоды. Юнги, кажется, вовсе даже не против, только тихо посмеивается и охает, когда ноги заплетаются, потому что рядом с Намджуном хрупкий и маленький Юнги не может шагать так быстро, он начинает порядком задыхаться, когда они наконец доходят до нужной комнаты. Намджун буквально вталкивает его в помещение, после чего — громкий хлопок, щелчок замка, и у Юнги сердце в пятки. Ну, наконец-то сорвался.***
— Хён. — Намджун вдыхает медленно, выдыхает еще медленнее. Нужно успокоиться. Нужно просто всё объяснить ему. — Да, Намджун-а? — невинно спрашивает Юнги, когда необычайно хмурый Джун поворачивается к нему лицом и смотрит в упор. — Ты о чем-то хотел перетереть? — Да хотел. — Ну так давай. — Ну так скажу. — Скажи, — пожимая плечами, хмыкает Мин и изящно присаживается на край какого-то черного кресла, на кожаной обивке которого видно каждую гребаную пылинку. Мелькает мысль, каково было бы сидеть на этом кресле голой задницей? Не очень приятно, наверное… Хотя, кто знает. — Хён, — аккуратно начинает Намджун. — Так больше не может продолжаться, ты ведь понимаешь? Наши фанаты не слепые, почти все тебя считают геем, ты в курсе? Ты ведешь себя настолько… блять, настолько женственно, что это просто бросается в глаза! Хён, зачем всё это, а? Я не понимаю… — Намджун-а, ты и не поймешь. — Юнги улыбается в своей манере, одними губами, а глаза остаются почти неживыми, хитрыми какими-то и пронизывающими. — Просто я такой. Раньше был другим, а сейчас я такой, какой есть. Ты не можешь заставить меня измениться. С какой стати мне подстраиваться под всех? Шихёк дал нам волю делать всё, что мы захотим и посчитаем нужным, потому что, что бы мы ни делали, это нравится фанатам. Я в курсе про то, кем и с кем меня считают. Зато ты не в курсе, с кем, по мнению фанаточек, меня больше всего шипперят при всём моем девчачьем свэге. Знаешь с кем? — С кем же? — Намджун почти кипит от злости. Он всё знал? И специально так делал? — С Чимином. — И что? — А то, что я при этом актив, Намджун-а. Ким молчит. Он, конечно, просит Джина держать его в курсе событий про то, что происходит на просторах фандома, и зачастую, благодаря его информированности, им удается избежать весьма щекотливых ситуаций или же наоборот, подогреть интерес публики перед камбеком, подкинуть шипперских дровишек в огонь популярных пейрингов. В основном делают ставку на ВиГуков, но вот чего Намджун ну никак понять не может — ЮнМины. Как? Как этот женственный хлюпик Мин Юнги может быть альфачом и преобладать над Пак Чимином, от которого мужская энергетика и тестостерон прёт за километр, когда он не играет на камеру милого плюшечку? — Намджуна, ты ведь умный, да? — наигранно-серьезно спрашивает Юнги. — Ты ведь умный мальчик и уже давно должен был понять, зачем я веду себя, как конченая блядь. Но я, видимо, ошибался. Ты тупой как валенок. — Снова закатывает глаза, фэйспалмит кончиками пальцев, и просто невозможно больше смотреть на это. Эти манеры, этот фальшивый мелодичный голос вместо обычного хриплого, и эти улыбочки такие нежные. — Снимай. Слишком резко это было сказано. Намджун не успевает осознать, что он делает, когда сам срывает с Мина этот дебильный свитер оверсайз, как будто он из женского отдела магазина. Не успевает и осознать, когда он стягивает едва держащиеся на худых бедрах джинсы с дырками до самых лодыжек, а боксеры — до колен. Зато полностью осознает всё, когда перекидывает хёна через собственные колени, усаживаясь, наверное, в самое пыльное кресло в мире и оставляя на подлокотнике след своих ладоней. — Ким Намджун, какого хуя ты делаешь?! — хрипит Юнги, настолько блядски наигранно, как будто снимается в дешевом порнофильме. Как будто он нашкодивший ребенок, а Ким Намджун собирается, как настоящий ''папочка'', научить его хорошим манерам. Звякает застежка ремня, одной рукой Намджун держит едва вырывающегося парня на своих коленях, а другой судорожно пытается вырвать из петель брюк кожаный ремень. Он почти отчаивается, когда ремень наконец выскальзывает из последней петли, и Намджун сворачивает его пополам, на пробу бьет наотмашь по кожаной обивке подлокотника, и в воздух тут же взмывает облачко пыли. Сильно. Больно будет. Может, и научит хоть чему-то. — Юнги, — не стесняясь рычит Джун, глядя за поджавшимися лишь от этого пробного удара ягодицами хёна. Тот, казалось, весь замер. От страха? В предвкушении? Трудно сказать, а спрашивать не хочется совсем. — Юнги, сказать тебе, что я о тебе думаю? — Ну попробуй, — сипло отвечает Мин, сглатывая комок вязкого желания. Он ждет, уже ждет этого, он готов, а этот идиот всё еще медлит! — Я думаю, что тебе не мешает думать над своим внешним видом перед тем, как выходить на публику или на съемки. Юнги, ты действительно ведешь себя как блядь конченная! Первый удар оказывается слишком неожиданным. Обжигает так сильно, так оглушительно, что в носу щиплет от боли. Пальцы впиваются в край кресла и чужие джинсы, а сердцебиение разгоняется до безумия за секунду. Жар бьет в голову так резко, что Юнги задыхается. Это действительно было больно… — Ты не должен больше вести себя как девочка, Мин Юнги, — почти по-доброму шепчет Намджун, поглаживая краснеющий след от ремня и тяжело дыша от волнения. Какого хрена он творит?.. Комнату оглашает еще один удар, а следом протяжный болезненный стон. Пожалуй, на секунду Юнги перестал дышать. Намджун из него действительно пытается выбить всё, вплоть до души?! Намджун сжимает зубы и бьет по бледной заднице еще два раза, а тело у него на коленях сильно вздрагивает от оставленных на коже красных полос. Мозг Намджуна всё еще подернут туманом, какой-то странной поволокой, от которой хочется въебать и выебать виновника его расшатавшихся нервов! Хочется добиться его реакции, хочется, чтобы он перестал всё это делать, перестал вести себя как блядь, как баба, это мерзко! — Я не понимаю, Намджун-ах… Объясни доходчивее, будь добр, — выдавливает сквозь сжатые зубы Юнги, ерзая на чужих коленях и шипя оттого, насколько чувствителен он сейчас. И ладно, если бы он остался хотя бы в трусах, но сейчас грубая ткань джинсов Намджуна как никогда ощущается просто прекрасно! Как наждачка для оголенных от возбуждения нервов. — Я тебя научу, как нужно вести себя в группе. Мы же мальчики, да, Юнги? — тихо спрашивает Джун, занося ремень для следующего удара. — Да, блять… папочка, — шипит Мин, а следом — хлопок и боль. Снова. Теперь уже до слёз. Но это просто потрясающе… Так охрененно потрясающе он себя не чувствовал никогда, наверное. Его краш прямо сейчас порет его собственным ремнем по голой заднице и играет в папочку. Мечты сбываются, или это просто фантазия шалит? Но все мысли о фантазиях отходят на второй план, когда по телу снова разливается боль от удара, а в мозг бьёт странная эйфория. Он уже не чувствует боли совсем, из горла вырываются только приглушенные стоны и скулеж, а пальцы ослабли, нет сил больше сжимать их и держаться. Он почти висит на чужих коленках, а Намджуну, кажется, совсем сорвало башню: он стегает его ремнем так сильно и часто, что боль и удары сливаются в одну непрерывную завесу шума в ушах. Это жестоко, жестко, грубо до предела, этот урок Юнги запомнит навсегда, чтобы потом как-нибудь повторить. Наверное. Если Джун не собирается прибить его к херам прямо сейчас, конечно. Потому что кажется, что именно этого он и хочет. Его как будто переклинило совсем, он даже не замечает, как по его джинсам стекает белесая дорожка Миновой разрядки, как тот уже не издает ни единого звука, как по бледной спине градом катится пот, а с губ срывается вязкая слюна, которую стереть даже рука не поднимается, настолько он ослаб и под кайфом, его всего трясёт от перевозбуждения и теперь уже страха. Намджун может быть пугающим, когда хочет этого… — Ты больше никогда не будешь вести себя так мерзко и отвратительно, ты понял меня, Юнги?! Ты понял, я спрашиваю?! — рычит в голос Намджун, отбрасывая свой ремень куда-то в сторону и встряхивая почти бессознательное тело хёна, но тот, кажется, совсем не слышит. Его глаза блуждают и не могут сфокусироваться, губы пересохли от частого дыхания. — Х-хён?.. — Таким я тебе больше нравлюсь, Намджун-а?.. — шепчет Юнги, а уголок губ дергается в едва заметной ухмылке. — Теперь я точно как блядь, этого я и добивался. Повторим как-нибудь, да? Он валится на пол, едва находя в себе силы, чтобы оттолкнуть руки Кима, и тут же стонет от боли, прострелившей всё, что отбил ему Намджун. Это было и правда приятно, но вот последствия этого сомнительного удовольствия будут напоминать о себе, пожалуй, еще неделю-две. — Хён, я… Я… — Намджун в немом шоке от самого себя сидит в кресле и не знает — что делать. За него решает хён: — Иди, Джун, я сам справлюсь. Иди. Я приведу себя в порядок и тоже приду. Дай мне пять минут. — Хён… — Съебись нахуй, я сказал! Не понятно?! Вот он, Юнги-хён. Вот он какой на самом деле — вот его настоящий взгляд, блестящий и грозный, его выражение лица, его голос, властный и дерзкий, от которого мурашки по коже. Намджун вздрагивает, и только сейчас замечает детали: что Юнги голый, что у него весь зад бордовый от порки, которую он ему устроил, что у него на штанах чужая сперма, а у самого руки трясутся, потому что он хёна только что избил, а тот получил от этого кайф! Это вообще нормально? — Хён, ты что, специально… это всё? — Нет, блять, случайно, Намджун! — взрывается Юнги и тут же шипит, пытаясь подняться на ноги. Не получается, для этого нужно сначала найти силы двинуться, а их нет. — Да, я просто пытался добиться от тебя такой реакции. Всё, больше не буду. Вали давай, пока я не начал тебя учить, как должны вести себя младшие с хёном. Но Ким Намджун был бы не лидер, если бы позволял другим указывать, что делать. В данном случае, он явственно понимает, что Юнги не справится сам, и виноват в этом только сам Намджун, поэтому он обязан помочь хёну. Да блять, он его на руках отнесет до машины, если надо! И сам дома мазями натрёт! И может даже чмокнет в ранки, чтоб прошло быстрее! Стоп. Что? — Ким Намджун, да у тебя… Юнги, опираясь на локоть и ухмыляясь, недвусмысленно пялится на чужую ширинку, а Джун стыдливо прикусывает губы и вспыхивает как спичка. Черт, черт, черт! Этого не должно было произойти! Дилемма: уйти или остаться? Позориться дальше, но помочь хёну, или же сбежать? Перед ним на голом грязном полу лежит почти беспомощный хён, который говорит, что сам со всем справится, хотя им через десять минут выезжать. На голом полу, выдранный ремнем как школьник, получивший наказание за плохое поведение, лежит хён, который такой худенький, беззащитный в своей хрупкости, мягкости, прикрытой наигранной грубостью, и такой красивый прямо сейчас. Тёмные волосы мокрыми прядками прилипли ко лбу, покрасневшие от прикусываний губы сжаты в полоску, глаза блестят скопившейся от боли влагой и сверкают. Намджун не может двинуться с места. — Хён, я пом… помогу. Ты не волнуйся, я помогу. Хён, прости. Я просто сорвался, я… Сорвался. Сорвался я, я не хотел, — бормочет Намджун, падая на коленки перед хёном и пытаясь натянуть на него обратно одежду: сначала боксеры, затем джинсы эти гребанные, которые такие узкие, что едва удается просунуть пальцы, чтобы подтянуть их к талии. Он буквально приподнимает Мина и усаживает его на колени тоже, чтобы тот не садился на многострадальный зад, и сам надевает свитер на него, бегло поправляет его челку дрожащими пальцами, а у самого нервы на пределе. Он избил хёна. Хёна избил. Своим ремнем избил своего хёна. — Намджун-а. Ты такой придурок, ты в курсе? Иди сюда… Юнги тянет его на себя и впечатывает в свои губы. Целует рвано и несдержанно немного, потому что устал ждать. Устал ждать, когда этот тугодум всё поймет, когда сделает что-то, когда он осознает наконец, чего от него хочет Мин Юнги. Намджун отмирает только тогда, когда чужие ледяные пальцы настойчиво касаются его возбуждения без каких-либо преград, сжимают и ласкают так мягко, что плакать хочется. Он ничего не может сделать, не может двинуться, потому что уверенность всю как ветром сдуло. Каким-то левым ветром, судя по всему, раз он здесь, один на один с Мин Юнги, который прямо сейчас языком пересчитывает ему зубы. — Не бойся, — хриплый шепот еще больше погружает в транс, а глаза с дымчатой поволокой смотрят так маняще, так желанно. Намджун точно сейчас не в себе, раз ведется на это. — Я не сделаю больно. Не так, как ты мне. Болезненный укол вины в сердце, и Намджун хочет загладить вину. Он чувствует себя так мерзко!.. Юнги опрокидывает его на пол и наваливается сверху, трётся об него и целует одновременно, шипит от боли периодически, но не останавливается. У Намджуна уже звездочки перед глазами вытанцовывают вальс голубых цветов, а Юнги всё мало, он не останавливается. Хочет до победного довести, по всей видимости. Его напор становится невыносимым, а у Намджуна уже давно последняя капля истекла и Титаник разбился об айсберг. Об айсберг по имени Мин Юнги.***
Когда Намджун на руках выносит из здания студии спящего хёна, все на него пялятся как на инопланетянина. Ким Намджун самолично, как принцессу какую-то, несет на руках Мин Юнги, и даже не смотрит ни на кого, когда забирается в автобус и рассаживается на двух сидениях сразу, укладывая хёна на бок, головой к себе на бедра. Юнги в последнее время на диете, ест мало, а сил сейчас потратил непомерно много, он устал так сильно, что едва Намджун в его руках кончил, как подросток какой-нибудь, дрожа всем телом и хватая ртом воздух, Юнги повалился ему на грудь и так и уснул. Намджун не собирался рассказывать никому о том, что случилось в этом пыльном и затхлом служебном помещении десять минут назад, поэтому не стал звать кого-либо на помощь, а просто подхватил хёна на руки и понёс. Он такой легкий, такой теплый и мягкий, что даже отпускать не хочется. Всю дорогу мемберы пялятся на лидера и Юнги, но вопросов не задают. Знают — Мина лучше не трогать, если он спит, да и Намджун не ответит ничего, бесполезно его спрашивать. Спустя какое-то время всем надоедает пялиться и парни просто утыкаются в свои телефоны, а Намджун, как ни в чем не бывало, продолжает поглаживать смоляные волосы Юнги и мысленно просить прощения за свой поступок. Когда они доезжают до общежития, Намджун снова, ни слова не говоря, подхватывает всё еще спящего хёна на руки и несет в свою комнату. Он захлопывает дверь прежде, чем Тэхён сует свой нос в эту ситуацию, и тут же закрывает на замок. Как он и обещал себе мысленно, он намажет побитую задницу Юнги мазями и зацелует каждую ранку. Он действительно делает это, и Юнги чувствует. Чувствует, но и дальше продолжает притворяться спящим. Потому что до щемящей боли в груди приятно, когда трепещущие пальцы твоего краша касаются тебя так легонько и болезненно в то же время, и как тёплые губы почти обжигают то место, которое затем охлаждается прохладной мазью. А Намджун знает, что он притворяется. А Юнги знает, что Намджун знает. И эта новая игра им нравится намного больше, чем та, что продолжалась последние полгода.~ end ~