Тот самый помощник

      На данный момент, думаю, было всего две дорогие мне вещи (если это можно так назвать, ведь, как-никак, других у меня попросту не было, чтобы сравнить чувства к ним): Его письмо и эта палочка. Недлинная, буквально чуть меньше моего предплечья, разумеется, того, что еще присутствовало. В меру толстая, по крайней мере, достаточно для того, чтобы она не ломалась, когда я пытаюсь вставить ее в землю.       Сухую, почти что рассыхающуюся, трескающуюся под ногами землю, по которой сейчас мы все шли. Землю, уже давно переставшую давать жизнь чему бы то ни было, но все еще напоминающую о своем величественном прошлом сухими, низкими, обломанными кустарниками (от одного из которых я и отломал когда-то давно эту ветку), готовыми рассыпаться в прах от одного прикосновения и даже не разлететься, а лишь осесть прямо тут же, потому что даже слабое дуновение ветерка было редким гостем здесь.       Еще более редким, чем эти кусты.       Кто-то кашлянул. Никто не обернулся. Даже не посмотрев в сторону моих «подопечных», я знал, что никто не обернулся. Сложно понять, о чем каждый думал в такие моменты. О том ли, что ни к чему обращаться внимания на умирающего? О том ли, что пожелание здоровья ничего не решит? О том ли, что лишний поворот к кашляющему и самого тебя может привести к смерти?       Скорее всего, были и те, кто думал, что всему виной лишь сухость воздуха и пыль.       Помнится, Он не разрешал кашлять в Его присутствии или присутствии Его ненаглядных изобретений, пребывающих в процессе или уже завершенных. Он требовал абсолютной стерильности в помещениях, даже несмотря на то, что был не медиком или биологом, но инженером-физиком. Но, безусловно, Он был гением, так что, возможно, Он понимал что-то, чего не мог понять своим скудным разумом я сам. Едва я только начинал набирать воздух для того, чтобы прочистить легкие от микробов, меня тут же пресекали (зачастую даже не поднимая взгляда) и выгоняли. А в конце каждой смены со статичной, стеклянной улыбкой настоятельно рекомендовали произвести дезинфекцию помещения. Будто оно и без того с таким трепетным отношением успевало набрать хоть какой-то грязи в течение дня.       Да, несмотря на гений и увлеченность, Он всегда уходил, едва минутная стрелка перемещалась на двенадцать, в то время как часовая указывала на окончание рабочей смены…       Теперь эти воспоминания не вызывают той усталости и легкой нотки недовольства, связанной с узурпированием моего труда, как не вызывают и восхищения от непонимания. Просто отчет о происходившем ранее.       - Я хочу в туалет, - сухой от долгого молчания голос раздался из середины колонны.       Как по мановению волшебной палочки (какое глупое, почти детское сравнение) все остановились, достаточно плавно, будто бы выверено, несмотря на то, что подобное происходило не так уж часто: воды было еще меньше, чем еды, хотя бы потому, что всей жидкостью, что они получали, были соки из запеченного мяса.       В жаркой, душной тишине зашелестела одежда, немногочисленная, снимаемая самой старой из нас, и вскоре раздался резкий журчащий звук, вслед за которым пришел и запах размокаемой земли, подернутный ароматом, похожим на мягкое сено. Но все знали, что это за аромат на самом деле.       Удивительно, как все в едином порыве отвели взгляды. Удивительно, как еще никто не опустился до того, чтобы если не сделать это, то хотя бы предложить использовать мочу как источник воды. Человечность ли это? Можно ли это назвать так, вспоминая, как почти радостно все эти люди приняли за нормальным источник пищи чужую людскую плоть, хотя еще недавно в своих собственных домах обсуждали и осуждали каннибализм в некоторых африканских племенах?       «Боже, это же ужасно! Как можно поедать себе подобных? Мы же разумные, цивилизованные существа!» Наверняка такие или подобные таким фразы раздавались раз за разом, когда тема доходила до этого. Однако взглянули бы они на себя сейчас со стороны – сразу бы поняли, что именно отделяло их от каннибализма все это время: отсутствие необходимости выжить любой ценой.       Сара, завершив акт мочеиспускания, неспешно оделась и вернулась на прежнее место в строю. Было видно, что все-таки подобное поведение у всех на виду все еще коробит ее.       Как и всех остальных.       Кроме меня.       Интересно, почему я закостенел гораздо быстрее других?..       Путь продолжился. Солнце грело лоб и плечи. Вскоре будто бы переместилось чуть выше по небосклону, как и тепло, что достигало тела от этой яркой звезды, однако нельзя было с точностью утверждать что-либо в таких условиях: любая вещь могла оказаться обманом, игрой разгоряченного воображения, желанием истощенного рассудка найти хоть что-то оптимистичное во всем вокруг.       Через пару часов (теперь солнце уже точно немного перекатилось по небу) что-то появилось на самом краю горизонта. К сожалению, бессмертие не улучшило ничего, кроме регенерации, так что разглядеть отсюда, что же приподнялось над горизонтальной линией земли, для меня не представлялось возможным, а потому пока сообщать о находке пока было рано.       Понять, что это нечто чем-то похоже на город (лишь «чем-то похоже»), я смог только к первым сумеркам. А значит, туда мы попадем в лучшем случае завтра. И опять же пока рано сообщать о находке.       Впрочем, я недооценил зоркость глаз своих людей: один из парней, молодой, вроде бы он даже младше Лиз, Питер, внезапно выпрямился и встал, как вкопанный, из-за чего в его спину тут же с легким вдохом удивления врезался Альфред.       - Там город! – худой палец указал вперед, губы затряслись, вслед за ними – глаза, искривившиеся будто бы в попытке заплакать, однако не находившие влаги для слез, следом и все тело. – Город! – теперь все смотрели в темнеющую возвышенность, иногда бросая испуганные, даже настороженные взгляды на парня, который, казалось, вот-вот рухнет от тряски.       Однако он удивил иным: резко снявшись с места, Питер убежал вперед, не остановившись и даже не повернувшись на оклики. Я побежал было следом, наказав остальным стоять на месте (впрочем, они бы и так остались стоять кучкой: мир вокруг без моего присутствия был невероятно страшен для них, почему-то я дарил им хоть малое, но успокоение, возможно, потому, что всегда легче, когда ответственность за твою жизнь лежит на чужих плечах), но, к моему удивлению, парень развил невероятную скорость, так что вскоре я осознал бесполезность погони. Да и из-за резкой физической нагрузки разболелась с новой силой культя, к которой стала активно поставляться кровь.       Чуть отдышавшись, я вернулся и сразу же поймал облегченные и вопросительные взгляды, однако, что очевидно, ответов у меня не было, так что я просто жестом указал им продолжать идти за мной и молча отправился туда, где только что бежал за Питером, видя его удаляющийся силуэт перед собой.       Через еще несколько часов силуэт полностью исчез, но из-за расстояния ли или лишь от опустившейся темноты – не могу сказать.       Сегодня все легли спать без костра: запасы хвороста истощались, а идти до города (и города ли?) можно было как несколько часов, так и несколько дней – расстояние сложно измерить в степи.       Утро выдалось теплым, так что единогласно все снова предпочли экономию. Рука немного отросла с последнего приема пищи: от обрубка почти что от плеча она теперь дошла до середины предплечья. Радовало ли это меня? И да, и нет. Думаю, очевидно, почему.       Снова долгий путь. В этот раз до обеда (если считать по солнцу) он был без происшествий. Однако когда солнце уже начало печь шею, вдалеке что-то показалось. Распознать это получилось опять лишь к сумеркам, однако в этот раз находка была ближе и неприятнее: бездвижное тело Питера.       Ускорившись, я первым подошел к нему. Перевернул (парень лежал спиной вверх) и проверил основные реакции: дыхание, сердцебиение и реакцию зрачков (кажется, эти знания я получил даже не от Него, а еще раньше). Мертв. Даже не будучи медиком, в данной ситуации я могу предположить причину: потеряв рассудок, он истощил себя бегом за иллюзорным городом и даже не заметил этого.       Однако есть что-то, что меня беспокоит намного больше, чем смерть одного из наших.       Нет боли, скорби, даже легкой печали. А ведь я доблестно назвал целью своей новой жизни защиту тринадцати человек. А теперь, когда наше число действительно стало несчастливым, ничего не дрогнуло в моей душе. Неужели все это время я обманывал себя? Или трезвый разум попросту не дает мне тратить время на бессмысленное оплакивание? Ведь, в конце концов, я сделал все, что мог. Побеги я тогда за ним до конца – взамен одной жизни я бы разменял двенадцать. Хотя что-то мне подсказывает, что даже эту единственную я бы не смог спасти, и снова бы остался один.       Как тогда, когда ушел от Него…       Вскоре меня нагнали остальные. Расположившись кругом возле меня и мертвого тела, некоторые вздохнули, кое-кто прикрыл рот рукой, но полустеклянные глаза говорили о том, что особой тоски в их сердцах не было. Просто, в отличие от меня, они все еще строили иллюзию людей в собственных разумах.       Без особого труда закинув на спину труп и схватив его за руки впереди, я снова тронулся. Никто ничего не сказал, и все просто пошли следом, и в голове каждого, я уверен, где-то в самом укромном уголке загорелась мысль о скором ужине.       И действительно, едва ночь снова сменила день, все тут же почти что радостно стали приготовляться к тому, чтобы готовить пищу. Разделыванием у нас всегда занимался Майкл, и сейчас он тоже с почти что голодом (хотя почему «почти что»?) набросился на опущенное мной рядом с огнем тело, чтобы отсечь от него одну из рук. Он хотел было в порыве приняться за Питера и дальше, но я мягко, но настойчиво остановил его: лучше растянуть этот запас на подольше.       Теперь вид и запах коптящегося на костре мяса, капающего соком в огонь, отчего тот неравномерно часто шипел, но тут же загорался с новой силой, не вызывал у меня тошноты или отвращения. Не вызывали после и сами трапезничавшие. Как до этого не вызвал отвращения взгляд Майкла, которым он оглядывал Питера с ножом наперевес.       Потому что все это теперь не относилось ко мне. Все это теперь для меня было подобно тому, если бы они вкушали не бывшего соратника, а, скажем, ягненка. Забавно, как многое зависит от угла зрения. Возможно, теперь я понял, почему у них подобное не вызывало никогда чувств, какие испытывал я.       Возможно, теперь я понял, почему Он не чувствовал того, что тогда ощущал я.       После ужина все легли спать. Сегодня я уснул, наконец, одним из первых.