– Я буду драться с ними!
Полупустой стакан разбавленного виски звонко плюхается на деревянную столешницу. В моей голове ужасная липкая каша из вязких мыслей, но что я знаю точно, так это то, что я больше ни секунды не могу просиживать тут штаны в обнимку со стаканом дрянного алкоголя. Из-за барной стойки визжит истеричный женский голос: – Охрана! Охрана! Выведите его! Сомневаюсь, что такой наивной девочке могла прийти в голову мысль, что в этой дыре охрана никогда и не подразумевалась, попросту оттого что здесь нечего охранять. Забавно, не видел её тут раньше – наверное, новенькая. Её вопли могли бы пристыдить случайного посетителя этого заведения, слишком разгоряченного крепким пойлом, но на меня они не производят ни малейшего впечатления. Нет, крошка, со мной такое не пройдёт. Я должен отомстить этим ублюдкам.– Меня бы не удержала и армия семи наций!
Смех. Эти красные от выпитого придурки, развалившиеся за шаткими столиками, смеются. Лицемеры, сейчас они пьяно гогочут надо мной, но если бы только они знали, чем я занимаюсь, наверняка закидали бы меня камнями. Нет, скорее всего, они бы трусливо сбились в кучу, глядя обезумевшими глазами, в которых тонкая дымка злобы едва прикрывает безотчётный ужас, ведь люди по своей природе редко отваживаются идти наперекор собственным привычкам и находят в себе силы на серьёзные поступки. Конечно, легче плыть по течению, сразу отбрасывая все переживания, назойливо грызущие мозг; легче повиноваться обстоятельствам и скользить по накатанной колее жизни, прикрываясь общественным мнением. Легче не пытаться совладать с собой, чем прожевать страх и выплюнуть его остатки, стоя на пьедестале достигнутого. Так чем же я отличаюсь от этих жалких алкоголиков? По сути, ничем, абсолютно ничем. Разве не каждый раз, когда я прихожу сюда, я напиваюсь до потери рассудка и в пылу самокопаний мечтаю отомстить тем подонкам, которые превратили мою жизнь в сущий ад? Разве не каждое последующее утро, страдая от похмелья, я стараюсь заглушить в себе голос противоречия, голос честного человека, заставляя себя вернуться к моей мерзкой работе из банального страха за собственную жалкую жизнь? Разве эта попойка не кончится тем же самым?.. Сжатый было кулак неуверенно разжимается, я затуманенным взглядом обвожу подвал и грузно падаю обратно на табурет. Ничего не видя вокруг себя, одним глотком осушаю стакан, скрипя зубами по стеклянной кромке, и беспомощно роняю голову на руки, предвкушая приближающееся алкогольное забытьё с облегчением, которое на время тушит во мне пламя разгорающегося отчаяния.***
Тишину прокуренной квартиры пронзает телефонный звонок. – Да, алло? - слышу свой хриплый с похмелья голос в трубке, как через слой ваты. – Доброго утречка, это я, Соммерс. Босс, не подскажете, к какому дню нужно сдать отчёт? Просто, понимаете, мне нужно взять отпуск, потому что, как вы знаете, моя жена... Чёрт. Мне не стоило отвечать на его звонок. Этот Соммерс, мой заместитель, тот ещё хитрец. Он и так прекрасно всё знает. Он позвонил только для того, чтобы узнать, пил ли я вчера. И, разумеется, не пройдёт и пяти минут, как о моих похождениях станет известно начальству, и после этого от выговора мне не отделаться. А между тем, ещё пара проколов, и я могу быть навсегда уволен из организации при помощи пули в затылок. Действительно, зачем им такие нерадивые работники? Ему нужно моё место, и он сделает всё, чтобы его заполучить, этот чёртов Соммерс. Нужно быть начеку.Они обманом отберут все, что у меня есть, выждав момент, когда я отвернусь.
– Послушай-ка, Соммерс...***
Я нахожусь в небольшом уютном домике на окраине Вичиты. Это дом моего друга, Ларри. Мы не виделись с того самого момента, как меня завербовала эта чёртова шайка убийц. Правда, мы писали друг другу письма. Хотя, надо признать, по большей части писал он. Он рассказывал о своей жене, о рождении сына, а затем и дочери, звал меня к себе в Вичиту, а я только и мог, что черкать пару строк про жизнь в мегаполисе и с сожалением отклонять его предложения. Но сейчас это неважно, ведь мы снова рядом: лучшие друзья, как и двенадцать лет назад. – Как тебе дом, Мэтт? – Прекрасный дом, Ларри, такой уютный. – Это всё Элис постаралась. Ой, ты только посмотри на наших карапузов! Я оборачиваюсь назад, чтобы взглянуть на юных отпрысков Ларри, и замираю от ужаса. Двое малышей, мальчик и девочка, и в них вроде бы нет ничего необычного, если не смотреть на лица. Но именно от их лиц я не могу оторвать взгляда. Они смотрят на меня теми самыми глазами, которые я видел, наверное, сотни раз. В этих детских глазах смесь страха, боли, недетской ненависти. Они глядят с беспощадным укором. Они спрашивают: «Зачем? За что? Что мы тебе сделали?» От этого взгляда бросает в дрожь; от него нигде не скрыться: детские глаза видят меня насквозь, как рентген, и у меня нет свинцового фартука, чтобы скрыться от них. Я кричу, мои ноги подкашиваются, я задыхаюсь... и просыпаюсь в своей постели, весь в холодном поту. Этот кошмар преследует меня уже не первый год. Зная, что не смогу больше уснуть, я поднимаюсь и иду на кухню. Дрожащими руками зажигаю спичку и подношу её ко рту, раскуривая сигарету, чтобы хоть немного успокоиться. – Не глупи, Матиаш, это сон, всего лишь дурной сон. Ты же знаешь, что всё это не твоя вина. Ты всего лишь выполнял приказы, у тебя не было выбора, правильно?Я разговариваю сам с собой по ночам, потому что не могу забыть.
Я прекрасно понимаю, что успокоительные слова, вылетающие из моего нервно подёргивающегося рта, – наглая ложь. У меня всегда был выбор, и я выбирал убийство, потому что слишком ценил собственную жизнь. Я убивал людей пачками, и их глаза никогда не перестанут смотреть на меня с молчаливым укором. Легче не становится, не помогают даже три выкуренные подряд сигареты. Я так устал от этого навязчивого чувства вины. А мысли продолжают назойливо стучать о мою черепную коробку.Они снуют взад и вперёд по моему разуму, за сигаретным дымом.
Иду в ванную, чтобы вымыть из башки эти глупости парой пригоршней ледяной воды. Из зеркала на меня смотрит измученное лицо тридцатилетнего старика, перекошенное от страданий. Я вглядываюсь в его воспалённые глаза и вижу в них усталость.И мои глаза говорят: «Брось всё это!»