be with

Йена красивая. Даже в маленьком кружочке аватарки с идиотской фоткой. Я вишу онлайн, потому что ты тоже онлайн, и я жду, что ты напишешь. Но ты не напишешь, и это идиотизм. Юри хочет себе куда-нибудь такую фразу: на стенку, в статус, красивой вязью через весь лоб... Но слишком слащаво и глупо, только повторять по кругу в голове и отчаянно-безнадежно кусать губы. Можно обвинить во всем Йену, которая слишком разбаловала ее собой. Всегда была ярким солнцем, затягивала в приключения, кричала о любви в каждом людном месте. Юри ее ненавидит. За ее первое «давай встречаться», за все «ты мне нравишься» (в интонациях любой окраски, Йена не любит повторяться), за побеги до парка по заснеженному городу, за бабочки в животе и несмешные шутки в любой час ночи. Сильнее всего – за то, что Йена ее в общем-то больше не любит. Мешанина мыслей о Йене привычно отдается болью где-то внутри, Юри снова открывает диалог и не пишет. Она, наверное, во всем виновата сама. Ынби вздыхает тяжело, внушительно. У ее выражения лица оттенок «откуда у меня так много детей и куда их сдать». – От того, что ты себя съешь, легче не станет. И сует ей в руки гигиеничку. – Я не специально, – буркает Юри в ответ. Она специально. Искусанные губы, истерзанные пальцы. Юри нравится видеть физические проявления своих страданий. Это делает происходящее в ее голове чуть более настоящим. Ынби опирается щекой о ладонь, смотрит на Юри как на неразумного зверька. – Вот скажи, ты хоть пыталась что-нибудь исправить? А что она может? Юри не научилась делать что-то первой, не умеет говорить нужное и уместное. Она лучше умрет от страха под одеялом, чем наберет хоть строчку. Если перед рождением всем раздавали брошюрки «как делать все правильно», то про Юри почему-то забыли, и теперь она не умеет делать правильно ни-че-го. До Йены она не умела правильно встречаться. После Йены – правильно расставаться. – Знаешь, – голос Ынби становится серьезным, и Юри ежится – она не любит серьезных разговоров. Йена тоже, поэтому они и расходятся почти без слов и совершенно по-дурацки, – будет ужасно тупо, если от примирения вас отделяет одно сообщение, но ты так этого и не узнаешь, потому что никогда его не напишешь. Ынби говорит ей, что делать, и Юри из тупого противоречия не хочется следовать ее советам. Слова Ынби – символ несостоятельности Юри как взрослого человека. Ей все еще нужна мамочка, которая будет приходить, вытирать сопли и толкать на дорогу верных решений. И ей все еще нужна Йена. Ночь остужает голову и дурманит. – При… вет, – шепчет Юри, когда бесконечная череда гудков наконец-то прерывается, – я скучаю.