***
Я очнулся от нестерпимого жара. Горело всё: легкие, рот, кожа. Попытавшись сдвинуться, я едва смог пошевелить рукой — по ощущениям, моё тело было всё в песке. Находясь в неподвижности, я даже не сразу понял, что весь засыпан. Сейчас все мои инстинкты и желания свелись лишь к тому, чтобы выбраться из этой западни. Активно работая руками и ногами, я всё-таки сумел вскарабкаться наверх из засыпавшего меня песка. Солнце было невероятно горячим. Я бывал в разных точках Земли, где-то оно было ярче, где-то оно было теплее… но сейчас оно буквально сжигало меня. Схватившись за пояс, я убедился, что воды при мне не было. Я же собирался не в поход, в конце концов… но пить хотелось ужасно. Какого хрена я вообще тут оказался? Что это за пустыня? Ничего не понимаю… Оглядываясь вокруг и не видя ничего, кроме бесконечных песков, я просто двинулся вперед, в случайном направлении. Мои куцые навыки по выживанию подсказывали, что вряд ли я дождусь здесь помощи. Рацию я проверил в первую очередь — к сожалению, на всех каналах было пусто. В голове постепенно складывалась картина происходящего. Тревога, вызов капитана, быстрый сбор, короткая дорога до точки… Перед глазами всплыла картинка двух странно одетых людей которые, словно какие-то фрики, сражались донельзя странным оружием. Огненные платформы, прозрачные и искаженные в пространстве лезвия, самый настоящий телекинез… Это были два сраных мага. Я вспомнил, как один из них, очевидно, проиграв схватку, едва успел исчезнуть в портале. Огненный хлыст задел удирающего человека лишь краешком, не помешав ему пропасть. А потом в таком же портале оказался я… после смерти Алистера и Смита… Кулаки сжались сами собой, но я подавил ярость. Сейчас я ничего не мог сделать для того, чтобы найти этого дохера волшебника и намотать его кишки на свой кулак. Мне нужно было самому выжить… Я немногое знал о выживании в пустынных условиях. Шлем я сразу же выкинул, а вот тёмные очки немного пригодились. С открытой головой оставаться было нельзя — это я знал, поэтому мне пришлось снять с себя и бронежилет и куртку и безжалостно раскромсать их ножом. Верную М4 пришлось выбросить — это опять был ненужный, лишний вес. Осталась только заряженная Беретта с одним запасным магазином. Полученная ткань от раскромсанного снаряжения позволила мне кое-как защититься от солнца, но чудовищной сухости во рту и жажды в целом не убирала. Я шёл и шёл, стараясь не терять направления. Камней вокруг не было — один песок, поэтому я жевал ткань. Неизвестно, может ли в моей ситуации это как-то помочь, но я не сдавался в любом случае. Если можно было верить часам, то по пустыне я брел уже три часа. Ноги постоянно проваливались в песок, глаза я лишний раз не открывал. Даже сквозь прикрытые веки всё было ярко красным вокруг — настолько ярко светило солнце. Пока перед глазами вставали лица погибших товарищей, я пытался вспомнить разницу во времени. Солнце уже заходило, но я не знал, сколько времени это будет происходить. К тому же, жар всё равно был повсюду… тепло, исходящее от песка, было ничуть не меньше солнечного. Губы давно потрескались — я старался не шевелить ртом, чтобы не порвать их к чертям. Я брел и брел, вспоминая хоть какой-нибудь способ выбраться отсюда. Было бы хорошо, если бы при мне был телефон, но… кто знал, что рядовая вылазка закончится в этой нескончаемой пустыне? Неужели это, мать его, Сахара? Галлюцинации застали меня где-то на пятом часу — мне показалось, что я увидел вдалеке что-то похожее на воду, но мираж испарился, стоило мне хоть немного сосредоточиться. Пить хотелось нестерпимо, состояние ухудшалось стабильно — пот давно залил мне всё лицо, но я не стирал его, стараясь как можно дольше сохранить влагу. Пить это не стоило — от солёной воды пить захотелось бы еще сильнее. Я уже не поглядывал на часы — какая мне разница, сколько сейчас времени? Солнце было уже не в зените и жарило не так сильно, но, по моим ощущениям, суть не изменилась. Я бредил. Разговаривал в мыслях с товарищами по оружию, вспоминал приютскую жизнь, думал, что там сейчас происходит на базе, на которой мы всем отрядом находились уже добрых три месяца… Я достал пистолет из-за пояса и выстрелил. Неизвестно, по какой причине я это сделал. Мне хотелось услышать что-то кроме бесконечного шуршания песка, моего тяжелого дыхания и противного, знойного и горячего ветерка. Может быть у меня была надежда, что выстрел кто-то услышит. Когда солнце коснулось горизонта, я не остановился. Тело сделало это за меня — ноги подкосились и моё тело рухнуло на раскаленный песок. Мне хотелось просто забыться. Оставить это место, это тело, этот безумный и безнадёжный путь неизвестно куда, но я заставил себя подняться, с едва слышным хрипом приподнявшись хотя бы на колени с раскаленной поверхности. Когда моё сознание угасло, я не запомнил. Но брёл и полз я до последнего.***
— Смотри-ка, он почти добрался, — пнул лежащее в песке тело один из караульных лагеря, обращая внимание товарища на длинную полосу, оставленную несчастным. Разговор, разумеется, шёл на родном для людей языке — на Пушту. — Американец? Солдат? Не туда он добирался, — достал пистолет из кобуры повстанец, — и ему здесь не рады. — Стой! — остановил его второй мужчина. — Я что, зря его из бинокля разглядел? Давай доставим его в лагерь, а там пусть босс решает. — Еще тащить его? — вздохнул первый. — Может, проще всё-таки убить? Фрэнку повезло четырежды. В первый раз, когда маг зачем-то не убил его, а закинул в портал. Второй раз, когда он каким-то чудом выбрал правильное направление и добрался прямо до этого места — это было ближайшее поселение, больше бы он никуда не дошёл. В третий раз ему повезло, что его вообще заметили с наблюдательного пункта — караульному было просто скучно и он оглядывал всё вокруг с биноклем без какого-либо повода, даже не в свою смену. В четвёртый раз — когда его решили не убивать. Неизвестно было, когда закончится удача солдата.***
Раза Хамидми Аль-Вазар был главой лагеря и именно к нему притащили американца. Увидев, в каком мужчина состоянии, лидер обратил взгляд на двух афганцев, что доставили его. — Откуда он здесь? Нас обнаружили? Я не слышал тревоги. — Он шел из пустыни. Упал. Мы заметили, принесли. Он ещё жив, но если не дать ему воды, то умрёт. — Приведите его в порядок и бросьте в пещеру, — сначала бросив взгляд на солдата, а затем отвернувшись, сказал Раза. Его чисто выбритая голова тускло блестела под светом лампы, — я с ним поговорю. Фрэнку повезло в очередной раз — глава лагеря знал английский и мог его допросить.***
Приходил в себя я медленно. В ушах стоял звон, вокруг стояла давящая тишина, особенно после полудневного шарканья по песку и ветра в ушах. Но больше всего меня беспокоило не это. В моей голове роились цифры. Перед глазами, которые, вообще-то, были закрыты, стоял текст с различным значением. Я видел параметры, которым через двоеточие присваивались значения — «Физическая сила», «Ловкость» и прочие. Я попробовал проморгаться, но цифры стояли перед глазами четко и никуда деваться не собирались. Отлично, теперь я ещё и вижу какую-то херню перед глазами. Почему я вообще ещё жив? Еще секунд десять замерев в прострации, я попробовал пошевелиться. Тщетно: помимо ноющего от перенапряжения тела, мои руки были скованы наручниками за спиной, ноги были связаны прочной веревкой. Я сидел, прислонившись к стене и ждал. В таком состоянии я никуда не убегу. Учитывая, что привычной тяжести в кобуре за поясом я не чувствовал. Оставалось только оглядываться. Я был в какой-то пещере. Здесь было довольно сыро и затхло, но по сравнению с пустыней я сейчас был в раю. Наверное, скоро мои кости будет ломить, но сейчас мне было хорошо. После того нестерпимого жара я был совершенно счастлив. Жажда угнетала меня, но не так сильно — похоже, меня немного поили. Осталось только понять, где я вообще нахожусь… Металлическая дверь в пещеру отворялась медленно. Лысый смуглый мужчина шёл первым и явно выдавал себя за босса или был им. Следом за ним шло двое бородатых мужчин восточной внешности с пистолетами-пулеметами в руках. Махнув рукой, важный мужчина остановил своих сопровождающих на месте. Молча подойдя ко мне, мужчина остановился прямо передо мной. Присев на корточки, он смотрел мне в лицо, я смотрел в его. Страшно не было, но я понимал, что вряд ли этот человек — мой друг. Но почему я тогда жив? — Откуда ты здесь, солдат? — спросил меня мужчина. — Что заставило тебя, американец, покинуть уютную казарму и блуждать по пустыне в одиночку? Английский лысого мужчины был неплох, но в его словах чувствовался лёгкий восточный акцент. И да, речи о том, чтобы сказать правду не шло. — Я не знаю, как оказался в пустыне, — легко покачал я головой, — в последний раз я помню себя в США, на своей военной базе в Калифорнии. Где я сейчас? Лысый смерил меня проницательным взглядом. Как я понимаю, от его слов сейчас многое зависело. По нему видно, что он здесь имеет вес. — Похоже, что ты не лжёшь. Я ненавижу ложь, — рублено ответил мужчина, — скажи, американец, ты знаешь, что в Афганистане сейчас война? — Да. Я мог бы в ней участвовать, но меня будто специально засунули как можно дальше. Так эта пустыня — территория Афганистана? Я думал, что я иду по чертовой Сахаре, так было жарко. Мужчина поморщился. — Скажи, американец, почему я не должен тебя просто убить? Это было бы гораздо проще, чем оставить тебя в качестве пленника. — В качестве пленника я вам не нужен. И в качестве мертвого тоже, — пожал я плечами, насколько позволяли наручники. Плечи затекли, — в Америке я буду считаться дезертиром или пропавшим без вести — моего тела нигде не найдут. Вместо моей смерти я могу быть хоть немного полезен вам в чем-нибудь. Могу помочь вам в обслуживании лагеря. Еду готовить… у меня неплохо получается. Но я не хочу стрелять по своим товарищам. — А где же твоя воинская честь, солдат? Как тебя зовут? Разве ты не считаешь чем-то низким — взяться вместо ваших винтовок за лопату — копать выгребные ямы, да ещё и для врагов? — Вы мне лично — не враги. Я не знаю вас, вы не знаете меня, — мне должно было быть страшно. Очень страшно. Наверное, раньше по мне бы сейчас тёк пот и вовсе не от жары, а я бы запинался. Но… я не чувствовал ничего подобного. Все внешние раздражители и нерадостные мысли проходили сквозь странную призму, не теряя значимости, но не вызывая у меня дрожь и страх, — я хочу жить. Умереть я успею всегда. Мужчина смотрел на меня долго. Секунд двадцать. Я устало привалился к стенке. — Ты не сможешь жить вместе с лагерем. Ты не знаешь язык, — заключил мужчина, а затем развернулся и медленно вышел из комнаты. Похоже, решение ещё не принято, но убивать сразу меня не стали. Это обнадёживало. Закрыв глаза, я устало привалился к стене. Спать я не мог — перед глазами по-прежнему мельтешили эти цифры, мешая расслабиться. Они не мешали моему зрению, но свербили где-то в голове. Вздохнув, я принялся изучать странный глюк в своей собственной голове, который состоял из множества строк и подстрок. Были здесь помимо состояния физической формы также голод, уровень жажды. Каждый из этих параметров раскрывался в дополнительные отделы и в ещё более многоуровневые подотделы. Я изучал странные и непонятные строки. Каждый параметр являлся совокупностью расчётов из десятков других. Постепенно до меня доходило, что они все являются моими параметрами, рассчитанными в числах и полосках состояния, как в играх. Жажда и голод были на таком уровне, на котором я их представлял, поэтому суждение походило на правду. Мой уровень физического здоровья в том числе зависел даже от уровня витаминов, и вплоть до микроэлементов, которых в день нужно меньше грамма. Я добрался до своих умений. Умение обращаться со стрелковым оружием, умение рукопашного боя, даже умение готовки… которое зависело от чувства времени, обоняния, внимательности и ловкости рук, которые были в отдельных параметрах. Но больше всего меня обеспокоила строчка с «уровнем». С каких пор я в чёртовой игре? Это всё — мои «характеристики»?