Сюрприз с Дороги

Яркая и огромная кирпично-оранжевая луна висела над двухэтажным служебным зданием железнодорожной станции. Здравый смысл настоятельно требовал дождаться на освещенной и не совсем безлюдной платформе нужной электрички, проехать две станции, сесть на маршрутку, проехать три остановки, пройти полквартала по проспекту, свернуть в тихий двор, пройти еще сорок метров до своего подъезда и оказаться дома не позже чем через полтора часа. Что-то прямо противоположное здравому смыслу настойчиво подсказывало «дневной» и, что немаловажно — «летний» маршрут: сейчас подняться по лестнице, перейти пути, пересечь тихое по случаю выходного дня и почти ночного времени шоссе, пройти метров триста по обочине, свернуть на проселок, ведущий к лесхозу и охотхозяйству, затем пройти по дамбе меж пожарными прудами, пересечь растянувшийся под ЛЭП дачный поселок, выйти с другой его стороны на уже другое шоссе регионального значения, вдоль него пройти мимо кладбища, а от старой кладбищенской церкви уже начинается городской лесопарк, одна из аллей которого прямо выводит к микрорайону, где она прожила всю свою сознательную жизнь. От дома до дачи идти чуть больше часа, от дачи до станции, где она стоит и скучает сейчас, - пешком сорок пять минут. Правда, это летом, когда меньше одежды и лучше дорога. С другой стороны, в треккинговых ботинках, в которых она ходила с ноября по апрель, Яна передвигалась даже быстрее, чем в «приличных» летних туфлях или «неприличных», но таких удобных и дешевых летних сланцах-шлепках. Летом бы она практически без раздумий пошла «через дачу», даже скорее всего позвонила б домой и заночевала на участке. Сейчас на даче ночью делать было еще нечего. И все же… И все же… Яна решительно мотнула головой в шапке с задорным узором и, подтянув лямки рюкзака, побежала вверх по ступенькам эстакады. Ночь уже сковала грязь и лужи, но в теплой куртке, джинсах и перчатках было удивительно удобно и уютно, луна и особенный, весенний запах прямо-таки манили на позднюю прогулку. А без малого тридцатилетний возраст, непривлекательная внешность, древний телефон и почти пустой кошелек казались достаточным основанием взять девизом сегодняшнего приключения анекдот про Красную Шапочку: «дорогу знаю, секс люблю — чего мне бояться?» Ночь… Десятый час в марте — это же почти ночь? Хотя десятый час для одинокой современной женщины в двадцать девять лет — это же детское время? Впрочем, неважно! Ночное притихшее шоссе. Темный лес. И начинающаяся весна. И луна во всем своем великолепии. И одинокий путешественник — странник, в темно-красной куртке со светоотражающими полосками, в шапочке с рожками-кисточками, в желто-сине-оранжево-бордово-зеленых зигзагах-полосках, в мешковатых джинсах и крепких, настоящих треккинговых ботинках. За спиной тощий почти пустой рюкзак с глазастыми совами… Да! Именно так может и должен выглядеть бывалый путник, человек дороги, даже нет, не так, не просто, а — человек Дороги! Это же почти приключение! Яна всегда любила приключения. Мечты. Она видела мир ясно, во всей его неизреченной прелести, открытости и радости. С чудесами, которые могут, которые должны, обязательно должны случаться! Хоть с кем-нибудь. Пусть и не с ней. Почему-то с Яной никогда и ничего не случалось. Похожий на волшебника и сказочника белобородый дед, встреченный в лесу, оказывался маминым знакомым, первым начальником, наставником и соседом по дачному кооперативу. Золотая рыбка — карпом-кои, во множестве расплодившимися у нувориша из коттеджного поселка, а потому выкинутым в окрестные водоемы, сказочное сияние портала — отсветом прожектора на испарениях канализации. Страшный жуткий таинственный вампир-маньяк - банальным эксгибиционистом… Не сказать, чтоб Яна была в обиде на Вселенную: ей хватало удивительных рассветов и закатов, фантастических облаков, чуда падающего сквозь свет от фонарей снега, внезапной белой кипени весеннего цветения яблонь, солнечных зайчиков от кошачьих и собачьих мисок на потолке кухни. И прочих маленьких внезапных и удивительных открытий и радостей. Жить ей всегда было удивительно и прекрасно. Но временами, как сейчас, хотелось чего-то еще. Чего-то еще более приключательного, интересного, такого… как придуманного, как в кино и в книге. Ночь. Тропа через лес, кривая ухабистая колея. Кусты похожи на леших. Яна вспоминала сказки и сама себе их рассказывала. Если очень напрячь воображение, можно представить себя эльфийской воительницей, Лютиэн, следующей в Ангбанд. Конечно, всем этим надо было переболеть еще десять лет назад и сейчас с насмешливым цинизмом отзываться о текстолитовых мечах, фанерных щитах и плащах из маминых занавесок… Вот только плащ из занавески Яна примеряла только дома, перед зеркалом, одна, перед тем как погладить и повесить выстиранные портьеры на место. Может, если б она наигралась в это все десять лет назад, она бы сейчас и забыла б… Но Яна всегда была очень послушной и стеснительной девочкой и бунтовала и никаквсествовала где-то очень глубоко в душе. Максимум что позволяя себе — это разноцветные резинки на хвостиках и косичках, пестрые объемные джемпера и фенечки из бисера или мулине, которые плела сама. Первый раз на концерт в другой город она поехала, учась на предпоследнем курсе института, с двумя сокурсницами, такими же домашними стесняшками, как и она. И они даже не напились — так все трое мандражировали и боялись потеряться, заблудиться, опоздать на поезд… Но потом подружки все же как-то начали встречаться с парнями, влюбились, вышли замуж, родили по ребенку, развелись и превратились в нормальных понятных женщин, с нормальной жизнью, с понятными целями, желаниями, проблемами… А Яне все время попадались какие-то… Да нет, нормальные парни, но просто с ними даже секс был какой-то… Никакой. Будто с огурцом… Нет, с огурцом Яна не пробовала, и вообще ее как-то не тянуло на такие эксперименты и постижение своего тела, просто парни ей попадались какие-то… совсем предметные. Объекты, а не субъекты мира. Оба… Свет в дачном поселке горел только на обоих въездах, собака потявкала откуда-то, но не вышла. Охранник, если он и был в будке, даже не выглянул. Дома вдоль единственной центральной улицы-колеи тихие и пустые прятались за кустами и заборами. Яна шла быстрым шагом и пыталась вернуться мыслями к Лютиэн, от внезапной инвентаризации причин и признаков собственной ничтожности в прекраснейшем и удивительнейшем из миров. Фонари, стоящие вдоль шоссе, освещали и кладбище тоже. От чего кресты и памятники, деревья и оградки, едва торчащие над сугробами, казались какими-то уютными и совершенно не мрачными, а высокая черная решетчатая ограда будто вовсе растворялась. Яна попробовала представить себе волну зомби, внезапно бегущих на нее, поспешно выкопавшись из могил — вдруг захотелось забояться-забояться, как в детстве, после рассказов брата про черную руку и красный чемоданчик. Но зомби упорно не представлялись. Даже элегантный вампир брезгливо подобрал роскошную шелковую мантию, поскользнувшись на сугробе, и скрылся за наиболее торчливым памятником по причине отсутствия приличествующего элегантным вампирам фамильного склепа. Вместо вурдалаков и панночки отчего-то представился грустный призрак Виталий, настолько блеклый, что его совершенно невозможно было увидеть, беззвучно читающий стихи, которые никто не слышал, еще когда Виталий был жив и был грустным поэтом. В общем, никто и никогда так и не заметил разницы между Виталием поэтом и Виталием призраком… Вполне возможно, он и сам ее не улавливал… Яна начала мысленно сочинять рассказ про грустного Виталия, но Виталий засмущался и исчез окончательно, и очередной Янин литературный опыт закончился, так и не начавшись. Над деревьями кладбища показался купол церкви. Яна принялась высматривать знак пешеходного перехода. Хотя по шоссе мимо нее за все время проехало всего пять машин, правила нарушать не хотелось. Как помнила Яна, первый переход находился между двух остановок и еще один — метров через пятьдесят после церкви, перед поворотом к гаражному кооперативу. Это был внезапный Чорный Жип, тот самый стереотипный большой, сверкающий черным полированным корпусом, явно понтовый и бесконечно дорогой, огромный и пугающий внедорожник. Он будто выпал на шоссе из ночного неба, до того казавшегося более чем светлым из-за луны, фонарей и тепличного хозяйства по ту сторону пригородного леска, не успела Яна пройти по зебре и десятка шагов. Ревущая машина надвигалась на парализованную ужасом жертву со всей неотвратимостью и безнаказанностью дорожного убийцы. Визг тормозов, какой-то шум, кажется, голоса, ругань. Яна так и стояла, замерев посреди полосы и зажмурившись. — Янка! Черт! Это ты! Вот повезло! Я тебя напугала? Извини, пожалуйста! Но я так рада тебя видеть! Ты не представляешь, насколько вовремя ты тут оказалась! — голос, врывающийся в сознание сквозь всепоглощающий ужас смерти, казался знакомым и незнакомым одновременно. — У нас совсем мало времени, но кажется, я удачно вбросила четвертьчасовой зазор. Янка, шевелись! Вы должны успеть проскочить в щель, пока она активна! Когда ее схватили за руку и куда-то потащили, Яна сначала споткнулась, а потом открыла глаза. Страшный черный автомобиль замер на обочине чуть впереди. Обе его передние двери были раскрыты, и около пассажирской стоял мужчина в странной одежде, отблескивающий как-то металлически и обильно забрызганной какой-то засохшей грязью. Тащившая ее за руку к машине девушка выглядела более банально: темная куртка и брюки, коротко стриженные темные волосы, темные настороженные глаза. — Элли?! — удивленно вскрикнув, Янка вцепилась в локоть держащей ее руки. Элли коротко кивнула и радостно улыбнулась. «Я умерла! — с отчаяньем, но холодно и отстраненно поняла Яна. — Меня сбил какой-то ублюдок на крутой тачке, и я умерла в двух шагах от кладбища». Яна очень хорошо знала Элли с Дороги. Лет с одиннадцати, когда придумала ее, играя сама с собой в бумажных кукол, путешествующих в картонном фургоне по вымышленным мирам из прочитанных книг и просмотренных фильмов. Потом она представляла Элли рядом, выгуливая собаку в парке или работая на даче, делясь впечатлениями после концерта по дороге домой. Иногда она переписывалась с Элли в интернете, на фейковой странице вконтакта… Но Яна всегда помнила, что Элли столь же реальна, как серебряные башмачки, бузинная палочка или Эмбер. — Узнала! Это очень хорошо! Просто отлично! Понимаешь, мне срочно нужна твоя помощь, и я так рада, что догнала тебя до поворота Дороги! Видишь ли, у меня сейчас совсем нет времени на сход, а Ник больше не выдержит гонки. Он, конечно, хорохорится, но на самом деле вымотан запредельно. Ему очень досталось. Но нормально было не уйти. Мне необходимо сбросить погоню с хвоста и разобраться с деструкцией, потом с вами кто-нибудь обязательно свяжется по сети, и все будет как надо. Но на пару недель Нику надо где-нибудь перекантоваться! Как хорошо, что я встретила именно тебя, Янка! Ты все понимаешь! И такая умница! — Элли тараторила быстро, сбивчиво и совершенно непонятно, как всегда, когда начинала рассказывать что-то свое, то, о чем сама Янка не имела ни малейшего представления. Они как-то совершенно неожиданно оказались сначала у машины, причем Элли вложила руку странного мужчины в руку Янки и познакомила их скороговоркой: «Ник, это Яна, перекантуешься пока у нее. Яна, это Ник, ему нужна твоя помощь!», а затем на другой стороне шоссе, и Элли уже указывала рукой на церковь. — Щель почти схлопнулась, я едва успеваю вернуться на точку входа и разогнаться. На церковной земле эвтерманты вас не засекут. Тут вообще слишком фонит, а у церкви практически слепит все детекторы. Стойте там, пока все не кончится! А потом сразу идите домой. Держитесь подальше от этого места. Вас не станут искать глубоко в сходе. Если все пойдет как надо, ваш след совсем потеряют. Ян, позаботься о Нике. Ник, береги Яну! Вперед и Удачи живущим! — Элли почти довела их до церковной ограды и впихнула в почему-то незапертую калитку. — Удачи живущим, — машинально ответила Яна в спину убегающей через дорогу воображаемой подруге. Та впрыгнула на водительское место и захлопнула дверь. Резко взвыл двигатель или что-то еще в джипинном нутре, черный монстр по крутой дуге развернулся и унесся в ту сторону, откуда приехал, но почти сразу вновь раздался взвизг шин и мотора, и черная молния вновь пролетела по шоссе. На этот раз за ним буквально с минутной разницей неслись еще три машины. С них, кажется, стреляли. По крайней мере, Яна ясно видела какие-то вспышки и слышала странные хлопки, перекрывающие шум моторов. Кавалькада пронеслась мимо них, обалдело застывших за прикрытой калиткой, а затем будто исчезла на перекрестке шоссе и гравийки, ведущей к гаражам. Только эхо в ушах пыталось продолжить звуковую какофонию. По шоссе медленно и тихо, то есть с нормальной скоростью и шумом, проехала легковушка. Затем газель и еще одна машина в противоположном направлении. Яна поняла, что замерзла. А еще, что вцепилась обеими руками в решетку церковной калитки. Либо мертвые могут мерзнуть и стучать зубами, либо она жива, просто у нее шок и… вроде бы все, — решила Яна. Ее даже не тошнит. Просто очень холодно и дико хочется домой. Все-таки приключения хороши, когда происходят с героями книг и фильмов, а не с тобой. — Маур анакори виер? Ва? — внезапно раздалось над самым ухом. — Что? Кто вы?! — Рядом с Яной стоял очень бледный и крайне растерянный мужчина. Галлюцинация. Ник, которого ей навязала воображаемая подруга. Очень симпатичная галлюцинация. Красивое лицо, будто какого-то смутно знакомого актера. Прямой нос, немного синеватые, но очень мило виновато улыбающиеся губы, большие и миндалевидные, и кажется, чуть ли не синие глаза. Светло-русые, насколько можно понять под рыжим фонарем, волосы. Очень симпатичная галлюцинация. Будет жаль, когда исчезнет. Видимо, все-таки сотрясение. Надо будет завтра сходить в поликлинику. — Рууссакий? — неуверенно произнес плод расстроенного воображения. — Карго Москов? Сигма Аквариус? Вэы наруджили нейтралитет? Цщто вы дйэлайэтйэ этом в сйэкторъе? Делали… Или… Вы с Ангулйэмы?! Ньяблуйадатйэли Кешнова? Наблюдетели… Я прослушал гипнокурс в училище. Пожалуйста, поговорите со мной, я вспомню правильное артикулирование! — Что? — чем больше трещал галлюцинация, старательно вглядываясь в лицо Яны, от чего становилось дико неловко, тем уверенней у него получалось. Только произносил слова он странно, будто читал побуквенно. — Простите, я несколько неадекватно воспринимаю действительность. Дело в том, что мой конвой попал в засаду. Была наземная стышка. Я попал под взрыв стагнар гранаты, меня должно было контузить и, возможно, нет, наверняка, серьезно ранить. Судя по всему, сейчас я нахожусь в вашем госпитале. И по-видимому, вам не передали мою мед.карту. Вы использовали обезболивающие гексариновой группы, а на них у меня специфическая индивидуальная реакция. Я галлюцинирую. Чтобы вы понимали, сейчас я, с достаточной долей уверенности, осознаю только, что одна леди, бывшая рядом изначально, только что уступила место другой леди. И эта вторая леди, — вы, сударыня, — использовали для обращения русский язык, кажется, в форме принятой на Карго Москов, а так же в секторе Ненги и на Тень Сури… Но возможно, это иллюзия. В любом случае, если я действительно нахожусь под медицинским вниманием, и у вас, кем бы вы ни были, есть потребность в обмене информацией со мной, смените препарат на что-нибудь другое, можно даже с потерей эффективности. У меня высокий болевой порог. Что, кстати, делает бесполезными большую часть насильственных и медикаментозных методов допроса. Поверьте, во вменяемом состоянии я гораздо более договороспособен и информационно полезен, даже для своих противников и врагов, чем в том, в котором пребываю на данный момент. И хотя обе леди, и та что была со мной прежде, и та, что я имею честь видеть сейчас, совершенно очаровательны, я бы предпочел говорить, пребывая в уверенности, что облик и речь собеседника не являются результатом моих фантазий. — Простите, но это вы — моя галлюцинация! А не наоборот! — беспомощно возмутилась Яна, совершенно дезориентированная словесной лавиной. — Меня сбила машина, я увидела свою воображаемую подругу детства, а потом вас! И между прочим, я замерзла, очень устала и хочу домой! — Я, кажется, слышу совсем не то, что вы мне говорите, но пока я пребываю в таком состоянии, я готов подчиняться любой внешней воле. Надеюсь, вы, кто бы вы ни были, не употребите ее во зло. И не сочтете оскорбительными мои реакции. Потому что моя прекрасная галлюцинация, кажется, мной недовольна. Почему Яна решила, что наиболее разумное поведение, если галлюцинация называет галлюцинацией, да еще и прекрасной, тебя, — это взять свою отнюдь не прекрасную, пусть и симпатичную галлюцинацию за руку и повести домой запланированным маршрутом… она не знала. Но поступила она именно так. По пути зачем-то принялась увлеченно жаловаться ей, ему, на все свои обломы с мечтами и приключениями, с воображаемой подругой, с работой и вообще с жизнью. В ответ галлюцинация рассказывал ей, что он космический адмирал какого-то там зубодробительного флота консорциума сектора, что он находился с миротворческой миссией на планете с нерусским и трудно выговариваемым названием, что его обязательно выкупят, обменяют или иначе освободят, просил сменить обезболивающие препараты на не вызывающие у него галлюцинации и сообщить о нем по дип.связи на флагман объединенных сил консорциума. Когда Яна дошла до дома, она твердо решила не беспокоить своей внезапной проблемой родных, а завтра с самого утра обратиться в поликлинику. Но вышедшая в прихожую мама внезапно сказала: — Яночка, я, конечно, все понимаю про личную жизнь взрослых людей в среде современной молодежи, но все-таки, может, ты представишь нам с папой своего друга, раз уж он, судя по времени его визита, намерен у нас ночевать.