Защитный покров

— Аккуратно, — выдохнул Дамар на ухо андорианцу, прижимая к его шее гипо. — Одно случайное движение… одно подёргивание твоих антенн, которое твои друзья не так поймут — и в тебе окажется три миллилитра нейрозина. Умирать будешь недолго, но в муках. Понял? Губы андорианца, из светло-голубых превратившиеся в серые, с усилием выговорили: — Понял. — Хорошо. Улыбайся, — велел Дамар и сам осклабился в улыбке, от которой Напрем передёрнуло. Его рука скользнула андорианцу за пояс, бережно вытаскивая фазер. — Мы — гости, ты провожаешь нас к вашим… работникам. Он слегка подтолкнул андорианца, и тот послушно двинулся вперёд. Дамар всё так же обнимал его рукой за шею, чуть подволакивал ноги, и со стороны, насколько Напрем могла судить, было и впрямь похоже, что охранник-андорианец помогает подвыпившему клиенту добраться до комнат. — Нам нужен кардассианец, — скорее угадала, чем расслышала Напрем. — Его привели сегодня. Охранник шевельнул губами, антенны всё-таки дёрнулись. Дамар усилил хватку на шее, и тот послушно обмяк, указал рукой куда-то за угол. Там, в узком проёме, открывалась винтовая лестница, круто уходящая вниз. Напрем беззвучно вздохнула. Насколько всё было бы проще, если бы с ними был «Корнэйр». Дуката бы выдали сразу и были бы рады-радёшеньки избавиться от соседства кардассианского крейсера. А так… ещё неизвестно, куда этот андорианец их ведёт. И не придётся ли к утру им самим заниматься принудительным трудом на благо этого процветающего заведения. Андорианец споткнулся на ступеньке, но хватка Дамара не дала ему шанса упасть. — Вы не понимаете, о какой сумме идёт речь, — сипло выдохнул андорианец. — Волек хочет именно этого карда, он заплатил втрое. Если сорвётся… — Не болтай, — Дамар нажал на тонкую синюю шею, и охранник захрипел. — Веди. Напрем уже не могла идти с ними рядом: слишком сузился коридор. Она отступила Дамару за спину, в который раз щёлкнула по экрану трикодера. Показания сбивались — судя по всему, мешало ещё и присутствие Дамара, система то и дело переключалась на его параметры… но, похоже, всё верно, Дукат совсем рядом, в одной из комнат этого коридора. Сбоку хлопнула дверь, ноги лизнул сквозняк. Три орионки в полупрозрачных платьицах скользнули к стене, хихикая, уступая дорогу. В ядовито-розовом свете ламп их кожа казалась желтоватой, нездоровой. — Не желает ли господин кардассианец, чтобы ему скрасили ночь? — рыжеволосая орионка кокетливо наклонила голову, распущенные пряди скользнули по голому плечу. — Или ты, Шрин, хочешь сам позаботиться о госте? Девицы прыснули. Андорианец рванулся — откуда только силы взялись, Дамар, не ожидавший нападения, отлетел к стене, приложился плечом. — Тревога! — тонко, пронзительно выкрикнул андорианец, бросаясь назад, к лестнице. — Бандиты! Напрем схватилась было за дисраптор, но стрелять не стала. На вопли вот-вот сбежится охрана — надо искать дверь. Она встряхнула трикодер, цедя ругательства сквозь зубы. Ну?! Что же ты, железка, показывай, где Дукат! Дамар дёрнул её к стене, она с трудом удержалась на ногах. — Чего ждёшь? Вскрывай двери. Целься между створок. И повернулся к лестнице — встречать охрану. Напрем вытянула подрагивающую руку с дисраптором, выставила излучение на максимум. Вдавила кнопку. Железная пластина заискрилась. Никого. Только гора хлама, сваленная прямо на полу: ткани, коробки, бутылки… Из-за двери напротив послышался истошный женский вопль, но Напрем не опустила дисраптор. Створки разошлись, на неё с ужасом уставилась белокожая девушка, пытавшаяся залезть под стол. За спиной — пронзительное жужжание фазеров. Скорее, скорее, Дамару долго не выдержать одному. Ещё одна дверь — темно, пахнет чем-то кислым. Ещё одна. Ну же, ну… Она заглянула в комнатку — душно, тяжёлый красный свет, тонкие занавеси тут же залепили лицо. Кое-как она отдёрнула их — и руки стиснули её плечи клещами, у неё вырвался слабый вскрик. — Куда идти? Напряжённое лицо, стиснутые челюсти, налитые кровью лобные гребни. В глазах чернота — зрачки во всю радужку. — Дамар! — крикнула Напрем, шагнула вперёд, ощупью нашарила руку Дуката — холодную, липкую. — Дамар, сюда! Врубай маяк! Снова зажужжали выстрелы. Что-то стукнуло, загрохотало по полу. Сколько там охранников, отобьётся ли Дамар? От одной мысли о том, чтобы высунуться в коридор, всё тело задеревенело. Хотелось сжаться, съёжиться в углу, в тяжёлой красной духоте, и ждать, когда всё закончится. Но маяк был у Дамара — если Дамар не прорвётся, им никак не попасть на шаттл. Напрем перехватила затекшими пальцами ствол дисраптора, шагнула к дверному проёму. — Дамар! Где он? Ничего не видно за широкими спинами в куртках. Дукат дёрнулся вперёд — безоружный, расталкивая охрану. Серая чешуйчатая спина изогнулась, уклоняясь от удара. Одного он сбил на пол выпадом ноги, другого достал локтем. Дамар подскочил к нему, тяжело дыша, с подбородка на ворот куртки капала кровь. В кулаке он сжимал коричневую коробочку. — Тора, скорей! Она споткнулась о тело в проходе, наступила охраннику на живот и едва не растянулась на полу сама — Дукат ухватил её под локоть, притянул ближе. — Активирую, — выдохнул Дамар и поднял крышку. В бок впилось что-то острое, от боли Напрем закричала. Вот и всё. Маяк не сработал — их перережут всех или перестреляют… Андорианец поднял фазер, направляя ей в лицо. Перед глазами всё вспыхнуло ослепительно-белым, кожу закололо мурашками — и она привалилась к холодной стенке кабины шаттла. Дамар стоял рядом с ней и, подняв надбровные гребни, смотрел на коробочку, которую всё ещё сжимал — словно сам удивляясь, что всё получилось. Дукат выпустил её руку, шагнул к креслу пилота. Босыми ногами по металлу — должно быть, очень холодно. И вообще, холодно вот так… без ничего. Где-то лежал пакет с одеждой. Под сиденьем, точно. — Тора, вы что-то ищете? — ровным голосом осведомился Дукат. И пошатнулся, попытался ухватиться за спинку кресла, тут же зашипел от боли, разжал ладонь — обожжённую, серо-бурую, покрытую пузырями. Рука Дамара сжала его локоть, поддерживая. — Помогите галу Дукату сесть, — пробормотала Напрем. — Лучше — лечь. И уводите нас отсюда, по нам сейчас начнут пускать снаряды. Вот он, пакет: тёплый свитер, штаны, ботинки. Но это — потом, и разбитый подбородок Дамара — потом, и свербящая боль в боку, где уже намокла плотная шерстяная ткань, тоже подождёт. Напрем достала трикодер, подошла к Дукату. Гал полулежал на сиденье, согнув больную руку у груди. — Режим полной диагностики, общее сканирование. — Вы любопытны, Тора, — Дукат засмеялся, протянул руку к её плечу. Огромные зрачки уставились ей в лицо. — Все баджорцы любопытны, но вы — в особенности. Что вы там углядеть хотите? Смею вас уверить, я прекрасно… просто прекрасно себя чувствую. Напрем взглянула на таблицу, пальцы скользнули по экрану, торопливо пролистывая вниз. Ожог третьей степени — левое предплечье. Ожог второй степени — затронуты обе кисти. Наркотическое опьянение. Интоксикация организма. Для определения наркотического вещества требуется дополнительный анализ. Ушибы мягких тканей в области спины, левого колена. Повреждения внутренних органов, разрывы мягких тканей — отсутствуют. Слава Пророкам. С трикодером в руке Напрем опустилась в кресло, прикрыла глаза. Всё хорошо. Можно считать, что всё хорошо. Ушибы, ожоги — это всё нетрудно залечить, это поправимо. Вот только интоксикация… Надо выяснить, каким препаратом его накачали. — Ну что? — голос Дамара, сердитый, настойчивый. Сделав над собой усилие, она открыла глаза, взглянула в хмурое серое лицо. — Состояние средней тяжести, — язык слушался с трудом. — В данный момент непосредственной опасности для жизни нет. — Что они с ним сделали? Напрем устало вздохнула. Понятие медицинской тайны, видимо, мало что говорило заместителю командира. С другой стороны… то, что сделал Дамар для Дуката, не сумел бы никто другой. И, скорее всего, не захотел бы. — Мы успели вовремя, — наконец сказала она. Дамар кивнул, повернулся к своему пульту. — Расстыковка прошла успешно. Уходим на полной импульсной. — Спасибо, Дамар, — пробормотала Напрем. Он вновь повернул голову, тяжёлые надбровные гребни недоумённо приподнялись, и она со слабым смешком поправилась: — Виновата — глинн Дамар. Вы уже можете отвлечься от приборов? Надо залечить вашу рану. — Начните с себя, — буркнул глинн. — У вас куртка в крови. Не хватало ещё с вами возиться, если отключитесь. * * * — Мы на расстоянии варп-прыжка от станции, — сообщил Дамар, не оборачиваясь. Узловатые пальцы проворно вбивали на панели комбинацию цифр. — Всё чисто, погони нет. Состояние гала? — Средней тяжести, ухудшается, — Напрем перевела взгляд с диаграмм, скользящих по экрану трикодера, на лицо Дуката — почти совсем белое, с выступившими на лбу крупными каплями пота. На фоне неестественно бледной кожи чётко выделялись потемневшие, набухшие гребни на лбу и скулах. — Вы можете что-то с этим сделать? Она качнула головой. После анализа образца крови ей удалось определить, что за вещество попало Дукату в кровь. Корталон, один из сильнейших синтетических афродизиаков — и допустимая доза превышена почти вдвое. — Я уже вколола препараты, смягчающие симптомы отравления. Но это мало поможет. Нужен плазмофильтр Карраса — его нет на борту, и полноценную детоксикацию я смогу провести только на «Корнэйре». — Как только мы окажемся в пределах досягаемости сенсоров «Корнэйра», я пошлю сигнал, — отозвался Дамар. — Пусть идут нам навстречу. Ориентировочно мы должны добраться до них не позднее, чем через семь часов. Напрем коснулась ладонью подбородка. Семь часов — а Дукат уже боролся с отравой в своём организме почти столько же. Ему по силам справиться, тем более, теперь уже нет необходимости оставаться в сознании, телу надо беречь ресурсы… Серые веки дрогнули, Дукат жадно глотнул воздуха, неловко заваливаясь набок. Заклеенная биопластырем кисть скользнула по гладкой плёнке, прикрывавшей разложенное сиденье. Напрем аккуратно придержала его плечо, пытаясь помочь ему повернуться — но Дукат дёрнулся, словно вырываясь из захвата, худощавое сильное тело прошила судорога. Она спешно отдёрнула руку. Рот Дуката искривился в беззвучном крике, губы задрожали, и он стиснул челюсти так, что зубы клацнули. — Это яд? — сухо донеслось из кресла пилота. — Есть опасность для жизни? — Одурманивающее вещество, — Напрем чуть отодвинулась к окну, обхватила ладонями колено. — Превышение дозы даёт очень сильную нагрузку на сердечно-сосудистую систему. Организм выносливый, но опасность исключать нельзя. Надбровные гребни Дамара угрюмо сдвинулись к переносице. — Я знаю, что это за дрянь. У орионцев много таких штук. Я видел, что творилось с теми, кто… употреблял. А ей вот не доводилось видеть. До сегодняшнего дня. — Я думал, обошлось без них. Как же так? Эти препараты — они ведь напрочь вырубают мозг, остаётся только возбуждение. А гал Дукат — он столько времени… — Это особенность вашей, кардассианской, высшей нервной деятельности, — сухо произнесла Напрем. — Высокая степень ментальной дисциплины, способность к концентрации на неотложных задачах. У гала Дуката, видимо, эта способность развита особенно сильно. Помолчав, она развела руками: — Я не знаю, как он поборол действие препарата. Но сейчас ему очень тяжело. Дамар не ответил, вновь вернулся к своим приборам. Дамару было легче. Он хотя бы мог чем-то себя занять. Протянув руку через спинку сиденья, Напрем достала из аптечки пачку влажных салфеток, взяла одну. Аккуратно обернула ладонь и принялась вытирать взмокший лоб Дуката — осторожно, едва касаясь, стараясь, чтобы не было контакта кожи с кожей. Реакция его организма была, вероятнее всего, вызвана именно прикосновением, и лучше было не повторять этот мучительный опыт. Дукат дышал мелко, часто, серые губы изредка приоткрывались, словно он никак не мог ухватить достаточно воздуха. Сквозь тонкий белый пластырь было видно, как пытаются сжаться обожжённые пальцы. После нескольких тщетных попыток ладонь вновь расслаблялась, безвольно лежала у его бедра. Напрем раз за разом проводила вдоль груди гала трикодером. Красные столбцы — давление, сердцебиение, тремор — ползли вверх медленно, но неуклонно. — А обезболивающее нельзя вколоть? Глуховатый голос Дамара царапнул по ушам. — Реакция на сочетание с наркотиком может быть непредсказуемой. Слишком опасно. Отбросив волосы со лба, Напрем подвигала спиной, разминая ноющие лопатки. — Галу Дукату сейчас нужнее всего сон. Расслабление. Так легче будет переносить интоксикацию. Но из-за сенсорной перегрузки заснуть без медикаментов не получится. А давать ему снотворное… — Вы боитесь, потому что не знаете, не отравится ли он ещё сильнее, — процедил Дамар. — Я вполне в состоянии понять такие вещи, доктор Тора. Она подняла глаза, удивлённая выпадом. — Я и не считала, что вы не можете. Просто — вы спросили, я объясняю. Мне тоже нужно что-то говорить, — она слабо усмехнулась, — пока мы ещё не на «Корнэйре» и я не добралась до плазмофильтра. Губы Дамара чуть скривились. Напрем давно привыкла видеть в его глазах неодобрение, но сейчас оно, пожалуй, волновало её меньше всего. Пусть только Дамар доставит их на «Корнэйр» как можно скорее, и она первая подаст ему руку. После того, как Дукат будет здоров, конечно же. — Я вызываю «Корнэйр» на всех частотах, — сказал Дамар. — Ничего нет. На общий сигнал бедствия никто не отвечает. — Продолжайте, — Напрем кивнула. Дамар прав: может, удастся пересечься с другим кораблём. Лишь бы в медотсеке было всё необходимое. Дукат шумно выдохнул, сглотнул. Она вновь схватилась за трикодер — без толку. Дукату очень больно. И даже в полубессознательном состоянии он держится из последних сил, не выдавая себя ни единым звуком. Он весь как сжатая пружина — и от этого только хуже. Напрем поднялась, залезла в аптечку. Надо обработать руки антисептиком. — Вы совсем ничего не можете сделать? И у Дамара в глотке — та же пружина, он говорит через силу. Как бы она ни относилась к Дамару, как бы Дамар ни относился к ней — ему сейчас тоже больно. — Как врач — ничего, — Напрем растирает прозрачные капли по коже, садится рядом с Дукатом. — Мне жаль. Её ладонь ложится на пояс брюк Дуката, нерешительно сползает ниже, накрывая пах сквозь тонкую ткань. Дукат вздрагивает, бёдра дёргаются — в попытке то ли усилить соприкосновение, то ли уйти от него. Вдохнув глубже, Напрем стягивает ткань вниз. Вместе с брюками скользит и тонкий шёлковый лоскут — единственная вещь, прикрывавшая тело Дуката в той сводчатой комнатке, тонувшей в красноватом дыме. Напрем передёргивает от воспоминания, и она спешно опускает взгляд, рассматривая узор чешуек внизу живота, гладкие узкие бёдра и вздыбленный, болезненно напряжённый орган с набухшими тёмными гребешками, поднимающимися от основания почти к самой головке. Бездумно, беспечно Напрем тянет руку: потрогать, проверить — каковы на ощупь? Ладонь оборачивается вокруг влажного, неожиданно тёплого ствола, слегка сжимает — и Дукат еле слышно стонет, откинув голову, чёрные пряди скользят по его щеке, виску, попадая в глаза. Свободной рукой Напрем отводит мягкие волосы ему за ухо, поглаживая длинный упругий стержень в ладони, обводя пальцами гребешки — мягкие, немного шершавые. В них пульсирует кровь, и этот пульс отдаётся у Напрем под кожей, и ей кажется, будто её собственный пульс бьётся в такт. Она двигает рукой сначала медленно, бережно, словно ей страшно что-то повредить, разбить, неотвратимо испортить неосторожным движением — но Дукат вскидывает бёдра, извиваясь на сиденье, вбиваясь ей в ладонь, и движения становятся резче, размашистей, пальцы с силой сжимают твёрдый ствол. Дукат вскрикивает в голос, для него уже нет ни боли, ни сдержанности, одна только отчаянная нужда освобождения. Распахнутые серые глаза смотрят ей в лицо и не видят, волосы разметались, изо рта сипло вырывается дыхание. Напрем наклоняется ниже, ниже, вглядываясь в его лицо. Ей так хочется запомнить этот шалый блеск глаз, надсадные стоны, тёплую тяжесть в руке. Может, ничего этого больше не будет, никогда больше не будет, Дукат мог сколько угодно улыбаться ей и подначивать, но теперь, после такого, он отправит её с глаз долой… зато сейчас… есть это сейчас, вот оно… только бы запомнить, только бы сохранить… Она пытается удержаться на ногах, упирается ладонью в сиденье — и, потянувшись вперёд, стискивает его шейный гребень. Дукат выгибается всем телом, чуть слышно выдыхает — этот звук, изумлённый, почти жалобный, заставляет её саму задрожать. Ладонь, пальцы, запястье заливает тёплое, вязкое, белое. Она не сразу чувствует, как затекла левая нога, как колют мурашки в боку. Она дышит тяжело, и ей не хочется отстраняться. Не хочется отводить взгляд от лица Дуката, залитого потом, измученного. Она наклоняется ещё совсем немножко, и губы едва касаются острого гребешка у Дуката на носу. Потом она выпрямляется, достаёт из пачки пару салфеток. Ещё пару. Надо привести в порядок себя, Дуката, сиденье — а потом просто свернуться в уголке, закутавшись в казённый плед. Может быть, немного подремать. Дамар так и сидит, сверля взглядом пульт, и Напрем упирается взглядом в его развёрнутые плечи и прямую спину. — Сигналов нет? — спрашивает она и убеждается, что с голосом всё в порядке. Впрочем, с чего бы что-то пошло не так? — Пока ничего, — Дамар оборачивается к ней, светлые глаза смотрят непроницаемо. — По приблизительным расчётом, нам ещё лететь шесть часов и семнадцать минут. Напрем кивает, берёт в руки трикодер, направляет на Дуката, расслабленно растянувшегося на сиденье. Столбики сползают в жёлтую зону. Альфа-волны, дельта-волны… Дукат спит. Значит, она всё сделала правильно. Увы, не факт, что он согласится с ней, когда проснётся. * * * Когда Дукат открывает глаза в медотсеке — сонные, растерянные глаза под посветлевшими полосками надбровных гребней — он не задаёт вопросов, только косится на прозрачную змейку-катетер, обернувшую его предплечье. Напрем в нескольких словах объясняет, что на мостик он сможет вернуться через пару дней: надо окончательно вывести яд из организма и набраться сил. Она смотрит на него с тревогой, но он лишь кивает и удобнее устраивает растрёпанную голову на подушке, вновь проваливаясь в дрёму. Над дверями палаты горит надпись «Не входить», сюда не заглядывает даже доктор Мосет, но Дамара это не останавливает. Дамар приносит командиру на подпись отчёты о том, как гал Дукат, его заместитель и сотрудник медицинской службы проводили разведывательную миссию на территории Орионского Синдиката и благополучно завершили её. Дукат просматривает отчёты, лёжа в постели, и вставляет иронические замечания о том, что его прикрытие в качестве пленника орионцев было даже слишком убедительным. У Напрем отлегает от сердца: раз чувство юмора осталось при Дукате, значит, с ним действительно всё в порядке. Запись в медицинской карте она тоже сначала показывает ему и только потом скидывает Мосету. Подробно — об ожогах, побоях и их лечении, ни слова об интоксикации. Дукат одобряет кивком головы. Ей всё хочется поговорить с ним, объясниться, но слова вязнут в горле. Она боится этого разговора. И сам Дукат, кажется, не слишком расположен к тому, чтобы возвращаться к событиям своего плена. Он кажется сдержанным, расслабленным. Изредка он подшучивает над тем, как доктор Тора узурпировала власть и не подпускает к нему коллег, а в другой раз искренне советует ей хоть ненадолго отдохнуть. Напрем выписывает его на третий день — и сутки отсыпается. Ещё день спустя её вызывают в каюту командира. В военной форме, в броне, с гладко зачёсанными на затылок волосами Дукат выглядит совсем иначе. За массивным рабочим столом он что-то изучает в падде, и, когда он отрывает от документов взгляд, серые глаза смотрят на Напрем внимательно, но отстранённо. Под этим взглядом неуютно, хочется встряхнуться, поёжиться, но она стоит навытяжку, развернув плечи, не отводя глаз. — Доктор Тора, я вызвал вас, чтобы выразить вам мою благодарность за добросовестное исполнение вами служебных полномочий. Вы проявили себя как хороший офицер Кардассии. — Благодарю вас, гал Дукат, — она наклоняет голову. Внутри что-то тоскливо ноет, и она, кажется, уже знает, что он скажет дальше. И она никак не может это отвратить. Раньше надо было пытаться — когда он дремал на биокровати, свернувшись в клубок под одеялом, когда он был перед ней с голой кожей. А сейчас броню не пробьёшь. — Я сообщил о ваших заслугах Центральному Командованию. Достойное поведение должно получить надлежащую оценку. — Я лишь выполняла мои обязанности, гал Дукат, — к её щекам приливает жар. — И я не вполне уверена, как оценивать мои действия с точки зрения… Дукат нетерпеливым жестом поднимает ладонь: — С любой точки зрения ваши действия были оправданны. Всё, что целесообразно предпринять для успешного выполнения задачи, следует предпринять — а вашей задачей было добиться, чтобы я попал на «Корнэйр» живым и в здравом рассудке, не так ли? Я рекомендовал поощрить вас материально и назначить вас на руководящую медицинскую должность. — Благодарю вас, гал Дукат, — вновь повторяет она. Ладони неприятно покалывает. — На «Корнэйре», разумеется, уже есть глава медицинской службы и я им доволен, — Дукат сплетает пальцы в замок. — Полагаю, вас направят на один из военно-исследовательских кораблей или на космическую станцию. Напрем улыбается, улыбка вязнет на губах. Всё правильно. Всё так, как должно быть. Дамар, наверное, получит собственный корабль. И галу Дукату больше не придётся пересекаться с ними. Должно быть, она молчит слишком долго — вместо того, чтобы сказать какую-нибудь уставную фразу о великой чести служить Кардассии. Дукат поднимается со своего кресла, делает шаг к ней, выходя из-за стола. — Тора. Дамар и вы спасли мне жизнь. Я благодарен вам за всё, что вы сделали для меня. Она сглатывает. Ком в горле, конечно, никуда не девается. Дукат смотрит ей в лицо, и улыбка, склеившая её рот, дрожит. Как объяснить, что ему не нужно стыдиться своей слабости? Что и слабости не было, была страшная, высасывающая силы борьба — и она до сих пор не понимает, как он сумел бороться? — Вы можете идти, Тора, — мягко произносит Дукат. — Когда Центральное Командование примет решение, я сообщу вам. — Слушаюсь, гал Дукат. Она отдаёт честь, но медлит сделать шаг к двери. — Гал Дукат, я… мне жаль, что мы так и не закончили наш разговор. Не дожидаясь ответа, она поворачивается кругом и выходит. В коридорах тихо, как всегда во время вечерней смены. На площадке турболифта никого нет, и Напрем не торопится нажимать на кнопку. Обхватив себя руками, она смотрит в прозрачное стекло кабины. Что ж, ей ещё повезло. Садовник из повести и вовсе не сносил головы. О чём он всё-таки думал, прыгая в воду за императором Аркаланом? Напрем кажется, что она это знает — может, знала давно. Но кардассианские школьники, которые пишут бесконечные сочинения, над ней наверняка посмеялись бы. Она и сама смеётся — и бледное отражение скалится ей в ответ из-за стекла.