Защитный покров

Важнее всего то, что у них есть время. Так, во всяком случае, она чувствовала. Дукат, скорее всего, ещё не пришёл к окончательному решению: хочет ли он видеть её рядом с собой, нужна ли она ему? Готов ли он доверять ей, пусть по-своему, по-кардассиански, даже в доверии сохраняя настороженность и готовность защищаться, но, по крайней мере, не отказываться от неё из-за того, что она видела его в тот момент, когда он нуждался в помощи? Или, быть может, он хочет сохранить их взаимную привязанность, их готовность, если придётся, вновь сражаться на одной стороне — не более того? Или же это назначение было и вовсе минутным порывом великодушия, о котором он, не исключено, жалеет? И ей нужно было понять, чего же всё-таки хочет она сама. Того самого доверия? Физической близости? Или лишь игры в нападение и защиту, которую они с Дукатом затеяли уже давно и в которой никто так и не перейдёт грань? И готова ли она принять как данность то, что Дукат может резко, без сомнений оттолкнуть её, а после позвать обратно? Конечно, отказаться от неё он намеревался в тот момент, когда и психика его, и организм были истощены ядом, ранами, страшным нервным напряжением. Его гордость, его желание защитить себя толкали его к такому решению. А она — окажись она на его месте, не хотелось бы ей так же закрыться, не показывать свою уязвимость никогда и никому? Всё так — но, но, но… Им просто нужно было время. Так ей казалось, пока дни текли лениво и тягуче, пока Корнэйр неторопливо шёл к Кардассии Прайм, пока в медотсеке было пусто и она могла спокойно, обстоятельно заниматься лабораторными экспериментами — одна и с доктором Мосетом. А вот сейчас она никак не могла уснуть. Второй час пыталась улечься, успокоиться, хоть ненадолго задремать. Она вставала, опускалась коленями на жёсткий коврик на полу, нараспев читая старую короткую молитву Пророкам, которой её давно научила ведек Эйми. Молитва была призвана очистить разум, вернуть душевный мир, и часто помогала, когда Напрем повторяла её перед сном. Но не в этот раз. Напрем так и смотрела открытыми глазами в темноту. Пульс никак не желал успокаиваться, и она плотнее куталась в одеяло. Она мёрзла. Напрем вновь опустила босые ноги на пол, поднялась, отдала компьютеру команду включить свет. Взяла со столика гребень, провела им по волосам, приглаживая спутанные пряди. Достав из шкафа форменный свитер и брюки, принялась одеваться. Расправила ворот свитера, бросила быстрый взгляд в зеркало — вроде бы всё в порядке. Взяла было ремень, покрутила в руках и не стала продевать сквозь лямки, повесила на спинку стула. В конце концов, она идёт не на дежурство. Но вот трикодер нужно взять. Трикодер, аптечку — просто так, на всякий случай. И ещё… Напрем, поколебавшись, всё-таки достала из аптечки гипо с броской зелёной наклейкой, зарядила шприц. Прохладный пластик прижался к ямке между шеей и ключицей, спрей с шипением вошёл под кожу, покрывшуюся мурашками. Всё. Вреда точно не будет. Бросив ещё один взгляд в зеркало, она вышла из каюты. В коридорах было пусто, только раз ей встретился по дороге солдат с полоской биопластыря поверх шейного гребня — видимо, возвращался на свой пост из медотсека. В медотсеке смена Левека, машинально отметила про себя Напрем. Она подошла к двери. Быть может, он уже спит. Или, может, он только рассердится на неё за то, что она пришла. Что она, собственно, здесь делает? Помедлив, Напрем прикладывает руку к сканеру, и створки двери распахиваются почти сразу. В командирской каюте светло, гал Дукат сидит в кресле с паддом на колене — чёрные волосы гладко зачёсаны, на груди тускло поблескивает броня. Кажется, он ещё и не думал ложиться. — Доктор Тора, — он слегка улыбается, жестом приглашает её войти. Она делает шаг внутрь, осторожно осматривается. — Рад вас видеть, хотя и не ожидал. Что привело вас ко мне? В её голове проносятся обрывки ответов — равнодушно-официальные, слишком фамильярные, нервные, нарочито весёлые. — Я хотела узнать о вашем самочувствии, — наконец произносит она, и Дукат, разумеется, приподнимает надбровные гребни в нарочитом недоумении: — А что с ним может быть не так? За последние несколько недель я не обращался за медицинской помощью. — Вот именно, — Напрем утвердительно наклоняет голову. — Один из пациентов на приёме рассказал мне о том, что случилось вчера в транспортаторной. Дукат слегка хмыкает. — Не Дамар, разумеется. Гралат? Или Надар? Больше там никого не было. Выяснить не составит труда. Но, кем бы ни был этот разговорчивый офицер, полагаю, он должен был сказать вам, что ничего опасного не произошло. Согласно уставу эту ситуация даже не является нештатной. — Вы не могли материализоваться на платформе почти пять секунд. — Вот именно, — он разводит руками. — Пять секунд — максимально допустимый уровень задержки. Впрочем, по моему приказу инженеры проверили все транспортаторы. Выявили незначительный сбой. Он уже исправлен, но я всё же намерен запросить на Кардассии новое оборудование для транспораторной. — Такие сбои опасны для жизни. Вы должны были прийти… обследоваться. — Должен? — Дукат усмехается. — Похоже, офицер медицины, никогда не нарушающий субординации — это нечто из области фантастики. Я ещё по Мосету это хорошо понял. Не нужно извинений, — короткий жест ладонью, — вы тревожились за моё здоровье, я понимаю. Но я прекрасно себя чувствовал, когда транспортировался на Корнэйр, и сейчас всё в порядке. Ни головокружения, ни болей, ни слабости, так что… У вас руки дрожат, — он смотрит на неё удивлённо, и она опускает взгляд, рассматривая свои белые подрагивающие пальцы — в заусенцах, в мозолях. — Тора, — произносит он тише, поднимается с кресла. — Вы всё ещё беспокоитесь обо мне? — Извините. — Она сглатывает, тоже встаёт. Дукат подходит к ней, его твёрдое, резко очерченное лицо оказывается совсем близко. — Если беспокоитесь, то можете провести сканирование сейчас — я не возражаю, — он указывает на трикодер, которые она всё ещё держит в руке. — Ещё раз подтвердите, что я здоров. — Хорошо. Она включает трикодер, направляет на Дуката, и на экране мигают столбцы, диаграммы. Она не смотрит на них. — Гал Дукат, — она натужно прочищает горло, — я не сомневаюсь… я знаю, с вами всё в порядке. Если бы что-то пошло не так, вы бы просто… Она встряхивает головой. — Я боюсь вас потерять. Мне казалось, можно думать сколько угодно, выбирать, ставить условия, но… транспортатор может не сработать. С кем угодно. Со мной. С вами. Её рука тянется к его скуле, пальцы трогают прохладные сухие пластинки гребня. — И тогда ничего не останется. Я уже чуть не потеряла вас… раньше, -пальцы дрожат, обводят гребешки на подбородке. — Я вот сейчас прикасаюсь к вам, а мне кажется, что вы в любую секунду можете исчезнуть, — она рвано усмехается. — Просто… разлететься в пыль. Рука Дуката накрывает её свободную ладонь, притягивает её к гребню на шее, над краем брони. Уголки рта приподнимаются: — Тогда прикоснитесь ещё. Она проводит рукой по его шейному гребню, чувствуя, как под кожистыми складками мерно стучит пульс. Она всё гладит его щёку, неожиданно мягкую, его висок, и руки Дуката смыкаются у неё за спиной, крепко сжимая. Её грудь вминается в его броню — это почти больно, и трудно продохнуть, но она не отстраняется — сжимает гребень под подбородком и вздрагивает, когда её бедро сталкивается с его бедром. — Прикоснитесь, — выдыхает он, ведёт её ладонь вниз, к своему паху. — Я здесь, я цел, я живой. Она гладит, сжимает массивную выпуклость, натягивающую ткань форменных брюк, и слышит, как Дукат дышит шумно, тяжело, в такт её движениям. Он наклоняет голову, сухие губы касаются её носа, скулы и захватывают её рот, шершавый язык обводит её нижнюю губу, и Напрем сбивается с ритма, хватается за его плечо. С влажным звуком он на миг отстраняется от неё и тут же вновь приникает к её губам, она впускает его язык, и от того, как он мягко, но настойчиво исследует её рот, всё плывёт вокруг неё, в ней. Твёрдые ладони пробираются под брюки, мнут, оглаживают ягодицы. Пальцы скользят по внутренней стороне бедра. Напрем со сдавленным вздохом тянется расстегнуть его броню — получается не сразу, и он тихо смеётся. — Помочь? — Нет, я уже, я сейчас… Вот, — она улыбается, расцепляя пластины — и от вкрадчивого прикосновения между ног едва не теряет равновесие, выпускает застёжки. Он, смеясь, сам опускает броню на пол. — Дукат! — возмущённо вырывается у неё. И скоро, совсем скоро, изгибаясь под его ладонями, прижимаясь к его сильному сухощавому телу, всё ещё скрытому под формой, выдыхает то же самое — тихо, почти бережно: — Дукат… Дукат, ох… — Моя Напрем, — тёплое дыхание щекочет ей мочку уха. — Идём. Он ведёт её вглубь каюты, сквозь дверной проём, к кровати. Он стягивает с неё свитер, и, когда шершавые ладони накрывают её груди, она тихо стонет, не отводя взгляда от его сияющих глаз. Она тянется ухватить край его свитера, ткань, скользя через голову, взъерошивает его волосы, и несколько чёрных прядок в беспорядке падают ему на лоб. Напрем, посмеиваясь, заправляет их ему за ухо, обводит пальцами узор твёрдых гребней на широкой груди, а губами прихватывает припухший, налившийся кровью гребень у него на шее. Дукат вздрагивает всем телом, прижимает её к кровати, стаскивая и брюки, и бельё, пока она пытается дотянуться до его ремня. Он помогает ей, но они оба слишком торопятся, и брюки не поддаются долго — наконец, после нескольких рывков, летят в изножье, и голое, тёплое, чешуйчатое тело Дуката приникает к её телу. Он опирается на локти, смотрит ей в лицо, сжав челюсти, во впадинке лобного гребня влажно блестит пот. Она разводит бёдра, впуская его, и ощупью находит рукой его руку, и её пальцы сплетаются с его — крепко-накрепко. Он двигается размашисто, с оттяжкой, она подаётся к нему, сжимая, стискивая, пытается закинуть ногу ему на бедро, но нога всё соскальзывает, им всё мало, мало, он вбивается в неё быстрее, резче, вскрикивает, и она кричит в голос, волосы падают ему на глаза, он нагибается, потираясь виском о её лоб, пытаясь убрать их, она хватает воздух ртом, и вот оно, уже, сейчас, глубоко, остро, сильно, и она дрожит, слышит собственные всхлипы — — дрожь проходит сквозь всё её тело облегчением, избавлением от всего, что ныло и болело в ней долгие часы. Откуда-то издалека она слышит гортанный вскрик Дуката, чувствует, как сжимается и расслабляется тело, вжимающее её в постель. Она тянется к Дукату, обнимает ватно-лёгкой рукой его шею, благодарно целует влажные чёрные пряди на лбу. Дукат закрывает глаза, роняет голову ей на плечо, и она осторожно шевелит занемевшими пальцами. Не без труда они размыкают ладони, Напрем несколько раз сжимает и разжимает кулаки, восстанавливая кровоток. — Не тяжело? — сонно бормочет Дукат ей в ключицу. Напрем тихонько вздыхает: — Боюсь, рука затечёт. Ты мог бы немного сползти. Хмыкнув, он сдвигается, поворачивается на бок, почти освобождая её от своего веса. Голову он на сей раз опускает ей на грудь, потирается щекой. Она запускает пальцы в чёрные волосы, медленно поглаживает их. — Я останусь у тебя до утренней смены? — губы слушаются лениво. — Уйду чуть пораньше. Или… кто-то всё равно может увидеть — мне лучше идти сейчас? — Увидят или нет, — хмыкает Дукат, — велика ли разница… Оставайся. Не открывая глаз, она тянется за покрывалом — набросить себе и Дукату на ноги. Действительно, какая разница. Главное, что у них есть время. Конец первой части