Никто ничего не узнает

      Кошмары оставили его совсем.       Целую ночь Джекиллу снился удивительно прекрасный сон, будто бы он встретил свою любовь на склоне лет, завёл семью, а наследство оставил детям. Лишь рецепт известной всему миру формулы он завещал другу и благодетелю Хайду. Втайне от всех. И именно этот аспект сна вызвал улыбку на лице бодрствующего доктора — достойный наследник, продолжатель его дела реален, как и он сам. Мир в надёжных руках.       Джекилл потянулся, неспешно оделся, ополоснул лицо и спустился к завтраку. Там его уже ждал Пул. — А, это Вы! Доброе утро, чем имею честь видеть Вас столь ранним визитом? — Доброе утро. Да ты всё шутишь, Пул. Лучше накрывай на стол, я голодный, словно зверь. — Как прикажете. Пиала с овсяной кашей опустилась перед ним. Знакомый с детства аромат будил в нём необыкновенные чувства. — Приятного аппетита, мистер Хайд. — Так он здесь? Что же ты раньше молчал, Пул? — О чём Вы? — О мистере Хайде, разумеется. Он наш гость. Пришёл давно, за стол не позвали, должно быть, с голоду помер, раз не идёт. — Простите, никак не могу привыкнуть к Вашему чувству юмора. — Что ж, пожалуй, про голодную смерть я преувеличил, но это крайне невежливо, Пул. Ступай и извинись перед моим коллегой. — Перед кем, мистер…? — Пул. Ступай и пригласи мистера Хайда к столу. — Вы не шутите? — Ничуть. Дворецкий немного помялся на месте, в недоумении поднял взгляд и обратился к господину: — Мистер Хайд, мистер Хайд только что просил принести Вам мои извинения за долгое ожидание и негостеприимство. Прошу за стол. — Прекрати этот цирк! — Мистер Хайд, я что-то сделал не так? Сожалею, я уже не молод и далёк от уровня Ваших мыслей. Не угодно ли Вам завершить трапезу? — Пул. Я сейчас удалюсь в лабораторию и буду работать до вечера. Там поговорим, может, что-то и прояснится. Спасибо за завтрак. — Как скажете, мистер Хайд. — И не зови меня так. — Как пожелаете.       Джекилл встал из-за стола, прошёл во внутренний двор, сметая штанинами брюк утреннюю росу. В лаборатории было необыкновенно тихо. Доктор прошёл к окну, хмуря лоб от тяжёлых мыслей. — Что за шутки… Невозможно работать. О, вот и зеркало! Должно быть, ночью занесли. Джекилл приподнял зеркало и установил его в самый угол лаборатории, поближе к столу. Обернувшись, чтобы отойти и посмотреть на него издалека, он обнаружил коллегу около входной двери. Неподвижность всегда громкого наблюдателя озадачила его. — Мистер Хайд, вот и Вы! А, разыграть меня решили? Повторяете каждое движение, жест? Перестаньте сейчас же, мне хватило шутки Пула… Эй? Вы слышите?.. — протянул руку к нему, чтобы слегка стукнуть, подвести игру к концу. Только пальцы столкнулись с зеркалом. Без всяких ухищрений и тайн, — боже мой. Господи, нет. Этого не может быть! Только не это! — Здравствуй, Джекилл.       Доктор почувствовал, что бледнеет до самых волос. Вновь обернулся, перед ним стоял Хайд. Настоящий — совсем не отражал жесты доктора, более того: дружелюбная ухмылка, рваные перчатки, низкий поклон. — А! Как? Мне почудилось, так ведь? Хайд прошёл в тот угол, где ещё пару мгновений назад было нечто совсем похожее на него. И уверенно постучал по зеркалу, кивнув в сторону противоположного конца лаборатории. Генри проследил его взгляд и понял. Зеркало, якобы установленное им туда, исчезло. — Отражение-то? Нет. Я вот-вот собирался сообщить тебе об этом, но ты бы неправильно понял. А учитывая твоё отношение ко мне, сомневаюсь, что ты смог бы принять данный факт. — Объясни всё. Сейчас же, Хайд! — огляделся, быстро вытер рукавом подступающую влагу глаз и схватил табуретку, замахнувшись ею на гостя. — А вот стульями кидаться ни к чему. Словно твой рассудок, они хрупки и не восстановятся сами собой. — Прекрати эти загадки. Я слушаю. Обещаю, что не трону, — опустил табурет, понурил голову, часто-часто задышав. — Говори. — В ночь нашей встречи ты совершил открытие мирового масштаба. Твоя цель отделить злое от доброго свершилась, и представитель ада стоит пред тобой сейчас. Я — часть твоей души. Важная или нет, но часть, и оттого ты поверил мне с такой лёгкостью. Оттого и потерял голову вчера — давно ли ты касался собственной души? Тебе поручено высшее блаженство. — Повтори с самого начала. Ты называешь себя отделившимся от меня злом. Так почему я сейчас в твоём облике? — Не всё так просто. Раскололась лишь душа, а оковы тела незыблемы. Я в плену, Джекилл. Как и ты. Вот только у меня теперь больше контроля над тобой, а все твои чудесные попытки повторить эксперимент… — Что? Я сам давал тебе власть над собой? — Более того — ты делал то же, что и я. Любое движение, действие, слово — всё совершалось тобой. — Боже… Безумие, кощунство, богохульство! Знать, видеть тебя не желаю — ступай прочь! — Ты меня не слышал? Мне некуда идти — души переплелись. — в мгновение ока оказался рядом с доктором, повернув того к зеркалу. — К тому же, ты носишь моё обличие. Два Хайда глядели в бездну зеркала. Один со злорадством, другой со страхом. — Исправь это немедленно. Ответа не последовало. — Почему надо всё усложнять? — Спроси себя. — Я и так… мистер Хайд, Вы — ничто. Подчиняйтесь мне сейчас же! — С какой стати? Кто подарил мне свободу, а теперь требует её назад? Вернуть не могу, лишь следовать за ней. — А, знаю! Ты — часть меня, стоит мне только захотеть, и ты исчезнешь. Сгинь!       Второй Хайд растворился в воздухе, будто азот. А мученику вернулась старческая седина, благородная душа и стать высокого мощного тела. Джекилл ликовал, грозя своему отражению: — Вот так. Спускайся на дно души и никогда больше не показывайся мне.       Шипящий голос отдавался в самые виски, а судороги подступали. Скорее предупреждение, чем угроза, хотя бы на время. — Браво! Но твоих ли то рук дело? Как бы не так, доктор Джекилл. Сам меня создал, так отвечай. Мне нужна свобода. Хотя бы под самую ночь. — Этого не будет никогда. — Сопротивление тебя истощит, не советую. — Лучше так, чем быть твоей марионеткой. — Вчера в твоей голове кружились иные мысли. — Да! Потому что я никак не предполагал данного исхода. Подумать только, я соблазнился собой же… — Джекилл, послушай. — Боже, прости меня. — Доктор, я к тебе обращаюсь. — Господи, избавь душу грешную. — Она никогда не будет чиста. Позволь… — Замолчи. Иначе погибнешь. — Убьёшь меня? Тогда вскоре умрёшь сам. А наследство кому оставишь?       Судороги усилились, горло сковали ржавой цепью и тянули, тянули, бесконечно и долго, куда-то вниз. Воротничок снова и снова выпрямлялся, дыхание выравнивалось. Однако желание сдаться нарастало, и Джекиллу стоило неимоверных усилий дать своим желаниям отпор. — Я буду жить, — хрипел он, сквозь кашель.       Вот так, первый шаг даётся тяжелее всего: Наследство не достанется никому. Ты нарочно отвлекаешь, запутываешь. Пусть так и останется… Какое страшное клеймо на всём фамильном древе. Счастье, что сегодняшний сон — только грёзы.       Истеричный смех Джекилла перерос в издевательский гогот Хайда, и рот послушно вторил его голосу: — Жаль. Ведь та часть, что обо мне в качестве наследника, может стать реальностью. — И думать не смей! Уходи, иначе не пощажу. — Гони, Джекилл. Беги от себя. Только помни одну вещь: я слежу за каждым твоим шагом, вздохом. Лишь согласись на мои условия, и ты снова будешь жив. — Я, в отличие от тебя, Хайд, жив всегда. А ты — адово отродье, в аду тебе и место.       Генри пришёл в бешенство и стал бить себя по щекам. Подошёл к столу, вырвал из журнала для записей все листы о коллеге. Коллеге ли? И каждая бумага с проклятой фамилией была закинута в камин и обращена в пепел. «А ведь моё будущее могло стать ещё ужаснее и безобразнее, чем эти листы!» — в утешение себе подумал доктор. Шёпот не прекращал издеваться: — Так ли прощаются с коллегами, друзьями или любимыми? — Тебе не суждено быть никем из них. Рождён под проклятой звездой, — Джекилл не остался в долгу. — Да, но мы рождены вместе. И почему двое проклятых не могут поладить, раз так сложилось? — Пошёл прочь, Люцифер. — Какая жалость. Вот кем ты меня видишь. Знай: дьявол мне и в подмётки не годится, Джекилл. И моим словам тоже.       Из головы этот голос, казалось, вылился самым пахучим эфиром. Одним из тех, что использовал доктор, в попытках создать роковую формулу. На полу осталась только трость с набалдашником в виде головы льва.       Нервная дрожь рук ничуть не помешала доктору высказать всё своё удивление в отчёте. Самом последнем, оставшемся ему же в назидание:       «Впервые. Впервые он ожил и заговорил чрез меня.       Прежде было иначе: я дёргал игрока за ниточки и заставлял всех думать, что он настоящий, пусть и не осознавал этого; сейчас я почти что бился в конвульсиях, нелепо порываясь сбежать от собственных терзаний.       И как прикажете записывать это в отчёт? Пусть так: • Потеря контроля — раз. • Помутнение рассудка — два. • Затворничество — тр…       Нет! Зачеркнуть всё, написать: • Лёгкое недомогание вследствие кратковременного…       Чёрт, не диагноз же я выписываю. А! — вот как нужно: • Тоска, грусть — больше времени проводить в компании друзей. А то недолго и с отражением заговорить…»       Как только последнее слово было выведено, мир обрушился на Джекилла со свей присущей ему тяжестью. — Ушёл. Или же мне почудилось? Боже, отпусти грехи мои. И я не посмею боле пасть пред лицом твоим. Аминь.       Доктор вышел из оцепенения, последовал в дом и нашёл дворецкого за работой. Частый стук молотка по дереву насторожил, но увлёк. — Пул, добрый вечер. — Сэр, наконец-то Вы пришли! Я было забеспокоился о Вас. — Пустяки. Лучше расскажи, чем ты занят. — Да так, безделицей. Помните скворечники в Вашем дворе, сэр? — Те, что любил делать отец? Безусловно.       Опилки по всему дому, щебет довольных птиц, запах свежего зерна и неполная коллекция перьев… Он помнил всё, кроме отца. — Были времена. Вы, должно, скажете, что я глуп. Взялся за старое, от работы отлыниваю, но мне думается, сэр, что любое доброе дело способно изменить мир. — Вполне возможно, Пул. — Простите, сэр, но могу я спросить: Ваше поколение разделяет эту древнюю точку зрения или идёт наперекор ей? — Знаешь что, Пул: мои современники сами не понимают, что и почему они думают. Ограничены во взглядах, живут так как диктуют книги, не смея создать нечто новое. Клянусь, я перестал слышать, как бьются их сердца, и не уверен, дышат ли мои знакомые. — Очень интересно, сэр. Жаль, не все мыслят так широко, как Вы. — О, нет, я слегка увлёкся исследованиями. Пора забыть о философии и вернуться к светским беседам, балам и кругам. — Сэр, вы в порядке? Вы всю вашу жизнь искали любую возможность, чтобы избежать встречи со сливками общества. — Благодарю, Пул. Ты очень мудро указал на мой недостаток — да, я боялся жить. С этого дня все мои усилия будут направлены на то, чтобы не я от жизни, а она от меня убегала в страхе. — Сэр, что Вы хотите этим сказать? — Готовься, Пул. Давно я не устраивал званые вечера.