В спальне царили темнота и покой, лишь скрипящее окно не давало спать. Джекилл вздохнул, поднялся с кровати и снова затворил его. Окинул взглядом ненавистную постель.
— Зачем ложиться, если форточка вновь поддастся ветру?..
Прошёл час, два. На третьем доктор пошатнулся и рухнул на одеяло, тут же вскочив с него. Головокружение не заставило себя ждать. А всё неуходящая болезнь, которая решила остаться навсегда. «Предвестник скорой смерти» — назвал её Джекилл. Но до чего же нелепым будет тогда окончание жизни: гений пришёл в этот мир в цепях и пытался вырваться из них, но те под конец задушили его.
Воздух.
Доктор не мог думать ни о чём, кроме него. Даже на улице он хватался за воротник, поправлял, боясь задушиться. И каждый раз, когда оставался один, закрывал глаза и думал о свободе: вокруг — неизведанный мир, но проклятые цепи звенят, не давая окунуться в него. Остаётся смотреть, жаждать и изводить себя бесплодными мечтами.
Кстати, о них. На одном из вечеров у доктора речь зашла о счастье:
— Оно состоит в балансе, к которому мы безуспешно стремимся изо дня в день.
Господин Крейгенсон, поднося к себе очередной бокал вина и выпивая его за здоровье присутствующих, заявил:
— Не знаю, как Ваше, многоуважаемый Доусон, а моё счастье проще. Оно в алкоголе.
— И Вы этим гордитесь? — зашептала ужасно любопытная дама, что оправилась после дневного сна.
— Вам-то легко говорить, ваш дом пуст. А один рот завсегда украдкой прокормить возможно.
Последовал гул осуждения, добрая половина гостей собиралась уйти то ли от отвращения, то ли от желания рассказать об этом инциденте каждому, причём раньше остальных.
— Постойте, господа! Да как же вы не понимаете… Пристрастие к алкоголю появилось вовсе не от того, что мне нечего терять. Очень даже напротив! Вливаю в себя стакан за стаканом, наступает мгновенная блажь, эдакое забытие. Но поверьте, она не сравнима с утренними колющими спазмами всего тела. Нет-нет, глупо пить горячительное ради тех пяти ночных минут. Весь день после непродолжительного увеселения я работаю на износ. Малейшее движение даётся с трудом, что уж говорить о мыслях! Зато какая решительность, какая вынужденная стройность. Будто организм передаёт твоё чувство вины всем органам сразу! Право, господа, суть заключается даже не в этом: вот приду я домой, изнурённый морально и физически, а пьяный эффект едва начал испаряться. Тогда-то я и посвящаю себя цельной минуте глубоких мыслей. Больше не могу, душно становится как-то — так и вливаю в себя напиток, единственно для охлаждения. А дальше — забытье и блажь…
К концу исповеди многие разошлись, а прочие отвернулись. Вдруг, миссис Пэрз надела очки, а затем обратилась к горе-оратору разочарованно и отстранённо:
— В Ваши-то годы. Постыдились бы учить молодое поколение. Я бы удивилась, если бы Ваши сыновья одобрили этот… — повисла недолгая пауза, и резко выскочило мерзко шипящее слово, — интерес.
С отвращением и неясным страхом доктор подумал: «А ведь я его понимаю…»
Окно отворилось вновь, и Джекилл вздрогнул: со свежим воздухом, после сна, к нему пришла мысль. Маленькая, незаметная тень, похожая на главный страх детства, закралась под кровать, тихо шептала о чём-то и, вдруг, вскрикнула, а доктор вскочил. Вскрик повторился. Слушая сердцебиение, сел на постель со скрипом и засмеялся, спрятав лицо в ладонях.
— Господи… Боже, я не в силах бороться один. Мне нужна твоя помощь.
Часы перестали идти. Секундная стрелка указывала на окно, в ту сторону, где располагался бывший анатомический театр. Джекилл понял, что это знак, и, не медля и секунды, сорвался с места.
День за днём его сердце становится всё беднее. Безразличие жадно занимает обитель чувств, обращая её в бездну. И так происходит ежесекундно, даже несмотря на героическое сопротивление Джекилла. С Хайдом или без, но доктор теряет себя. Хуже всего — вслед за эмоциональностью пропадает и разум. Мнения о чём-либо, по крупицам собранные у мастеров хирургического дела знания — всё кануло в бездну.
И каждый чуткий вопрос о его самочувствии потрошит душу снова и снова, не давая зажить прежним ранам.
Наконец, самолюбие взыграло в нём с новой силой.
Может, не так уж и плохо, что он не такой, как все?
Может, так угодно Богу?
А кто он против воли Господа?
В пыльной лаборатории, вдалеке от любого источника света, он заходил кругами, собираясь с мыслями. Наконец вспомнив о пустеющей душе, он воззвал к двоякому дару:
— Хайд! Я знаю, ты здесь. Мне безразлично всё, что было прежде, и то, что есть сейчас… Прошу об одном — не надо, не терзай меня. Приди.
Половицы едва скрипели от его присутствия.
— Это невыносимо!
Решительно оглянулся и, не обнаружив никого, схватил записи исследований. Доктор не был уверен, что он хочет сделать, поэтому подбросил бумаги над головой, точно те должны были воспарить птицами и устремиться на Юг. Однако шелест падающих листов не вполне удовлетворил Джекилла, и он потоптался для верности, вымещая на ровных буквах своё негодование.
— Ты украл всё лучшее, что было во мне! — выдыхая каждое слово, он нарочно выписывал его на мятой бумаге носком ботинка, а затем давил. С особым выражением удовольствия на лице, — Раз моя честь теперь и твоя — хоть сознайся в том!
Часы пробили два. Доктор схватился за сердце и стал часто-часто дышать. Раз-два. Раз-два… Раз… Дыхание замедлялось, но не останавливалось, как и химическая реакция, что только сперва проявляла себя довольно явно. И вот Джекилл осел на пол, но тут же вскочил, узнав в смятых чёрных комках плоды собственных трудов. Ужас застыл в его глазах и никак не хотел уходить. Не теряя надежды, доктор прошептал:
— Не придёшь?.. Я выпущу тебя. Клянусь. И не стану препятствовать п-прогулкам. Понимаю, тебе нужна свобода, а я запираю тебя снова и снова. Но пойми, я не виновен! Мне тоже нужно жить, — здесь он сглотнул не потому, что передумал. Выходец из обеспеченной семьи с гремящей на весь Лондон фамилией внезапно осознал, как нелегко оправдываться и чувствовать себя слабым, загнанным. — Поступим так: забирай ночь. И не одну! Они твои всецело до самой моей смерти.
Минута, две. Доктор окинул взглядом устроенный им самим беспорядок и замотал головой. Наклонился к листку: «Эксперимент №6… Снова потерпел неудачу, но узнал кое-что важное: чем больше соли я добавляю в раствор, тем дольше длится реакция. Но я также знаю, что чрезмерное количество расплавит колбу. Необходимо соблюдать осторож…»
— Зачем так грубо, Джекилл? Краду твою жизнь… Будто я всему причина.
От неожиданности Джекилл выронил бумаги. Едва взглянув на растрёпанные волосы, расстёгнутый воротник и такую ненавистную ухмылку, он подумал только об одном: «Пусть это не окажется галлюцинацией. Пусть он пришёл на самом…» — и осёкся. Ведь гостя нет, и отсутствие иллюзий равнялось бы пустой комнате. Пагубно для психики. Нет, не сейчас.
— Явился… Наконец, наконец! — не веря своим глазам воскликнул доктор. Ноги подкосились сами собой, и он припал к руке благодетеля. Некогда бледная ладонь теперь стала жилистой, что было видно и через дырки в перчатке. Сухие губы сталкивались с пылающей кожей. Пахло древними свитками и засохшей кровью. Ощущалось как длинные раны с привкусом налипшей грязи.
С точки зрения Джекилла, Хайд очаровательно подурнел.
— Что же ты? Забылся совсем? — улыбнулся тот, щедро поворачивая ладонь и тыльной стороной. Доктор уткнулся в неё носом, слегка поглаживая исполосованные ранами руки. — Соскучился, значит.
— Перестань!.. Заставил старика ждать. Ни капли уважения, молодой человек, — встаёт, крепко ухватившись за ладонь. Засохшая кровь каплет на его сухие руки вновь.
— Нам пора, — чёрная язва на щеке уже переходит в шею, и будто оживает с каждым словом, расползаясь и дальше.
— Уже?
— Мне уйти?
— Нет!
— Даже если бы ты умолял меня уйти, то я бы не ушёл. Здесь же лежит моё сокровище.
Доктор выпучил глаза, отвернувшись к стене и задавая портрету отца немой вопрос «Неужели я?» С языка сорвалось иное:
— О чём ты?
Его рот накрыла ладонь в рваной перчатке. Тепло кожи удивило и обезоружило. Долгую минуту молчания Джекилл смотрел в огромные, какими те казались вблизи, глаза и жалел лишь об одном: даже если бы рука не мешала ему говорить, слова доктора о необычайном сходстве зрачка с морской гладью, а глубоких морщин — с кильватером останутся не услышанными.
— Трость! — Хайд отступил и подбежал к предмету своего обожания, верной спутнице. Схватил, принялся рассматривать со всех сторон, — Разве она не чудесна? О, как много узоров ты оставила на шее прекрасных дам, лучше всяких ожерелий и бус! Не рассыплются даже в гробу…
— Хайд, ты наводишь на меня страх.
— Приму за комплимент.
— И, всё же, я доверюсь тебе.
— А у тебя есть выбор?.. Наивный. Он был когда-то, и не однажды. Но всё решено. Исход намечен.
— Посвятишь меня в свои планы?
— О, не вздумай беспокоиться. Самым тщательнейшим образом.
Приобняв доктора за плечи, Хайд увлёк его на улицу. Фарфоровый блеск фонарей дружелюбно указал им путь в ближайшее заведение.
***
Наиболее безлюдная тропинка в таверну пролегала вдоль Темзы по очевидной причине. Зловоние сточных вод. Редкий прохожий решался на пытку собственного обоняния, но находились и смельчаки. На сей раз им оказался сэр Дэнверс Кэрью.
Доктор узнал его по размеренному свисту издалека: «Боже, храни Королеву…» Спутник Джекилла видел того впервые и внимательно следил за каждым тяжёлым шагом. Любопытный взгляд привлёк внимание, и вот прекративший свой свист оказался перед ними.
— Молодой человек, вы не подскажете мне дорогу в церковь? Обычно я иду туда через мост, но путь перекрыт. Идти окольными путями не приходилось, к тому же, сегодня я немного хмелен. Возница непременно воспользовался бы случаем нажиться на честном человеке.
Холмовидные брови упорно вжимали глазные яблоки в щёки. Смехотворного размера ресницы впивались во впадины век. Весьма комичный, по мнению мистера Хайда, внешний вид пробудил в нём жгучий азарт. Он произнёс:
— Вижу, сегодня ночь окольных путей.
— Простите?
Смешок заглушил осторожный вопрос:
— Я говорю: пойдёте прямо, и непременно угодите в церковь. Обещают прочесть молибден*…
Доктор Джекилл дёрнул Хайда за локоть, поучительно зашептав:
— Молебен**. Вам следовало бы отложить алхимию на некоторое время.
Второй доктор выпутался из хватки, проворно стукнув набалдашником по руке другого.
— Ах, да. Обмелен.
Любое передразнивание этого человека звучало приятнее фонового шума светского общества. Джекилл обеспокоено вздохнул, убирая руки за спину.
Один холм брови недоверчиво опустился:
— Молебен? Его всегда читают с особым усердием… Благодарю. А кто усопший? — выпуклые глаза опустились, пальцы залезли в карман, настойчиво нащупывая и извлекая нечто… вытянутое? Испанские сигары.
— Почём мне знать? Впрочем, он ещё не усопший, только гнилой изнутри.
Чем увереннее становился Хайд, тем ниже опускались руки Джекилла. Мысленно он давал себе понять: ситуация под контролем, любое последствие можно излечить словом, но природная осмотрительность заставляла бояться Хайда.
— Ох, должно быть, жуткое зрелище. Тогда прощайте.
Горькая сигара задымилась в огромных руках. Грузный мужчина прошёл вперёд, вдыхая табачный дым впопыхах; стремление отдалиться от подозрительного незнакомца подгоняло, заставляя передвигать ноги чуть быстрее, чем тяжёлая хватка туч отпускала небо.
— Так как Ваше имя, господин гниль?! — прокричал на пустую улицу мистер Хайд.
Никто не обернулся, но безмолвное лицо встретилось с тяжёлым ударом трости.
— Как вы посме—
Дальнейшее развитие знакомства поразило до онемения. Не только рта, но и всех конечностей. В результате ошеломляющего спора жертва оказалась на брусчатке. Забитое, воющее нечто поджимало под себя ноги, выпячивая спину для защиты.
Доктор, поражённый произошедшим всего за несколько мгновений действом, вступил на защиту несчастного:
— Постой! Зачем он тебе?!
— А тебе? Да ещё и живым!
Гляди же, Джекилл.
Ты совершил невообразимое открытие, изменил жизнь всего города… почти.
На твоём пути стоит только лишь один продажный трусливый тип.
Чего ты дрожишь?.. А, в обезображенных властью чертах угадывается человек?
Не обманывайся, то всего лишь оболочка…
Манящий шёпот нарастал, доктор закрыл уши, чтобы больше не слышать, не внимать безумию. Затем посмотрел на прохожего пристальнее.
«Помни, Джекилл — он такой же человек, как и вы. И достоин жизни не менее вашего», — вторил доктор сам себе.
Вот и тень крыши банка очернила, а звон монет в кармане заглушил тучную поступь.
Что ты замер? Нужно пройти испытание. И доказать, чего ты, наконец, стоишь. Всем доказать.
Голос Хайда был везде, двоился в голове и будто слышал мысли Джекилла, отвечая им.
Или это он говорил всё вслух?
Нет… Вы не туда свернули. Нет-нет, совсем не туда, Вы ошиблись!
Всем. Каждому.
Крупная дрожь. Онемение каждого нерва по отдельности и тихие вдохи. Сердцебиение бешеное, но есть. Ещё не поздно сделать выбор.
Вдох-выдох, доктор, вдох-выдох. Кажется, голос разума торжествует. Шаг назад, ещё и ещё…
Трус. Тогда я сам разделаюсь с отбросом!
Джекилл не успел остановить безумца — Хайд протыкал безнадёжное горло тростью с тем усердием, с которым служанки оттирают гниль с паркета.
Не раздумывая ни секунды, доктор схватил Хайда за руку и сильно дёрнул за неё, вынуждая нахала повалиться на брусчатку. Но молодой человек оказался более хрупким, чем считал Джекилл — второй доктор не просто упал, но крепко приложился лбом о камень, пошла кровь.
Осознание, прилив жалости отрезвили его:
Как проворный юнец вроде Вас совершил столь досадную ошибку?
— Очень просто, доктор.
Джекилл остолбенел от томного шёпота за своей спиной.
— Юнец здесь — только ты. Благодарю за помощь, — сильная рука легла на плечо доктора, сжала ткань пальто и грубо оттащила от живого нечто, что продолжало истекать кровью. — Потрудись не запачкать костюм, твои друзья иного не одобрят, — издевательский гогот, сопровождающий грубую походку к несчастному Кэрью на брусчатке. Трость в руках юноши стремительно опустилась на обмякший череп, выпуская наружу всю ту же алую кровь.
Несомненно, мистер Хайд был в совершенном здравии. По крайней мере, физическом. После следующего удара стало видно до тошноты серое вещество. Молодой человек с упоением вертел орудие в руках, уже неспешно проходясь по каждой кости неподвижного тела.
Доктор хотел подойти, должен был — он рвался, пытался приподняться, окрикивал безумца. Но тот будто находился за оконной рамой, сломать которую не предоставлялось возможным. Тогда Джекилл сладко улыбнулся, искры надежды засверкали в его глазах:
Очередной кошмар. Надо проснуться.
Сглотнул, отвернулся от бесчеловечного действа и поспешно закрыл глаза.
Открытые веки ослепил свет. Сам Джекилл сощурил глаза и увидел себя на всё той же проклятой улице, но, что более важно, незнакомый прохожий был жив! Радость опалила щёки сердобольного доктора, он приготовился горячо пожать руку счастливцу, возможное будущее которого он предвидел. Не помешало бы снабдить его средствами и…
Джекилла качнуло вперёд; пришлось сделать шаг, чтобы не упасть. Сухие губы приготовились к толике обыденных извинений джентельмена, но не пожелали разомкнуться. Доктор решил сделать шаг назад, чтобы не натворить бед при неизвестном онемении рта.
Тут произошло необъяснимое.
Не только губы, но и всё тело отказалось подчиняться мыслям Джекилла. Упрямо скользили туфли по брусчатке, голова изредка приподнималась по инерции на манер марионетки. Руки упорно сжимали трость…
Далее происходило ровно то же, что и прежде, только вот инициатором насилия являлся старый доктор. Удар за ударом трость нагревалась в руках. Отчего-то заноза в ладони казалась глобальнее, чем застрявший в сухожилиях набалдашник. Мысленно доктор послал трость в преисподнюю, однако приложил усилие и разломал её на две половины. Зеркальные лишь на первый взгляд. Своевольная улыбка обратилась в оскал, точно поняв мысль доктора.
Наконец наваждение оставило Джекилла одного. Мышцы устало расслабились, глухо стукнул осколок трости об окровавленный камень. Доктор схватился за гудящую голову. Приподнимаясь, он ступил на осколок орудия, подобрал его и злобно откинул на другой конец квартала. Хотелось бы верить, что он долетел.
Белые перчатки пропитаны кровью насквозь. На костюме, напротив, не единого пятнышка.
— Я всегда держу данное обещание. Как тебе сегодняшняя беседа с господином Кэрью? Достаточно ли доходчиво?
Хохот превращался в безумный хоровод мыслей в голове доктора. Так он знал, был знаком, спланировал, подставил! Но как у него вышло с видениями? Непостижимо…
Соседняя улица зашумела, доктор окинул взглядом труп. Печальные холмовидные брови затекли густой кровью.
— Пора идти, юный следователь!
Издевательства над возрастом стали последней каплей. Доктор пошёл на противоположную крикам улицу, в сердцах произнося:
— Будьте прокляты Вы и Дьявол, Вас сотворивший!
— Аминь, — холодно шепнул ветер в спину убийцы.
