США, штат Калифорния, Лос-Анджелес.
4 июня, вторник.
23:37.
POV: Католея
Я шла прямо по тёмной улице, еле освещённой одним лишь фонарём, не обращая внимания на лёгкие порывы ветра. Так я и знала, что посиделки у Валери точно затянутся. Ну не получается у нас «немного пообщаться», я всегда возвращаюсь домой поздно после неё. Мне просто повезло, что папа не обращает на это внимание. Он не обращает внимание на меня. Хватило какой-то минуты, чтобы я снова погрузилась в эти серые мысли, и меланхолия поглотила меня с ног до головы.
Я правда не понимаю, почему именно так сложилась моя жизнь. Мама умерла сразу после моего рождения из-за очень слабого сердца. А папа никогда особо не занимался мной. Он делал лишь всё самое необходимое. Обеспечивал образованием, хорошими условиями жилья, одеждой, едой и карманными деньгами. На этом всё, к сожалению. Он не знает меня, как человека. Не знает меня, как дочь. Он не знает моих друзей, не знает, как я учусь, не знает, куда хожу и зачем, не знает, что значат две моих татуировки, не знает, насколько больно мне было делать пирсинг и почему я сделала его вообще. Даже не хочет знать.
Я тоже не знаю своего папу. Его часто нет дома. Кажется, он является директором какого-то бара или ночного клуба, не помню. Я часто вижу его в нетрезвом состоянии, на что он отвечает, что сильно устаёт. Но мне кажется, что дело не только в усталости. Он не хочет рассказывать, а я не хочу вытягивать из него слова. И так я живу уже семнадцать лет.
Резко раздался телефонный звонок, вытащив меня из своих мыслей. Я быстро достала из рюкзака смартфон, замечая на экране «Папа». Неужели волнуется?
– Прости меня, если сможешь, – раздался тихий и, кажется, пьяный голос папы, как только я взяла трубку.
– Что? – нахмурив брови, непонимающе спросила я.
Минута, и я почувствовала невыносимую вонь, которую я вдохнула полной грудью от того, как резко приложили тряпку к моему лицу. И темнота.
