Дружба начинается не со знакомства

Врачи растерянно разводили руками, выписывали трудночитаемые рецепты невнятных лекарств «от всего и для всего» и ставили разные диагнозы. От умственной отсталости (слава Богу, не даун и не аутист) до повального ДЦП. В одном врачи сходились точно — диспраксия. И советовали Петунье Дурсль сдать племянника в школу-интернат для особенных детей, инвалидов проще говоря. Но та, услышав дикие расценки, аж подавилась от жадности. Ч-чего-о-о?! Это ещё и туда свои кровные денежки вкладывать? Да ни за что! Сами племянника вырастим, да и Дадлик вон прилип к Гарри — не оторвать уже. А с чего всё началось? С того что Пэт, вынося на крыльцо пустые бутылки для молочника, обнаружила на пороге насквозь промёрзшего младенца, который чудом не окоченел насмерть, пролежав всю ночь на морозе да на льду. И как результат: обширная пневмония, двустороннее обморожение лёгких, переохлаждение, которые плавно перетекли в частичный паралич. Да, Гарри поправился, но не полностью, Авада в лоб и последующая затем морозная ночь, а потом ещё и долгое лечение антибиотиками сделали мальчика полным инвалидом по зрению в придачу к детскому церебральному параличу. Хотя зрение ему, скорей всего, от отца досталось по наследству, тётя Пэт помнила, что Джеймс Поттер носил очки. Пришлось и Гарри выписать очки, самой обычной и практичной формы, такие, чтобы и с носа не падали, что обеспечивали крепкие и крутые дужки, плотно охватывающие ушную раковину за ушами, и с круглыми линзами, на полный диаметр глаза, из-за чего их презирают в народе и пренебрежительно называют их «велосипедами», а их носителей — «ботанами». Ведь Гарри, напоминаем, был инвалидом по ДЦП, а это означает, что у ребёнка сильно нарушена координация движения, ну и как следствие, Гарри часто падал, спотыкаясь на ровном месте, и долго не мог подняться. Путал стороны света, путал право и лево, из-за чего долго не знал, какой рукой держать ложку-вилку-нож… Нож он держал только под присмотром тёти, так как мог легко пораниться, по той же причине ему не давали в руки ничего остро-колюще-режущего. Будучи постоянно под присмотром тёти и дяди, Гарри чувствовал себя пленником и тихо ненавидел все занятия по развитию: чтение, письмо, лепка, выжигание… Порой хотелось выть и куда-нибудь спрятаться, желательно подальше и поглубже. Сперва, по малолетству, Гарри прятался под кроватью, услышав жуткую фразу: — Ну, Гарри, неси тетрадку и ручку, сейчас начнём писать кружочки. Какие такие кружочки? Ему и палочки в ровную строчку с трудом-то дались! И маленький мальчик лихорадочно спасался под кроватью. После он нашел чулан, где его долго не могли найти, ну никому не придет в голову искать ребёнка среди банок с красками, половых тряпок и швабр. А Гарри обнаружил, что ему нравится темный и тесный чуланчик под лестницей, здесь был вечный полумрак и не нужно было напрягать зрение, чтобы что-то рассмотреть, здесь одуряюще вкусно пахло олифой и лавандой от упаковок со средством против моли и здесь был очень уютный закуточек под полкой меж ведром и старой стиральной машинкой. Это место долго было его тайным укрытием, его секретным убежищем. А потом его всё-таки обнаружили, что ж, никуда не денешься, нашли так нашли. Правда, Гарри попробовал легализоваться, робко попросил поставить ему кровать или кушетку, здесь темнота приятная… Дядя поворчал-поворчал, да и согласился, выволок из чулана стиралку, убрал всё лишнее и поставил кушетку, потому что кровать должна была остаться в спальне, на своем законном месте. Так что в минуты депрессии или по каким-либо другим причинам Гарри отсиживался в чулане, грустно глазея в темноту и переживая неприятности. В детский садик он не ходил, благо, что тётя все время была дома, в школу Гарри пошел в шесть лет после целого года изнурительных медосмотров, профилактик, курсов кошмарного массажа, во время которых нужно часами лежать на столе и терпеть прикосновения чужих рук, которые тебя мнут и растягивают… да ещё и слушать при этом ворчание массажиста: — Да лежи ты спокойно, пацан! Ну что ты вертишься, не дергайся. Но в том-то и дело, что он не дергался. Это его тело, полностью лишенное нормальной координации, непроизвольно совершало самостоятельные движения, руки и ноги жили своей собственной жизнью, хаотично двигаясь в разных направлениях. И Гарри ничего не мог с этим поделать, это было не в его власти. Вот и терпел малыш нечаянные издевательства, изо всех своих силенок стараясь лежать как можно неподвижней. Особенно сложно ему было у дантистов, но там, слава богу, были нормальные врачи, они хотя бы догадались прочитать его медицинскую карточку, и один из докторов держал его за голову, пока второй шуровал бормашиной у него во рту. Так вот, Гарри пошел в школу только после того, как за ним утвердили минимально необходимую степень инвалидности, потому что Гарри был нормальным, не идиотом и не дауном, и при необходимых навыках в будущем вполне может устроиться на работу. На фоне всего этого как-то незаметно проскочили первые выбросы детской стихийной магии. Они случились, так сказать, в несознательном возрасте, и к настоящему времени Гарри не помнил, как поджигал каши и занавески и заставлял летать по комнате вещи. А в сознательном же возрасте, то есть уже после трёх-четырёх годиков, Гарри был поглощён всем вышеописанным, сдерживал свои руки-ноги, учился контролировать свое непослушное тело, развивал мелкую моторику рук при помощи рисования и письма. И тётя Пэт честно «забыла» рассказать ему о том, что он — волшебник, видя, что Гарри ничего не помнит и растет, как нормальный мальчик, безо всяких волшебных выкрутасов. Что касается Дадли, то его детский шкурный интерес быстро прошел, потому что Гарри остался и перестал быть чем-то новым и интересным, а значит, и важным, и отныне на него можно не обращать внимания. Но будучи ревнивым, эгоистичным ребёнком, Дадли Дурсль скрупулезно следил за тем, чтобы всё внимание матери уделялось только ему, единственному и неповторимому. И он ревниво отбирал всё у Гарри, отпихивал его от мамы, требовательно просился к папе на колени, если там сидел Гарри, и всё такое по мелочи. Не смогли они подружиться в детстве, к сожалению, не смогли. Гарри имел кроткий и неконфликтный характер, добрый и спокойный нрав, он довольно пофигистически относился к придиркам своего толстого и неповоротливого кузена, зато тётя не могла на него нарадоваться — Гарри помогал ей по дому и на кухне, возился в саду с растениями и ухаживал за Люси. Люсиндой Уаймен звали черепашку средиземноморской породы, которую подарили на пятый день рождения Дадли. Почему черепашку, кстати? Ну, раньше, собственно, был подарен экзотический и очень большой попугай-ара, он сидел в клетке и орал целыми днями свои несуразные птичьи песни и до смерти надоел Дадли. И тот променял ару на духовое ружье, которое, впрочем, скоро сломал, случайно сев на него. И я не знаю, как это у него получилось и сколько должен весить пятилетний толстый мальчик, чтобы под его весом сплющилось крепкое железное ружьецо. Итак, Дадлику подарили черепашку, его восторгу хватило на три с половиной часа, а потом, после срочных экспериментов, в ходе которых Дадли пытался выяснить — на что годится черепаха? — он потерял к ней интерес, черепаха оказалась довольно скучной и ни на что не пригодной. Но Гарри Люси понравилась; размером с кофейное блюдечко, черепашка была крайне симпатична, у неё были теплые карие глазки с круглыми черненькими зрачками, серьезные и очень умные, а на коричневом глянцево-блестящем панцирчике были чудесные желто-оранжевые узоры-полосочки. Она была очень неприхотлива в еде и занимала очень мало места, а также она была очень вынослива, раз сумела выжить после жутких дадлиных экзерсисов, я не буду их описывать, иначе Дадли достанется от гринписовцев. Гарри поселил её в картонной коробке и кормил салатами и кусочками овощей и фруктов. Отношения с дядей у Гарри были нейтральными, а если совсем честно, то Гарри немного побаивался дядюшку — у него был высокий рост и огромное пузо, вечно красное лицо и полное отсутствие шеи, три подбородка и тяжелый, взрывной нрав. И если что не по нему, дядя тут же хватался за ремень, причем драл он одинаково обоих мальчишек, не разбирая особо, кто провинился. Имея флотское воспитание, дядя Вернон считал, что пацанов следует держать в строгости и ежовых рукавицах. Его сестра Марджори, впрочем, придерживалась тех же принципов. Заядлая собачница и заводчица элитных английских бульдогов, она не понаслышке знала, как воспитывать детей, а то, что она их путала со щенками, никакой роли не играло. Дети — всегда дети, что человечьи, что щенячьи, разницы никакой. Лично Гарри радовался, когда приезжала тётушка Мардж, а как же, ведь с ней прибывали бульдоги, совершенно потрясающие существа, криволапые, широкомордые, слюнявые и ласкучие до предела, и как ни приедут, тут же начинают гоняться за мальчишками, чтобы облизать и приласкаться. Дадли спасался от них на чердачной лестнице, а Гарри — на дереве, ну, по крайней мере на том, на которое мог забраться. Это можно было наблюдать на улице, и, понятное дело, сторонние наблюдатели зачастую неправильно понимали ситуацию, Арабелла Фигг, например, всегда думала, что бедного сиротку Гарри гоняют злые и кровожадные псы, только и мечтающие, что порвать мальчонку. Кроме этого, торопыга Фигг видела, как малыш Гарри подстригает розовые кусты в саду под неусыпным оком грозной и непреклонной тётки, и слышала, как та сердито покрикивает: — Да поаккуратней, неуклюжий мальчишка! Ну кто ж так режет, осторожней держи! И дура Фигг второпях решает, что Петунья переживает за свои драгоценные розочки, а не за руки неуклюжего Гарри. И она торопливой рысью, роняя тапки, несется в дом писать письмо Дамблдору о том, как плохо обращаются с мальчиком. И невдомек ей, что на деле всё наоборот. Даже жаль, что она никогда не заходила к Дурслям в дом, ведь там была совсем другая картина: после традиционного вечернего чая семейство Дурсль собиралось в гостиной перед телевизором, тётушка Пэт на диванчике — смотреть новости шоу-бизнеса, дядя устраивался в широком кресле с газетой в руках, чтобы посмаковать спортивные новости, в другом, таком же широком кресле умащивала свои грузные телеса тётушка Мардж с вязаньем, из теплой верблюжьей шерсти она вязала шарфики племянникам, а сами племянники, Гарри и Дадли, сидели на ковре перед диваном и играли с молодыми пока бульдогами Злыднем и Генералом Плантом. Нормальная, вполне обычная семья, нормальные отношения, всё идеально на первый взгляд. Эх, Дамблдор, Дамблдор… ну как же ты не подумал о согревающих чарах? Зачем ты оставил малыша на обледенелом порожке, неужели сложно было позвонить или постучать в дверь? Несмотря на коротенькое затишье перед школой, магия Гарри всё-таки пробуждалась в стрессовых ситуациях. Один раз учительница природоведения придралась к неровному почерку первоклассника Гарри Поттера и визгливо стала вопрошать, тряся тетрадкой перед лицом мальчика: — Мистер Поттер, ну что это такое?! Почему вы пишете как курица лапой? Гарри с недоумением смотрел на эту великовозрастную дуру и искренне недоумевал, она что, действительно не видит, что перед ней человек с ограниченными возможностями? От несправедливой и неожиданной обиды хотелось плакать, но маленький шестилетний мальчик отчаянно крепился и мстительно представлял себе, что у мисс Уолш синие волосы, которые вдруг и правда посинели — каштановые кудри ни с того ни с сего приобрели ядовито-голубой цвет. Потом был непонятный и быстрый полёт на крышу столовой, когда Гарри, убегая от банды второклассников, свернул в тупик и оказался перед препятствием в виде мусорных баков. Однако не успел он подумать о чем-то, как в глазах на какое-то короткое время потемнело, а в следующий миг он обнаружил себя на крыше столовой, совершенно не представляя, как там очутился. Обо всем этом Гарри честно рассказал тёте и робко спросил, знает ли она, в чем дело. Петунья Дурсль помолчала, подумала и решилась: — Ты волшебник, Гарри. Твои мама и папа были магами, и их убил злой колдун. Я поэтому ничего не говорила тебе, Гарри, и я очень не хочу, чтобы ты уезжал в ту школу, в которой обучают молодых магов. Но ничего не поделаешь, магия проснулась в тебе, и это значит, что тебе всё-таки придется уехать в Хогвартс, когда оттуда придет письмо. Уж чего-чего, а такого ответа Гарри точно не ждал. Он — волшебник? Совсем-совсем как в тех сказках про чародеев, принцесс и рыцарей? Ну ничего себе… А школа, значит, специальная, что-то ему не хочется туда, это всё равно, что в интернат уехать. И Гарри взволнованно проговорил, заглядывая тёте в глаза: — Тётя! А давай уедем далеко-далеко? — А что? И попробуем! Вот придет письмо, тогда и уедем! И тётя Пэт взъерошила племяннику темные волосы, потом притянула его к себе и крепко обняла. Гарри тоже крепенько, как только мог и насколько позволяли слабенькие и неловкие ручки, обнял любимую тётушку за шею.