Салюты и никотин

Та Сторона – Поломанные Sonya – Уходи

Уходи. Уходи. Он в неизбежном бесконечном одиночестве пытается думать. А она стоит так доверительно близко и так невинно-завороженно смотрит своими гребанными глазами-магнитами. Внимательно изучает и продолжает ненавязчиво вытаскивать из губительного образа жизни, без которого он уже себя не представляет. Последнее, что ей нужно, – чтобы он был ей ещё ближе, чем уже вновь стал. Она больше не услышит его молчаливые вздохи. Она отпускает его на свободу, которой он так жаждет. И в её душе больше не останется ничего, связанного с ним. Она мешает. Путает мысли. Заставляет забываться в ней. Она его любит. Он не понимает. Он сам не умеет любить. Когда любит, причиняет боль. Когда хочет любить, забывает либо о себе, либо о ней, потому что о ком-то в любом случае приходится забыть. Когда любить – единственный выбор, кто-то уходит. У него любви к себе крайне много (по-другому никак, слишком тяжело и тянет якорем на дно, слишком), а к другому человеку меньше в разы. Неужели она его любит? Уходи. Когда внутри стало настолько пусто? Ей бы смыть все его лживо-нежные прикосновения с кожи. Ей бы не цепляться за все их переполняющие калейдоскопом эмоций моменты. Ей бы послушать, что ей говорили близкие и добрые люди. Ведь в нём никакой доброты. Одна жестокость. Даже когда он любит. А в ней самой так много доброты. Так много покорного прощения. Она тщетно борется с этим. И проигрывает эту борьбу ежедневно. Её доброта захватывает его моментами, но всё же неизменно наступают и те моменты, когда её ничтожно мало. Исчезни, умоляю. Они ведь оба, по сути, не знают, как нужно влюбляться. Если бы умели разбираться, получив какую-то инструкцию вместе с паспортом, не пришлось бы так много и часто страдать. Выбирали бы себе теплых людей, а не тех, кто точь-в-точь как они сами, цепляясь к подобному себе, тем самым ломая себя ещё больше и не получая большую часть того, что необходимо. Но они привыкли довольствоваться малым. И это их уничтожает. Они поломанные. Их невозможно восстановить и полюбить. Он глубоко в душе знает уже, кому-то нужно уходить. Так уж вышло. Она хочет, чтобы он позволил ей остаться лишь звуком и неравнодушным другом для него. Внутренним голосом, который давал бы то недостающее тепло. Он тоже дает ей тепло. Но это другое. Это то, от чего у нее перехватывает дыхание. То, что делает её возвышенно живой. Он не может не оборачиваться, когда она уходит. И она не может не обернуться. Она опять смотрит настолько болезненно-обжигающе тепло, что хочется сбежать. Он не может не целовать, когда есть возможность. Она не может не улыбнуться в ответ на короткий поцелуй. Она искреннее ловит каждый общий вздох. И он не может контролировать глупую улыбку на лице. Ему не верится, что она с ним. Ему не понять, почему его чувства скачут от ненависти к любви не по собственной воле. Не может не думать о другой, когда рядом, невыносимо близко, в его руках самое прекрасное в его жизни. Она – всё хорошее. Он не привык к хорошему. Он настолько отвык, что теперь нуждается в ежедневном напоминании, постоянно, и всё равно не факт, что не забудет на мгновение. Ему обязательно нужно страдать. Ему непременно желанно то, что в прошлом. Ему хронически не достаточно того, что у него есть. Ему нужна драма. Ему нужно разделять боль, которая приросла к нему. Ему необходимо причинять кому-то боль. Она хочет вернуть себе ненависть к нему. Она хочет вновь презирать его. Хочет не чувствовать его на расстояние. Хочет прекратить быть подвластной его манипуляциям. Хочет начинать день без мыслей о нём. Хочет не быть такой зависимой от него. Она могла бы убить его с той же легкостью, с какой он медленно убивает её с каждым новым днём. Могла бы повесить ему петлю на шее, резать заживо, утопить в ванной или сжечь. Он не стал бы мешать после некоторых сопротивлений. Он бы поддался. Она могла бы. Он серьезно. Пусть она заберет все его чувства. И все его переполненные странными чуждыми ощущениями сны, которые он усиленно превращает во что-то более знакомое. Пусть она сделает так, чтобы ему больше не хотелось унижать её и наблюдать за тем, как рушатся надежды в её влажных глазах-картинках. Пусть она только окрыляет, а не вызывает желание облить грязью её чистейшие намерения. Взгляд, рот, обвинение. У него дрожит кадык. Его душа рвётся. Она не может больше это выносить. Она пыталась не быть слабой слишком долго. И она слишком много плакала. Она просит, чтобы он больше не смотрел на неё. Когда он смотрит на неё этим обманчивым взглядом-приманкой, она в забвении строит в голове то будущее, что не станет явью, каким бы сильным ни была тяга. И как же она ненавидит, что от него у неё сносит крышу. Как не было их, так и не было шансов, чтобы теперь всё было по-ихнему. Пусть она не прощает его больше. Пусть она только… останется. Она была салютом, а он хотел никотин.