Ящик Пандоры.

Она чувствует, как что-то внутри неё меняется – необратимо, пугающе стремительно. Очередной укол и по венам будто пустили кислоту. Она кричит, воет на одной ноте, выгибаясь до хруста позвоночника на железном столе, выворачивая закрепленные кожаными ремнями руки и ноги, а они лишь беззвучно стоят в стороне и наблюдают. Тснуаеши впервые ощущает такую всепоглощающую ненависть. Она все ещё помнит о доме и заботливой матери, о милом и любимом младшем брате, и об вечно пропадающем за границей отце. Но воспоминания затираются под натиском боли, теряют свою яркость и четкость, превращаясь лишь в тусклые размытые картинки; исчезают светлые чувства, а на место им приходит что-то чернильно-черное, вязкое и холодное. Оно поглощает ее, затягивает в свои недра, забивая рот, нос, уши, глаза, оседает в легких, стискивает сердце в холодных объятиях.

Меняет. Извращает. Ломает.

И в какой-то момент Тсунаеши ощущает легкий привкус гнили на языке, чувствует, как в животе ворочается нечто холодное, промораживающее её нутро, заменяющее уже давно ставший привычным жар от оранжевого пламени. Оно рычит торжествующе, скалит свои зубы, и Тсунаеши скалится тоже. Их чувства – одни на двоих, отныне они – одно целое.

И уже ничего не будет как прежде.

- Почему вы боитесь? - шепчет она окровавленными губами, - Вы ведь этого добивались. Вокруг – маленький филиал Ада. Тяжёлый железный запах делает воздух до отвратительного вязким, а кровь, казалось, была везде: на полу, стенах и даже потолке, но ей казалось, что больше всего красной жидкости именно на ней. Человек перед ней затравленно воет, смотря испуганными глазами и, кажется, молится. Тсунаеши не понимает. Она отказывается понимать, и поднимает руку с окровавленным осколком в ней. - Умоляю, пощади… у меня семья… - надрывный шепот и глаза полные слез. Тсунаеши улыбается почти нежно. - Меня вы не пощадили, - и опускает руку. Чернильная мгла внутри довольно урчит, вибрирует и счастливо скалиться.

Она, наконец, свободна.