Как бы написали Ai no Kusabi разные авторы

Пауло Коэльо Когда мы влюбляемся, кажется, что весь мир с нами заодно; после возвращения в Эос, Рики в этом убедился. А когда что-то не так, ничего не остается – ни цапель, ни музыки вдали, ни вкуса его губ. И куда же это так скоро сгинула и исчезла вся эта красота – ведь всего несколько минут назад она еще была, она окружала нас?! Жизнь очень стремительна; в одно мгновенье падаем мы с небес в самую преисподнюю. Задавленные смешки, притворное сочувствие фурнитуров, тайное злорадство других пэтов… Рики притворялся, что не придает этому никакого значения и смеялся вместе со всеми. Смеяться-то смеялся, а в душе горько плакал, что любит блонди и терпит всё это ради него. Эмиль Золя *предупреждение: немного фанона!* Чем дальше, тем больше Рауль не понимал, что творится с Ясоном. Впервые наука, в которую ученый верил, как другие верят в бога, оказалась бессильной. За окнами Эос бушевала ночная гроза, а Рауль всё сидел за терминалом, открывая досье блонди. Поколение за поколением, все линии. «От кого, от кого у Ясона это безумие? Кто виноват? Ты ли, Джарет Минк, погубивший себя в любви к послу Федерации? Или ты, Амира Розен, выкуривший «Черную Луну», когда погиб твой возлюбленный? Или ты, Джастин Домина – еще один самоубийца, только не смирившийся с несправедливым обвинением? А может быть, это не безумие, а бунтарство, унаследованное от полукровки – Оскара Бома? А садистские штучки – случайно не наследие Кристиана Зави?» Вереница предков будто наяву проходила перед глазами Рауля, когда он смотрел на родословное древо Синдиката. А там, в самом начале, у «корней» древа, безмятежно-синим взглядом смотрел с фотографии Адельберт Минк – ученый, по образцу которого когда-то давно были созданы первые блонди. Адельберт прожил триста пятьдесят лет. Солидный для человека срок, даже при том, что сто лет из этих он доживал в безумии, как живой экспонат для новых поколений. Рауль подумал о зародыше, еще развивающемся в инкубаторе. Будущий наследник Ясона. Генетик создал новый «листок» над «листком» Ясона и подписал: «Люциан Минк, восьмой в линии». И в отчаянии добавил: «Каким он будет?!» Стивен Кинг Возвращаясь с работы в Апатию, Рики почувствовал сильный удар и потерял сознание. Очнулся уже в подземелье, где воняло сыростью, плесенью, крысами, кровью и еще чем-то мерзким. - Где я? - В Дана Бан, - засмеялся Гай. Его взгляд напоминал взгляд помешанного, в улыбке было что-то от оскала акулы, готовящейся наброситься на свою жертву. Рики дернулся и понял, что прикован наручниками к кровати. Шевелиться было неприятно, в промежности чувствовалась какая-то пустота и жгучая боль, и там было мокро. Запах крови. Сильный запах крови. - Ты сможешь освободиться, только если я этого захочу, - сказал Гай. – Или разве что если решишься отгрызть часть руки сам, чтобы вытащить одно запястье. Эрнест Хемингуэй Поздней ночью в апартаментах Первого Консула прозвучал звонок. - Рики в Дана Бан. Приезжайте. - Когда? - Завтра. Вечером. Один. Ясон подумал, что вероятно, Рики похитили те, кто хочет выманить из Эос его самого; он знал, что ехать одному в Дана Бан небезопасно; но он подумал, что должен любой ценой вернуть Рики обратно. И, подумав о том, что кто-то посмел тронуть его монгрела, он начал злиться. Альбер Камю Солнечные лучи падали на руины старой крепости почти отвесно, металлические поверхности блестели нестерпимо. Идя навстречу Ясону, Гай ни о чем не думал, брел в сонной одури от знойного солнца, палившего его непокрытую голову. - Где Рики? – спросил Минк. - Я снял с него пэт-ринг вместе с тем, на что он был надет, - ухмыльнулся Гай. Окровавленный нож блеснул на солнце. Зной и тишина. Диск в небе был почти черным. Ясон ударил монгрела. Завязалась драка. Жара становилась всё сильнее. Юкио Мисима - Ну вот… - Ясон из последних сил подполз к Рики, за культями, оставшимися от обрубленных падающим железом ног, тянулся кровавый след. Несмотря на предыдущую бессонную ночь и страдания сейчас, его взгляд был светлым и незамутненным. Он смотрел прямо в лицо любимому. – Сегодня я умру... Рики не дрогнул. В его глазах было такое напряжение, что казалось, этот взгляд вот-вот зазвенит пронзительным колокольчиком. - Я готов, - сказал он. - Позволь мне последовать за тобой. Монгрел достал из кармана две сигареты – «Черную Луну». Ясон почувствовал, что сила этого взгляда почти подавляет его. Слова сорвались с губ сами собой, словно в бреду: - Ладно. Стало быть, вместе. Но я хочу, чтобы ты видел, как я умру. Согласен? Ему самому было непонятно, как он мог так легко, почти небрежно, дать разрешение на этот страшный шаг. Но, когда слова прозвучали, сердца обоих захлестнула жаркая волна счастья. Рики был растроган безоговорочным доверием блонди. Он знал, как важно для элиты умереть безупречно. И еще больший знак доверия то, что Ясон закурил ядовитые сигареты первым – лишая себя возможности увидеть смерть пэта. Будь он обыкновенным ревнивцем, Рики погиб бы раньше его, так обычно и происходит при двойных самоубийствах. Александр Куприн Вокруг них всё пылало и горело. Но Рики и Ясону было уже всё равно. Голова Рики покоилась на плече блонди, пальцы судорожно сжимали окурок «Черной Луны». Глубокая важность была в его закрытых глазах, и губы улыбались блаженно и безмятежно, как будто бы он перед расставаньем с жизнью узнал какую-то глубокую и сладкую тайну, разрешившую всю человеческую его жизнь. Габриэль Гарсиа Маркес Дана Бан уже превратился в могучий смерч из пыли и мусора, вращаемый яростью библейского урагана, когда Рауль пропустил одиннадцать страниц, чтобы не терять времени на слишком хорошо ему известные события, и начал расшифровывать стихи, относящиеся к нему самому, предсказывая себе свою судьбу, так, словно глядел в говорящее зеркало. Он опять перескочил через несколько страниц, стараясь забежать вперед и выяснить дату и обстоятельства своей смерти. Но, еще не дойдя до последнего стиха, понял, что ему уже не выйти из своей лаборатории, ибо, согласно пророчеству пергаментов, железный город Танагура будет сметен с лица земли ураганом и стерт из памяти людей в то самое мгновение, когда Рауль кончит расшифровывать пергаменты, и что все в них записанное никогда и ни за что больше не повторится, ибо представителям элиты, которые обречены на сто лет одиночества, не суждено появиться на земле дважды.