Звёзды над Парижем

Стоит только увериться, что у тебя всё схвачено, жизнь тут же обломает любые планы, причем, самым бесцеремонным образом. Антуан то и дело смотрел на часы, ожидая, когда Колетт соизволит быть готовой. Он был дико раздражен тем, что она так легкомысленно отнеслась к их договоренности. И это ведь ещё цветочки — она же до кучи умудрилась спорить с ним. До последнего, с пеной у рта доказывая, что ему лучше пойти одному. В другой ситуации он бы так и сделал. Но сейчас что-то не давало. И, возможно, в глубине души он чувствовал себя виноватым. И давно осознал, что Колетт права насчет того, что всё это он затеял ради своей выгоды. Да, именно так. Он не отрицал. Доля эгоизма в его поступке была. Вернее — он уже не пытался отрицать. Эго знал, что у него есть только один шанс вернуться в строй и снова завоевать авторитет — сделать так, чтобы на конкурсе Тату выиграла. Любым путем. Хорошо — почти любым. Только вот признаваться в этом ей не хотелось. Подписываться под своей слабостью — это не для него. — Мсье Эго, прошу прощения, но… водитель уже третий раз звонит и спрашивает, когда вы подойдете. — Розенкранц подошел как мышь тихо, заставляя Антуана вздрогнуть. — Что ему сказать? Боится, что опоздаете. — Скажи это не мне! — фыркнул Эго, оглядываясь на двери спальни, закрытые наглухо. — Колетт! — Мсье Эго, я… мне так неловко за то, что случилось… — А что случилось? — наигранно выгнул брови Эго. — Расскажешь? — Мсье Эго, я молчал сколько мог… Теперь брови Эго сдвинулись к переносице. И руки почти непроизвольно сжались в кулаки. Розенкранц, — самоубийца, очевидно, — конечно же, не упустил возможности напомнить ему о том, что утром именно благодаря его выходке они с Колетт поссорились дальше некуда. Так теперь ещё и выясняется, что все подозрения от Тату шли как раз из-за незакрывающегося рта этого чокнутого дворецкого, который лишь притворяется верным и молчаливым. Нет — держать язык за зубами — это не про Розенкранца. Увы. Антуан снова вернулся мыслями к разговору один на один, когда он узнал, что половина его нажитого имущества переходит к Розенкранцу. И не то, чтоб Антуан жадничал или не хотел прислушиваться к последней воле матери, которой так много не сказал в своё время, но чувство противной зависти или даже — ревности, — теперь не покидало его. — Молчи так и дальше, и я тебя уволю без всякого пособия, — выплюнул Эго, отворачиваясь. — Это последнее китайское предупреждение. Понял? — Да, я понял, но… и вам бы пора кое-что понять. Антуан не поверил своим ушам — в который раз за день его кто-то упрекает в несдержанности и самодурстве?! Его! Случайность? Нет. Этого не может быть. Мир что — перевернулся с ног на голову?! — Есть люди, которые волнуются за вас, а то, что вы не привыкли к этому, увы, не даёт вам никакого права… — Ещё раз? — перебил Эго, округляя глаза и снова поворачиваясь. — Вы напрасно обидели мадмуазель Тату, — твердым тоном произнес Розенкранц. — Да что ты? — Да, — кивнул дворецкий. — Именно. — Значит, я её тут, бедную, обидел, а то, что она меня подставить решила и отказывается от участия в престижнейшем, замечу, кулинарном конкурсе, — это нормально?! — Полагаю, что её нынешнее нежелание идти вам навстречу как раз и связано с тем, что… — Кхм, любезный Розенкранц, спасибо за столь конкретное объяснение, но твоё мнение в этом вопросе меня совершенно не волнует! — Эго старался сдержаться, но не вышло — эмоции хлынули наружу. Не самые приятные эмоции. И он не позавидовал бы тому, кто также смело может в его присутствии выражать мысли. — То, что я делаю и говорю — это только мои проблемы! И я сам могу их решить! Я впутал тебя в эту идиотскую историю… и жалею об этом, честно сказать, — Эго глотнул воздуха, — только потому, что в мою жизнь неожиданно вошла эта непредсказуемая женщина, — чёрт бы её побрал, — которая не в состоянии понять, насколько опасную и гнилую игру затеял её дружок-Байо! Антуан не боялся, что Колетт может что-то услышать — в комнате то и дело что-то брякало, шуршало и ещё шумел фен. Очень на руку. — Мсье Эго, послушайте, вы… — Нет, это ты меня послушай. — Эго нагнулся к Розенкранцу совсем так, как делал это раньше. И смерил его взглядом. Который можно было ощутить каждой клеткой тела. Испепеляющим. — Я не знаю, в какую партию взялся играть ты, но имей в виду — если ты решишь перейти на другую сторону — тебе конец. Я вовсе не угрожаю, но так — на всякий. Антуан отметил, что Розенкранц даже не дернулся. Не отвел глаз. Хотя, ведь обычно всегда старался избежать зрительного контакта. Особенно, если чувствовал, что оказывается в меньшинстве. — И ещё — запомни одно: если ты спелся с Колетт или она с тобой — я уж даже не знаю, — Эго растянул губы в кислой ухмылке, — в надежде, что вам вдвоем перепадет что-то из купленного за мои кровные имущества — забудьте. Я, может, и самовлюбленный эгоист с манией величия, но пока ещё не совсем дурак. Ок? Розенкранц, по-прежнему, смотря ему прямо в глаза, молчал, обдумывая то, что услышал. И Эго обрадовался — он оставил последнее слово за собой. Это главное. Да, конечно, он не хотел так голословно и нагло обвинять дворецкого в заговоре, но в какой-то момент перестал себя контролировать. — Пустишь сюда ублюдка-Байо — можешь сразу вместе с ним и его отпрысками сваливать, — не мог не добавить напоследок Антуан, снова стуча в дверь. — Колетт, это не смешно! Мы уже опаздываем! — Да, секунду! Эго вдруг поймал себя на мысли, что не против уже никуда не ехать. Он захотел лишь закрыться в кабинете, достать и выпить чего покрепче и послать всё это к чертям собачьим. Но тут дверь распахнулась, и Колетт, наконец-то, вышла. Если бы не Розенкранц со своим перекошенным лицом, то он бы, может быть, даже оценил потрясающий внешний вид Тату, — совсем под стать ему, — однако Эго лишь едва улыбнулся и… промолчал. Не сказав ей ни единого слова, и понимая, что это в будущем аукнется неслабым выносом мозга — хотя, может, Колетт не относится к тому ужасному типу женщин, которые любят исключительно ушами, и закатывают истерики если ты не похвалишь их новое платье или прическу. Впрочем, Эго уже решил, что дороже комплиментов и всяких пафосных речей о красоте будет только признание её как достойного и профессионального повара на конкурсе. Даже если она не войдет в число победителей, то приз зрительских симпатий обязана отхватить. А заодно он поднимет свою за последнее время так низко упавшую планку. В машине они ехали также молча. Антуан не пытался заговорить. Он смотрел в окно. Колетт тоже не лезла — она даже села на переднее. Эго иногда украдкой поглядывал на неё, ища подходящие слова, но понимал — их нет. А всё почему? Стоит только допустить мысль о том, что кто-то из близких может тебя предать — всё. Пиши пропало. Эта мысль разрастётся как раковая, мать её, клетка и заполонит собой весь твой разум. Перекроет все здравые доводы. Все чувства. Она будет давить на черепную коробку. Болью. Похуже зубной. И ты уже ни о чем больше не сможешь думать. Антуан несколько раз мысленно проклял Розенкранца, который, ну, вот ни раньше, ни позже, окончательно испортил ему настроение. Просто прошелся по нему, черт побери, не снимая своей отвратительно-мерзкой, испачканной обуви. Больше всего бесило то, что дворецкий без раздумий принимал сторону Тату. При этом подобострастно кланяясь и ему. Антуан был крайне зол на Колетт из-за этого. А та, судя по всему, планировала привязать Розенкранца к себе настолько, чтоб он пропихнул её, — ни много, ни мало, — замуж за него, за Эго! От этого начинала дергаться скула. Как бы там ни было, — всё же, когда они вышли из машины на морозный воздух, — голова чуть поотошла. И Антуан подумал о том, что ему нужно будет предупредить Бордена о том, что Колетт понадобятся перчатки. На входе в «Aspic» их уже встречал метрдотель, проверяющий приглашения и расплывающийся в такой широкой улыбке, что казалось, вот-вот у него мышцы лица не выдержат. В вестибюле пахло дорогой выпечкой с корицей, — Антуан вспомнил, что фирменной карточкой этого ресторана были и остались хлебные десерты, — и приторно-сладкими духами. В свою очередь, эти духи были визитной карточкой для одной не особенно обрадовавшейся им особы — Жанны Адсорбт. — Как твоя рука? — спросил Эго, помогая Колетт снять верхнюю одежду. — Ничего. А почему ты спросил? — У тебя такое лицо, словно тушь с минуты на минуту потечет. — Антуан выразительно глянул на неё. — Я надеюсь, что ты проявишь должный профессионализм и выдержку. Да? И кстати, приготовься: сегодня мы точно будем предметом обсуждения номер один, так что — запасись фальшивыми красивыми историями о большой и светлой любви… Колетт посмотрела на него странно — Антуан не успел ответить и пояснить. К ним направлялась хозяйка ресторана — Адсорбт. Она выглядела, к слову, как прожжённая стерва: вызывающего красного цвета платье с вываливающимся декольте и ужасно-безвкусным меховым воротником чем-то напоминающим сдохшую крысу из подворотни — слишком куце смотрелся этот воротник. Высоченные шпильки, чулки в крупную сетку. «Она бы с легкостью могла пойти на панель», — заметил Эго шепотом. Зато золота на шее и на пальцах — не счесть. Высокая укладка, с намертво приклеенными друг к другу поседевшими локонами — Антуан едва удержался от очередной колкости. Однако, ему пришлось оставить всё это, и изображать радость. Пусть далеко не искреннюю, но — вежливую. Адсорбт придирчиво осмотрела его и, конечно же, Колетт. Отвесила парочку дежурных вопросов и исчезла среди других, если сказать сразу, — более важных, — гостей, каждому из которых всё же пришлось осыпать её благодарностями и фальшивыми комплиментами. Антуан чувствовал, как скованно держится Колетт. И он, решив, что таким образом снимет напряжение, повёл её по залам ресторана. Один был отведен под фотовыставку некого «очень талантливого портретиста», — работы были не подписаны, — который сумел запечатлеть звезд мировой кухни как за работой, так и среди обычных людей. И каково же было его удивление, когда с последнего представленного портрета на него посмотрел… он же. Только Антуан смог бы узнать этот снимок, разобрать его по мельчайшим пикселям, по мельчайшим оттенкам эмоций на молодом тогда ещё лице — едва ли не первый в его портфолио. Снимок, который сразу дал понять, кто автор. — Здравствуй, Антуан. Эго громко сглотнул, когда за спиной раздался голос Сореля. Нет, этот день и даже вечер, определенно, провалены. Провалены. Бесповоротно. Просто бери и зачеркивай нахер. Эго сжал губы в линию. Колетт же сжала пальцы на его полусогнутом предплечье так сильно, что у него едва не свело руку. — Где бы встретиться, верно? — Сорель действительно стоял позади. Выглядел он с иголочки — в белой облегающей рубашке и строгих черных джинсах. С таким же художественным беспорядком на голове, как и раньше. Без щетины на лице. Это делало его моложе и куда смазливее. Единственное, что выделяло его из толпы — висящий на шее фотоаппарат. — Добрый вечер, мадмуазель… как вас там? Колетт нехотя повернулась, отрывая искренне-восхищенный взгляд от снимка. Какой парадокс — она смотрела на снимки Сореля так, словно он был богом, создающим истинные шедевры, а когда видела его живьем — кривилась от отвращения. Антуан накрыл её руку своей, желая успокоить. — Мадмуазель Тату. — Антуан ответил за неё, надеясь, что этого хватит. — Весьма неожиданная встреча, замечу, мсье Сорель. — Да-да, — кивнул на фотоаппарат Жан. — Кто-то приходит отдыхать, а кто-то — работать. Колетт уставилась на него как баран на новые ворота, и Антуан осознал, что сейчас начнутся типичные женские вопросы. Из разряда: «Он, что, будет нас снимать?! Он?! Твой бывший любовник?! Как ты мог привести меня сюда — да я сейчас же уйду!». Эго тяжко вздохнул, прожигая Сореля гневным взглядом. Когда они виделись, тот же и словом не обмолвился.  — Начнём прямо сейчас? — Сорель вдруг резко вскинул фотоаппарат и щелкнул. — Скажите: «чиииз!». Колетт вспыхнула негодованием, тут же вырвалась из рук Эго и, громко цокая каблуками по кафельному полу, направилась на выход. — Чего это с ней? — явно веселясь, спросил Сорель. — Такой кадр бы был… — Ты что, предупредить не мог?! — С чего вдруг? Тош, я — фотограф, и я так «вижу», ты забыл? — Я не об этом! — рыкнул Эго. — Почему не сказал, что приглашен сюда?! — Тоша, ты не спрашивал… — Заткнись! — зашипел Эго, схватившись за голову. — Заткнись! Ты меня решил добить?! — Чем? Тем, что буду сегодня вашим фотографом? Антуан посмотрел ему в глаза — там не было и капли стыда. — Ты ведь тоже мне не сказал, что притащишь сюда эту… — Ещё одно слово, и я за себя не отвечаю! Сорель послушно замолчал. Но явно не из-за того, что боялся его гнева. Антуан-то знал, как мастерски тот умеет играть на нервах. Потому, кому-то нужно было быть умнее. И кто же это в данной ситуации, если не он сам? — Прошу прощения, но я, мсье Сорель, с некоторых пор ужасно нефотогеничен! Так что — мотайте на ус и фотографируйте кого-нибудь другого! Эго бросился за Колетт. К его счастью, её остановили в холле, напротив зала, откуда-то и дело выбегали одинаково сильно нервничающие повара — участники конкурса. Антуан не успел ей ничего сказать — Тату сгребли в охапку, и, отчитывая как маленькую девочку, увели готовиться к презентации блюд. Двери перед ним закрылись. Лучше и не придумаешь. Антуан понимал — в таком взвинченном состоянии она мало что сможет «наготовить». И тут откуда-то сбоку вынырнул сам Борден. — Какие люди! — Антуан не успел понять, как его сжали в объятиях. Да, давненько он не видывал таких проявлений «нежности» от своего тезки. Борден не скрывал того, что восхищается его профессионализмом, но с другой стороны, поддавшись влиянию журналистов, выставивших Эго в неприглядном свете, стал обходить стороной. За последние пять лет они почти не общались. — Рад видеть, Антуан! — Взаимно, мсье Борден, — Эго едва мог дышать. По конституции тела Борден был ближе к покойному Гюсто, и запросто мог перемолоть кости, просто чуть сильнее «обрадовавшись». — Спасибо за приглашение. — Ну что ты — это всё Жанка! — в неофициальной обстановке Борден был куда как «своим парнем», и мог запросто называть известных кулинарных деятелей просто как ему заблагорассудится. — Она пригласила меня, а уж я… — Председателем снова она будет? — Да, — кивнул Борден. Эго скрипнул зубами. — А чего ты, нервничаешь? Эго мог бы сказать, что не нервничает, но решил лишь хмыкнуть. — Кстати, познакомь-ка меня со своей барышней. — Сомневаюсь, что это необходимо… — Сомневаешься? — прищурился Борден. Его широкий блестящий лоб стал похожим на шею шарпея. — В себе или в ней? — Я имел в виду, что вы всё сами увидите, когда она будет представлять своё блюдо… — Всё-таки ты взялся за обучение? — Не совсем — она и так всё умела. Я просто подтолкнул в нужном направлении, — смущаясь, ответил Эго. — Да. — Интересное дело, я его тут пиарю как могу, а он мне! — Борден пихнул Эго локтем. Антуан чуть не согнулся пополам, натянуто улыбаясь. — Веди, давай, показывай, чего она там умела! А главное — чего сейчас умеет! Борден громко расхохотался. Эго понял, что тот давно «хряпнул» для храбрости. И хорошо, если продержится хотя бы до конца вечера. При всех достоинствах у Антуана Бордена была одна весьма существенная проблема, с которой справиться уже не было возможности — он часто выпивал. Без меры. Год за годом — развилась сильная зависимость. Многие оправдывали его тем, что он потерял первую семью от рук какого-то психа, зарезавшего его жену и маленькую дочь прямо в кафе, владельцем которого он был в молодости. Но Эго считал, что ради новой семьи и сыновей, что уже были людьми взрослыми и женатыми, стоит держаться. Хотя бы — пробовать закодироваться. А вообще, Борден был поваром что называется от Бога — и куда его только не совал в своё время довольно богатый папа, — тот всё равно выбирал кулинарию. И за что бы он не брался — любое блюдо ему удавалось. Конечно, он не был таким ярым экспериментатором, как Гюсто, но довольно часто «выстреливал» на весь мир. Женился он по этому случаю довольно поздно, и та трагедия, что случилась буквально через пару лет, сильно перекрутила его. Перетёрла почти в порошок. Его спасением стала, как ни странно, Адсорбт, писавшая тогда проект как раз по развитию «ещё-не-своего-Ледойен». Их «дуэт» когда-то принес свои плоды — оба взлетели в рейтингах так, что их не могли обойти некоторые миллионеры. И снова Антуан знал, что Жанна Адсорбт не будет ничего делать просто так. И собственно, сейчас всё стало понятно: она, уже сделав себе имя, пользовалась ещё и чужим. А довольно отзывчивому и доброму пьянице-Бордену на это стало уже всё равно. Неудивительно, что Адсорбт почувствовала себя единоличной хозяйкой всюду и даже на этом конкурсе. — Каждый раз как приезжаю в Париж — ностальгия так и берет! Аж дышать легче! — Борден одернул занавеску и показал открывающийся дальний вид на светящуюся всеми цветами радуги Эйфелеву башню. Антуан лишь вяло улыбнулся, проследив за движением полноватой руки. Борден чертил на окне какие-то ему одному ведомые узоры. — Переехать сюда что ль? А? — Я бы не советовал. — Это почему? — удивился Борден. — Времена неспокойные, — улыбка ушла с лица Эго. — Но решать вам. Антуан удачно опустил взгляд на широкий подоконник — там лежал бактерицидный пластырь. Супертонкий. И телесного цвета. Отлично — теперь хоть просить перчатки не придется. Эго прихватил его с собой. Они с Борденом подошли к тем самым дверям, за которыми, как утверждали некоторые, и «рождается истинная кулинарная магия». А потому «посторонним» вход был строжайше запрещен. Благо, что «охранник» отлучился, и Борден распахнул двери настежь, порядком испугав два десятка бедных поваров, что настраивались в полнейшей тишине. Было слышно только звяканье посуды и шипение котлов-сковородок. — Не отвлекайтесь — творите! — Борден всегда умел приободрить. Каждый мимо кого он прошёл, улыбнулся ему во все тридцать два и принимался нахваливать готовящееся блюдо. Причем, кто-то забывал и о том, что разговаривать нужно только по-английски, во избежание языкового барьера, сыпля «абракадабру» на своём. — Более прекрасного зрелища я и не видел! Эго же искал глазами Колетт. — Знаешь, Антуан, я будто на пять лет назад вернулся… Эго машинально кивнул, натыкаясь взглядом на согнутую спину в самом дальнем углу. Он не мог поверить, что это его Колетт. Вместо того, чтобы готовить, она ревела. Антуан чуть не выругался матом. Он быстро преодолел разделявшее их расстояние. — Колетт, ты… в своём уме? — Эго склонился над ней. — Колетт, ты меня слышишь? Что это всё значит? Она не ожидала его увидеть, хлопая заплаканными глазами. На который и правда почти потекла тушь. Антуану резко захотелось остаться с ней наедине. Сперва хорошенько отчитать, а потом уже — пожалеть. — Ты сущий ребенок! Колетт! Она лишь всхлипывала. — Что у нас тут случилось? — подошел и Борден. — Это нервы. — Эго натянуто улыбнулся и достал из кармана чистый носовик, протягивая его Колетт. — Прошу прощения, мсье Борден. Она в порядке. Можно нам пару минут? Не обращая внимания на то, что на него уже начали коситься другие повара, Эго успокаивал Колетт. Мотивируя как мог. Мягко, настойчиво объясняя, раз за разом, что нужно «собраться» и «она справится». Вот тут-то его настигла вина за утренний инцидент, когда он повышал на неё голос. Потом он незаметно передал пластырь. Прикрыл, пока она клеила. И на удивление — палец больше не выглядел травмированным. Разве что, если сильно присматриваться. — Хочу тебя познакомить… Антуан подвел Колетт к Бордену спустя ещё пару минут, когда она, вроде, окончательно пришла в норму. — Мсье Антуан Борден. Основатель и главный спонсор конкурса «Bocuse d’Or». — сказал Эго, представляя мужчину. — Это мадмуазель Колетт Тату. Подающий надежды повар… Эго почувствовал, как Колетт задела его ногой. Но затем Антуан отметил, что Колетт и Борден вполне понравились друг другу. Хоть она и была смущена, все время поправляя болтающуюся на ней поварский китель, надетый явно в последний момент. Всё же переодеться полностью из вечернего платья она не успела. — Боевая готовность! Группа номер один! — в кухню вошла Адсорбт, вся взмыленная. Повара в черных робах сразу засуетились. — Так… я не поняла… Она остановилась взглядом на Бордене, мило болтающим с Колетт. Антуан напрягся. Мгновенно её лицо исказилось в гримасе. Как если бы она увидела таракана. — Мне что, правила кому-то напомнить? С каких пор ты ведешь с участниками задушевные беседы до окончания конкурсного этапа?! — она бесцеремонно подошла к Бордену. — Я тебя ищу по всему ресторану, а ты тут лясы точишь?! Мы начинаем! — Да. Конечно, — Борден проявил максимум такта. Или — мягкотелости. — Мы уже идем. Верно, Антуан? — Что здесь делают посторонние? — Адсорбт теперь смерила таким же презрительным взглядом и его. Антуан понял, что это камушек в его огород. И снова пришлось смолчать. — Мсье Эго, вам особое приглашение? Проходите в зал — вас лишь ждем. Категоричный тон вешалки-Адсорбт не позволили Антуану задерживаться — нет, он вовсе не собирался ей в ножки падать, или убегать, поджав хвостик, но боялся, что не сдержится и наговорит гадостей. Сколько б он мог сказать! Ещё как сказать. О прилюдном унижении он в последнее время как-то стал забывать — наверное, потому что отошел от дел кулинарного критика. Да и вообще — после знакомства с Колетт он несколько поменялся. Эго успел только бросить на Тату взгляд. И надеялся, что она всё поймет. Главный обеденный зал сейчас напоминал, скорее, типичный концертный, только с разницей, что вместо простых кресел на уровне чуть ниже установленной мини-сцены стояли не просто кресла, а столы, накрытые дорогим материалом, с бутылками шампанского и с именными табличками. Длинный стол, предназначенный жюри, стоял отдельно, почти напротив слегка вытянутого «подиума», по которому, очевидно, продефилируют участники. Антуан, садясь на своё место, которое он обнаружил довольно быстро, отметил, что в этот раз в составе судей тоже не обошлись без кулинарного критика. И тоже взяли француза. Вернее — француженку. Шолин Ле-Клер держалась, как и подобает даме, с достоинством. С тем самым, о котором, вероятно, скоро начнут слагать легенды, ведь новое поколение критиков, о котором был наслышан Эго, совершенно не имело представления о том, что они вообще делают и зачем. Теперь всё «ждали» только Адсорбт. Эго напрасно думал, что сможет выдержать её общество. Ему хватило и первых пяти минут. И когда он вспоминал, что ему ещё на банкете с ней за одним столом сидеть — выворачивало. И терпел он сейчас только ради перспективы, которая откроется перед ним, если Колетт сможет повторить свой успешный десерт. Антуан почувствовал, что в горле у него пересохло. И теперь он стоял перед выбором — всё же начать пить или оставаться трезвым как стеклышко. Соседний стол, к слову, тоже пустовал. Эго не смог рассмотреть табличку, отвернутую от него, но было интересно, кто подсядет. Ибо, если это будет кто-то из тех, с кем общаться ему хочется меньше всего — весь вечер станет пыткой. Антуан повернул голову в сторону, где столбиками, будто сурки на дозоре, стояли вышколенные официанты. Давно он таких не видел — идеально отглаженная форма, белоснежные полотенца на левой руке, все подтянутые, с осмысленными эмоциями на лицах. Исключительно молодые. Слава всем богам — парни, ведь девушки для этого совершенно не годятся, как считал Эго. Антуану достаточно было просто приподнять руку, даже не использовав подзывающий жест, — один из них тут же подскочил, склоняя голову и готовый внимать. — Минералки. — Эго решил, что пить не станет. Он хотел запомнить свой новый взлет идеально трезвым. О падении он даже не подумал, как и любой бы на его месте. — Без льда и газа. — Да, мсье. Сию секунду, — официант метнулся к барной стойке. Кажется, в этот момент рядом пробежал некто, очень напоминающий со спины Гордона Рамзи. Антуан присмотрелся — да, это действительно был он. Теперь стало ясно, откуда такие баснословные гонорары у работающих здесь сегодня поваров и откуда ажиотаж на благотворительность. Этот повар-легенда никогда не отдыхал, — всё время шныряя то туда, то сюда, — успевал везде и всюду. Он был всегда на позитиве и не позволял даже большим неприятностям влиять на его настроение. Эго когда-то пытался равняться на него, записывая из его книг советы по распорядку дня, только как бы ни старался — не выходило. Все члены жюри получили от Рамзи небольшие сувениры и пару напутственных слов. А Антуан наконец-то получил стакан прохладной минералки. И был несказанно этому рад. Глоток воды оказался сейчас важнее престижа. Даже если бы он сидел в жюри — у него не было бы душевных сил улыбаться и кивать, словно болванчик. Антуан не успел сделать второй полноценный глоток — на его плечи вдруг легли женские руки. Однако не те, к которым он более-менее привык. Эго почти поперхнулся. Но вовремя задержал дыхание, чтоб не привлекать внимание кашлем. — Антошик, привет. Антуану показалось, что сегодня он каким-то образом открыл ящик Пандоры. Люси стояла за спиной. И продолжала шкрябать наманикюренными пальцами по лацканам его фрака. Будто он — её собственность. Эго, морщась, передернул плечами. Не тут-то было — она вцепилась слишком сильно. Антуан мгновенно подумал, что эта сучка явно за этим и приперлась — облапать всех лиц мужского пола. Ей только этого и не хватает. Оставался буквально один вопрос: как она сюда попала и какого черта их даже посадили едва ли не за один стол?! — Убери руки, — процедил Эго, поставив стакан на стол. — Сейчас же. — Какой ты грубый. — Люси нагнулась, и теперь её голова оказалась на уровне с его. Она дышала ему в шею, и от этого хотелось громко и нецензурно выругаться. — Я всего лишь поздоровалась… — По-другому я не намерен реагировать на какую-то неадекватную. — Антуан снова подозвал официанта. — Что такое, мсье? — Проводите мадмуазель. Она, кажется, заблудилась. — Эго сумел сбросить руки Люси. — И кстати, вам не мешало бы тщательнее проверять приглашения. Нет? — Сейчас всё уладим, мсье. Официант подошел к Люси, осматривая её. — Позвольте, мадмуазель? — В чем дело? — Люси сразу повысила голос, хотя к ней обратились с нормальной интонацией. — Что вы лезете? Займитесь своей работой… — Мадмуазель, спешу вам сообщить, что это — тоже часть моей работы, — продолжал официант. — Пусть нетипичной, но… — …и меня попрошу оставить в покое! — Мадмуазель, можно ваше приглашение? — Нет! Зачем оно вам? — Я просто хочу проверить. Где ваш стол? — Отвали! — На чьё имя оформлен заказ? — Ты что, парень, не догоняешь?! — Люси стала похожа на фурию. Впрочем, она и так была ею в девяти случаев из десяти. Антуан был рад хоть тому, что от него она отлипла. — Отойди! Я сама знаю, где мой стол, и… В этот момент в зале, где уже чуть приглушили свет, и на глаза публике предстал ведущий сего мероприятия, показалась и Адсорбт, сопровождаемая Сорелем и Борденом. Официант тут же кинулся к ней, ища поддержки. Антуан не слышал, о чем они переговаривались, но по лицу Адсорбт, которое поменялось несколько раз, стало ясно — Люси ждет трепка. — Вы по-прежнему отказываетесь предъявить приглашение? — А ты совсем тугой, да? — едко усмехнулась Дассо. — Мадмуазель, я вынужден попросить вас покинуть данное помещение и мероприятие. Люси наступала на парнишку как Моська на слона. Антуан хоть и старался не вертеть головой, чтобы его не заподозрили в излишнем любопытстве, но всё равно то и дело краем глаза наблюдал за этой картиной. И чем дальше всё заходило, тем сильнее в его голове стучала мысль: «Какого хрена он вообще когда-то увидел в ней что-то привлекательное?!» — Да я буду жаловаться! Это возмутительно! Пустите меня! В конечном счете пришлось звать охрану. Затем, тормозя начало, сама Адсорбт вывернула-таки сумочку Люси, и нашла то самое приглашение. Оно было не на её имя. А на имя любовничка старой клячи — Сержа Дассо. Антуан сразу вспомнил заголовки в газетах. Судя по тому, как яростно выталкивала Люси Адсорбт, стало ещё кое-что абсолютно ясно: именно Жанна дала Сержу приглашение, и ожидала как раз его. То-то она во все глаза следила за входными дверьми. А тот, видимо, струсив, расщедрился для бывшей женушки, ну, или же Люси просто выкрала приглашение, — Антуану было уже плевать. — Цирк отдыхает, — Сорель снова «почтил» его своим присутствием. — И не говори, — хмыкнул Эго, всё же отворачиваясь, когда Люси на закорках поволокли на выход. И наконец-то было объявлено о начале. — Я уже стал забывать, сколько всего веселого может произойти на таких вечерах за каких-то пару минут. — То ли ещё будет, — Сорель настраивал фотоаппарат, присев за соседний стол. Эго хотел было сказать ему, чтоб тот вел себя потише и поприличнее, Люси, но решил, что тот и сам всё смекнет. — Эта старая вешалка хочет, чтоб я ей фотосессию сегодня бесплатно сделал. — И ты что? — Антуан снова взялся за минералку, пока представляли членов жюри и перечисляли их регалии. — Согласился? — А ты ревнуешь? — подмигнул Сорель, и вот теперь Эго подавился. Вода пролилась на рубашку. Хотелось придушить уродца. — Расслабься, Тош. Я ж не пальцем деланный. Поторгуемся ещё с ней — бесплатно даже сыр в мышеловке не лежит — нужно заплатить свою цену. Верно? — Я скорее поверю, что у тебя встанет на того полупьяного пухляша с кучей счетов в разных банках, или на худой конец на моего официантка, — Антуан с деланной улыбкой отсалютовал бокалом с шампанским Бордену, единственному, который поприветствовал его наравне с другими приглашенными гостями. Выяснилось, что прибыло и местное телевидение, — чем на этот иссохший персик. — Ай, молодец какой! Пальчик-то в рот не клади, да? — Сорель тоже усмехнулся. — Таким я и привык тебя видеть. Оживаешь, Тоша. — У меня был хороший учитель, — философски отозвался Эго. — Это был комплимент? — Слушай, не хочу сейчас грубостей. — Антуан качнул головой. — Я не о тебе. Закроем тему. — Ага. Я понял. Хвалить ты никогда не умел. И благодарить тоже. — Каждый должен заниматься своим делом, — мрачно напомнил Эго. — Ты же, играя на чужих нервах не спрашиваешь, можно ли. Почему я должен быть тебе благодарен за те нервы, которые ты мне угробил? — А то, что я недавно тебе жизнь спас — это не считается? — перешел на шепот Сорель, приближаясь и пихая чертов объектив ему едва ли не в лицо. — Тоша? — Только посмей кому-нибудь разболтать! — Да я ж могила. Только… как долго мне тут торчать? И что вообще с этим делать? Ты не думал? Антуан помрачнел ещё больше — на его лбу отчетливо залегла складка. А он так хотел выглядеть безупречно. Только куда там — рубашка мокрая, морда — унылая. Какой кошмар. И всё из-за чего? — Я думал над тем, что тебе пора снять номер в гостини… — Уже, — сказал Сорель. — Снял. Хочешь, в гости приглашу? — Пригласи Адсорбт, — ехидно заметил Эго. — Эконом-класс компенсируешь снимками. — Дельное предложение, — не отставал Сорель. — А вообще, я бы назвал этот конкурс «Голодные игры». Только не в переносном смысле, а в самом прямом. Ты только представь, что будет, если забавы ради натравить сидящих рядом друг на дружку — они ж мозги выклюют и потрохами даже не подавятся. Гарантирую! Эго в глубине души оценил метафоричность высказывания. — Адсорбт точно не подавится — она таких, как ты, на завтрак жрет. — Я всё хотел спросить: а свою дэвушку-Котлетку, к которой ты, очевидно, очень хорошо относишься, ты ей на съедение привел? — издеваясь, исковеркал слова Сорель. — Эта мымра ж задавит её морально. Я пробыл в её обществе совсем немного — но мне уже хватило. Так я — мужик. И не повар. Слава всем египетским, бля, богам. И я знаю себе цену, между прочим, а твоя что? Я видел, как ты ей слезки бегал утирать… — Спасибо за информацию — я сам знаю, что делаю. И Колетт себя в обиду не даст. Да и я рядом. — И что ты сделаешь, сидя тут? Твоя, я так понимаю, будет готовить и приносить с поклоном на пробу? Я пока там был, — фотографировал поваров в работе, — успел заметить, что Адсорбт неровно дышит почти ко всем молодым девчонкам, у которых есть всё то, чего она уже лишена. Но с твоей-то у них явно взаимная любофф. Подумай над этим. Антуан промолчал, но серьезно забеспокоился. — Угу, пойду поработаю, что ли, — Сорель закончил настройку инструмента, и поспешил на свое рабочее место — возле сцены. — А то мне уже сказали, что, если я плёнку запорю — кастрируют без наркоза.