Звёзды над Парижем

Мы так ушли далеко с тобой, Где стая сомнений, и, листая сообщения, От тебя ушел я будто бы от болезни, Пока заживают порезы… (Джоззи)

Колетт пожалела о том, что решила — в который, мать его, раз — уступить Антуану, почти сразу, едва они снова оказались в ресторане. Конкурс уже подходил к логическому завершению, и оставалась, всего-то, такая мелочь, как вручение призов и сертификатов победителям. Их было не больше пятерки, как отметила Колетт, краем глаза всё же наблюдая за тем, что там творится и что бубнит ведущий. Адсорбт на вручении не было. Её функции легли на Шолин Ле-Клер. Помня слова, сказанные когда-то Хорстом, о том, что эта дамочка — протеже Адсорбт, — Колетт почему-то сразу перестала радоваться тому, что Ле-Клер похвалила десерт. И Тату сразу расхотелось, чтобы та вообще произносила её имя. Однако, всё же произнесла. Это было несколько удивительно. Колетт не знала, что делать: то ли спрятаться за спину Эго, то ли… — Иди, — он чуть сжал её руку, и кивнул на сцену. — Антуан, можно я останусь? — жалостливо произнесла Колетт. — Это же показуха… — Колетт, ты меня убиваешь… второй раз за вечер… — …или… сходи сам… — Вызывают не меня, а тебя. — Антуан… — Иди, задерживаешь… Находиться в центре внимания Колетт никогда не любила. Для этого у неё не хватало, как минимум, выдержки, а как максимум — красоты и грации. Стоя на небольшой, пусть даже, сцене, хотелось только одного — уйти оттуда скорее. Они успели обмолвиться лишь парой слов, и Колетт не сразу поняла, что инициатива наградить и её исходила лично от Ле-Клер. Больше того, критик сказала, что им обязательно нужно пересечься в дальнейшем и обговорить «один важный вопрос». Потрясенная чуть меньше, чем после того момента, как Адсорбт заявила, что не верит, будто десерт создан ею, Колетт теперь разглядывала небольшую картонку зеленоватого цвета, на которой были выведены её инициалы, надпись «за участие в мировом кулинарном конкурсе» и стояла кучка каких-то печатей. — Это ты шороху навел? — Колетт положила на столик награду, снова отказавшись позировать Сорелю, который отвечал за сольные фотографии участников и победителей, так сказать, идущие «на доску почета». — Ты про что? — Эго заинтересованно посмотрел на сертификат. — С чего бы вдруг им меня награждать, да ещё и… говорить о каких-то дальнейших планах? С твоей подачи, небось, — зашептала Колетт, изрядно смущаясь внимания к себе. — И куда делась Адсорбт? — Слиняла.  — Что, скажешь, её совесть замучила? — И не только её, я думаю… — А кого ещё? — Почему так много вопросов? — Эго поднял на Колетт глаза. — И чем ты на сей раз недовольна? Между прочим, если Ле-Клер предлагает тебе встречу, это значит, что она даст тебе работу… — Серьезно? Сразу и работу? — перебила Колетт, не веря. — А может, это очередная подъебка, а? Губы Эго нервно дернулись. — Давай сейчас, когда всё закончится, подойдем к ней вместе, и ты задашь все интересующие тебя вопросы, а? Колетт мотнула головой, складывая руки на груди. Антуан долго молча сверлил её взглядом, но потом всё же не выдержал: — Объяснишь, хоть мне, что происходит? — Объясню… — она демонстративно развернулась, закидывая ногу на ногу. — Зачем всё это? — Затем, что мой план, кажется, сработал, — произнес Эго, явно радуясь. — Ле-Клер, судя по её подписи на этом бланке, действует сама. Слава богу, хоть у кого-то работают мозги… Колетт снова скептично хмыкнула. — И я не понимаю твоего недовольства… — Адсорбт и Ле-Клер из одной упряжки, Антуан. — Давно нет. Ле-Клер пустилась в свободное плавание года три назад, насколько я знаю. Она заключила контракт с одной из ведущих Европейских пиар-компаний, один из фиалов есть у нас в Париже… — Всё равно… — Что, «всё равно»? — с нажимом спросил Эго. — Тебе, разве, работа не нужна? — Нужна, но не от неё. — Колетт, ты… — Не от неё. И точка. — …в своём уме? — закончил реплику Эго. — Что за идиотская аргументация?! — А если бы ты узнал, что за твои рецензии, чтобы только прикрыть свою задницу, кто-то заплатил деньги, но знал наперед, что ничего из этого не выйдет, как ты себя чувствовал? — Колетт, если я сказал о деньгах, не значит, что я Бордену в конверте их принес. И да: что значит «ничего не выйдет»? Я как раз был уверен, что всё выйдет. И вот — вышло. А деньги… они были нужны для того, чтобы тебя банально допустили без регистрации и проходки по предыдущим этапам. Я никого не подкупал открыто. Я просто договорился. Это разные вещи. — Эго приподнял брови, смотря на неё. — Разве, нет? — Я не доверяю Ле-Клер, прости, — Колетт опять качнула головой, замечая, что на Эго этот жест подействовал отрицательно — он сразу перестал улыбаться и сузил глаза. — И вообще — я сама виновата, чего уж там. — Слушай… — Не надо было на это всё соглашаться… Антуан весь напрягся, слушая, что она скажет дальше. — …этот позор же ещё и прокрутят по телику? Да? — Колетт с силой потерла виски. — Ч-ч-черт… иногда так хочется, чтоб наше телевидение снова стало черно-белым и немым. — Почему это? — Потому что! — зашипела Колетт. — Объясни. — Что объяснить? — Что с вами, с женщинами, вечно не так? — А вам, мужчинам, лишь бы это заметить! Да? — Да тут и замечать не надо — вы сами всё демонстрируете! — Тогда, зачем ты вообще что-то спрашиваешь? — фыркнула Колетт. — Не хочу я светиться на весь Париж. И всё! — Ты отлично выглядишь, между прочим… — Антуан! — В таком случае, у тебя сейчас есть только одна причина бояться показаться на весь Париж, — Эго, кипя от негодования, наклонился к ней. — Это то, что за тобой следят. И за мной, вероятно, тоже. Всё. Ничего другого тут не может быть. Но ты, похоже, переживаешь за то, как выглядела перед Адсорбт, пока она разносила халявно-сделанную работу, замечу. Колетт не сразу нашлась с ответом. — Если здесь и есть пострадавшие от всего этого, то явно не ты. Твоя репутация спасена, скажи Ле-Клер спасибо. Но тебе, видимо, понравилось страдать и изображать из себя жертву? — Жертву?! — А кого же? — Эго развёл руками. — Сколько ты уже сидишь без работы? Колетт вспыхнула. — Что ты сделала для того, чтобы исправить эту ситуацию? Ничего? Колетт мысленно сосчитала до десяти. Она не ожидала, что он будет задавать ей такие вопросы. Конечно, она понимала, что ведет себя глупо, но осадок от заявления Адсорбт и разговора на улице вспенился, как будто только что открытое шампанское, не давая ей подумать и всё взвесить. — Теперь, когда у тебя есть реальный шанс, ты вдруг воротишь нос! И как это называется? — снова спросил Эго. — Если уж Адсорбт не поверила, что этот десерт — мой, то с чего бы Ле-Клер, которая вообще в первый раз меня видит, верить? А всем другим, которые же в рот этой стерве старой смотрели, — с чего верить? — Ты всё об этом… — Да, об этом, — отчеканила Тату, тоже понемногу заводясь. — Представь себе — мне неприятно, да чего там — меня просто выбесило, что мне не верят, а потом, с таким невинным видом, будто, блин, одолжение делают, предлагают работу! И кстати, не из-за тебя ли, Антуан, Ле-Клер это сделала? Пока я стояла на сцене, она ж тебя глазами пожирала! Эго глубоко вздохнул и даже нашел в себе силы улыбнуться. — Так это же отлично — считай, что из лояльности, или, может, — из жалости ко мне, она на самом деле устроит тебя на непыльную работу. В хорошем ресторане. — Конечно, она же, наверное, считает, что я должна тебе по гроб жизни, раз своровала у тебя рецепт и приготовила его, — буркнула Колетт. — Правда? — Вот когда начнешь работать, когда получишь первую категорию, станешь шефом, сможешь доказать всем обратное. И Ле-Клер в том числе. А пока — тебе лучше всего забыть обо всех этих дрязгах, улыбаться и махать. Я понятно выразился? — сквозь зубы процедил Антуан, улыбаясь и приветствуя подошедшего к их столику знакомого ему мужчину. — Антуан, привет, — холеный, довольно молодой брюнет, в костюме с ярким красным галстуком, от души пожал Эго руку и очень доброжелательным жестом похлопал по плечу, когда тот встал. Как если бы они очень плотно общались и давненько не виделись. — Хорошо, что тебя увидел, а то думал, что в одиночестве куковать придется. Сам знаешь некоторых личностей. Не будем о них. Отлично выглядишь. Ничего что я так, налетел, на «ты» сразу? — Нет, ничего. Здравствуй, — Антуан, казалось, тоже был рад видеть его. — Сколько лет назад последний раз виделись? — Много… — Ты же уехал и не собирался возвращаться. — Да, не собирался, но жизнь иногда распоряжается иначе — проблемы навалились, но всё это решаемо, — незнакомец, к счастью, не стал вдаваться в подробности. — Ты идешь на неофициальную часть? — Да, иду. — Может, вместе сядем? Колетт осторожно разглядывала его, стараясь вспомнить, откуда его лицо ей знакомо. Кажется, она видела его раньше. Не исключено, что в журналах, где печатаются самые богатые люди. Или хотя бы — модели. Может, это ещё один дружок Сореля? От этой мысли Колетт всю передернуло. А незнакомец вдруг посмотрел прямо на неё. Эго, опомнившись, подал руку, и она встала, растягивая губы в улыбке. И хоть, наверняка, получилось слишком фальшиво — ответная улыбка была столь же доброй, что и для Эго. Колетт даже удивилась. — Забыл представиться, — Колетт отметила как засуетился брюнет, и ей не хотелось бы думать, что это от её совсем неулыбчивой улыбки. — Ноэль Савинни… Колетт вспомнила — это он в юности был при богатом дядьке, который скупал обесценившуюся недвижимость по всему миру. Затем, используя свои связи в СМИ, сочинял всякие небылицы и затем, конечно, перепродавал эти самые дома втридорога. Все самые знаменитые дома Парижа, о которых долго ходили разные слухи, похоже, принадлежали когда-то семейству Савинни. — Мадмуазель Тату, — произнес тем временем Антуан. — Колетт, — решила чуть снизить уровень официоза Тату. Савинни заулыбался шире. — Приятно познакомиться, — сглотнула Колетт и вложила ладонь в руку Савинни. — Взаимно, — он задержал большой палец на тыльной стороне её ладони дольше, чем нужно было. Чем предполагает этикет. И это не укрылось от Эго, который мгновенно стал мрачным. — Мадмуазель Тату, вы не против, если я составлю компанию вам с Антуаном? Колетт, не зная, что ему отвечать, перевела взгляд на Эго, чуть задирая голову. — Возможно, что мы уйдем пораньше, и… — Глупости. Я и сам не собирался засиживаться! Эго, понимая, что так просто уже не отделаться, коротко кивнул. — Надеюсь, вы найдете, о чем поболтать? Колетт вопросительно глянула на него. — Я прошу прощения, мне нужно сделать звонок… Антуан быстро ретировался из зала, где всё ещё стоял гомон, и фотографировались победители со своими золотыми статуэтками, на каждой из которых был нацеплен поварской колпак, сшитый точно на куклу. Выглядели они весьма забавно, и Колетт почему-то вспомнила, как в детстве путала колпаки медиков и поваров. И даже думала, что их профессии схожи. Неожиданно закопошилась мысль: что было бы, пойди она в медицинский? Колетт едва стряхнула с себя это странное ощущение, как к ним подошла взявшаяся почти из ниоткуда Адсорбт. — Я пока места займу… не задерживайтесь, мадмуазель Тату. Савинни тоже резко предпочел свалить. И Колетт заскрипела зубами от злости. Смотреть на Адсорбт ей было также невыносимо, как и думать о том, что произошло. Тётка была взвинченной до предела. — Тебе просто повезло, Тату, — заскрежетала Адсорбт, перегораживая выход. — Но не надо думать, что так будет всегда. У Ле-Клер сейчас кризис, и она готова хвататься за любую возможность пропиариться. Только, по-видимому, она не в курсе, что твоего Эго прихватывать не за что — сам гол, как сокол. Он ведь тоже без работы сидит… Колетт прикусила нижнюю губу, едва сдерживаясь. — …а тебе пора бы знать, что мало просто прицепиться к носителю в качестве паразита — надо ещё и закрепиться. Но, судя по тому, как ты виртуозно соврала насчет этого десерта, который придумала сама… у тебя большое будущее. Даже не покраснела, верно? Всё, что сейчас ей хотелось бы сделать — это плюнуть старой кляче в рожу и уйти. Но в реальности смелости хватило лишь на то, чтобы молчать. Из последних сил держа себя в руках. Хамством отвечать на хамство, чаще всего, ещё бесполезнее, чем пытаться анализировать его причину. — Придушу Розенкранца к чертовой бабушке! — услышала за спиной Колетт, когда наконец-то смогла оправиться от присутствия Адсорбт, проскрёбавшей в отдельный зал, где был накрыт стол, и играл оркестр с персональным дирижером. — Трубки он мне не берет! Ну — приду и вставлю свечку в одно место — пусть молится, стоя на горохе до утра! — Что-то случилось? — Случилось. — Эго убрал мобильный и тут же прищурился, глядя на неё. — С тобой-то чего опять? — Я этой сволочи точно вилку в глаз воткну, если она не перестанет лезть. — Адсорбт, — догадался Эго. — Что ей надо? — Ничего. Желчью своей брызгает на всех. — А ты держи удар, защищайся, но не опускайся до её уровня. — Слушай, я… не собираюсь опускаться до её уровня, но… очень хочу уйти. — Колетт, мы же это обсудили, — вздохнул Эго. — Я не выдержу рядом с ней и часа, неужели ты не понимаешь? — Сейчас, погоди, она выпьет, бдительность притупится, желчь уляжется, и тогда, может, если повезет, остынет. — Боюсь, это мне придётся напиться, чтобы остыть… — Вооот вы где! — тут Борден, идущий следом, навалился на Антуана. И тот весь аж позеленел. — А чего не торопимся? Мы в-все все недоразумения уладим! Ну скажи, Антуан? Пойдемте, пойдемте, гости дорогие! В зале поджидал ещё один неприятный сюрприз. За большим овальным столом, где уже сидели разного вида и даже трезвости лица, оставалось всего два свободных места. Колетт не могла поверить — какого черта Савинни, обещавший занять места, не подумал о том, что им с Эго нужно сидеть рядом? Как вообще устроен мозг у этого парня? Или он специально так сделал? — Прости, Антуан! Тут было без вариантов! — крикнул Савинни, помахав Эго рукой. — Прости! И тут до Колетт дошло — это проделки Адсорбт. Одно место было как раз рядом с ней. Второе — на противоположном конце, неподалеку от их нового знакомого. — Иди туда, — тихо сказал ей на ухо Антуан, приобнимая за талию. — Я сяду к Адсорбт. Нервы у меня сегодня будут покрепче твоих. Пусть она теперь меня попробует подоставать… — А этот Савинни поменяться не сможет? — Неудобно спрашивать… — Антуан! — Колетт схватилась за него, как утопающий за соломинку. — Не бойтесь так, мадмуазель Тату, — подала голос Адсорбт. — Не съем я вашего кавалера. Десертом сыта. Некоторые гости начали поворачиваться к ним, и давить идиотские улыбочки. Колетт же дала себе слово, что будет держаться. С достоинством. Чего бы это не стоило. Она не доставит этой старой швабре такого удовольствия — пусть горланит, что угодно. И вот они с Эго разошлись как в море корабли, занимая каждый своё место. — Ну, как вы, всё в порядке? — Савинни, потянувшись за бутербродом, обратился к ней. Колетт вздрогнула. — Вы чем-то очень расстроены. — Нет-нет. Всё нормально. Она уставилась в тарелку. И в это же время прозвучал первый тост из уст Адсорбт. А для кого-то едва ли не последний — Борден, например, заходил, как оказалось, только за «добавкой» и, схватив бутылку, ушел. Впрочем, ему и так места не было бы. Вот тебе и спонсор — денег на «ещё один стул» не хватило. Если бы Колетт спросили снова, как она себя чувствует, то она ответила бы, ни секунды не сомневаясь, что отвратительно. Достаточно было посмотреть на раскрасневшуюся после первых двух бокалов Адсорбт. Которая умудрялась лезть к Антуану, всё время его дёргая и прося что-то передать: тарелку с красной рыбой, салат. Рядом с Эго также сидел один из главных деятелей в сфере культуры. Дальше — несколько шеф-поваров из знаменитых французских ресторанов и две пожилые пары, судя по всему, тоже давние спонсоры. Недалеко неё же сидела Ле-Клер в компании Савинни и ещё какого-то мужчины. Тот был крайне серьезен. И тоже поглядывал на Эго. В отличие от Адсорбт, которая смотрела чаще с какой-то брезгливой жалостью, этот смотрел заинтересованно. А ещё у стола, как голодный пес, — что очень злило Колетт, — крутился Сорель со своим так-погано-щелкающим фотоаппаратом, пытаясь ухватить пару ценных кадров… Официанты сменили блюда, а обстановка была до ужаса однообразной. Колетт слышала, как Адсорбт несколько раз пыталась подшутить над Эго и над тем, что он, очевидно, так «зажрался, что перестал доверять готовку людям, и предпочел свалить эти обязанности на крысу вместе с её криворуким хозяином-Лингвини». Эта тема, так или иначе, всё время всплывала по ходу трапезы. Всех волновал только один вопрос: «Выиграл ли что-нибудь Эго от сотрудничества с крысой, и надолго ли его хватило?». Попытки залезть в чужие карманы и пересчитать там прибыль были свойственны буквально каждому второму. Единственным человеком, кто хоть как-то сохранял деловую дистанцию, оставалась Ле-Клер. Но Колетт не была в восторге от того, что Савинни, явно желающий общества Антуана, поняв, что это бесполезно, — тем более что Адсорбт игнорировала его по полной программе в пользу Эго, — решил переключиться на неё. До кучи стало жарко, закончился сок, и пришлось пить вино. Не то, чтобы оно было плохим, но Колетт никак не хотела бы сейчас туманить голову. Или — хотела, но лишь затем, чтобы не видеть, как Антуан спокойно разговаривает с Адсорбт, травя какие-то байки. От которых та приходила в восторг. Вопросы Ноэля Савинни колебались от вполне житейских до попросту неприличных. Колетт пыталась держать дистанцию. Пыталась даже сказать ему прямо, чтоб он не лез и ни на что не рассчитывал, только все время отвлекаясь на Эго, она не могла контролировать Савинни. Пьющего кое-что покрепче вина. — Мсье Эго, я бы хотела поговорить наедине… Будто гром среди ясного неба. — А я бы нет. Колетт прислушалась. — Почему? — Считайте, что у меня аллергия на ваши духи, — с кислой улыбкой сообщил Эго. — Что-то ещё? — Да — я настаиваю. — Адсорбт цепко схватила его за локоть. — Пойдем-ка, родной. Колетт и оглянуться не успела, как Адсорбт, вытащив Эго из-за стола, повела его куда-то в закоулки немаленького, надо признать, ресторана. Что в такой ситуации оставалось делать? Только отделаться от доставучего Савинни и осторожно, не выдавая себя, проследовать за ними. Благо, что все к тому моменту были довольно пьяными, чтобы следить, кто и куда испарился. — Чего ты такой молчаливый стал? — Адсорбт всё ещё не отпускала предплечье Антуана. — Весь такой загадочный. Неприступный. Даже алкоголь не может развязать тебе язык… придется мне действовать самой… Колетт скрипнула зубами от злости — она так и знала, что эта старая овца попытается разговорить Антуана. — Я закурю? — довольно бесцеремонно спросил Эго, вырываясь из щупалец. — Ты ведь не против? — Кури, только и мне оставь… Эго достал сигареты и прошествовал дальше — в темный коридор, соединяющий два больших зала. Колетт стояла за углом, прижимаясь прохладной к стене и иногда краем глаза наблюдая за происходящим. Она вслушивалась в каждое слово. И доверяла Эго, но не доверяла Адсорбт. Нет. Не в этой жизни. — Эго, хватит быть таким занудой! Улыбнись! — Мышцы уже свело. Я и так слишком многим сегодня улыбался. — И как — успешно? — Это весь твой серьезный разговор? — прокашлялся с усмешкой Эго. — Что, совсем с любовниками плохо? — Хорошо, считай, что сейчас у нас ничья, — согласилась Адсорбт. — Дай мне пару тяг… Колетт напряглась чуть больше. — Расскажешь, как всё же тебе удается при такой плачевной ситуации оставаться при параде? — Адсорбт опять полезла в личное пространство. — Классно выглядишь. — Спасибо. Всё? — Уже уходишь? — разочарованно протянула Адсорбт. — Да, — ответил Эго, веселясь. — Я выходил, чтоб покурить, а то нарвался на каких-то зожников… — А я тебе хотела сделать предложение, от которого ты не сможешь отказаться. Антуан нехотя затормозил. — Неужели? — Да, представь себе, — произнесла Адсорбт так, будто она может исполнить абсолютно любое желание. — Ты ведь хочешь вернуться к работе? — У меня есть работа… — Ой, да ладно — не смеши. Та работа — не работа вовсе. Ты же критик. У Колетт неприятно кольнуло сердце — она кожей ощущала подвох. И надеялась, что Антуан тоже его почувствует. — Ты же предлагать что-то собиралась, да? — А то! — Адсорбт сделала сперва затяжку, а потом большой шаг к Антуану. — Начну с себя… — Иди к черту, — Эго решительно оттолкнул её, и резво направился обратно в зал. — Стой! Шучу! — закричала Адсорбт. — Эго! Стой! Ну, всё, проехали! Я ж знаю, что ты по мальчикам… Колетт захотелось с силой стукнуться лбом о стену. — Если думаешь, что какой-то случайно узнанный тобою факт из моего прошлого сможет вывести меня на откровения или что-то в этом роде — ты ошибаешься. — Антуан вернулся и нашел в себе силы оставаться предельно спокойным. — А будешь много болтать не по делу — я тебе язык вырву, узлом завяжу и поднесу твоим же гостям в винной заливке. — Ну-ну. Не обязательно мне угрожать. — Адсорбт переминалась с ноги на ногу. — Я всё поняла. Не волнуйся. Я умею хранить тайны. — Это хорошо, — сказал Эго так, что даже Колетт испугалась. — Тайны же есть у всех. И если ты знаешь чужие, не значит, что никто не знает о твоих… — Снова — ничья? — хмыкнула Адсорбт. — Долго ты будешь пустословить? — Да, верно, время — деньги, — Адсорбт потушила сигарету, в удачно стоящем в конце коридора цветке. — Я хочу позвать тебя на работу. К себе. Колетт подавилась воздухом, кое-как избегая участи быть застигнутой. — Зачем это тебе? — спросил Эго. — Мы не сработаемся. Как пить дать. — Если захочешь — сработаемся. Я плачу хорошие деньги. И престиж у меня — ого-го! Мировой. Подумай. Другого шанса может не выпасть. Ты стареешь. — Почему именно я? — опять со скепсисом обратился к ней Эго. — Что, Ле-Клер плохо трудилась? Да она и моложе… — У каждого есть свой срок годности. И ты это знаешь. — Но, учитывая, что меня сбросили со счетов ещё год назад… — Ты отличаешься от прочих критиков, Эго, — проворковала Адсорбт. — Отличаешься. — Чем же? — Ты, как показал тот случай с Гюсто, не боишься рисковать. Ты не будешь ни перед кем стелиться и лебезить, ради гонорара или положительного мнения о себе. Ты говоришь правду. Порой — больную, но такую актуальную сейчас, в наш поганый лживый век. Ты принципиален и прямолинеен, и мне это нравится. — А если серьезно? — устало потерев глаза, поинтересовался Эго. — Что тебе от меня нужно? — Мне нужен человек, который бы держал в ежовых рукавицах моих конкурентов. — Я так и знал… — Да, я не скрываю того, что забочусь о своём состоянии, лежащем в лучшем французском банке. К чему? Тем более, что богатство скрыть невозможно. Все мы знаем… — Флаг тебе в руки. А зачем нужен я, старый скептик, который имеет весьма дурную репутацию? — Не скромничай, Эго — за годы службы ты действительно нажил не самую располагающую репутацию, но вместе с тем — лимит доверия заоблачный. И тебя боятся. А страх, между прочим, единственный рычаг, с помощью которого можно управлять толпой. В данном контексте — теми поварами и шефами, которые думают, что Жанна Адсорбт выдохлась. — Для этого тебе не я нужен, а кто-нибудь из разряда… пиарщиков. — Не скажи — не каждый пиарщик сможет внушить другим чувство опасности, которое, несомненно, появится, если ты, именно ты, Эго, согласишься работать на меня. — И как ты себе это представляешь? — усмехнулся Эго. — Сперва подпишем контракт. На годик, — воодушевленно начала Адсорбт. — Ты, как опытный критик с немалым стажем, будешь строчить рецензии на блюда моих поваров, и посмотрим, как поменяется рейтинг. Если всё удачно, то я буду отпускать тебя погулять… на коротком поводке, правда… но… ты сможешь бывать и в других заведениях. Там развернешься. А если кто-то начнет вякать — разнесешь в пух и прах всех моих конкурентов… Антуан расхохотался. А у Колетт внутри всё в клубок свернулось. В холодный клубок. Будто змеи в горле зашевелились. Стало тошно. — Хочешь сделать из меня цепного пса, кидающегося на любые признаки движения? — тихо спросил Эго, отсмеявшись. — И готового за твою задницу другим глотки рвать? — Не совсем, но… суть ты понял. По рукам? — Мой ответ — нет, — после паузы ответил Эго. Колетт чуть выдохнула, снова прислоняясь к стене. — Ты всегда умел набивать себе цену, Эго. Да. Но сейчас твоя цена резко упала. Почти до минимума. Хочешь знать, почему? — А ты знаешь, что это для меня сейчас вообще не имеет значения? — Конечно. Давай, строй из себя дохера гордого. — Всё, что ты строишь сейчас передо мной, больше похоже на дешевый театр одной стареющей провинциальной актриски. Да? Заметила? — Я хорошо плачу, Эго. Все знают это. Ты ещё сможешь реализовать себя, как кулинарного критика. Я дам тебе хорошую путевку в будущее, если ты согласишься помочь мне в настоящем. О тебе вспомнят. Заговорят. Всё будет как раньше. Неужели ты откажешься от реальной возможности снова стать первым? Антуан замолчал. — Ты, очевидно, надеешься, что кто-то ещё сделает тебе такое предложение? Подойдет и скажет: «Ну что, Эго, давно ты без работы? Хватит маяться — приходи обратно. Возвращайся в наши доблестные ряды! Будет тебе работа. Будешь критиковать в волюшку, а мы тебе — денежки отстегивать»? Так? — Адсорбт продолжила давить на больное. — Антуан, не льсти себе, дорогой. Этого не будет. Уже не будет. — Ты не критик. Ты ничего не знаешь… — Я знаю побольше вашего! — повысила голос Адсорбт. — Всё изменилось. Давно изменилось, Эго. Ты отстал от жизни. Критики сейчас никому не нужны. Особенно, такие зануды, как вы, ретро-поколение. Вон Ле-Клер сидит и лапу сосет, а всё почему? Правильно — отказала мне в маленьком одолжении. А ведь я её когда-то холила и лелеяла… Антуан, без конца чертыхаясь, резко повернул ключи в замочной скважине. С раздражением дернул двери. Хотелось вообще сорвать их с петель, разбудив всех соседей. Злость, бушевавшая в нём уже достаточно долго, достигла пика. Сразу на входе насторожило то, что женской обуви на коврике не обнаружилось. Его огромные тапки, выделенные Колетт, и стояли нетронутыми — там, где она оставляла их, когда они вечером уезжали. Антуан тут же глянул на вешалку — пусто. — Колетт? Ответа не последовало. Если бы Антуан не знал, что есть Розенкранц, то решил бы, что в квартире никого. — Мсье Эго? — дворецкий, уже облаченный в пижаму, вышел навстречу. — Я ждал вас… значительно позже. — Где Колетт? Розенкранц открыл было рот, поводил взглядом по сторонам: — Я думал, что с вами… — Была со мной. Распсиховалась. Уехала. — Давно? — на лице Розенкранца тут же залегла морщина. — Минут сорок назад. Где она? — снова повторил Эго. — Не знаю. Не приезжала, во всяком случае, я не видел… — Начинается, — процедил сквозь зубы Антуан, доставая мобильный. — Так и знал. С бабой свяжешься — идиотом останешься. Звонок пошел, но ответа снова не следовало. Эго, не раздеваясь, принялся мерить шагами сперва прихожую, а затем и до гостиной добрался. Розенкранц семенил за ним, всё время спрашивая, что же случилось. Объяснять ещё и ему никак не хотелось, потому Антуан просто отмахивался, снова набирая Тату. — Может, не доехали ещё? Она на такси? Или… — Если я уже здесь, а выезжал позже, то, как ты думаешь — может она ехать через весь город? — перебил Антуан, стискивая телефон в руке. — Хотя… с её-то нынешними заскоками… Вызов сбросился, и Антуан с силой запустил мобильный на диван. И тут его взгляд упал на нечто, чего он раньше не видел. Интерьер, — изученный им вдоль и поперек, до мельчайших деталей столов, стульев, кресел и прочего, — приобрел вдруг что-то, чего не было. Всего один чертов штришок. А комната преобразилась. И только в том ли дело, что Эго забыл, когда в последний раз видел это под носом. — Что это? — Мсье Эго… Розенкранц, выглянув из-за его спины, растерялся и замолчал. — Ну и? Что смотришь? — Мсье Эго… я должен вам кое-что сказать… — Сперва отвечай, какого черта это здесь делает?! — Эго указал на большой букет красных роз, стоящий в вазе на журнальном столике. — Откуда? Розенкранц проследил за движением его руки с некоторым испугом. Потом взгляд снова изменился, и он явно пожалел, что не убрал с видного места цветы. — Это… в общем, вечером приезжал Байо. Букет он передал в благодарность мадмуазель Тату… Эго яростно засопел. — Я говорил, что не стоило ему тут появляться, но… Антуан почувствовал, как к лицу приливает кровь. И ему стало до такой степени жарко, что захотелось нырнуть в прорубь. Ему показалось, что он на самом деле горит в огне. Он уже знал — так может жалить только ненависть. Ненависть к человеку, который для него теперь ничего не значит, ибо предательства и воровства не прощают. К человеку, чьи цветы сейчас стоят в его вазе. Посреди его гостиной. Подаренные, к тому же, его женщине. Эго несколько мгновений стоял, просто дыша. Успокаиваясь. Он боялся сорваться. Теперь действительно боялся. В голове, как молотком по наковальне, стучало слово «Байо», и от этого перед глазами снова вставала та пелена, которой он боялся не меньше, чем другие боялись его брошенных наотмашь слов. Когда-то ему сказали, что его словами можно глотки резать не хуже, чем острым кинжалом. — А я тебе что говорил, перед тем, как уехать? Розенкранц? — Мсье Эго, прошу вас… не делайте поспешных вы… — Закрой рот, — медленно развернулся Антуан. — Не доводи до греха. Дворецкий умолк. — Я говорил тебе, Розенкранц. Говорил, что если ты пустишь сюда Байо… — Мсье Эго… я всё понимаю, но… не смог поступить иначе… у него дети… — Какой ты благородный, а! Только у тебя есть обязанности и обязательства! — грубо перебил Антуан. — Передо мной, как ни странно. И всё, что я говорю тебе сделать — должно быть сделано. Ты это понимаешь? — Я понимаю, — терпеливо повторил Розенкранц, — но и вы поймите, что у Байо тут… — Ты не в первый раз нарушил мой прямой приказ. — Эго сделал шаг к дворецкому. — И я предупреждал тебя… — …его дети, я вам напоминаю… — Да! Его дети! Но дом — мой! Ты — мой работник, а не его! — Мсье Эго… — Закрой рот. — Мсье Эго… — Всё. Если ты помнишь, о чем мы договорились, то у тебя есть ровно час. Собирайся и проваливай. Ты у меня больше не работаешь. — Вы меня даже не выслушали. — А что мне тебя слушать?! И так всё ясно! — И что же вам ясно? — поддел Розенкранц. — Проще всего сделать выводы, не разбираясь в причинах… — А ты поставь на моё место себя, дорогой, — кипя от негодования, выдавил Антуан. — И я посмотрю, как ты будешь справляться. — И всё равно, мсье Эго, вы неправы сейчас… — Зато вы все, значит, правы?! — сорвался Эго. — Обижают вас всех бедных, да? — Мсье Эго, вам не мешало бы… — И какого черта ты не брал трубку, когда я звонил? Байо тут принимал с распростёртыми объятьями?! — …научиться слушать до конца… хотя бы слушать, и пытаться слышать! — Видимо, это ты меня плохо слушал. — Антуан выдохнул и будто успокоился. — Ну, что ж — будет впредь наука. Розенкранц собирался ещё что-то озвучить, но Эго не дал ему такой возможности, мотнув головой. — Я только что велел тебе паковаться… — Хорошо. — Розенкранц, по лицу которого заходили желваки, скрипнул зубами, кивнул и направился прочь из гостиной. — Как скажете. — Ты издеваешься что ли?! Розенкранц застыл в дверях с выражением полного недоумения на лице. — Какой ты сразу стал покладистый и со всем согласный! Посмотрите на него! — не унимался Эго. — Как действовать за моей спиной, так это — пожалуйста, а как признаться, что накосячил — это нет! — Да, я виноват, что не выполнил вашего распоряжения, но… — Давай без этих вечных «но», хоть сейчас. Розенкранцу пришлось развернуться полностью и держать ответ. — Байо хотел увидеться с детьми. — Я в курсе. Что дальше? — Мадмуазель Тату… — При чем тут мадмуазель Тату? — нахмурился снова Эго. — За себя отвечай. — Я много думал обо всем этом, после того, как вы мне запретили пускать Байо… и после того, как я узнал о нём, что он… в общем, я… не собирался пускать его, пытался всё объяснить, но потом… дети… они же… им не расскажешь, что и как. Матиас случайно выскочил, когда я разговаривал с Байо через дверь, и тут началось такое светопреставление, что… Эго закивал, закрыл глаза и поднял руку, прося Розенкранца замолчать. — Сейчас легче всего валить на детей. Ага. — Тогда, зачем вам мои объяснения? — Затем, — Эго не сводил с дворецкого глаз. — Мне ещё раз разжевать тебе, кто ты, и что должен делать, пока находишься в этом доме? — Нет, не нужно. — Слава богу — дошло, — ёрнически заметил Эго. — Продолжай. — Вам нужна правда? — Розенкранц набрал в лёгкие побольше воздуха. — Да, я решил, что отцу полезно увидеть своих детей. Тем более, что Байо не дурак, и всё понимает. Он пробыл всего несколько минут… — Что и требовалось доказать. Но почему всё это нельзя было решить в моём присутствии, а? Зачем эти тайные договорённости? Зачем?! Розенкранц не успел ответить. — Я знаю, что мадмуазель Тату у нас сильно сердобольная. И готова помочь своему мудацкому дружку в любое время дня и ночи… мне непонятно другое — какого черта и ты ей в этом потакаешь? — Мсье Эго… мадмуазель Тату тут и правда не при чем, но… Глаза Эго вспыхнули злостью. Розенкранц прикусил язык, и скривился в гримасе. — За последнее время Байо и его чертовых детей в моей жизни стало слишком много. Не находишь? Почему я вообще должен решать его проблемы? У нас тут что, круговая порука? — сыпал вопросы взбешённый Эго. — Пусть бы оставлял своих отпрысков у кого-нибудь, кто готов их за него воспитывать! И уматывал куда подальше! Давно пора! Розенкранц вздохнул. — Какого хера он приходит ко мне домой, как к себе?! И цветочки оставляет?! — Это вам нужно спрашивать не у меня… — А у кого же, позволь узнать? — Мсье Эго, вы всё сказали, вроде бы? — тяжело вздохнул Розенкранц. — Тогда, будьте так любезны, не мешайте собираться. Не хочу что-нибудь забыть. — Ты не забудь, главное, написать отказ от доли имущества по завещанию! — крикнул Эго, стягивая с шеи шарф и отшвыривая его куда-то в сторону. — Слышал?! — Ты чего орёшь? — к нему подскочила Колетт, будто давно здесь была. Антуан оглянулся — похоже, он неплотно закрыл входные двери. — Ночь! Если ты не спишь, не значит, что другие должны не спать. — Как хорошо, что ты об этом напомнила! А то я и не знал! — Антуан, ты чего? Колетт почувствовала такую страшную усталость, что желание спорить и выяснять отношения резко ушло. Правда, на Эго это мало подействовало. — Как же вы любите сочувственно спрашивать: «Ты чего?», после того, как доводите до белого каления! А! Женщины! — Успокойся уже, мужчина. Детей же разбудишь… Эго моментально сморщился, как от лимона. Если убрать контекст, можно было подумать, что они уже давно в браке, и имеют детей. Да. Судя по всему, именно этой перспективы Антуан и испугался. Колетт усмехнулась. — Детей нет. Их забрали, мадмуазель Тату, — Розенкранц вошёл в гостиную, застегивая пуговицы на теплом свитере. — Так что — не стоит беспокоиться. Или… всё же стоит. Да. — Как забрали? Кто? — опешила Колетт. — Байо твой, — ответил Эго. — Вон, букетик зато оставил. — Франс… был… здесь…? — Колетт медленно перевела взгляд на Розенкранца. — Давно? — Простите, но я не успел взглянуть на часы, мадмуазель Тату, — ответил он. — Не до того было. Теперь Колетт не знала, что сказать. Она абсолютно растерялась. Розенкранц тем временем продолжал куда-то собраться. А Эго, засунув руки в карманы пальто, отошел к окну. Было понятно, что конструктивного разговора уже не получится. — Антуан… Колетт сделала неуверенный шаг к нему. — Ты где была? — глухо спросил Эго, не поворачиваясь. — Я прошлась пешком. — Среди ночи? — теперь в голосе Эго сквозила усмешка. — Одна? — Да, мне нужно было проветриться. — А мне вот показалось, что тебе просто приключений было мало… после того, что ты устроила в ресторане. Нет? — Антуан, слушай… Ещё один шажок. Эго стоял, не шевелясь. — Ты же знаешь, что… я не хотела… — Да? — …и тот танец… он ничего не значит… — Действительно, — принялся заводиться Эго. — Мы ведь живем, как соседи. Может ли быть мне дело до того, как ты и с кем танцуешь? А потом пропадаешь в неизвестном направлении на полтора часа! Колетт остановилась, так и не подойдя к Эго. — Ты сам предпочел мне Адсорбт! На весь вечер! Вот теперь Эго повернулся. — Ничего себе заявления… Я бы мог уступить эту клячу — ради бога, — только б ты не справилась! Сбежала бы ещё раньше! — Я и предлагала уйти вместе! Раньше, чем всё это началось! — Что началось? — Ты знаешь! Колетт пришлось повышать голос так, чтобы перекричать Эго. Розенкранц, проходивший пару раз мимо, шарахался. — Я вам, мадмуазель Тату, открою одну тайну, — Эго вдруг заговорил таким тоном, будто они — незнакомцы, оказавшиеся в курьезной ситуации впервые. — Даром телепатии я, увы, не обладаю. Кто бы что ни говорил. Так что знать, что именно у вас в голове — не могу. Простите. — А вы, оказывается, лицемер, мсье Эго, — в тон ему высказалась Колетт. — И в чем это выражается? — В эгоизме. — Конечно. Куда ж без этого. — Ты попытаешься сейчас убедить меня, что сел рядом с Адсорбт из благих побуждений, чтобы меня меньше травмировать? Да? — Именно. — Нет, Антуан. Не надо. — Колетт помотала головой. — Не притворяйся. — Мне всё чаще кажется, что притворяешься ты, — Эго прожег её взглядом. — Судя по тому, как Савинни тебя тискал, тебе было абсолютно плевать на меня и на Адсорбт. — Ты знал, что он — бабник! Знал! И всё равно подсадил меня к нему! И притом не обмолвился и словом, что мы с тобой — пара! — Как у тебя всё лихо… — И да: он тоже читать чужие мысли не умеет! Он вообще думал, что мы с тобой — коллеги! Как тебе? — Ты его сейчас выгораживаешь что ли?! — ошалело глянул на неё Эго. — Или сама пытаешься оправдаться? — Ну, ты же меня всегда убеждаешь, что Сорель не виноват. Что вы с ним просто общаетесь. И плевать, что бывшие. Так? Почему же мне нельзя просто потанцевать с симпатичным мужчиной, пока ты решаешь с Адсорбт детали вашей будущей сделки?! — В сотый раз повторяю… — он начал предложение, но осекся. — Стоп. Откуда ты знаешь о сделке между мной и… — Я всё слышала, Антуан. Лицо Эго посерело. — Тебе не сиделось на месте? И ты шаталась по коридорам, чтобы подслушивать наши разговоры? Или заблудилась случайно? А? Колетт не знала, как ответить и предпочла смолчать. Антуан же истолковал её молчание по-своему: — Знаешь, говорят, что лучшая защита — нападение. А когда кто-то пытается уличить партнера в измене, то лучший способ — это изменить самому. А потом всё диаметрально перевернуть. Так? — Ты сейчас о чем? — не поняла Колетт. — С твоей подачи Байо ходит сюда как к себе домой? Тату замерла с открытым ртом. — А этот идиот пускает его, разрешая оставлять букетики, тоже с твоей подачи? Тут Розенкранц прошмыгнул мимо, а Эго, будто бык, увидевший красное полотно, сорвался: — А может вы напару ему уже дубликатик сделали?! — Ты соображаешь, что несёшь?! — не выдержала Колетт и подскочила к нему, преисполненная желания заехать по лицу. — Подозреваешь нас с Розекнранцем… — Вас не подозревать, так кого и… Колетт сама не поняла, как всё получилось — её ладонь мазнула по щеке Эго. Пришлось задирать руку, но все же — она дотянулась. Шлепок был несильным. Едва слышимым, но… был. Оба почувствовали это. — И всё же, замечу, что обворовал он меня после нашего знакомства, — у Антуана дёргались крылья носа. Глаза стали похожими на два черных омута. — И мне иногда приходят разные мыслишки в голову. Я гнал их. До сегодняшнего дня. Но в свете последних событий… — Да уж — в свете последний событий я тоже пришла к кое-каким выводам. — Говори. — Нам надо разойтись, — будто в подтверждение своих мыслей Колетт отошла от него. Слова эти повисли между ними липкой смесью из разных эмоций, что наполняли вечер — их можно было даже осязать. Сперва она решила, что ей показалось. Она не могла так запросто произнести это. Но потом почувствовала, как голова стремительно тяжелеет, а в носу невыносимо щиплет — то ли от внезапно-резкого запаха парфюма Эго, то ли от весьма большой по её меркам дозы алкоголя… — Мадмуазель Тату? Колетт открыла крепко зажмуренные глаза. Пространство раскачивалось будто на качелях. Сколько она тут просидела? Черт знает. — Вы… что, позвонить в дверь не могли?! — Розенкранц… это вы… простите… просто… — Давно вы здесь стенки подпираете? — Нет. Недавно. — Колетт поднялась с корточек. Ноги заныли. — Наверное. — Я очень надеялся, что вы недалеко ушли… сможете остановить мсье Эго. Идиота такого. — Его бы штормовое предупреждение не остановило — вы о чем! — усмехнулась Колетт. — Стоп, а вы… куда это намылились среди ночи? — Я ухожу. — Прекрасно, свежий воздух — то, что надо. — Колетт даже не поняла сперва. — Надолго? — Да. — Розенкранц завел её в квартиру. — Я ухожу, мадмуазель Тату. Ухожу не в смысле «погулять», а вообще. Колетт посмотрела на него внимательно — да, он был одет в верхнюю одежду. За спиной стоял чемодан на колесиках и на плече висела сумка поменьше. — Розенкранц! Нет! — она была в шоке. — Вы что?! — А что?  — Ничего! Как это — вы вообще уходите? — Очень просто, мадмуазель Тату… — Что значит «просто»?! — она едва подбирала слова. — Вы не можете! — Почему это? — Потому что! Вы уйдете, потом — я уйду… Розенкранц чуть усмехнулся. — …с кем Антуан тогда останется?! — глаза полезли из орбит. Она никак не ожидала такого. — Вы в своем уме? — Охо-хо, мадмуазель Тату, — Розенкранц покачал головой. — Вам, похоже, сам бог велит оставаться… — Розенкранц, ради бога, не шутите сейчас. Голова трещит, — попросила Колетт. — С чего это вы уходите? Как вы решились? Зачем?! — Затем, что мсье Эго меня уволил. — Что? — Да, он давно грозился, и вот — момент подвернулся, — сказал Розенкранц с некоторым сожалением. — Это из-за Байо, да? — сморщилась Колетт. — Не только. Мы в последнее время с мсье Эго стали общаться куда напряженнее, чем раньше. Много поводов было. Много. — Один из них — это подозрение в том, что вы помогли Байо украсть его деньги?! — Вы сами это произнесли. — Розенкранц! — Может и так. Но одно я знаю точно — он устал от меня. И я тоже, признаюсь. — Розенкранц… вы же… — Но ничего — я рад и тому, что успел сделать для него. Надеюсь, хоть какая-то польза будет. Вы ведь, я уверен, не насовсем уходите. А так — проучить. Я прав? — Боюсь, на него это не действует, — потрясенная Колетт опустилась на пуфик. — Да и не об этом сейчас… вы… вы же обещали его матери. Помните? Что уйдете только тогда, когда он… — Да-да. Я знаю, — отвернулся Розенкранц. — Но у всего бывает предел, мадмуазель Тату. — Что он вам сказал? — Неважно. — Что-то ещё случилось? Я не всё знаю? — Нет. Ничего страшного не случилось, — отвечал Розенкранц. — Я, если задуматься, наверное, также бы себя повел. В сложившейся ситуации. Мда. На месте мсье Эго, у которого много всего сразу в жизни перевернулось… — Это из-за меня? — Нет. Колетт выжидающе смотрела на него. — Хотя — доля истины в ваших словах есть, — дворецкий повернул голову и глянул на неё искоса. — Из-за вас мы с ним частенько в последнее время не понимали друг друга. Но, знаете, я бы не стал подставлять свою задницу под пинки, если бы не понимал и не видел, что вы за него волнуетесь. По-настоящему. Не меньше меня, в своё время… — Погодите, да не мог он вас уволить! Может, ляпнул чего опять, не подумав, но… — Мог, — кивнул Розенкранц. — И уволил. — Но вы же сами говорили, что уходили уже, пока тут жил Сорель, вы… — Да, тогда так и было. Мсье Эго платил мне какие-то деньги, вроде компенсации, я иногда бывал здесь, но основную массу обязанностей взял на себя Сорель. Тогда я не был уволен, мадмуазель Тату. Во всяком случае, это не было озвучено мсье Эго. — Вы уверены, что сейчас он… — Мадмуазель Тату, спросите у него сами, когда вернется. — Розенкранц огляделся ещё раз. И подошел к чемодану. — А вообще-то… не надо. Не спрашивайте. Не перемывайте мне кости. И так хватит. — Розенкранц. — Колетт сглотнула давящий ком в горле. — Не уходите. — Это не я решаю, к сожалению, — грустно улыбнулся он. — Но если кто и должен остаться, то вы. Подумайте хорошенько. Прошу. — Я хочу разобраться в своих чувствах… — Но вы сможете это сделать и не уходя. — И чего мне ждать? — Колетт подняла на Розенкранца глаза. — Антуан не сегодня-завтра снова станет критиком, карьера пойдет в гору. Сорель тут рядом… в общем, он захочет всё вернуть — не успеешь оглянуться. А я? Мне придется потом уходить также, как и вам сейчас — побитой хозяином собакой… — Откуда у вас взялось столько пессимизма? — поразился мужчина. Колетт не придала значения его вопросу, зато задала свой: — Куда он сейчас поехал, Розенкранц? — Не могу знать… — А я видела, как он сел в машину. — Мадмуазель Тату… — К Сорелю. Розенкранц на мгновение сжал губы. — А может, он поехал, чтобы расставить все точки над «I», и больше не возвращаться к этой странице в жизни? Откуда вы можете знать, зачем он позвал именно Сореля? — Он мог давно это сделать. Расставить все точки. Но не захотел. — Иногда нужен катализатор… — Да, иногда нужен катализатор, чтобы понять, что вы ещё не готовы к серьезным отношениям, — усмехнулась Колетт, — во всяком случае, один из пары. — Вы уверены, что если сейчас оставите его, пустив всё на самотек, будет лучше? — Время покажет, — ушла от прямого ответа Колетт. — Да и вообще: кто сказал, что свободные отношения хуже постоянных? — Если вы так в себе уверены, то — валяйте. Розенкранц вздохнул и вытащил из кармана куртки ключи. — Запрете? Ключ сдадите консьержке. — Да, конечно, — говорить ещё что-то она просто не могла — чувство опустошенности вдруг навалилось всей своей мощью. — Необходимые мсье Эго бумаги я подписал. Они на его столе, если что. Колетт удивленно заморгала. — Он знает, — сказал дворецкий. — Да уж. Восемь лет… как один день… — Розенкранц, вы… меня убиваете! — Нет, я вас не убиваю, мадмуазель Тату, а делаю сильнее. Знаете эту поговорку? Колетт вяло кивнула. — Вы хоть звонить будете? — Вам? — Мне, — она улыбнулась. — Вам — обязательно. До свидания, мадмуазель Тату. — Розенкранц взялся за ручку чемодана. — И да — будьте осторожны… Ночь была на удивление темной и холодной. Многоэтажка, недалеко от центральной площади, казалась из окошка такси глыбой. Черным айсбергом на пути. Довольно плохо соображая, где он и как он, Антуан добрался домой. Он умудрился даже незамеченным проскользнуть в подъезд. Не поднять шума на лестнице. И зайти в лифт. Правда, ноги всё сильнее не слушались. Эго остановился перед дверью как вкопанный, не зная, что делать: лезть за ключами или же позвонить в звонок. Раздумья его никуда не привели, состояние грозилось сделаться слишком плачевным, и Эго, опираясь одной рукой о стену, кое-как нашарил во внутреннем кармане связку. Свет на площадке неожиданно погас. Видимо, перегорела лампа, или же у него вышло всякое время. Антуан провозился с замком очень долго. И наконец, он, нащупав ручку, ввалился в квартиру. Первый шаг — и ему кажется, что что-то не так. Второй — и он уже не уверен, что справится. Третий — и он пытается сообразить, какого черта везде так темно. Четвертый — и он запинается, едва не падает. Матерится отборным трехэтажным, но потом думает — нужно вести себя приличнее. Нельзя же отыгрываться на других только потому, что тебе херово? Или можно? Антуан скидывает с себя пальто, не заботясь о том, куда именно оно улетело. Розенкранц поднимет. Верно? «Верно, — подначивает внутренний писклявый голосок. — Если он ещё здесь. Ты же велел ему убираться, забыл?» Эго приказывает «ему» заткнуться, и, делая над собой усилие, снимает обувь. И кажется, что, может, всё и к лучшему — хоть никто не увидит такого позора, если он сейчас свалится. И, вроде, всё более-менее, только… Почему, — или ему это только кажется, ведь он вообще не понимает, что происходит вокруг, — так чертовски тихо?! Эго собирает все последние силы, которые его организм буквально выдавливает из себя, залитый алкоголем выше «мерной отметки». Становится противно. Невыносимо-противно. А когда, собственно, в последний раз он так надирался? Эго старается вспомнить, но в голове лишь звоном стучат какие-то нелепые обрывки таких же нелепых фраз, услышанные им по дороге, — хер знает, как он вообще добрался, — и ничего больше. И тогда Эго, наконец, отчетливо понимает — он пьян. Пьян в стельку. Или — почти в неё. Значит, нет смысла анализировать — нужно сперва проспаться. Но эта тишина въедается в него. Под кожу. Шипит как масло раскалённой сковороде. Не давая расфокусироваться полностью и отключиться. И ему нужно проверить, действительно ли всё так паршиво. Ноги сами несут его дальше — из прихожей в гостиную, где также нет света, и лишь слабые точки — огоньки на перекошенной ёлке, — лениво мерцают красноватым, не освещая даже близлежащих сраных веток, не то что комнаты. Эго хватает на то, чтобы определить, где тут ближайший стул-стол-диван, одним словом — любая горизонтальная поверхность, куда он может сесть-лечь-упасть. Нет, конечно, и пол тоже пойдет, но чувство достоинства, — хотя, о чем он сейчас?! — не дает ему рухнуть, едва переступив порог. И снова желудок скручивается, когда наконец-то пятая точка находит опору. Ноги, кажущиеся теперь неподъемными, свинцовыми, начинают сильно ныть, словно он бежал дистанцию в несколько километров. Противнее всего этого может быть только мелькнувшая мысль о том, что напиться до свинского состояния — похоже, единственная возможность не париться о том, как именно он уснет. И сможет ли. Потому что — уснет. Быстро. И крепко. Но лишь до того момента, пока будет действовать вещество, называемое на языке науки этиловый спирт. Ошибочно было полагать, что алкоголь сделает этот убийственно-отвратительное состояние лучше. А ещё: лжец тот, кто говорит, что лошадиная доза алкоголя позволяет всё забыть. Нихера подобного. Эго помнил весь чертов вечер. Если не в деталях, то очень отчетливо. В горле у него засаднило — не то от коньяка, не то от чувства, разрывающего его изнутри. Чувства вины. Сложно было сказать наверняка — на все ли сто процентов это его вина. Однако отрицать то, что он — болван, было бы бессмысленным. И Эго знал, что большая часть его страданий заключается в том, что он редко думает, а потом — говорит. Чаще всё наоборот. Под ногами что-то хрустнуло. Эго наклонился. И тут почувствовал осколки. Осколки вазы. Где ещё недавно стояли цветы… Ему даже стало интересно: забрала ли букет от Байо Колетт, когда уходила. Эго ради этого даже привстал — и вот на полу красные лепестки. Их много. Стало быть — нет. Не забрала. И тут он вспомнил, что после её фразы «нам надо разойтись», его понесло. Кажется, это он расхерачил вазу и цветы поломал. После был грандиозный скандал. И, кажется, он тоже крикнул ей что-то вроде: «скатертью дорожка…», — Эго не помнит дословно. Но ощущение, что он наговорил ей куда больше и куда гаже — не покидает. И волна удушающего стыда, смешанного с чем-то ещё, чего раньше по отношению к женщинам у него на уме не было, накрывает. Эго ищет мобильный. И когда находит, чуть боится нажать на кнопку, дабы не видеть кучи пропущенных или сообщений. Но — вот экран уже светится в темноте — их тоже нет. Ни одного звонка. Ни одного сообщения. Он разыскивает в «вызовах» номер, который за последний вечер набирал несколько десятков раз. И нажимает на иконку. Однако прежде, чем первый гудок успевает пролететь огромное расстояние, и оповестить Колетт, Эго сбрасывает звонок. С силой вдавливая подушечку пальца в кнопку блокировки. До тех пор, пока не загорается надпись: «Выключение». Чувство стыда проходит также внезапно, как и появилось. Накатывает жуткая злоба. Эго снова отшвыривает телефон от себя и по-барски закидывает ноги на диван. Раздеваться у него нет ни сил, ни желания. Подумаешь, при параде. И так поспит. Фрак беречь всё равно больше смысла не будет. Кончилась его светская жизнь. Как и говорила Адсорбт. Критики никому не нужны. Да и он, собственно, тоже. Кому вообще что-либо теперь «надо», если чаша весов с грохотом рухнула? И «рухнула» она не в его пользу по всем фронтам. Эго усмехается — кажется, он нахер потерял так долго устанавливаемое равновесие…