Звёзды над Парижем

— И жили они долго и счастливо… Избитая фраза, которая всё равно воспринимается с надеждой. Черт знает, откуда эта самая надежда берется, но никакой возраст не способен отучить человека мечтать, верить и любить. Франсуа посмотрел в книгу — строчки вдруг начали расплываться перед глазами. А в горле разбух ком, сглотнуть который так просто уже не представлялось возможным. Одна идиотская фраза. А успокаиваться теперь придется долго. Нервы стали ужасно-расшатанными. Байо надеялся только на то, что дети спят, и не попросят прочитать ещё сказку. — Папа… Байо стиснул челюсти — неугомонный Матиас снова поднял голову с его груди и одернул руку с книжкой. В то время как Бернард спокойно и сладко сопел на другой половине тахты, счастливый, что наконец-то дома, его братец утомил весь дом, включая охрану. — Ты устал? — С чего ты так решил? — несколько удивился Франсуа. — Ты уже пятый раз эту сказку читаешь… Байо встрепенулся — никто не скажет точнее ребенка. — Моть, ты спать-то будешь сегодня? — Но ведь ты не спишь… — Я — взрослый, и мне можно. — Байо потрепал сына по макушке. — Ложись-ка. Надо выспаться. — Не хочу спать. — Почему? — давя зевоту, спросил Франсуа. — Смотри, сколько времени. — Я по маме скучаю… Беня говорил, что… — Мотька… — Хочу к маме! — мальчишка снова дернул Байо за руку. — Папа! Беня говорил, что с мамой что-то плохое случилось! Байо качнул головой, приложил палец к губам, давая понять, что ещё немного, и они разбудят Бернарда. Тот завозился, но не проснулся. — Завтра, если всё будет нормально, съездим к маме, — прошептал Франсуа. — Ладно? А пока — ложись. Я свет выключу… — Папа… Байо уже отложил книгу, потянулся к ночнику. — Что? — А мама где? — внимательные глазенки впились ему куда-то прямо в сердце. Байо тяжело сглотнул. — Я видел, что её увозила белая с красным машина… с мигалкой ещё… она у доктора, да? Ну вот он — этот вопрос. Чертово детское «почему». Так не вовремя. Франсуа, конечно, настраивался. Долго и упорно. Продумывал аргументы. Но всё, что он успел «собрать» в своей голове, вмиг рухнуло. Развалилось на части. Моментально. Он давно понимал, что поговорить с детьми придется. Но не думал, что уже сейчас. — Да, она у доктора. Байо хотел только одного — чтобы Матиас на этом успокоился. Хоть ненадолго. — А почему? Не сработало. — Мы ведь все иногда болеем, да? — Да, — с недетской серьезностью кивнул Матиас. — А когда она поправится? Теперь Франсуа вообще не знал, что ответить. И вся его сонливость окончательно ушла. Из спальни Байо выкарабкивался абсолютно вымотанным. Морально-истощённым. Хотелось как-то избавиться от этого состояния. Забыться хоть на минуту. Только снова в голову, как черви в дождь, лезли мысли, связанные со скорой смертью Элоизы — и как следствие — с воспитанием детей без неё. Отдавая распоряжения охране не отходить от детей, Байо чувствовал себя идиотом. Уязвимым, как никогда — эти люди, что были присланы теперь уже новым владельцем особняка, вряд ли будут выполнять все его приказы. Да и он не настолько туп, чтобы не понять — теперь всё будет по-другому. Но он не мог позволить себе показывать страха. Или — неуверенности. Особенно сейчас. Ситуация с поехавшим, очевидно, отцом и с его махинациями не укладывалась в голове — как можно так подставить своего же сына?! И тут Франсуа горько усмехнулся — кажется, последнее понятие для Эдуарда Байо всего лишь слово. Оболочка. Не больше. От воспоминаний Байо передернуло — теперь очевиднее некуда, что никто шуток шутить не будет. На сей раз человек, угрожающий ему, не сошка-Клаус, у которого нет заранее составленного плана. Этот человек — профессионал. И судя по тому, как дружен с ним его папаша, — вырваться из этих цепких лапищ или даже просто попросить отсрочку не получится. Байо трясло от мыслей о том, что он оказался в капкане. По своей же дурости. И сейчас он бы отдал что угодно, лишь изменить положение вещей. Но вместо этого пришлось перерывать сейфы и ящики стола, в надежде на то, что хоть какие-то документы на дом у него всё же остались. Надежда та была такой же призрачной, как и уверенность в завтрашнем дне. Стресс, пережитый за последние недели, дал о себе знать. Ни раньше, ни позже — именно тогда, когда Байо собрался покурить на свежем воздухе. Плохо стало резко. И так сильно, будто он уже почти трупак — руки-ноги затряслись, голова закружилась, в глазах потемнело, сердце забарахлило. Кое-как добравшись до уборной, к шкафчику, где, по традиции, хранились сильнодействующие лекарства, Франсуа, в итоге, провел час в обнимку с унитазом. А в голове меж тем крутились картинки с Элоизой. И тошнота не сходила, а наоборот — усиливалась. Всё началось с того, что он увидел на полу полотенце. Испачканное не то кровью, не то — черт знает чем. Наконец он встал перед умывальником и сполоснул лицо и руки в ледяной, — какое блаженство, — воде. И наконец-то смог чуть выдохнуть. А затем решил взглянуть на себя в зеркало. Кто бы мог подумать, что он не вынесет этого «зрелища» дольше нескольких секунд? И снова усмешка, но уже не злобная, а скорее — жалкая, — проступила на лице. Всё, что он сейчас видел в заляпанном чьими-то грязными руками зеркале — это ужасно вымотанный жизнью человек, с мешками под глазами и глубокими морщинами. И когда он успел так запустить себя? Байо снова на миг прикрыл глаза и рывком выключил воду. Раздался короткий стук. Вошел один из охранников с телефоном в руке. Байо не повернулся к нему — просто увидел в зеркале. — Это вас, говорят, что срочно. — Кто? — хрипло спросил Байо, вытираясь чем пришлось — своей же футболкой. — Какого черта надо? — Ваш отец. Франсуа скривился, смотря в глаза охраннику через зеркало. Тот протянул ему мобильный. — Пусть идет нахуй! — как можно громче крикнул Байо, понимая, что папаша явно услышит. — Так нормально? — Возьмите трубку, — человек-шкаф, облаченный в черный костюм с таким же черным галстуком, подошёл ближе. Ни один мускул на его гладковыбритом овальном лице не дрогнул. — Иначе хуже будет… — Да? — Франсуа развернулся, истерически усмехаясь. — Интересно, куда уж хуже. Верно? — Вот он вам и расскажет, куда… — Да пошел он!!! — Франсуа оскалился, как дикий зверь, выхватил и швырнул телефон на пол. Аппарат удар выдержал с честью — даже экран не погас. — И ты тоже! — Я бы не усложнял… Охранник наклонился за трубкой сам. — Выметайся отсюда! Учить он меня собрался! — Боюсь, выметаться придется не мне… Эта ухмылка показалась Байо слишком наглой, и он, осознавая, что силы неравны, всё равно решился на атаку. Этот урод едва не сломал ему руку. Байо был одновременно зол и обескуражен: какого черта он вообще должен всё это терпеть? Неужели нет управы на этих мордоворотов? Решив обязательно выяснить вопрос о том, кто именно «заказывает» в данной ситуации музыку, Франсуа закрылся в кабинете, — где всюду был погром: не иначе, на него тоже кто-то искал компроматы, — и затем, навернув добрую сотню кругов, уселся в кресло, и провалился в тревожный сон. Утро встречало его острой болью в локтевом сгибе правой руки и громким звонком. Разговаривать с новым лечащим врачом Элоизы Франсуа оказался не совсем готов — женщина говорила сплошной медицинской терминологией без передышек, и простому смертному понять, чем грозит «коллапс» или другая абракадабра, не представлялось возможным. Но одно она объяснила популярно: надеяться не стоит. Точнее — надеяться на лучшее. Вывести из комы Элоизу, на удивление, смогли и в бесплатной клинике, но никто не гарантирует, что следующий припадок будет также быстро купирован. И растущая будто на чертовых дрожжах опухоль не затронет жизненно-важных органов. Байо, кое-как собрав себя в кучку услышал, что «ещё парочка таких непрогнозируемых ухудшений, и наступит конец». Только врачи могли с таким спокойствием произносить эти фразы, убивающие всякую надежду. Даже самую искреннюю. Но когда Франсуа поинтересовался, можно ли увидеть Элоизу, на удивление ему ответили «даже нужно». И, наверное, это было самым логичным из всего того, что он пытался переварить — когда человеку остаётся совсем немного, каждая встреча, каждая возможность — это уже небольшая победа… Больничные стены всегда угнетали его. С раннего детства. И нет — он не боялся врачей, не испытывал дискомфорта при лечении всяких мелких болячек, скажем, у стоматолога или терапевта — было в этом кое-что другое. Другой вид дискомфорта от одного вида белых палат и лекарственных запахов. Дело было в его матери, которая из-за проблем с алкоголем частенько отлеживалась под капельницами. А он, который вызывал ей неотложки, был вынужден ловить на себе брезгливые взгляды в коридорах и в приемном покое. В его сознании прочно закрепился момент отторжения врачами алкоголиков и наркоманов, которым, по их словам, помочь невозможно. Обычная больница была совсем не такой как частная клиника, где каждого пациента готовы облизать с ног до головы за дополнительную стопку зелени. И потому, наверное, Франсуа было крайне трудно просто подойти к стойке регистрации в приемном отделении и спросить, куда можно пройти и где взять халат. А ещё головной боли добавляли дети. Оставлять их дома он побоялся — новая тупоголовая охрана ни черта не сможет уследить за такими разбойниками, да и ночной разговор с Матиасом не давал возможности «откосить» с визитом. — Элоиза Лантен. Да, мне врач лечащий уже звонил, — кивал Байо, заполняя форму, регистрирующую посетителей. — Да, я с детьми. Двое. — Она в палате интенсивной терапии. Только ночью из реанимации перевели, — сообщил молодой интерн, ставя подпись и шмякая печать на заполненных бумажках. — Халаты, маски и бахилы вам выдадут на посту. Детей я бы не советовал… туда брать… они маленькие? Парень выглянул из-за стойки, и, увидев малышню, нетерпеливо ерзающую на кожаном диванчике, стоящем у противоположной стены, недоверчиво качнул головой. — Знают, что за диагноз? — Рано или поздно всё равно узнают, — сказал Байо, откладывая ручку и вздыхая. — Она им кем приходится? — Мать. Взгляд интерна снова поменялся — теперь в нем читалось смятение. — Можно идти? — спросил Байо, выводя врача из ступора. — Да. Конечно. Если после звонка врача Байо хоть немного, но повеселел, то теперь, чем ближе была палата, тем меньше ему хотелось туда идти. Он уже знал, что там увидит. Умирающего человека. Близкого человека. Во второй раз — первый был, когда мать, после очередного запоя, увезли в больницу и через пару дней Франса вызвали для того, чтобы сообщить, что она не выкарабкалась. Байо будто вернулся в тот отвратительный день — он точно также шел по безмолвному, полутёмному коридору, где даже цвет стен, кажется, совпадал. Звуки, люди вокруг — всё это словно списали с того дня. Дня, который ещё долго преследовал его в кошмарах. Матиас и Бернард заметно притихли. И лишь крепче стиснули пальчики, держа его руки. Всё, что заставляло сейчас его идти вперед, а не бежать без оглядки, — это дети. Байо осознавал, что ему придется всё это, — а в дальнейшем и не только это, — выдержать. Ради них. Франсуа остановился прямо перед дверьми. Табличка со стершимися буквами подсвечивалась красным, что, скорее всего, означало зону повышенного внимания, как на дороге. Байо присел к мальчишкам, надевая им маски, и объясняя, как себя вести, и как реагировать на то, что может их там ожидать. По правде говоря, он не знал, зачем начал это говорить — дети всё равно только смотрели на него огромными глазами и мало что, на самом деле, понимали. Их пустили совсем ненадолго — каких-то двадцать минут. Пролетели те как один миг — Франсуа даже не успел понять, когда они вошли, и когда вдруг вошла врачиха и попросила покинуть палату. Элоиза была в более-менее удобоваримом состоянии — она узнала его и детей. Они пообщались. Тему с дальнейшим лечением и прогнозами не трогали. Байо не хотел лишний раз бередить раны, и вообще — при малых крайне сложно было что-либо обсуждать. Когда двери закрылись, врач отвела его в сторонку. И сунула в руку какую-то бумажку. — Что это? — Это список препаратов, которые ей нужны. — Хорошо, — Байо со всей серьезностью кивнул. — Я понял. Всё куплю. — Так просто этих лекарств не купишь, мсье… — Франсуа Байо, — назвался он и глянул на женщину. — Можно просто Байо. — Да, мсье Байо, так просто этого не достать. Эти препараты считаются запрещенными. — Да? — Именно. — Простите, но… тогда зачем они… могут понадобиться Элоизе? — Вы у меня спрашиваете? — с усмешкой бросила докторша. — Она же сама хирург. Верно? Знает, что и как принимать. Препараты эти, конечно, хорошие, просто не прошли пока тесты на людях… — И где ж я их достану? — Это не моё дело, знаете ли. Я вам передала. Дальше — сами решайте. Мы можем пичкать её морфином или его заменителем, но… это ненадолго. И боль почти не снимает, — развернулась врачиха. — Удачи. — Стойте, — тормознул Байо. — Вы сказали, что препараты хорошие, но не опробованы на людях… на ком же тогда… их пробовали? — На крысах. — На крысах?! — Да, на крысах. Подопытные с опухолью могли продержаться на самых последних стадиях гораздо дольше. И вообще — у них обострялись иммунные процессы. Что очень важно при онкологиях — организм ищет резервы до последнего. Это значительно продлевает жизнь. В неоперабельных вариантах — лишь это и нужно. Вы понимаете, о чем я? — Да, я понимаю, только… — Найти их сложно — это правда. Но вы попытайтесь… Байо прокрутил столько вариантов в голове, где достать эти треклятые таблетки, что половину дороги просто не заметил. Матиас и Бернард не проронили больше ни слова — они сидели сзади, изредка посматривая на него в зеркало заднего вида. Шок от увиденного не мог не сказаться. Франсуа пожалел о том, что повел их в больницу. Остановившись на светофоре, он повернулся к ним, надеясь, что сможет хоть что-нибудь объяснить, но игра в «гляделки» закончилась едва поменялся свет — нужно было ехать. Домой они добрались глубоко после полудня. Франсуа решил, что не будет отдыхать и займется делами насущными, но, въезжая в ворота, он увидел стоящую рядом с домом Колетт. Байо опомнился, и нашарив телефон в кармане, включил его. На экране появились пропущенные. — Колли! — Привет, Франс, — она чуть улыбнулась, но всё равно по лицу было видно, что ждет она давно и порядком устала от этого. — И где тебя носит? Телефон выключил… а меня вот на порог не пускают… что происходит? — Колли, прости, я всё позже объясню… Байо выпустил из машины детей. К нему подошел охранник, тот самый, с которым ночью они плотно «пообщались», и стальным голосом, точно терминатор, принялся докладывать. — Пыталась пройти в дом, используя старые ключи. Задержали, хотели вызвать копов… да вот — не успели… — Всё, я понял. Это ко мне, балбес! — оборвал его Байо, ставя машину на сигнализацию и пропуская Колетт с ожившими детьми вперед. — А неважно — это посторонний человек, который попытался проникнуть… — Заткнись! — махнул на него Байо. — Никто из посторонних не проникнет на эту территорию! — Ты точно дебил… Память развита? Так вот — запоминай, пока я жив: если я не оставлял тебе особых распоряжений, значит, действуешь по обстоятельствам. А обстоятельства таковы, дорогой мой, что я буду решать, кто и когда ко мне сюда зайдет. Понял?! — Франс, не надо… — Колли, иди внутрь, ладно? — Байо весь побагровел и продолжал отчитывать охрану, прекрасно понимая, что находит не в том положении. — Я сейчас… Уже в доме Франсуа вдруг остановился как вкопанный и глянул на Колетт. Смотрел долго на её спину, не говоря ни слова. — Ты чего? — она обернулась, замирая. — У тебя были ключи? — с подозрением спросил Байо. — Да. — Откуда? — Не поверишь — ты сам мне их дал. Перед тем, как тебя арестовали, не помнишь? — Да, теперь я вспомнил, — сказал Байо, сконфузившись. Ему не хотелось, чтоб Колетт увидела в его вопросе что-то плохое. — Извини. — Ты сказал, что… особняк больше не твой… похоже, так и есть? Кто эти мордовороты? — Колетт сняла верхнюю одежду, предварительно спросив разрешения, на что Байо только закатил глаза. — Да и замки поменяны. — Да, для меня это тоже был тот ещё сюрпризец… Колетт замялась. И наконец после долгих «пыканий» смогла выдать: — Я, собственно, чего приехала-то… вот, ключи отдать… случайно нашла их… в кармане… Байо взял из её рук связку. — Молодец, что приехала. Хоть что-то хорошее… — Значит, это правда? — снова спросила Тату. — Дом не твой больше? Стало быть, ты съезжаешь? — Вот ещё! Никуда я не съезжаю… Колетт молча ждала продолжения фразы. — …пока не съезжаю, — добавил ради справедливости Байо. — Может, всё ещё удастся вернуть. — У меня в голове не укладывается — как это возможно, чтоб твой дом продали без твоего ведома?! — Он был в залоге… — Ну и что! — А ничего, Колли, — Байо разделся, и жестом пригласил Тату пройти. А сам принялся собирать разбросанные вещи ребятни. Те быстро ускакали смотреть мультфильмы, про которые вспомнили лишь к концу пути, но хотя бы чуть отошли от шока. — Мой папаша взял да и выкупил его под шумок, а потом перепродал! — Я думала, что он тебе поможет… — Он и так уже помог, что дальше ехать некуда, блин, — горько усмехнулся Франсуа. — Колли, я просил тебя не ходить к нему, если ты помнишь. — Франс, я знаю, но… — Его «помощь» обошлась мне слишком дорого. И неизвестно, выплачу ли я вообще этот «должок» до конца своих дней! Колетт нахмурилась. — Франс, хватит. Что значит… до конца дней? Ты бы лучше… — Я не хотел бы об этом сейчас, — перебил Байо. — Ладно? — Ты с отцом поговорить пробовал? Байо только мотнул головой, морщась. — Что, ничего уже нельзя сделать? — Я работаю над этим, Колли, — ушел от ответа Байо. — Ты ездил по этим вопросам? — Нет, я был у Элоизы. — И как там? — Вывели из комы. — Да? — на лице Колетт появилась неподдельная радость. — Слушай, так это же… — Это отсрочка, Колли. Особенно радоваться нечему. — Да, радоваться нечему, но… хотя бы… она ещё жива. И у вас есть время, чтобы… побыть вместе. — А чего мы всё обо мне да обо мне? Ты как? — Франсуа понял, что ещё немного, и он не выдержит. Его голова грозилась лопнуть. — Я бы не сказал, что ты светишься от счастья, хотя… должна бы… — Да? С чего бы? — хмыкнула Тату. Они прошли на кухню, и Байо почувствовал, что у него разыгрался зверский аппетит. В холодильнике обнаружились консервы и овощи. Для простого обеда вполне сойдет. — Как там твой конкурс? — Нормально. Франсуа сразу отметил, что она не смотрит на него. — Заняла первое место? — Нет. — А второе? — Франс. Нет. — Третье? — Закроем тему, — отрезала Колетт. — Значит, хреново тебя Эго распиарил, — сказал, принимаясь за готовку, Байо. — Хреново, Колли. — Хреново не это, — помрачнела Тату. — А что же? — прищурился Байо. — Адсорбт посмеялась надо мной. Нагло посмеялась. В присутствии многих известных поваров мировой кухни. — Так, секунду. Давай ещё раз. — Байо максимально сосредоточился. Имя Адсорбт в последнее время у него ассоциировалось только с негативом и болезненными воспоминаниями. — Какого черта она открыла свой рот? — А такого, — ответила, сгримасничав, Колетт, — что она старая швабра! Байо лишь скептически хмыкнул. — И председатель жюри. Да. — А в чем претензии лично к тебе? — Она не поверила, что я сама способна создавать новые блюда. — Это её дело. Ты-то, главное, всё зависящее от тебя сделала? Колетт стушевалась. — Не совсем… — Почему? — Так вышло. Байо не стал цепляться дальше, понимая, что, если она захочет, сама всё расскажет. Нужно только подтолкнуть в нужном направлении. — Что, получается, никакой пользы от этого сборища? — Нет, почему же… мне выдали сертификат участника, — Байо даже облегченно выдохнул, когда она улыбнулась. — А ещё Шолин Ле-Клер позвала меня на личную встречу… — О! — оживился Байо. — Так это надо отметить! — Тебе бы только шутки шутить! И пить… — Я не шучу. Ты ещё сама не поняла, как тебе повезло? — Франс, мне совершенно не повезло… — Ладно, — Байо пожал плечами. — Ну, выпить-то сам бог велел, а? — Я не хочу, — поморщилась Колетт, качая головой. — Колли, это всего лишь приятное дополнение к чаю. — Так и спиться недолго, ты знаешь? — Кто бы говорил! — Байо обернулся, когда полез в бар. — По красным глазам вижу — похмельюшко тебя мучает. И держу пари, вчера вечером ты была настроена к алкоголю более положительно… — Ага. Положительно. Вынудительно, скорее. — Колетт вертела бокал в пальцах, нервничая. — Знал бы ты, в какой клоаке я побывала… — Ром или коньяк? — Ничего. — Виски? — Франс, нет. — Колли. — Байо снова глянул на неё, давая понять, что отвертеться не выйдет. — Надо. Пару капель. — Мне всё равно, — ответила тогда Колетт, уселась на стул, подпирая подбородок рукой. — Состояние ужасное. И это не от вчерашнего алкоголя… — Расскажешь? По ходу рассказа Франсуа понял две вещи: первая — Колетт действительно задели слова Адсорбт, судя по всему, та сделала это нарочно, или — от банальной зависти; вторая — Колетт не получила должной поддержки от Эго. И это больше всего бесило. — Значит, ты не смогла отстоять своё блюдо? Колетт мотнула головой. — Эго-то как на это отреагировал? — скрипнув зубами, произнес Байо, не сумев сдержаться. — Не заступился? Колетт промолчала. — Что — совсем всё плохо? — Это уже неважно. Байо знал, что не уснет ночью, если не спросит: — А как его успехи? Пробился обратно в критики? Колетт недовольно засопела, но всё же ответила: — Надеюсь, что ещё пробьется. Особенно, если продолжит в том же духе… — Как-то подозрительно-ехидно ты это говоришь, Колли. У вас всё в норме? — Если убрать «нас», то будет в норме. Байо сделал удивленно-страдальческое лицо, но в глубине души даже обрадовался. И тут же мысленно отругал себя за это. — Что-то случилось? Тату опять кусала губы и молчала. — Ты получила цветы, кстати? — Байо, как бы между делом, продолжал разведывать обстановку, орудуя на обеденном столе. — Розенкранц их передал? — Да. Байо ожидал, что она скажет ещё что-нибудь. Хотя бы банальную фразу: «Какие красивые, спасибо, очень неожиданно и приятно», но — нет. Тату сказала кое-что совсем другое. — Зачем ты оставил букет? Тихий голос будто ножом полоснул его спину. Байо замер. — Зачем? — повторила она. — Что за вопрос, Колли? — Нормальный вопрос, — она сверлила его взглядом. — Ответь, пожалуйста. — Я оставил их для тебя… — Эго был в бешенстве, Франс. — Это его проблемы. Нет? — Нет, — резко сказала Тату. — Это теперь наши общие проблемы. — Вы поссорились что ли? — Как ты догадался! — Это было несложно, — хмыкнул Франсуа, мысленно отвесив себе пинка, — надо было догадаться раньше, ты ведешь себя как… в общем — я понял. Ты приехала обвинять меня. Да? — Издеваться вздумал? Байо развел руками. — Колли, ты зря так бурно реагируешь… — А как мне реагировать?! — Так. Спокойно. Что такого криминального в том, что я подарил тебе цветы? Или, может, твой Эго догадался хоть разок это сделать? Нет? — Прости, но это не твоё дело, — тон Тату стал ещё жестче. — Франс. — Или для друзей это табу? — продолжил Франсуа, тоже злясь. — Для мужчины и женщины, именующих себя друзьями — табу. Представь себе. — Стереотипное же у тебя мышление, Колли, и вообще… — Какое есть, — перебила она. — Слушай, я не думал… — Нет, как раз думал. — Тату резко отодвинула от себя бокал, привстала и потянулась к тарелке, которую Байо держал нарочно очень крепко. — Ты же знал, что Эго увидит букет. Знал? У нас с ним и так ссоры на ровном месте, а тут — твой визит среди ночи… цветы… Ты не мог не догадаться, чем всё кончится, Франс. Не делай из меня идиотку, ладно? — Только в этом дело? — Байо наконец очнулся от своих мыслей, и тарелка оказалась на столе. — В том, что Эго, неясно, знаешь ли, с какого леща, ревнует тебя ко мне? — Ты и сам знаешь, в чем ещё дело. — Колетт смотрела теперь прямо ему в глаза. Смотрела с яростью дикого зверя. — Ты долг собираешься отдавать? — Собираюсь, — Байо отошёл от стола, дабы ещё больше не накалять обстановку. — Позже. — Позже? — казалось, что Тату рассчитывала совсем на другой ответ. — И когда же, интересно? — Позже. — Это не ответ, Франс! — Колли, так и ты ведь не прокурор и не судебный пристав! А! — повысил голос Байо. Тату сложила руки на груди и опустилась обратно на стул. — Я боюсь, что Эго не станет больше ждать. — И что он сделает? — Байо сразу почувствовал браваду в её словах, и не захотел сдаваться. — Ну что? Копам сообщит? Так доказательств нет. Меня ведь никто не видел… — И ты ещё хорохориться этим пытаешься? — А ты, наверное, хочешь сказать, что сама пойдешь к полицаям и сообщишь им? — Байо снова занялся продуктами. — Если вынудишь — пойду. Байо, резавший хлеб, медленно повернулся к ней с ножом в руке. — Серьезно? — Да. Серьезно. — Я думал… мы друзья, Колли… — Не прикрывайся этим, — Тату покосилась на нож. — Между прочим, Эго думает, что я помогала тебе… — А что ещё он думает? — Байо ловко перевернул нож в руке, и передал его Колетт ручкой вперед. Но та не взяла его. Продолжила сидеть как статуя. — Да не бойся ты так, Колли. Если даже вдруг Эго пойдет в конторку к копам, то… тебя-то точно не заденет. Я не позволю. — Спасибо, успокоил, — бросила Тату. — Только, знаешь, как это со стороны выглядит? Байо пришлось ненадолго замолчать, чтобы взвесить каждое следующее слово. Он же понимал, что ходит по краю. Понимал и тогда, и сейчас. Только сделанного не воротишь — нужно как-то выпутываться из паутины, которую ему сплели, похоже, задолго до того, как он, хороший юрист, плюнув на все законы, стал преступником. Но воровать — это не страшно. Особенно, когда всё получается с первого раза. Страшно потом осознавать, что натворил. И Байо знал — это может уничтожить. Потому, он старался всеми способами забыть об этом. Закрыть на время глаза. Спрятать голову в песок. Что угодно. А тут — постоянно кто-то напоминал ему о долге перед Эго. И этим «кем-то» была Колетт, страх потерять которую был едва ли не сильнее чем страх перед совестью и судом. — Колли, давай так — ты мне доверяешь? — С каждым днём это удается мне всё труднее, Франс… — Эго настраивает тебя против меня? — Нет. — Прости — не верю, — усмехнулся Байо, с силой всаживая лезвие ножа в разделочную доску. Колетт вздрогнула. — Скажи честно. — Что тебе даст эта честность? — Колетт покусала губы и уставилась в бокал. — Я буду знать, к чему готовиться… — Франс, оставим эту демагогию. Важно другое. — И что же? — Эго пока ещё готов уладить всё миром, — громче повторила Колетт. — Слышишь? — Да? — усмехнулся Байо. — Он сам тебе об этом сказал? — Не передергивай, Франс. Байо подошел к столу, взялся за свой наполненный бокал и, чокнувшись, с нетронутым бокалом Колетт, быстро выпил содержимое, не закусывая. — И меня ты можешь не бояться, — вздохнула после паузы Колетт. — Я уезжаю скоро. И тут Байо понял, что одной порцией алкоголя он явно не обойдется. А ведь он так хотел просто выпить, чуть успокоить долбанные нервы. Выпить, а не напиваться. Но такая новость была как снег на голову. — Ну и куда ты собралась? — Франсуа не узнал свой голос. Грудь у него сдавило будто тисками. Дышать теперь казалось невозможно. — Колли, ты… оставишь меня? Тату посмотрела на него так, будто он был сумасшедшим. — Я еду работать. — Работать? — не поверил Франсуа. — А как же предложение Ле-Клер? Ты ведь сказала, что… — Сказала, но я не хочу работать с ней. — Колетт запустила руки в волосы. — Не знаю, может, потому что это — формально кухня Адсорбт? А на такой кухне водятся слишком большие мыши, чтоб я могла с ними справляться. Понимаешь? Эта баба контролирует всех и вся, похоже. И Эго она позвала к себе в «Ледойен» намеренно… — Стой-стой-стой, кого она позвала? — Байо сел рядом, снова плеская себе виски. Он отметил, что Колетт сильно расстроилась, когда произнесла последнюю фразу — явно хотела всё оставить в тайне. — Не шутишь? — Она предложила ему место критика в её ресторане. — Черт побери, Колли! — Байо сокрушенно качнул головой. — Если Эго сойдется с этой, как ты сказала, шваброй — туши свет… это будет… навозная бомба замедленного действия! Ты хоть понимаешь, что они вдвоем наворотят в кулинарии и вообще — в Париже? — Да, я представляю, что будет… дорвавшийся до своего дела Эго станет сущим кошмаром для многих шефов и простых владельцев кафетериев… А эта жаба будет наживаться на их разорении… — Вот! — Она собирается сделать из него цепного пса, которого, в конечном итоге, захотят либо отравить, либо… — Откуда ты знаешь, чего именно она от него хочет? — Подслушала случайно… они разговаривали на вечеринке… — Они прямо этот момент обсуждали? — Да. Она собирается подписать с ним годовой контракт… — То есть — и Эго знает, как она будет с ним работать? — Да. — Это пиздец. — Ага, — кивнула Колетт. — Она загоняет его в угол, аргументируя тем, что критики сейчас не в моде. — Надо его отговорить от сотрудничества с этой мымрой, Колли. Я серьезно. — Байо был полон решимости, словно от этого действительно что-то зависело. Он удивился сам себе. — Он согласился уже? — Нет, пока думает… — Адсорбт не даст ему толчка кверху, она лишь использует его и вышвырнет. Как меня и не только меня! — …только мне кажется, что он примет её предложение… Байо выматерился одними губами, увидев, что глаза Колетт увлажнились. — Колли, не реви… — Да не реву я, — она утерлась рукавом толстовки. — А ты почему так за Эго беспокоишься? — Вовсе не за него. Но у меня к этой стерве тоже счеты… Байо вспомнил, как остался без денег, когда Адсорбт лишь за то, что он «не так» с ней пообщался, лишила его законной доли в Ледойен», как заявила, что у них всё кончено. Как съехала с темы со Звездочетом и махинациями с деньгами его сыночка. Волосы едва дыбом не встали — он отчетливо представил её довольную морду. Подняться за чужой счет — это вполне в её духе. И в этот раз хоть кто-то должен не развестись. Пусть будет Эго. Почему бы и нет? Байо вдруг подумал даже о том, что ему не придется возвращать бабки Антуану, если он «спасет» его от этой карги. — Ты можешь всего этого не допустить. — Франсуа пододвинулся к Тату и дотронулся до её руки. — Колли. Тебе и карты в руки. — Нет, Франс. — Колетт отвела взгляд. И сильнее шмыгнула носом. — Не могу… — Эго к тебе прислушается… — Франс… — Почему не можешь? — Байо только переварил смысл её последних слов. — Потому, что я не могу указывать, как ему жить и с кем работать! Франс! — Вы вместе или как? Твоё мнение должно быть для него важным. Или я чего путаю? — Байо не мог поверить в то, что услышал. — Поговори с ним — скажи, что… Колетт криво усмехнулась сквозь слезы. А Байо поймал себя на мысли, что отчетливо-никак не может видеть её в таком состоянии. И готов убить кого-нибудь, лишь бы она не плакала. — Я сегодня ночью уже сказала ему, что нам нужно разойтись на время… — Не погорячилась? — осторожно поинтересовался Байо. — Франс, я… не знаю. Наверное, так будет лучше. И ему, и мне. Мы всё в одиночестве спокойно обдумаем и каждый решит для себя… — Я имел в виду «на время», — усмехнулся Байо. — Может, надо было навсегда? — Франс, да ну тебя! — Да уж, — грустно проронил Байо. — Куда мне… Колетт только начавшая успокаиваться, снова едва не заплакала. — Недавно ещё я была уверена… что поступила правильно… Байо хотел поддакнуть и поддеть, мол, «да, именно так и устроена женская логика — семь пятниц на неделе», но не стал. — …но, теперь, когда ты мне сказал об этом… я начинаю понимать, что… не надо было так сразу… теперь ещё об этой сделке с Адсорбт думать! Будь она неладна! — Ты из-за этой мути хочешь уехать? — И из-за неё тоже… Ели в гробовой тишине. Точнее — ел только он, а Тату ни крошки в рот не взяла. Зато пару глотков виски для успокоения нервов сделала. — Ты мне поможешь с переездом? — Какие вопросы, Колли. Помогу, — вздохнул Байо. — Только, ты хоть скажи, куда переезжаешь-то? Далеко? — В Марсель. — Ну слава богу, а то я уж думал, скажешь в Грецию! — Предложили бы хорошую работу и спокойное место — и в Антарктиду бы поехала. — Колли, а может, ну эту Антарктиду и Грецию? Может, ты ко мне переедешь? — подмигнул Байо. — Глядишь, и проблем меньше станет? — Ты всё о том же, да? — Должен же я был попытаться… — Ты доел? — Колетт не сиделось на месте. Да и тема была слишком провокационной для неё. И для него. — Давай я помою посуду. — Возражения принимаются? — Нет. — Тогда — мой. Байо отодвинул от себя пустую тарелку. — Извини за вопрос, но… Эго в курсе твоих грандиозных планов? — он встал, приоткрыл окно и затянулся сигаретой. — Да, в курсе. — И как? — спросил, выпуская дым, Франсуа. — Закатил мне сцену — сказал, что не отпустит на завод в столовую работать. — Угу, сцену, значит… но ведь это уже не актуально, верно? Колетт не ответила. — А ты на самом деле собираешься на заводе в столовой… — Да, и это не обсуждается. — Когда едешь? — Франсуа понимал, что сейчас переубеждать Тату бесполезно. Главное — знать, сколько у него ещё есть времени. — Надеюсь, не завтра? — В следующие выходные. На неделе нужно квартиру сдать… там бардак такой… не хочу и прикасаться… — Пойдем, я покажу тебе свой бардак, и ты поймешь, что твой — это цветочки! — улыбнулся Франсуа. Ясно осознавая, что Колетт приехала сюда, чтобы не сидеть в одиночестве, он всё же допускал мысль, что есть шанс. Пусть не сию минуту, но через неделю, месяц или даже год Колетт подпустит его ближе. Настолько близко, чтобы он наконец-то смог сказать ей всё то, что сейчас вынужден недоговаривать, скрывать. — Франс, слушай, ты не помнишь, я у тебя не оставляла… талончик о ремонте мотоцикла? — Колетт вытерла руки полотенцем, закончив с посудой. — Эм… не знаю. Можем поискать. Ты тогда жила в спальне наверху? — Да. — А зачем тебе этот талончик? — Ну, хочу собрать всю документацию на своего зверя… — Уж не продавать ли собралась? — Возможно, — пожала плечами Колетт. — Не решила ещё. Они поднялись наверх. Спальня была самой большой и роскошной во всем особняке. Здесь теперь иногда ночевал Франсуа. — Одна эта комната целый дворец, — сказала Тату, снова осматриваясь будто впервые. — Не то что моя конура. — Так я и говорю — переезжай. Может, эта комната тебя и ждет? — Сомневаюсь, что меня, — смутилась Тату. — Скорее, уж какую-нибудь очаровательную блондинку… всё же… не получилось с Элоизой — получится с другой… ты ещё создашь семью, Франс… и будешь счастлив… — Да-да, — отмахнулся Байо, тоже смущаясь. — И ты не так поняла… я имел в виду, что ты можешь здесь пожить, пока не определишься с новым местом. Согласись — вдвоем куда веселей. — С тобой — это точно. Не соскучишься. Колетт спросила разрешения посмотреть в ящике письменного стола. Байо сам открыл его и выгреб то, что там было. Талончика не обнаружилось. Зато Колетт уставилась куда-то под стол. — Франс… а что это? — Это… твою мать! — выругался испугавшийся Байо, схватившись за громко звонящий мобильный. — Франс? Байо смотрел на дисплей и не мог поверить глазам. Его мгновенно охватила паника. — Колли, я… у меня… форс-мажор… тебе придется… — Что случилось? — Ничего… Ничего пока не случилось… — Франс! Ты чего опять темнишь? — Колли, я серьёзно, прости… просто… Звонок прекратился. И Байо услышал шум внизу, выглянул в окно, а фары машины, въехавшей во двор, осветили лужайку. Он быстро задернул занавески. И стало ясно — поздно пить боржоми. Теперь, если какая-нибудь гнида из охраны проболтается, что у него гости, — а таких гнид у него теперь целый дом, — всем конец. — Кого-то ждешь? — Колетт тоже решила выглянуть. — Франс? — Колли, нет! — Байо оттащил её от окна. — Слушай… нельзя чтобы тебя видели… черт возьми… — Кто там? — Никто… — А чего ты так занервничал? — Колли! — Франс, эй, может, хватит мне лапшу на уши вешать?! — Тату вырвалась, и сдвинув брови, строго глянула на него. — Рассказывай уже, что и кто у тебя забыл в такое время? — Это мой отец. — И что? — Колли, я прошу тебя… сиди здесь тихо. Как мышь. — Франс, объясни толком… — Я тебе сейчас ещё детей закину! — Франс! — Ни звука! Прошу! Байо сайгаком понесся в детскую. Дети, уже засыпающие, долго не могли понять, чего он от них вообще хочет. Пришлось подхватить обоих на руки и передать без конца сыплющей вопросы Колетт. Комнату он запер. Думал, куда положить ключ. И всё же что-то подсказало ему, что лучше будет, если Колетт сможет выйти, в случае чего, чем отрезать её и детей от выходов. Ключ он просунул под дверью. И снова велел не высовываться. И начал молиться всем богам, чтобы Тату не приспичило опять поиграть в шпионов. А потом он спустился вниз. Его ждал вдвойне неприятный сюрприз. — И почему ты не отвечаешь на мои звонки? — с места в карьер пустился Эдуард Байо. — Пришлось вот лично приехать. Не стыдно тебе меня, старика, гонять? — Что ты здесь делаешь? — в том же тоне спросил Франсуа. — Я тебя не звал. — Меня позвал тот, кто теперь тут хозяин, сынок… Франсуа несколько раз вспотел, прежде чем смог переварить эту фразу. Из темноты прихожей на него вышел высокий мужчина. Тот самый, который тщательно прятал своё лицо в гостинице. — Добрый вечер. Надеюсь, что мы не помешали? Франсуа сглотнул и перевел взгляд — прямо за спиной его отца и этого долговязого стояли сапоги. Женские сапоги. Висела верхняя одежда, и вообще — не уловить запах женщины в доме, где чаще всего появляются только мужчины — невозможно. — Нет, не помешали, но… — еле выдавил испуганный Франсуа, — что вам нужно? — Мы не договорили. Ты так быстро убежал из гостиницы, что я видел только твои пятки, но не услышал ответа на свой вопрос: ты согласен сотрудничать? Франсуа замолчал. От гостей явно исходила угроза. Он кожей это ощущал. Особенно от отца. Который, похоже, впадая в старческий маразм, пойдет по любым головам и трупам. — Язык проглотил он у тебя что ли, Эдуардо? — Вот и я хотел бы понять, что с ним происходит… — Лучше выметайся отсюда и дружка захвати! — Франсуа понял, что зря произнёс это, но было поздно. — Я спишу это на стресс после заточения в камере, — высокий мужчина чуть усмехнулся. Но всё равно на его лице не было ни одной истинно-человеческой эмоции. Скорее, что-то звериное. — И я вынужден напомнить, что ты, бунтарь, находишься в моём доме. Франсуа сжал кулаки в бессильной злобе. — Так что, впредь ты будешь разговаривать спокойно, и не дай тебе бог вывести меня, хозяина, из себя, иначе ты вместе со своими детьми проведёшь остаток жизни где-нибудь в трущобах. Если вообще проведешь… Франсуа медленно поднял на него глаза. — Ты всё ещё считаешь, что я играю в игрушки? Шея заболела после того, как ему пришлось чуть мотнуть головой. — Из уважения к твоему отцу, — голос незваного гостя стал металлически-раздраженным, — я спрашиваю тебя, во второй раз, замечу, хотя, обычно таких привилегий и поблажек никому не даю… Франсуа, стараясь не поддаваться внутренней истерике, прикрыл глаза. — Вам мало того, что вы уже получили? Мой дом — этого, разве, мало? Или юристов мало на белом свете? Почему я?! — Да или нет? — требовательность интонации стала как никогда отчётливой. — Я жду. И жду недолго… В этот момент охранник, что был ближе других, подошел к Байо. Вплотную. И тут Франсуа, не успевая даже понять, как это случилось, почувствовал, что ему в спину уперся пистолет. — Считаю до трёх, и два почти было… — Астор, прошу тебя! Давайте сядем и всё обсудим! — Эдуард занервничал. — Я сказал — до трёх… — Он вовсе не отказывается! Франсуа, ни живой, ни мертвый, поднял голову и взглянул на отца. — Оставь нас, Эдуардо…